Читать книгу Моя несчастливая счастливая жизнь - Екатерина Шитова - Страница 2

– Я не хочу учиться.

Анж стояла посреди кухни и накручивала на палец светлую прядь своих волос. Ее голос звучал непривычно и громко в квартире, где я когда-то жила со своими родителями и сестрой, а полная фигура занимала так много места на маленькой кухне, что мне приходилось садиться за стол, чтобы не толкаться с ней в этом тесном пространстве.

После пяти лет жизни в интернате, все дома казалось мне чужим, и я сама как будто была здесь чужой. Но мой маленький двойник на старых семейных фотографиях беспечно и широко улыбался, убеждая в обратном. Нет, я не чужая здесь, я у себя дома, я свободна. Наконец-то свободна…

Пять лет, проведенные в стенах интерната, были адом. Я не жила, а выживала, часто из последних сил собирая себя заново, разбитую, по кусочкам. Я даже называла это место не интернатом, а гадюшником.

Дети бывают злы друг к другу, а нелюбимые, одинокие дети – злее во сто крат. И уж если они намеренно выбрали в своем коллективе изгоя, то не успокоятся, пока не уничтожат его полностью. Так уж вышло, что этим изгоем в моем интернате стала я. И девчонки-гадюки, с которыми я жила, почти сломали меня. Но…

Все изменила Анжелика. Моя Анж.

Бывают такие люди, которых словно бы посылает нам кто-то свыше. Как друзей, защитников, единомышленников или даже тех, кто просто скажет нужные слова в нужный момент…

– Лора! Ты слышишь меня? Я говорю, что не хочу учиться, – Анжелика подошла ко мне и легонько потрясла за плечи, – Пойми! Я же работяга по своей натуре, с детства с матерью работала на рынке. Уж лучше и сейчас поищу себе постоянную работу, чем тратить время на ерунду.

Я вздохнула и уверенно покачала головой:

– Нет, Анж, мы обе будем учиться, как и договаривались. У тебя светлая голова, тебе надо учиться.

Анж скосила оба глаза на свою белесую прядь и проворчала:

– Угораздило же моей светлой голове связаться с тобой…

Я подошла к подруге, села рядом и внимательно посмотрела ей в глаза.

– Мы в интернате пообещали друг другу, что всегда будем вместе.

– Ох, Лора, – ответила Анж и, к моему удивлению, ее голос прозвучал серьезно и даже мрачно, – увы, я не верю в это слово – "всегда". Ничего не бывает "всегда" и "навсегда".

Какое-то время мы молчали, задумавшись каждая о своем. Мне вдруг стало очень тоскливо на душе от того, что и вправду, возможно, когда-то наши с Анж дороги разойдутся навсегда.

Но потом Анж встряхнула головой, отгоняя от себя несвойственную ей меланхолию, поставила чайник на плиту и со смехом начала рассказывать мне о забавном соседе, который вчера ходил по двору в клоунском парике. Все снова встало на свои места, на душе вновь стало легко и спокойно.

Сосед, кстати, носил клоунский парик еще тогда, когда мне было десять. Тогда и сам он был помоложе, и парик его выглядел не таким потрепанным. Мама с папой тоже любили посмеяться над ним за ужином…

***

Наши с Анжеликой планы на жизнь были масштабными и грандиозными. Но часто ли жизнь можно заставить идти по намеченному и нужному плану? Лично у меня это никогда не получалось.

Мы, молодые и неугомонные, нуждались в сиюминутном и безграничном счастье и жаждали приключений. Но, помимо этой безбашенной жажды жизни, мы с головой окунулись в самостоятельный быт, который на деле оказался не таким простым, как нам думалось в интернате. На нас обрушилась масса мелких проблем, к которым мы были совсем не готовы.

В интернате все делали за нас. За пять лет я настолько привыкла к потребительскому отношению к жизни, что теперь мне казалось совершенно непонятным, как я могу со всем справляться сама.

Кое-как мы с Анжеликой привели в порядок мою квартиру, вымыли многолетнюю пыль, хорошенько проветрили обе комнаты. Вычистили ковры, сняли и выбросили старую пожелтевшую тюль. Постирали белье и заправили постели. Когда мы только пришли, здесь все было так, как тогда, когда меня увели отсюда после похорон родителей и сестры. Сейчас мне хотелось поскорее нарушить этот порядок. Потому что вспоминать семью, дом и мою прошлую жизнь до сих пор было больно.

