Читать книгу Калмкорп. Очаг №9 - Екатерина Сергеевна Романова - Страница 3

Сначала я подскочила на кровати и только потом поняла, что из-за звука, разносившегося по дому. Чужой голос, чужой мужской голос в квартире. Что происходит? Родители точно уже ушли, я слышала, как они заглядывали в мою комнату перед уходом.

Сердце перестало так бешено колотиться, шум в ушах от резкого подъема утих, и я смогла разобрать слова.

«Доброе утро, школьники Калмкорп! Новый день, новые свершения! Ждем вас на завтрак, сегодня в меню блинчики…»

Да где это отключается? Это что будильник? Я бегала по дому, пока мужчина сам не договорил и не попрощался.

Придется смириться с мыслью, что от школы не отвертеться. Конечно, мне не страшно. Просто немного мутит от недосыпа и все.

Холодное утро. Ноги мерзнут даже в брюках, что уж говорить о руках. Через стену доносится запах осеннего леса, подмерзшей хвои и тлеющей листвы. Приятно. В голове сразу посвежело, стало легче собраться с мыслями и покорно побрести в парикмахерскую.

– Мы вчера не познакомились, а стоит, если уж придется видеться каждое утро.

Я смотрела в зеркало, пока мое лицо кривилось вслед за расческой парикмахерши.

– Ну мое имя вы знаете, оно у вас вон там, в списке. Можно меня завтра записать на пораньше? А то я сегодня устала ждать, чуть не уснула на диване.

– А мое имя на бейджике, хотя его и так все знают.

Она постучала ногтем с бежевым лаком по пластиковому прямоугольнику.

– Надежда? Красиво. Хоть какая-то в этом доме.

– Кстати, о том, что тебя расстраивает. Я не могу переносить запись. Это зависит от приоритета по этажам. Могу записать на позже, если решишь уступить очередь кому-то с первого по четвертый.

– Тогда знаешь что? Поставь меня последней, хорошо?

– Легко, но зачем?

– Буду спать подольше.

Надежда смеялась, ругалась на утреннее, как они его тут называли, «радио», рассказывала, что у него даже есть программа передач. А я злилась на эту странную систему. Устроили касты. Эти голубая кровь, эти чернь. Ни за что не стану частью этого.

С ноющей кожей головы из-за натянутых кос я пробиралась к школе. Детей оказалось достаточно много, даже стайка малышей промаршировала за воспитательницей под вывеску «Детский Сад Калмкорпенок». Видимо, все родители мечтают о «стабильном будущем», где уже с рождения знаешь, что будешь делать большую часть дня, до самой смерти.

За тяжелой железной дверью, с уже потертой деревянной ручкой меня не ждал охранник или металлоискатель. Странно, я думала, что тут все еще хуже, чем в обычной школе.

А тут спокойные школьники. Обсуждают что-то. Играет тихая музыка. Учителя в строгих серых костюмах не кричат и не делают замечаний. Ходят мимо, не интересуются кто я.

– Новенькая, пойдем.

Парень, такой непримечательный, что я могла бы забыть его лицо, едва отвернувшись, держал в руках листы с моей фотографией и пустыми графами.

– Куда идем? – Решилась я спросить после нескольких поворотов в бежевом плохо освещенном коридоре.

– На профориентацию. Это очень круто. – Он даже немного отдышался, потому что, кажется, задохнулся от восторга, – Сейчас решат в каком ты будешь классе, что станешь изучать и куда поступишь после школы, ну и так далее. Там Олег Петрович, он самый крутой специалист в этом! Он реально лучше тебя знает что из тебя получится, и что тебе интересно.

– Так не бывает! Это же… Тупо.

– Ого. – парень так выпучил глаза, будто я достала змею изо рта, – Видимо, за несколько лет я отвык от негатива внешних.

– Ты тут так давно? Дом же достроили только в этом году?

– Мы переехали. Родители крутые специалисты, мы с девятого этажа, сама понимаешь. Вот их и направили следить тут за порядком.

– За нами, получается? Теми, кто ниже?

