Читать книгу Река Мира - Екатерина Шитова - Страница 3

Она стоит на сцене. Перед ней огромный зрительный зал, несколько тысяч человек. Она смотрит на сияющие лица, ловит улыбки незнакомых людей, видит вдали маленькие сияющие звезды – включенные фонарики мобильных телефонов.

Музыка волнами широкой реки течет вперед – это ее музыка, ее река, но сегодня она не может войти в ее воды, слиться с ней. Сегодня она пустая, а река не принимает таких, ей нужна лишь живая энергия.

Перед концертом она знала, что не сможет сегодня петь и даже говорила об этом Герману, своему концертному директору, но он не захотел ее слушать.

– Мира, твои капризы мне надоели! Знала бы ты, как я ненавижу твой характер и эти твои глупые загоны! Ну почему ты не можешь жить, как нормальный человек?

– Потому что я ненормальный человек… – тихо ответила она, но он не слышал ее.

– Я все делаю для тебя. Ты окружена максимальным комфортом, максимально заботой. Получаешь все, что пожелаешь. Что же тебе еще надо, Мира?

– «Любовь. Мне нужна лишь его любовь…» – выдохнула она с сигаретным дымом слова собственной песни.

– В тебя влюблены тысячи людей. Тебе не хватает этой любви? – Герман орал на нее, лицо его покраснело, и вены на шее вздулись от напряжения.

– А он не любит. Почему так, Герман, у тебя есть ответ? Почему не нужна любовь тысяч, но нужна любовь одного?

Мужчина встал, нервно прошелся по гримерке, взял со стола почти пустую бутылку виски, плеснул в стакан янтарной жидкости и выпил залпом.

– Ничего больше не хочу слушать. Знал я, что с бабами лучше не связываться, но нет же, поверил, что ты особенная… Съехавшая ты, а не особенная! – воскликнул он в сердцах, а потом бросил стакан в стену, заполнив гримерку звоном стекла и мелкими блестящими осколками.

Сразу же после этого в дверь гримерки заглянула одна из девушек-организаторов концерта, покрасневшая и запыхавшаяся:

– Извините за вторжение, но мы задерживаем концерт уже на полчаса. Дальнейшая задержка просто невозможна! Люди начинают волноваться, – девушка заправила растрепавшуюся челку под черную кепку с музыкальным логотипом Миры и умоляющим взглядом посмотрела на нее, – вы готовы выйти?

Герман плеснул виски в другой стакан, выпил залпом и ответил за Миру:

– Мы уже идем.

***

Музыка льется, и течение этой реки благодатно и прекрасно. У Миры захватывает дух, и слезы подступают к глазам. Это она создала эту музыку. Это ее река.

В нотах и аккордах билось ее сердце, в них были заключены ее бессонные ночи, ее срывы и истерики, ее улыбки и смех, ее страхи и ее сила, ее ненависть и, главное, ее любовь.

В этой музыке была она вся. Она всегда представляла ее рекой. Именно поэтому она придумала когда-то себе такой псевдоним – Река. Не она управляла своим творчеством – Река всегда была сильнее, ее воды поглотили когда-то давно юную Миру. Это случилось тогда, когда отец, которого она ненавидела все душой, подарил ей на день рождения гитару…

А сейчас она стояла на сцене и понимала, что все исчезло. Река выплюнула ее, слабую, беспомощную, пустую на берег. Слезы покатились из глаз Миры. Она закрыла лицо ладонями.

Тысячи человек смотрели на молодую певицу из огромного зрительного зала. И никто не мог понять, что случилось, почему их обожаемая Река не поет. Она не видела, кто первый кинул на сцену цветок. Но потом люди один за другим поддержали этот внезапный флэшмоб – цветы посыпались на сцену дождем.

Мира задержала дыхание, вытерла слезы. Потом взяла в руки микрофон и сказала хриплым голосом:

– Я рада, что здесь собралось такое огромное количество людей, готовых поддержать меня в трудную минуту. Я чувствую вашу любовь, я вижу блеск ваших глаз. Но, увы, сегодня я разочарую вас. Потому что концерт, к сожалению, не состоится. По всем материальным вопросам вас сориентирует мой концертный директор. Извините…

Мира пулей выбежала со сцены, слыша, как за ее спиной зал загудел: то ли возмущенно, то ли расстроенно. Она бежала вперед, и этот гул догонял ее, преследовал даже в самых дальних коридорах огромного концертного холла.