Сначала я убрала все папины принадлежности для рисования. Я подумала, что мне они уже не пригодятся, ведь я давно не рисую, а учиться планирую на юриста. К чему мне сейчас все эти многочисленные кисти и деревянные мольберты?

Потом я переставила всю мебель в комнате родителей так, как она никогда не стояла при маме. Перестановка выглядела глупо, шкафы оказались не на своем месте, а диван наполовину перекрыл дверной проем, но Анж осталась вполне довольна своей новой комнатой.

– Тебе тут точно будет удобно? – спросила я.

– Жить можно! – довольно ответила Анж.

После этого я переставила мебель в своей комнате. Собрав в мешки наши с сестрой старые вещи, я долго думала, но все же не смогла их выбросить. Засунула завязанные узлами мешки под кровать.

***

Мы с Анжеликой решили поискать работу на лето, но без образования и без опыта мы были никому не нужны.

– Я вчера видела объявление на остановке: требуется продавец в ларек “Пиво-сигареты”, – сказала как-то утром Анж, – Здесь недалеко. Не думаю, что у них высокие требования к продавцам.

– Ты это серьезно? – я округлила глаза и посмотрела на Анж с брезгливым выражением.

– Конечно серьезно. А что ты на меня так смотришь? – Анж встала и начала ходить из угла в угол, – Ну извини, я ведь не писала все детство пейзажи гуашью. Или чем вы, художники, их пишите… Я с отцом занималась в зале или помогала матери таскать на рынке мешки с китайским тряпьем. А еще прогуливала школу и торговала за нее и в дождь, и в мороз, если та валялась пьяная дома. Я обычный человек, Лора, не художник и не романтик, как ты. И жизнь для меня – это реальность, а не те заоблачные пейзажи и несуразные натюрморты, которые развешены у тебя на стенах.

Я обиделась на такую резкую критику, но вида не подала. “Может, и вправду устроиться в ларек на пару месяцев, до начала учебы?” – подумала я.

***

Позже, раскладывая по тумбочкам свои немногочисленные вещи, я поняла, что моя одежда давно вышла из моды. А в восемнадцать лет очень хочется выглядеть красиво.

Я выбросила почти всю одежду, так как знала, что все равно не надену ее. Оставила только черную футболку с надписью и синие джинсы-клеш. А еще я наконец-то распустила волосы. Покрутившись у зеркала, я взяла рюкзак и решила сходить в магазин за хлебом, чтобы подышать воздухом и развеяться.

– Чертовка! Вот чертовка! Лора… Хороша, слов нет. Я думала, что красота женщины в ее глазах, теперь же вижу, что какие, к черту, глаза, когда есть такие шикарные волосы.

Отцовское "золото". Это "золото" постоянно было со мной, но богаче я от этого не становилась. Какие волосы, если я хожу в каких-то обносках…И я решила действовать. Я устроилась на работу в ларек.

Хозяин ларька, смуглый, кареглазый молодой мужчина по имени Мансур, попытался было флиртовать, но, увидев, что я не реагирую на его комплименты, решил перейти сразу к делу и заявил, что если я буду проводить с ним наедине несколько вечеров в неделю, то у меня, помимо зарплаты, будет еще и увесистая премия. После чего он лукаво улыбнулся и подмигнул мне.

Я сделала самый глупый вид и притворилась, что не понимаю, о чем он говорит. На самом деле, я не только не чувствовала себя униженной, наоборот, мне польстили его слова. Тогда я впервые почувствовала себя привлекательной в глазах мужчины.

– Прости, в свободные вечера я смотрю за своей престарелой бабушкой и нянчусь с десятью двоюродными братьями, – безэмоционально отчеканила я, представив эту картину в реальности.

Пожалуй, это прозвучало не очень-то правдоподобно. Мансур снова ухмыльнулся, оглядел меня долгим и пристальным взглядом, но развивать эту тему дальше не стал, переведя все в шутку.

Через несколько дней я приступила к работе и, получив свою первую зарплату, впервые в жизни почувствовала себя взрослой и самодостаточной. По такому поводу я купила себе новое платье на рынке.