Я была уверена, что ему станет стыдно, но нет. Он согласно кивнул, и открыл дверь с табличкой «Психолог».

– Олег Петрович. Это новенькая, на профориентацию.

Пахло хлоркой, спиртом, лекарствами. Вроде бы уютный кабинет с резным столом и кушеткой. Книги, даже ковер. Компьютер! Настоящий! Но от этих запахов, от какого-то слишком яркого света сразу заныла кожа, будто ожидая неприятных процедур.

Сейчас этот лысый мужичок в круглых очках достанет скальпель или такую острую штуку для забора крови. Начнет сверлить мне зубы. Заглядывать в уши.

Я старалась не сжиматься и не показывать, что мне не по себе. Храбро села в кресло напротив и поздоровалась. Специально они, что ли, кресло так низко поставили. Аж нависает надо мной, вместе со своим столом.

– Здравствуй, Злата. Я Олег Петрович, десятый этаж.

– А это необходимо?

– Что именно? Профориентация? Конечно! Она поможет тебе…

– Нет, выпендриваться тем, на каком этаже живешь?

У меня тряслись ноги, хотя я изо всех сил прижимала ступни к ковру.

– Так.

Олег Петрович, как судья в глупых передачах стукнул карандашом по столу.

– Сядь смирно.

Я автоматически начала подскакивать, но удержалась.

– А то что? Вы же просто психолог. Не директор.

Олег Петрович встал и перегнулся через стол, опершись на свои тонкие руки.

– Я с десятого этажа, – он произносил каждое слово громко и четко, будто стараясь его вбить в мою голову, как гвоздь, – А директор с третьего. Ты, кажется, удивилась? Не смогла прочесть брошюру? Тяжело?

Он вдруг с улыбкой сел и принялся что-то печатать.

– Что ты любишь делать?

– Рисовать… – растерялась я, – Читать…

– Ну, любить что-то делать, еще не значит уметь, правда? По себе знаешь.

Почему он смеется? Это что, смешно?

– Что вы там печатаете?

– Полную характеристику.

– Вы меня не знаете!

– Давай посмотрим. Ты грубая, плохо читаешь и запоминаешь, не понимаешь что такое субординация, значит, не очень сообразительная, и не сможешь хорошо работать, особенно в команде. А мы тут все работаем в команде. Еще у тебя форма какая-то мятая, значит ты невнимательная и не уважаешь правила. Я бы переселил тебя на первый этаж прямо сейчас, но пока, к сожалению, в нашем доме другие правила. И ты имеешь право жить с родителями и пользоваться их положением.

Он снова улыбнулся и откинул мои документы в сторону, в кучу других.

– До восемнадцати лет.

– Да. А потом станешь кассиром или дворником. Может быть, будешь мыть подъезды. Тут все работы важны.

– Я уеду отсюда, вы же не думаете, что сможете управлять моей жизнью после моего совершеннолетия?

– Вперед. Отказ от услуг Калмкорп оформляется очень легко, всего за месяц. Но ты должна будешь прочитать документы, а как мы знаем, у тебя с этим проблемы. Так что вот твой значок, отправляйся в свой новый класс.

Мне на коленки приземлилась металлическая цифра один.

Я вышла под странный хохот Олега Петровича, на твердых ногах. Но как только закрылась дверь, бросилась бежать по коридору.

Что скажут родители? Вот, блин, как же они взбесятся. И куда мне идти? Звонок уже прозвенел, а вокруг пока другие классы, да еще и вперемешку с классами музыки, рисования, спортзалом. Я добралась до цифры восемь, но коридор кончился и дальше была только лестница вверх. На втором этаже стены стали чуть серее, бежевый почти не узнавался, двери выглядели дешевле и классы для дополнительных занятий явно были хуже и меньше. Зато была большая лаборатория, я рассмотрела сквозь стекло, пока бежала, несколько важных школьников в бежевых халатах, среди пара и пробирок. Тут коридор закончился пятым кабинетом и пришлось подниматься выше. А, похоже, родители-то на границе с днищем. А тут я еще. О нет…

Третий этаж был целиком серый, свет совсем тусклый, все вокруг какое-то обшарпанное, а кабинета рисования я не нашла. Хотя несколько раз прошла туда и обратно по коридору. Классов с цифрой один было несколько, но мой, похоже, тот, где после единицы через точку стоит девятка. Я поправила одежду, прическу и приколола выданную Олегом Петровичем цифру рядом с кальмаром.