Добежав до своей гримерки, Мира заперла дверь, стянула через голову блестящее платье, надела джинсы и клетчатую рубашку, натянула на голову шапку, взяла свой рюкзак и вышла в коридор. Опустив голову, она быстро прошла к запасному выходу и выскользнула на улицу.

***

Она шла, совсем не думая, куда и зачем идет. Голова была пустая, как будто мозг высох и сознание испарилось.

«Неизменное погибает. Хочешь жить – торопись меняться.»

Строчки из ее песни мелькнули в голове, и она зашла в первую попавшуюся парикмахерскую и обрила голову наголо. Молоденькая парикмахерша испуганно посмотрела на нее, когда услышала пожелания Миры. Но, увидев сумму денег, выложенную странной клиенткой на стол, не задала больше ни одного вопроса. Выполнила свою работу, а потом замела с пола на совок длинные, блестящие черные пряди.

Мира снова надела шапку и вышла на улицу, чувствуя, что ей стало гораздо легче дышать.

Она бесцельно бродила по весеннему городу до темноты, а потом поняла, что страшно устала. Присев на лавочку в глубине парка, она не заметила, как глаза ее закрылись, и она уснула.

Рано утром кто-то разбудил ее, тихонько толкнув в плечо. Мира открыла глаза и соскочила с лавки. Рядом с ней в рассветном сумраке сидел старый бомж. Его растрепанные волосы и густая светлая борода закрывали лицо практически целиком. Мира видела лишь карие глаза и торчащий вперед, крючковатый нос.

Запах, исходивший от него, был отвратителен: смесь немытого тела, старости и протухшей еды. Мира отошла от скамейки еще на пару шагов. За плечами бомжа висел массивный рюкзак, который Мира спросонья приняла за горб.

– Что тебе надо? – спросила Мира, тревожно оглядывая пустынные аллеи парка.

– Извини, барышня, но я уже полночи сижу и жду, пока ты выспишься. И вообще, это я должен спрашивать – что тебе здесь надо? Это мое место, моя, так сказать, кровать. А ты тут разлеглась, даже разрешения не спросила… – громко и недовольно пробасил бомж и с хозяйским видом плюхнулся на лавку, поставив рядом свой увесистый рюкзак. Достав из него бутерброд не первой свежести, он подул на него со всех сторон, отряхнул невидимую грязь и с аппетитом откусил большой кусок.

– Когда я сюда пришла, тут никого не было. Если бы кто-то был, я бы обязательно спросила разрешения, – Мире вдруг стало ужасно неловко.

Бомж недовольно хмыкнул и посмотрел на Миру, жуя бутерброд, который, судя по всему, был найден в мусорном баке.

– Хочешь? – старик протянул ей остатки бутерброда.

Миру передернуло от отвращения, но вслух она вежливо отказалась, объяснив, что не голодна.

– Что-то я тебя раньше тут не видал. Ты откуда пришла?

– Да я, похоже, заблудилась. Гуляла-гуляла, присела на лавочку и уснула от усталости.

– Пьяная что ли была? – бомж захохотал так громко, что с соседнего дерева вспорхнула вверх напуганная звуком птица.

– Нет, просто сильно устала вчера. Был сложный день.

Мира присела на край скамейки и, стараясь не дышать, снова прикрыла глаза, думая, куда ей сейчас податься. Ее квартиру, наверняка, караулит Герман, а она пока не готова разговаривать с ним о том, что с ней сейчас происходит.

И вдруг по аллее, ведущей к их скамье, послышались торопливые шаги. К ним стремительно приближался высокий мужчина с пакетами в обеих руках. Мира насторожилась. Тоже бомж? Не похоже. Для бомжа он выглядел прилично: белая футболка, джинсовка и черные спортивные штаны.

– Еле нашел тебя, ты чего все с лавки на лавку тут прыгаешь? – мужчина обратился к бомжу, как будто знал его много лет.

Он поставил на скамейку два полных пакета продуктов.

– Я на неделю в рейс. Припрячь где-нибудь, должно хватить, – мужчина махнул рукой в сторону пакетов.

Бомж кивнул и пробубнил в ответ что-то вроде благодарности.