А вечером мы с Анж гуляли по центру города, и я то и дело смотрела в окна магазинов на свое отражение в новом платье. Мне до сих пор не верилось, что теперь мы можем возвращаться домой когда угодно,

***

С течением времени я пришла к выводу, что нет таких ошибок, которые не может сгладить сила времени. А жизней без ошибок, пожалуй, не существует вообще. Поэтому, я ни о чем не жалею, мне ни за что не стыдно. И поэтому я пишу обо всем, что со мной происходило в жизни просто и без прикрас. Все ошибаются. Наверное, в этом суть жизни – ошибаться и исправлять. Жаль, что бывают и такие ошибки, которые нельзя исправить…

Я работала в ларьке “Пиво-сигареты” сутки, а потом у меня было два выходных, первый из которых я спала. Зарплата за суточную смену в темном, пропахшем табаком, ларьке, была небольшая, но позволяла нам с Анжеликой покупать все необходимое для жизни, пока та искала работу.

Мансур больше не делал мне непристойных предложений и почти не обращал на меня внимания. Лишь угощал меня очень вкусным печеньем, когда приходил проверять выручку. Мне было немного обидно от того, что он так быстро потерял ко мне всякий интерес.

Работа моя была не сложной, от меня требовалось лишь правильно считать сдачу и выдавать товар. Но скучать на работе мне не приходилось. Стабильно раз в неделю мне приходилось вызывать бригаду скорой помощи, потому что кто-нибудь, перебрав, падал на пол под маленьким окошком ларька, или звонить в милицию, потому что едва держащиеся на ногах мужчины, устраивали ожесточенный поединок из-за последней бутылки дешевого пива. Я боялась, что когда-нибудь они снесут тонкие стенки моего хлипкого пристанища.

Еще я все время задавалась вопросом: как люди могут столько пить? Мансур отвечал, что так легче жить: на какое-то время проблемы под влиянием алкоголя отходят на второй план, мозг затуманивается или же вовсе отключается. А когда мозг в отключке, человек обычно пребывает в состоянии счастливой эйфории или вот так – просто падает без памяти, тонет в забытьи.

Я смотрела в мутные глаза местных алкашей, которые делали мне странные комплименты и просили продать в долг "хоть одну бутылочку", и не видела в них ни капли разума. Самой же мне не хотелось даже пробовать алкоголь на вкус. Как будто я заранее чувствовала, что это зло.

Мансур успокаивал меня, говорил, что месяц работы – и я ко всему привыкну, втянусь. Его уверенность и печенье, которое он приносил в мою смену, придавали сил.

– Ты что, нравишься ему? – спрашивала Анжелика, подозрительно косясь на очередную коробку, пахнущую ванилью, – Твоим сменщицам он печенье, наверняка, не носит!

– Ну да, нравлюсь. Иначе он бы не предложил мне переспать при первой же встрече. Безусловно, это большое и светлое чувство. А уж если тут замешано еще и ванильное печенье, то можно не сомневаться, что у него ко мне самые серьезные чувства, – рассмеялась я.

– Кто знает, может быть, у вас что-нибудь будет! Слишком уж он горяч!

– Ага… Как самовар! Иногда даже дымится. Особенно когда у меня в кассе обнаруживается недостача после смены!

Мы обе засмеялись, а потом Анж подсела ко мне, обняла за плечи и заглянула в глаза. Вид у нее был печальный:

– Что я буду делать без тебя?

– О чем ты, Анж? – улыбнулась я и положила голову Анжелике на плечо.

– Что я буду делать, когда ты решишь связать свою жизнь с каким-нибудь парнем? Я, наверное, умру от одиночества и тоски.

– Во-первых. Я пока что ни с кем свою жизнь связывать не хочу, – уверенно сказала я, – а во-вторых, мы всегда с тобой будем подругами. Даже если обе выйдем замуж и нарожаем по десять детей.

Анжелика смотрела на меня задумчиво. Потом встала, подошла к окну, отдернула в сторону занавеску и сказала:

– Нет, Лора, потом все будет не так, как сейчас… "Всегда" – это самое лживое слово.

Именно тогда я впервые почувствовала в Анжелике какую-то внутреннюю перемену. Что-то изменилось в характере той беспечной оптимистки Анж, с которой я познакомилась в интернате.

Своим оптимизмом она тогда смогла вытащить меня из глубочайшей депрессии. А сейчас внутри нее происходили какие-то мощные катаклизмы, которые она переживала тайно, не впуская меня в глубины своей души.

***

Анж долго, сначала с азартом, а позже с тоской в глазах, искала работу. А потом, в один из июньских вечеров, она пришла домой и сказала, что устроилась работать грузчиком на склад в супермаркет.