– Разрешите…

Похоже, можно было и не спрашивать. Учителя не было, а ученики лениво бродили по классу, смотрели в окна, чертили что-то на вырванных из тетрадей листах.

– Пришла вернуть долги?

– Не узнала тебя в школьной форме. Нет, я тут учусь.

Лев, которому очень шла серая рубашка, похлопал по соседней парте.

– Садись рядом. Рассказывай, как тебя угораздило попасть к черни, с пятого-то этажа.

– Все просто, оказалось, что я тупая.

Стало неловко. Выглядело так, будто я обозвала всех тут тупыми. Но Лев смеялся, и я успокоилась.

– Рассказывай, чем вы тут занимаетесь? Где взять учебники? Где учитель? Какие у нас дополнительные занятия? Я видела внизу классы для рисования, где тут наш? Почему они смеются?

– Успокойся. Давай по порядку.

Лев закинул ноги на парту. Так можно? Тут же порядок везде и во всем.

– Учебники тебе почти не понадобятся, возьмешь их в нашей библиотеке, там списанные от потолочников. Учитель может прийти, а может и дальше пить чай, вместо дополнительных занятий мы работаем, а рисования у нас не будет, даже не жди. Такое не для подвала.

– Подожди, «потолочники», «подвал», что это значит?

– Ну, подвал – это мы, нижние этажи, а вы потолочники – бегаете у нас по потолку, как голуби по крыше.

– Почему «вы», я-то тут, с вами. Кто еще с пятого по десятый этаж из этого класса? Мы как называемся? Кто я?

– Вообще-то… Такое впервые.

– Но этого не может быть, есть же тесты, кто-то лучше, кто-то хуже!

– Ну да, мы хуже, вы лучше.

– Прекрати смеяться надо мной, на мне тоже единица. Даже не двойка. А первые четыре этажа попадали в те классы, внизу?

– Не-а, видимо, генетика в Камкопрпе  – не пустой звук. Так что, думаю, твои родители разберутся с этим, и ты нас больше не увидишь.

– Почему? Мы же виделись в магазине? Значит, в любом случае будем сталкиваться.

– Ты перестанешь меня замечать. Как пятно на обоях.

– Так, ладно. А первый этаж школы общается со вторым?

– Тут все еще хуже. Если мы для них не существуем, то там вечная конкуренция. Эти хотят наверх, те не хотят вниз, кто важнее: начальники или ученые, скандалы, интриги, расследования.

– У нас есть шанс перейти в другие классы?

– Теоретически. Но пока ни у кого не выходило.

– Значит, я опять буду первой.

Пока Лев смеялся над моей уверенностью и планами, я ненавидела себя. Как только я умудрилась потерять рисование. Как теперь успеть за всеми и подготовиться к поступлению. Как вообще куда-то поступить, если тут не учат.

– Да брось, это же мечта. Никаких уроков, никакой зубрежки, никто за тобой не следит.

– Казалось, что да. Но я хотела стать художником, а как же…

– Стой сегодня после ужина у памятника. Покажу кое-что.

Мы посидели пару часов, ничего не делая, а потом пошли на обед.

В ресторане я была впервые и, вообще-то, представляла себе столовую, где стоят бочки, из которых огромным половником нам раздают серую кашу.

Действительность меня удивила. Столы со льняными скатертями, изящными подставками под салфетки и специи, а еще тут есть официанты. Пусть все было бежевое и в кальмаровых логотипах, но пахло-то вкусно.

Я не знала, как себя вести, как делать заказ и куда садиться, поэтому просто прошла в дальний угол за Львом и его друзьями.