Мужчина сложил руки на груди, потоптался на месте, а потом внимательно посмотрел на Миру, которая все это время сидела молча.

– А это кто? – спросил он у бомжа.

– Черт его знает, – ответил тот, дожевывая бутерброд и одновременно открывая бутылку кефира, которую достал из пакета, – говорит, уснула тут случайно. Всю ночь пришлось ждать, пока она соизволит выспаться.

Мужчина снова пристально посмотрел на Миру карими глазами.

– Если надо, могу подвезти. Где ты живешь? – обратился к ней мужчина, голос его был звучный и приятный.

Мира, подумав пару секунд, ответила:

– Мне бы на вокзал…

– Хорошо, поехали подвезу тебя, как раз через вокзал еду.

Мира встала и послушно пошла за крупной мужской фигурой. Он помог ей залезть на пассажирское сиденье большой грузовой фуры. Повесив за спину джинсовку, мужчина остался в одной футболке. От него приятно пахло мужским цитрусовым одеколоном, он был гладко выбрит. Что связывало его с вонючим бомжом из парка?

– Какая-то ты странная, – сказал мужчина, когда фура тронулась, – вид у тебя, как будто сбежала из психушки.

– Можно и так сказать… – ответила Мира.

Он помолчал, потом включил радио. Попсовые мелодии заполнили кабину. Мира поморщилась, но ничего не сказала.

– Куда поедешь с вокзала?

Девушка пожала плечами.

– Я еду на север. Если по пути, могу подбросить, – мужчина взял с приборной панели сигареты и закурил, – дым не помешает?

– Не помешает, если и меня угостишь сигаретой.

Он протянул ей пачку и зажигалку. Мира прикурила сигарету и затянулась, прикрыв глаза от удовольствия…

Не доезжая до вокзала, мужчина остановил фуру на обочине. Мира взяла свой рюкзак, но потом снова положила его рядом с собой.

– На север, говоришь? Что ж, поехали на север…

Мужчина усмехнулся, покачал головой и снова завел мотор.

***

Выехав из города, они долго ехали молча. Мира смотрела на мелькающие за окнами поля, поселки и деревни, и думала о том, что со вчерашнего дня как будто бы прошла целая вечность. Телефон ее был выключен, и она даже не планировала его включать.

Герман, вероятно, рвал и метал, разыскивая ее повсюду. Пока он не успокоится, ему не объяснить, что она больше не сможет петь, как раньше. Мира надеялась, что он смог уладить вопрос по возврату денег за билеты зрителям после сорванного концерта.

– Кого-то ты мне напоминаешь. Вроде бы на актрису какую-то похожа или на певицу, – сказал Серега, прервав молчание, и пристально взглянул на Миру, – Как хоть тебя звать?

– Мира, – она и забыла, погрузившись в свои мысли, что он сидит рядом с ней, – А тебя?

– А меня Серега, – ответил мужчина и подмигнул ей, – Я обычный парень, дальнобойщик. Не первый год езжу. Но такая странная спутница мне попалась впервые, честно. Я даже не знаю, о чем с тобой завести разговор.

– Можно и не говорить, можно просто молчать, – ответила Мира.

– Любишь молчать?

Мира посмотрела на него. У него были сильные руки, причем левая была коричневого цвета, а правая – совсем бледная. Водительский загар. Лицо у Сереги было открытое, доброе, глаза – карие, с озорными искорками. Он бросил на нее ответный взгляд, и она сразу же отвернулась, стала смотреть на дорогу.

– Молчание сохраняет энергию и дает возможность больше думать, ответила она.

– Я тебе дам совет: говори, – Серега снова взглянул на Миру и широко улыбнулся ей, – судя по всему, тебе сейчас лучше поменьше думать, иначе ты совсем рехнешься.

– Да ты не только дальнобойщик, но еще и психолог! – скептическим тоном заметила Мира.

Серега рассмеялся.

– Нет, просто люблю наблюдать за людьми.

– И смеяться над ними? – тон у Миры стал почти злым.

– Да. Но я же по-доброму смеюсь, не обижайся. Всегда лучше веселиться, чем страдать.

– Всегда? Даже когда чувствуешь, что это конец? – резко спросила Мира, глядя на мужчину в упор.

Лицо Сереги вмиг стало серьезным. Глядя на дорогу, он произнес:

– Особенно когда чувствуешь, что это конец, Мира.