– Грузчиком? – я отвернулась от плиты, где жарились котлеты, и, округлив глаза, уставилась на подругу.

– Ну а что? Силы-то у меня немеряно! И платят хорошо, – Анжелика отломила хлеба от целой буханки и с удовольствием откусила кусок.

Она наравне с мужчинами разгружала продуктовые газели три раза в день, а в остальное время они играли в карты. К моему удивлению, ей все это нравилось.

– Не переживай, Лора, мы не на раздевание играем, – смеясь, рассказывала Анж, – Хотя я подозреваю, что пара грузчиков без ума от меня.

– Всему свое время, Анжелика. Потерпи, и твой возлюбленный придет к тебе сам, – сказала я, наливая чай себе и ей.

– Да сдались мне эти мужики… Я бы лучше с тобой жила. Но ты быстро найдешь себе жениха, уж я-то знаю.

Я посмотрела на нее и улыбнулась. Но у Анж вдруг стал такой мрачный вид, что моя рука дрогнула, и одна чашка упала на пол. Горячая, коричневая жидкость разлилась по кухонному кафелю.

Дурное предчувствие, как осадок на стенках разбитой чашки, осталось в душе. Анж бросила на пол полотенце и начала собирать осколки, ворча себе под нос, что вечно со мной все не так. А я смотрела на нее и думала о том, что целое, разбившееся в один миг на мелкие кусочки, сохранить невозможно, увы.

Нам было хорошо вместе. Мы создали вокруг себя особый, теплый мирок, домашний уют, в который хотелось возвращаться. Но, несмотря на это, в моей душе все чаще и чаще возникало странное ощущение, как будто я совсем не знаю свою Анж.

От этого мне все чаще становилось одиноко, и в один из вечеров, когда Анж ушла в бар со своими новыми друзьями, я все-таки достала отцовские кисти и краски, прикрепила на мольберт чистый холст и "вылила" на него все свои чувства, которые переполняли меня.

***

Вскоре все внимание мужчин-грузчиков на складе, где работала Анж, сосредоточилось на ней, что ужасно ей льстило. Я не удивлялась этому, она умела расположить к себе людей простотой и безграничным оптимизмом. Мне казалось, что она похорошела и даже слегка постройнела: то ли от физической нагрузки, то ли от мужского внимания.

Анж стала ходить на свидания, но пока что не могла определиться, кто ей больше нравится: черноволосый тощий Джейк или рыженький полненький Майкл с густыми усами. Такие клички парням она придумала сама. Она говорила, что так они кажутся ей более крутыми и брутальными.

Я не лезла в личную жизнь подруги, не пыталась давать советы. Мне казалось, что мы с ней уже достаточно взрослые и не обязаны отчитываться друг перед другом о своей личной жизни.

Конечно, мне было одиноко без Анжелики, она почти перестала проводить время со мной, но я пыталась занять себя чтением или начинала рисовать новые картины, которые часто не заканчивала.

***

Лето промелькнуло быстро. Начался август. Я уже предвкушала начало нового жизненного этапа, который наступит совсем скоро. Каникулы подходили к концу. Мои первые свободные каникулы.

Надо сказать, что за два месяца самостоятельной жизни мы с Анж повзрослели и многому научились. У нас уже не возникало глупых бытовых затруднений. Единственное – ни я, ни она, так и не приучились регулярно убирать квартиру. У нас был постоянный бардак. Я называла его "творческим", а Анж говорила прямо:

– К черту твои метафоры, Лора. Просто мы с тобой ленивые свиньи.

Анжелика радовалась каждому дню на работе, ее ничуть не смущали тяжелые физические нагрузки, а мне уже изрядно надоело сидеть безвылазно сутками в маленькой, затхлой коробке ларька, заставленной ящиками с бутылками и блоками с сигаретами.

Я задыхалась там, мне хотелось свободы, а ещё хотелось строить планы, мечтать о будущем, которое должно было быть прекрасным. Я включала "Нирвану" и слушала ее одним ухом через наушник. Несмотря на то, что лицо мое в эти моменты было сосредоточенным и грустным, мои мысли были позитивными.

“Совсем скоро мы с Анж станем студентками, и жизнь снова сделает очередной крутой поворот,” – я часто прокручивала эту мысль про себя, отсчитывая в очередной раз сдачу и протягивая пивные бутылки через маленькое окно ларька.

Я решила уволиться пораньше, в середине августа. Мансур отнесся к этому спокойно.

– Наконец-то ты поняла, что тебе здесь не место, – сказал он.