– Ждем официанта?

– Да, сейчас принесут еду.

– Но я же не сказала что я буду.

– Это не тебе решать, потолочница.

Он смеялся, но я нервничала. Вдруг принесут что-то противное, вроде яблок или кефира.

Но официант принес пиццу. Большую, на пышном тесте, с яркими ломтиками помидора и зелеными листьями базилика. Мы потянули к себе отрезанные куски и сыр растянулся, как в рекламе, такого вживую я еще не видела.

Мы ели молча, запивали холодным напитком, похожим на колу, горячие куски и не могли оторваться.

Вкуснее я никогда ничего не ела.

За соседними столиками тоже сидели школьники, но несмотря на то, что их цифры на форме были выше наших, у них была такая же пицца. Не больше и не лучше.

– Разве нас не должны кормить хуже, чем их? – спросила я, когда смогла наконец прожевать последний кусочек корочки.

– Они бы хотели, – мои соседи по столу сморщились, – Да только вот в ресторане это не работает, тут все равны.

После обеда я зашла в библиотеку. Серое маленькое помещение, без специального работника, как кладовая. На полках книжки без корешков, помятые, будто прежде чем отдать их нам, потолочники поиграли ими в футбол. Ну и козлы.

На фоне этой разрухи совершенно дико смотрелись повешенные на дверь тканевые сумки для книг: качественные, новенькие, с будто светящимся кальмаром на лицевой стороне.

Я собрала в сумку все учебники по списку. Кажется, что у нас будут только основные предметы: математика, литература, языки, история. Но нет ничего творческого, как музыка или танцы. Как мне объяснили- мы учимся, а потом идем «на практику»: в магазин или подметать волосы в салоне красоты. Будущие парикмахеры оказались выше нас, в классах с двойкой. Тут это, видимо, не считают творческой профессией. Еще с ними повара и инспекторы по оформлению, кто бы это ни был. В классах с тройкой будущие шефы кухни, заведующие салоном красоты, учителя и врачи. Потом на этаже ниже: четверки – лаборанты, пятерки – биологи и химики, шестерки – зоологи. Под ними их будущие начальники и менеджеры всего, что тут есть.

Классов десяток нет, эти назначаются уже после окончания школы и только главам из центра известно по какому признаку. Говорят, что можно пробиться в десятки даже с единицы. Глаза у моих новых одноклассников горели, когда они говорили об этом.

Будто и не собираются выбираться отсюда.

Социальный лифт, конечно, пока теоретический, но и мне он необходим. Я не нашла ни одной книги о рисовании, а значит мне или нужно пробиться выше или хотя бы подружиться с кем-то, кто сможет поделиться со мной учебниками.

Только к вечеру к нам зашла учительница в сером костюме с не очень-то довольным лицом, будто это мы весь день пили чай, а не она. Волосы у нее были собраны в пучок на затылке, но, в отличие от меня, ей это, кажется, нравилось.

– Я очень устала, поэтому без лишних разговоров. Соколов и Артемова в салон красоты.

Высокий парень и неприметная девушка из самого темного угла встали и вышли из класса.

– Дальше. Закатов и Сибирцева в магазин.

Я не знала что делать, поэтому Лев схватил меня за руку и потащил к выходу.

– Не тормози, иначе накажет.

Очередной выговор? Напугали. Хуже уже не станет, я и так на самом дне.

Я плелась по улице до супермаркета, выясняя что нам придется делать, что мне говорить, и как себя вести. Да, я зла, но я хочу попасть выше. Сначала стоит выяснить правила, а уж потом как их нарушать. Или использовать себе во благо.

– Привет, мам.

Лев обнял женщину с кассы.

– Это Злата, ее отправили к нам в класс.

– Очень приятно, а я Татьяна Александровна, мама Льва. Как тебе школа?

Она так мило улыбалась и с такой добротой смотрела на меня, что я не смогла начать жаловаться, как обычно, и ответила, что все хорошо.

Татьяна Александровна отправила нас в подвал со списком ящиков, которые мы должны поднять наверх и разложить на полках.