***

На ночь они остановились в маленькой придорожной гостинице – поужинать и переночевать. Серега хотел заплатить за Миру, но она сказала, что у нее есть деньги.

– Считай, что я просто поехала с тобой в путешествие. За компанию. Тебе не надо заботиться обо мне, я не бомжиха, как, вероятно, ты обо мне подумал.

Казалось, Серега слегка смутился от такой прямолинейности, но потом он все же сказал ей:

– Если что, говори, я хорошо зарабатываю, от меня не убудет.

Миру удивила его доброта.

– Спасибо тебе, учту на будущее, – Мира поковыряла вилкой в салате, а потом снова подняла глаза на Серегу, – Скажи, а зачем ты принес продукты тому бомжу в парке? Ты его знаешь?

Серега отставил от себя пустую тарелку, взял салфетку и вытер губы.

– Я его прекрасно знаю.

– Твой друг? – недоверчиво спросила Мира.

– Мой отец.

После этих слов мужчина встал со стула, собрал грязную посуду и унес ее к мойке. Мира осталась неподвижно сидеть над своим салатом. Отец… Отец, который живет на лавке в парке? Она обернулась, но Серега уже ушел из столовой.

Поужинав, Мира купила в ларьке через дорогу сигарет и ушла в свой номер, где, наконец-то, смогла помыться и постирать нижнее белье. Лежа на кровати и трогая руками свою бритую голову, она вдруг почувствовала себя удивительно легко и спокойно.

Как будто с каждым, оставшимся позади километром, из нее уходило что-то лишнее, тяжелое, тянущее к земле. Как там говорил Серега – веселиться, даже если чувствуешь, что это конец. Мира улыбнулась и закрыла глаза. Даже о Саше она сегодня думать не могла.

***

Рано утром Серега постучал в дверь Миры. Она с неохотой вылезла из кровати и открыла ему дверь. Увидев, как мужчина поменялся в лице, она поняла, что спросонья забыла надеть шапку.

– Вот это черепушка! А я думал, чего это ты все в шапке ходишь, тепло же. Думал, ну, вдруг, вши у девчонки, с кем не бывает. А у тебя, оказывается, рак? Все-таки ты из больницы сбежала? Ну дела… – Серега присвистнул, выражая тем самым свое удивление.

Мира не успела ничего ответить, а он уже схватил ее за руку и быстро заговорил:

– Давай, одевайся скорее, тут как раз по пути есть одно очень красивое место недалеко от трассы. Сделаем крюк, и я тебе его покажу. Полюбуемся немного, надеюсь, из графика сильно не выбьемся. Я когда-то смотрел интересный фильмец про такую, как ты, так вот, тебе нужно проживать последние дни на полную катушку, Мира! – он легонько встряхнул ошарашенную девушку за плечи, подмигнул и пошел к лестнице, – Давай-давай, шевели булками, жду тебя в столовой.

Мира с пылающими щеками прикрыла дверь и обреченно вздохнула.

***

За завтраком Мира пыталась сказать Сереге, что он ошибся, что у нее вовсе не рак, просто она в какой-то далекой и нереальной прошлой жизни была известной певицей, а потом разочаровалась в любви и почувствовала себя бездарной и никчемной, что случайно уснула в парке, а потом вообще отправилась с ним, незнакомым мужчиной, на север страны. Потому что бежать от себя проще, чем разбираться в себе…

«Не беги от себя, все равно ты оставишь следы, по которым сама же себя отыщешь…» – слова ее песни всплыли в голове, но она отогнала их прочь.

Несколько раз Мира начинала говорить, но сначала Серега перебивал ее, болтая без остановки о всяких пустяках – так он, видимо, пытался поднять Мире настроение. А потом в столовой вдруг заиграла по радио ее песня. Серега взмахнул рукой и воскликнул:

– Обожаю эту певицу, а ты? Говорят, она пишет все песни сама. Я понял, кого ты мне напоминаешь! Ее! Черт возьми, вы действительно чем-то похожи, только она не такая помятая, как ты, – Серега захохотал, а потом добавил уже вполне серьезно, – Кстати, тебе раньше никто об этом не говорил?

«Мы не выбираем свои дороги, это дороги выбирают нас…» – неслось из динамиков.