Моя последняя смена должна была закончиться, как обычно, в шесть утра. К этому времени подходила сменщица, и мы около часа сверяли с ней остатки.

Мансур приезжал к семи, угощал меня печеньем, забирал суточную выручку, проверял, все ли в порядке с оборудованием, делал заявки поставщикам. Но в тот день я услышала знакомый тройной стук в тоненькую дверь около трех утра.

Я протёрла глаза, встала с кресла и открыла дверь. По пустым и тихим улицам тянулся туман, машин не было. Ночи понедельника и вторника считались самыми тихими и неприбыльными. Зато нам удавалось немного поспать. Мансур стоял возле двери: глаза его горели, на губах играла улыбка.

– Рыжая и прекрасная. По венам течет лава, когда я вижу тебя. Хотел поговорить с тобой наедине напоследок. Боюсь потерять тебя безвозвратно,– и он протянул мне из-за спины букет роз.

Я натянуто улыбнулась. За три месяца я уже наслушалась высокопарных комплиментов от покупателей-мужчин, поэтому относилась к ним спокойно. Но сейчас передо мной стоял не какой-то алкаш, а молодой и привлекательный мужчина, который горячо и страстно говорил мне о своих чувствах.

Надо отметить, что претензии по поводу низкой выручки Мансур высказывал мне так же горячо и страстно. Видимо, в обоих случаях: когда он видел меня, и когда в кассе было недостаточно денег, – его кровь кипела одинаково.

Мои подозрения оправдались. Не успела я что-либо ответить, как Мансур взял меня за руку и потянул в дальний угол ларька. В небольшом закутке между стеной и ящиками он прижался ко мне всем телом и поцеловал.

И что сделала я? Я ответила на поцелуй…

Вот так просто?

Вот так просто.

***

– Я же говорил тебе, что ты будешь моей. А ты все твердила “нет-нет”. Грош цена женскому “нет”. Сколько я тебе должен?

Я стояла у двери, проверяя, не оставила ли в ларьке каких-то своих вещей или книг. Но, услышав его последний вопрос, я побледнела, поднесла руку к горлу и, задыхаясь от возмущения, изо всех сил влепила ему пощечину, которая гулко прозвучала в тишине тесной коробки.

Он резко отпрянул, а я, воспользовавшись моментом, бросилась к двери и выскочила из ларька в свежесть раннего утра. На улице было солнечно, красиво, а на душе противно – так, что хотелось выплюнуть наружу всю эту приторную горечь.

– Лора, постой, дурочка, шуток не понимаешь! – донеслось мне вслед, но я даже не обернулась.

Все. Больше нет работы, и не будет в моей жизни этого злополучного ларька “Пиво-сигареты”. Буду обходить его стороной. Нет в моей жизни последних прожитых суток. А значит, моего глупого поступка нет, Мансура и его унизительных слов тоже нет. Нужно просто вычеркнуть этот момент и забыть обо всем навсегда.

Дома я вспомнила о том, что скоро у Анж день рождения… Я попыталась переключиться на эту тему, но у меня ничего не получилось. И мысли снова вернулись к тому, что произошло несколько часов назад в ларьке.

А ведь могла отшить его на пороге! Кинуть ему в лицо розы, которые так и остались лежать на полу. Моя сменщица обрадуется вниманию со стороны молодого хозяина.

Что я вообще за человек такой? Почему мое тело иногда живет отдельно от головы? Эти вопросы мучили меня, доводили до слез. Только позже я поняла, что не у одной меня такая проблема. Соединить веления разума и желания тела в молодости не всегда удается. Но в то утро я пообещала себе, что больше такая глупость со мной не повторится.

Вот только Мансур такого обещания себе не давал. Он без приглашения пришел на день рождения Анжелики через несколько дней. С бутылкой вина, букетом роз для Анж и лилиями – для меня.

Анж странно себя вела в последнее время – выспрашивала, как я к нему отношусь, нравится ли он мне. В конце концов, я не выдержала, и рассказала ей все начистоту и добавила:

– Нет, Анж, он мне не нравится.

– Значит, ты думаешь, что он г…но, а не человек? – спросила Анж с серьезным видом.

– Да, – ответила я и рассмеялась.

Поэтому эти пышные знаки внимания меня не удивили. А вот Мансура очень удивило, даже скорее шокировало мое новое изумрудно-зеленое платье и туфли на высоком каблуке. Я была в них одного с ним роста, и это добавляло мне значимости. Он еще никогда не видел меня такой: красивой, нарядной и сияющей от счастья.