– Интересно, это эксплуатация детского труда? Я могу вызвать полицию?

– Не, не можешь. Тут телефонов нет.

Мы шли по темной лестнице вниз, отчего-то выключатель сделали не у входа, а в конце спуска.

– Это у нас нет, а у взрослых-то есть.

– И у них нет.

– Ты шутишь? Да кто на такое согласится по своей воле?

– По своей, наверное, те, кто любит науку, а кто-то, как мама, не совсем по своей.

– Это как?

– Они сильно ссорились с отцом. Он ее бил. Вот она и придумала решение – спрятаться тут. За стеной, с охраной, где нас кормят и есть где жить.

Я не успела ответить. Лев включил свет и принялся болтать о коробках, продуктах, и о том, что и куда положить. Пришлось подключаться, тем более что он старался подсунуть мне самые легкие и маленькие ящики. А мне бы хотелось доказать, что я хоть и с пятого этажа, но могу быть своей и первому.

Я хватала все, что под руку попадется. Если могла, носила две коробки или три. Да и мысли, которые разрывали череп с самого переезда, немного стихали.

Мы раскладывали продукты, протирали полки от пыли, мыли пол. В конце концов Лев ушел в какую-то подсобку попить чая, его мама разговаривала с покупателями, если их можно так назвать, а я копалась с упаковками печенья, которые не ложились так, как на картинке в брошюре с рекомендациями.

– Это что еще такое?

Тяжелый черный ботинок пнул пустой ящик так, что он врезался в бок.

– Осторожнее!

Надо мной нависал охранник с брезгливой гримасой на лице.

Я вскочила и попыталась поправить одежду, пока он осматривал меня.

– Это, по-твоему, нормально? Как ты выглядишь?

– Как?

– Тупая? Что с прической? Почему такая лохматая? Ты же девушка, как не стыдно!

– Я просто носила…

– Фу! Еще и футболка грязная. Ужас какой-то. Тебе самой не противно людям показываться?

Я пыталась не заплакать, но получалось плохо, казалось, вот-вот слезы польются. И я увидела маму. Она неспешно шла с корзинкой вдоль рядов и выбирала овощи.

– Мам! Мама!

Охранник открыл рот, чтобы поругать меня за прерванный разговор, но тут заметил на ней светло-бежевый халат с большой вышивкой кальмара, которую делали, видимо, только для работников лаборатории. Не знаю на каких этажах живут охранники, но точно ниже нас. Потому что он тихо прошипел мне, что будет за мной следить, и быстро ушел вглубь магазина.

Я так расстроилась и напугалась, что бросилась к маме, раскинув руки.

– Мам…

Она сделала пару шагов ко мне, тоже начала поднимать руки, но вдруг отшатнулась. Ее лицо за пару секунд побелело.

– Это что?

Она ткнула пальцем рядом с моей ключицей.

– Что? Где?

Я вспомнила.

– Это, мам, так получилось, что…

– Понятно. Чего-то такого я от тебя и ожидала.

На секунду мне показалось, что я перестала чувствовать свое сердце. Внутри все похолодело, и я даже не стала кричать или плакать, чтобы доказать, что она неправа. Просто смотрела, как она заканчивает покупки и направляется к выходу.

Она сейчас на работу, а мне уже можно идти домой. Буду сидеть там одна.

– Ладно, Лев, пока. Надеюсь, успею до ужина все постирать и причесаться.

– Сама? Ой, все время забываю, что ты тут недавно. В общем, одежду надо отнести в прачечную, а себя еще раз в парикмахерскую. Зачем делать самой то, что лучше тебя могут сделать другие люди?

Лев явно говорил с сарказмом, скорее всего, это тоже из брошюр по поведению. Это все, конечно, странно, но, в общем-то, кажется логичным. Может быть, мама права? И это со мной что-то не так? Я же действительно единственная так вляпалась и умудрилась попасть не на свое место. Или это мое место, и я просто урод в семье? Может быть, тут все всё понимают про генетику и только я нет? Тут же биологи, лаборатории…

Дома я залезла в душ, потом попила чай, нашла в брошюре где находится прачечная, которую не отметили огромной вывеской. Тут еще без вывесок, а только с табличками, есть медпункт, пекарня, спортзал с бассейном, какой-то бар для взрослых, библиотека и небольшой кинотеатр. Ни одного шанса придумать повод, чтобы выбраться.