И Мира не выдержала, вскочила со своего места и, оставив свой завтрак практически нетронутым, выбежала на улицу.

***

Серега привел Миру на высокий холм, с которого открывался шикарный вид на низину. Внизу текла, извиваясь бесконечной змеей, узкая речка. Место было поистине красивым. Серега сел на берег, а Мира дошла до самой воды и потрогала ее рукой.

Здесь стоял особый запах – природный, влажный, тягучий, ни с чем не сравнимый. Мира редко в последние годы бывала на природе, несмотря на то, что она вдохновляла ее. Слишком напряженным был рабочий график.

– Серега, почему твой отец живет, как бомж?

Она резко обернулась и увидела, что лицо мужчины стало грустным. Не всегда ему удается быть беззаботным весельчаком. Жизнь с ее тяготами берет свое.

– Это его выбор. Как я не пытался, переубедить его невозможно… – Серега закурил, и Мира тоже достала из кармана пачку сигарет, – несколько лет назад он вдруг объявил нам с братом, что хочет свободы и ушел жить на улицу. Сначала мы подумали, что он сошел с ума, пытались его лечить, но каждый раз он сбегал из больницы. Нам, в конце концов, все это надоело, и мы оставили его в покое.

– Прости за бестактность. Но тебе не стыдно за него? – спросила Мира.

– Нет. Просто я волнуюсь за него, мне кажется, он достоин лучшей жизни. Но он считает по-другому, говорит, что, наконец-то, чувствует себя свободным человеком. И мне приходится с этим мириться.

– Странное понятие свободы, – задумчиво сказала Мира.

– У всех своя свобода. Я, к примеру, чувствую себя свободным каждый раз, когда сажусь за руль. Как будто крылья за спиной вырастают. Я без дороги долго не могу, начинаю сходить с ума, метаться по квартире, как попугай по клетке, – он помолчал, потом добавил, – моя свобода – нестись на фуре вперед по трассе, отцова свобода – бродить по улицам и спать, где придется… Мы разные. Вот твоя свобода в чем?

– Я… Я не знаю, – Мира вдруг с ужасом поняла, что не помнит, когда в последний раз она чувствовала себя по-настоящему свободной.

Так может быть, бородатый бомж, ночующий на лавке в парке, вовсе не убогий и несчастный человек, а даже в чем-то богаче и счастливее ее? Или дальнобойщик, проводящий за рулем большую часть жизни, может, он знает о свободе гораздо больше?

– Нет, ты все-таки больше похожа на чокнутую, чем на больную. Вот смотри, – Серега поднялся с земли, взял Миру за руку и подвел к самому краю склона, – смотри, это тоже чья-то свобода… Ищи ее, Мира, без нее не прожить.

Мира смотрела вниз, и дыхание ее захватывало от красоты и великолепия. Внезапно в голове зазвучал мотив. И тут же следом сложились строчки.

«Чтобы понять, что в душе происходит, я ищу не тебя, а свою свободу…»

Мира потрясла головой. Нет, писать песни она точно больше не собирается. Но музыка уже заполнила ее голову, и ей казалось, что она доносится отовсюду, летит сквозь пространство, вперед – туда, куда текут быстрые воды маленькой лесной реки, ее тезки.

***

– Я не больна. Ты ошибся, – Мира смотрела на дорогу, которая по-прежнему тянулась вперед.

Пейзаж за окном становился все более северным – деревьев было все меньше и меньше, и вскоре по ту и другую сторону дороги растянулась бесконечная голая тундра.

– Не оправдывайся, Мира, – ответил Сергей спокойным тоном, – болеть не стыдно. Наоборот, если не стесняться и просить у людей помощи, она обязательно тебе будет оказана. Люди добрее, чем иногда кажутся. Если, конечно, самому относиться к ним с добром.

– Я не больна. Я побрилась наголо в знак протеста, что ли. Хотя нет, наверное для того, чтобы начать новую жизнь.

– А, может, чтобы почувствовать себя свободной? – спросил Серега.

– Может быть.

– Интересный ты человек, лысая Мира, – сказал Серега.

Потом они долго ехали молча, каждый думал о чем-то своем. Ближе к ночи они остановились, и Серега сказал:

– Пошли ужинать. Завтра последний день пути, к вечеру будем на месте.

Он спрыгнул на землю, и Мире стало немного жаль, что ее короткое путешествие скоро закончится.