Я забрала волосы в пучок на затылке, оставив несколько кудрявых порядок около лица, чтобы образ было более кокетливым. Я знала, что выгляжу шикарно. Потому что до этого дня я и сама себя не видела такой. Он окончательно стушевался, когда мы с Анж посадили его за праздничный стол.

– Ты единственный гость. Больше мы никого не ждем. Со своими парнями я поругалась, – заявила Анж и радостно плюхнулась на стул.

Мансур, казалось, не знал, что сказать и оглядывался по сторонам в поисках помощи. Но тут заговорила Анж, и напряжение за столом исчезло.

Мы с Мансуром молчали и смотрели друг на друга. Я пыталась переосмыслить свое поведение в ту ночь в ларьке, но не могла. Что со мной? Я влюблена в него? Нет. Мне нравится он? Нравится, но это еще ничего не значит. Он слишком сильно обидел меня, пусть даже это была неудачная шутка с его стороны.

Анж позвонили на мобильный, она вышла на кухню, и мы остались в комнате одни. Мансур встал и медленно подошел ко мне. Я не собиралась целоваться с ним, но это снова произошло само собой.

Поцелуй снова в миг взбудоражил все внутри, перевернул мысли, поставил мир с ног на голову. Я ничего не видела, не слышала: были только его мягкие, настойчивые губы, темные сверкающие глаза и аромат дорогого мужского одеколона.

Вошла Анж, и Мансур быстро отпрянул от меня.

– Может быть, вас оставить? – обиженно спросила Анж.

– Да!

– Нет! – ответили мы враз. И Анж, пристально посмотрев сначала на Мансура, а потом на меня, достала из-под стола бутылку водки.

Мы с Мансуром округлили от удивления глаза.

– Анжелика, ты уверена, что нам стоит это пить? – спросила я.

– Конечно! Надо выпить за меня, сестренка. За мое восемнадцатилетие. Помнишь, мы с тобой еще в интернате решили, что напьемся в этот день за оба дня рождения – твой и мой? Так вот, этот час настал, черт побери!

Анж разлила по стаканам прозрачную жидкость. Мы чокнулись и выпили залпом.

Сначала мне стало тепло. Но уже через минуту меня начал бить озноб. Комната закружилась, потолок стал приближаться ко мне, ласково ложась на плечи, словно пуховая шаль, а потом придавил меня своей тяжестью к полу. Я соскользнула со стула на пол, стала нежно гладить ворсистую поверхность ковра, который превратился в черную шерсть моего пса Луки.

Лука был членом нашей семьи. Когда родители и сестра погибли, а меня увезли в интернат, Лука остался на попечение соседки, но та вскоре написала мне, что пес заболел и умер от тоски. Умер ли? Или она просто выставила его на улицу? Мне этого, к сожалению, уже не узнать…

– Мальчик, мой мальчик. Лука! Ты вернулся ко мне. Ты меня не забыл.

Я чувствовала, что язык не шевелится, но изо всех сил старалась говорить четко. Он должен вспомнить мой голос, мой запах. Для этого я легла рядом с ним. Сейчас он вспомнит и радостно залает.

– Лука, это же я. Это же я, Лора. Где папа?

Я слышала, словно через слой ваты, что Анж что-то кричит, но не могла понять, что ей от меня надо. Я боялась, что Лука сейчас испугается и убежит. Он и так не узнает меня, повзрослевшую, в этом зеленом платье. Я крепко схватила его за шерсть, а потом медленно поплыла вместе с ним в черную пустоту…

***

Я открыла глаза и сразу же зажмурилась от яркого света. Потом ко мне подошел белый халат. Я вздрогнула всем телом. У белого халата не было половины лица, из-под белой повязки виднелись только прозрачно-серые глаза. Они строго посмотрели на меня, и мне сразу же захотелось выдернуть капельницу, встать с койки и уйти домой.

– Что со мной?

– Вы приняли прошлым вечером большую дозу алкоголя. Организм отравлен, чистим. Придется полежать еще немного под капельницей.

Я покраснела, как рак, и повернула лицо к стене.

Позже я шла домой пешком, в своем праздничном, новом платье, которое сейчас было довольно помятым. У меня не было с собой ни денег, ни телефона, ни ключей. На улице было прохладно, и я мечтала поскорее оказаться в горячей ванне.