Поменяв одну форму на другую такую же, я спустилась вниз. Прачечная нашлась не сразу, даже с картой. Улыбчивый мужчина сказал, что смогу ее забрать завтра после школы, и тоже не спросил денег.

Я уже расслабилась и фантазировала о том, что дадут на ужин, когда снова налетела на того самого охранника.

– Это что? Почему не по уставу?

Он дернул меня за волосы, но в этот раз я была готова ругаться, а не рыдать.

– Волосы. У меня нет устава, я невоеннообязанная.

– Тут нельзя так ходить.

– Вот я иду и стены не упали. Подождете пару минут, пока я до парикмахерской дойду.

– Ты рот бы прикрыла. Это сейчас ты с пятого этажа, а через пару лет, – он толкнул меня в плечо тыльной стороной ладони, – Будешь унитазы мыть. А я все еще буду с четвертого.

– Слушайте, не знаю что там у вас за фантазии в голове про унитазы, но как, по-вашему, я сделаю прическу, если не дойду до парикмахерской, а?

– Это твои проблемы.

Он фыркнул и ушел к светящемуся красным от заката кальмару в центре площади. Наверное, других детей пугать и самоутверждаться за их счет.

Я быстро юркнула в салон красоты и бросилась к Наде.

– Срочно верните мне прическу, как было, а то меня посадят в вашу местную тюрьму за плохой внешний вид.

– Милая, не нервничай. От этого появляются морщины и волосы секутся. Давай я тебе сначала сделаю маску. Ты пользуешься тем, что я тебе дала? Не ври! Кожа шелушится на лбу.

Надя мазала мое лицо толстым слоем какого-то геля или крема, выпрямляла мои волосы и собирала их в косы, успевая при этом болтать.

– Ты сама больше голову постарайся не мыть, чтобы не ходить через всю площадь растрепой. Захотела в душ, надела шапочку. Оп! И прическа сохранена, и ты помылась. А захотела волосы помыть – лучше ко мне иди, я и помою правильно, и уложу, как положено. Вот, посмотри какая красавица, хоть завтра замуж. Давай я тебя накрашу немного? Мама не поругает?

– Мама будет рада.

Столько раз она мне предлагала начать пользоваться косметикой, но это так скучно, да еще и ощущение, что лицо грязное, когда обмазано всеми этими жирными красителями.

Но сегодня стоило хоть как-то порадовать ее. Одно дело, когда она ругается, а совсем другое, когда она будто и не удивлена тому, что я облажалась. Вообще-то, когда я протестую, я хочу совсем другого отношения, как к нормальному взрослому человеку, который осознает, что он делает и зачем. Но тут у меня фантазии объяснить логику произошедшего не хватает. А признавать, что я дура – я не хочу.

Надя поводила кисточками по моим векам, ресницам и губам, прежде чем разрешила смотреть в зеркало.

– Мне нравится, – соврала я. По-моему, ничего не изменилось, все было бежево-коричневых цветов, почти незаметных, – Идешь в ресторан?

– Пожалуйста, обращайтесь.

– Ой, спасибо, да, извини.

– Я не обижаюсь, шучу. В ресторан пока не иду, мы ходим в последнюю очередь. Все хотят привести себя в порядок перед ужином.

Уже рядом с кафе я поняла, о чем говорила Надя. На улице стемнело, а внутри, за стеклом, официанты зажигали свечи на столах, поправляли свежие скатерти, расставляли живые цветы (где только нашли серые и бежевые?). Музыка медленная и приятная, от которой воздух становится плотным и тягучим. А внутри и на входе ухоженные женщины и мужчины, пахнущие дорогими духами, что-то обсуждающие и смеющиеся.