После ужина она сидела в гостиничном номере и думала о своей жизни. До недавнего времени ей казалось, что она абсолютно точно знает, кто она, и в чем заключается ее предназначение. Но несчастная любовь и расставание с тем, кто, оказывается, никогда ее не любил, сломили ее, лишили всего: таланта, вдохновения, цели. Неужели, она настолько слабая? Когда же она стала такой безвольной тряпкой, если всегда была сильной? Может быть, она просто устала?

Мира закрыла глаза. Вот ей пятнадцать, и на улице такой же май, как и сейчас…

***

…По дороге домой Мира покупает в продуктовом магазине хлеб, молоко и плитку шоколада. Если поспешить, то можно зайти домой раньше отца. Зайти и скрыться в своей комнате, чтобы не разговаривать с ним. Надоел. Все надоели. Лезут в её жизнь, задают слишком много вопросов, пытаются навязать свое мнение, посоветовать, загнать в рамки. Что им всем от неё надо?

Мира прибавляет шаг. Май в этом году ветреный, ласковый, с ароматом свежей травы. Листья едва-едва распустились яркой зеленью, но деревья уже смотрятся празднично и свежо.

Мира открывает щеколду на воротах, смотрит на окна – света в них нет, хорошо. Скинув в сенях кеды, Мира проходит в дом, и её лицо резко меняется.

Отец сидит на кухне в куртке и уличных ботинках. Голова склонилась на грудь, руки повисли вдоль туловища.

– Вот козел, – шепчет едва слышно Мира, и внутри будто что-то обрывается, летит вниз, а в горле встаёт привычный ком.

– Мирочка, ты? – отец спрашивает, приподнял голову от стола, а затем снова опускает её в прежнее положение.

Мира тяжело вздыхает, стаскивает с храпящего отца ботинки, открывает двери и бросает обувь в сени. Потом моет руки, кладет хлеб в буфет, молоко – в холодильник, а плитку шоколада – к себе в карман. Голова отца лежит на кухонном столе, из открытого рта тянется к столу прозрачная нить слюны. Плотный запах алкоголя заполняет кухню, Мира морщится, бубнит себе под нос бранные слова, уходит в свою комнату, плотно закрывает двери.

Отец всегда пил, сколько она себя помнила. Его длительные запои сопровождались семейными склоками и скандалами. Мама нервничала, злилась, срывалась на Миру. Отец все свои обязанности взваливал на их плечи. Приходил поздно, а уходил рано, когда все ещё спали. Мама говорила со злостью, что его «бутылка зовёт».

Чтобы накормить свиней, кур и прибраться в хлеву, матери приходилось вставать в пять утра. Сначала скотина, потом завтрак для Миры. Мира вставала в школу, а мама к тому времени уже докрашивала синим карандашом глаза, снимала бигуди с густой чёлки, одевалась, поспешно целовала её и убегала на работу к семи тридцати. Мира завтракала в одиночестве, каждый раз капая чаем на страницы библиотечного романа.

Они с ней были совсем разные… У мамы были большие глаза, каре-зелёные, как осенняя трава, и короткие, светлые, вьющиеся волосы. Мира же была длинноволосой брюнеткой с глазами-льдинками. Мама была маленькой и чуть полноватой, а Мира высокой и худой. Мама была красивой женщиной по мнению Миры, а она сама – гадким утенком.

А ещё мама чудесно пела песни, которые Мира никогда не слышала по радио. Наверное, она сама сочиняла их. В этом они с Мирой были одинаковыми.

Когда мамы не стало, отец бросил пить. Как будто все осознал, исправился. Стал заботиться о Мире, починил в доме все, что требовалось починить. Но потом все вернулось на круги своя. Она тогда была совсем ребенком, ей было очень сложно. Но она не сдавалась, была сильной, вопреки всему.

А потом в ее жизнь пришла музыка. Отец подарил ей на день рождения гитару. Это был один из самых чудесных дней в ее жизни. Играть Мира училась сама по старому, потрепанному самоучителю. Она помнит одно из своих первых выступлений, как будто оно было вчера…

***

Мира стоит на сцене. Глаза постепенно привыкают к ослепительному свету софитов. Зал в доме культуры не очень большой, но он заполнен до предела и кажется, что выступает она не на районном конкурсе талантов, а, как минимум, на Евровидении.