– Как это получилось? – начал отец, пока я еще садилась.

– Какая разница, Георгий. Что случилось, то случилось. Пусть лучше расскажет, как она собирается это исправлять.

– У тебя есть какой-то план?

– Вообще-то, я надеялась, что вы поговорите с кем-то, чтобы… Ведь у всех остальных дети учатся там, где родители… И тут, вроде, есть способы, но вы же можете…

– Нет. Нет, нет, нет.

Отец так удивленно смотрел на меня, будто я съела живую лягушку на его глазах.

– Ты должна научиться отвечать за свои поступки!

– Это вы меня сюда притащили! Я не хотела! И моя жизнь разрушится из-за вас, а вам плевать. Ведете себя так, как будто вы ни при чем.

Мама наклонилась ко мне и зашипела.

– Тут лучшие возможности. Лучшие. Ты просто кусаешь руку, которая тебя кормит. И говори тише, ты и так нас достаточно позоришь вот этим.

Она снова ткнула меня в значок с единицей.

– Выбери, что будешь есть. И давайте поговорим о чем-то приятном.

Мы взяли меню. Один плотный бежевый лист с водяными знаками в виде уже надоевшего мне до безумства кальмара. Три салата на выбор, три горячих блюда, три десерта и три напитка. Морепродукты, руккола, ростки сои, козий сыр, лосось, свежие овощи, трюфели, каре ягнёнка, утиные ножки, пирожные, щербет, крем-брюле, чай, кофе, целебные соки из фруктов, овощей и кореньев. Родители были в восторге и обсуждали выбор, будто едят впервые в жизни, а меню на десять страниц.

Я просто попросила то же, что и им.

Мы ели. Я молчала, ведь велено было говорить только о хорошем. Родители обсуждали новых коллег, какие они все умные, великолепные, потрясающие люди и специалисты. Обсуждали дом, качество матрасов, чистоту подъездов, отсутствие «визуального шума» и тишину.

– Тут есть все! Абсолютно все! Даже представить сложно…

– Не все, – не выдержала я, – Тут нет музеев.

– Вообще-то, есть, – отец закинул креветку в рот, но продолжал говорить, – Где-то в вашей школе есть музей истории Калмкорп, стоит сходить на перемене.

– Я про искусство!

– Искусство? Картинки? А зачем?

– Зачем нужно искусство? Ты серьезно?

– Ну да. Это просто… Какие-то люди из прошлого, которых нарисовали другие люди из прошлого. Лошадки, зайчики, цветочки. Это миленько, но зачем? В глобальном смысле. Это нельзя одеть, съесть, это не движет вперед науку, медицину, космические программы.

Вилки вокруг вдруг стали в разы громче и более раздражающе царапать фарфор.

– Если ты не понимаешь, тогда я не хочу с тобой разговаривать.

– Да пожалуйста, сиди и злись сколько хочешь, пока другие люди веселятся и наслаждаются едой. Это твой выбор – отравлять себе жизнь. А наш вечер ты не отравишь. Правда, Татусечка?

Мама утвердительно кивнула и снова завела разговор о дизайне подъездов и приборах в лаборатории.

Я убедилась, что после ужина они снова уйдут на работу и двинулась к памятнику. Я отражалась в темной поверхности и, каждый раз, когда я двигалась, казалось, что это железный кальмар шевелит ногами и водит толстым металлическим брюхом.

Чтобы успокоиться, я стала ходить кругами и пристально смотреть на свое отражение. Через несколько минут я успокоилась, привыкла к своему движению и даже стала рассматривать других людей, отражающихся в ногах и теле статуи.

Неужели тут даже расположение помещений так продумано, что даже в «час пик» люди на улице не сталкиваются, а движутся ровными потоками из ресторана в подъезды, из подъездов в салон красоты, из салона в магазин, из магазина в ресторан?

Свет начал гаснуть во всех общественных местах, кроме ресторана. Кто-то замер в дверях магазина и, кажется, смотрел на меня. Лев? Он поднял руку и призывно помахал.