Мира закрывает глаза. Делает глубокий вдох и на пару секунд замирает. Музыка заполняет пространство зала. А затем в неё вплетаются серебряные нити голоса.

Когда Мира поёт, она забывает обо всем на свете. Об умершей маме, о вечно пьяном отце, о себе самой. В эти волшебные минуты на сцене существуют только она и её песня.

Перед конкурсом Адель, одноклассница Миры, сделала ей укладку и макияж. Лёгкие волны на волосах, винтажные стрелки, яркая помада. В этом образе она кажется совсем взрослой девушкой.

Мира поёт и чувствует ответные вибрации от зала. Её голос не знает преград и льётся свободно и легко. Река… Мира с волнением ощущает, что её песня затрагивает сердца людей, отзывается в них эхом.

Когда песня заканчивается, зал тотчас взрывается аплодисментами. Мира возвращается на землю и сразу же краснеет от такого внимания. Скрывшись за кулисами, она хочет ускользнуть в гримерку чтобы переодеться, но Адель заставляет её дождаться завершения конкурса.

Мира устраивается в самом углу на деревянном пьедестале, чтобы не мешать другим участникам. И тут за кулисами она видит его. Миру начинает мутить от страха. А Саша идёт прямо к ней. Улыбается своей уверенной, слегка насмешливой улыбкой.

– Привет. Не ожидала меня здесь увидеть?

Мира молчит. И тут парень наклоняется и целует ее прямо в губы. У Миры все внутри замирает. Но когда он отстраняется от неё, все обрывается назад, вниз. Потому что обида – это камень, который тянет на дно даже самые сильные чувства.

А Миру он обидел очень сильно. Так сильно, что она ходила на пруд за посёлок, хотела свести счеты с жизнью из-за своей несчастной любви. И так ее жизнь была ужасной и одинокой, так еще и он предал ее.

Но, как назло, на пруду в тот день сидели рыбаки. Мира ждала, пока они уйдут, но прошло два часа, а рыбаки по-прежнему сидели на своих местах, как приклеенные. Как будто у них миссия такая – не давать молодым обманутым девушкам совершать глупости.

Мира тогда ушла домой, решив, что такой козел, как Саша, не достоин подобной жертвы. Потом она сидела дома, в своей маленькой комнатке, забившись в темный угол, и обводила пальцами с детства знакомые трещинки на стенах.

В тот вечер она написала свою первую песню. Сама не поняла, как это случилось – ее словно закрутило в водовороте чувств, слов и музыки. К утру песня была готова…

***

Рано утром Серега разбудил Миру, они быстро позавтракали и отправились в путь.

– А я вот всю жизнь стыдилась своего отца, – вдруг сказала Мира, глядя в боковое стекло.

Они ехали сегодня медленно – шел сильный дождь, дворники работали на полную мощность. На улице было холодно, поэтому Серега включил печку и свое дурацкое радио. Мира предпочла бы послушать тишину, но ей неудобно было просить выключить, ведь все-таки она ехала с ним на правах гостьи.

– Ты меня не удивила, это довольно частое явление. Знаешь, у меня был друган в молодости, так он тоже страшно стыдился своего отца, хотя отец его был богатым и влиятельным человеком.

– Странно. Я думала, что только таких отцов, как мой, стыдятся… – Мира почувствовала, что щеки ее заливает румянец, но Серега не смотрел на нее, сегодня все его внимание было сосредоточено на дороге.

– Кем же был твой отец? – спросил он.

– Обычным механиком.

– Что же в этом постыдного?

– Он постоянно пил. Постоянно… Пока была жива мама, еще как-то можно было терпеть это, но когда мама умерла… Я ненавидела его, почти не разговаривала с ним. Я даже желала ему смерти. Сейчас, конечно, мне дико это вспоминать, но тогда мне, девочке-подростку, было тяжело.

– Родителей не выбирают, Мира. С подростками все понятно, у них психика незрелая. Но во взрослом возрасте можно принять человека таким, каким есть. Ты давно его не видела?

– Лет десять, – голос Миры задрожал, на глаза навернулись слезы.

– Так исправь это, съезди или хотя бы позвони, поговори с ним. Ты же уже не подросток. Думаю, он будет рад.

– Не знаю, – тихо прошептала Мира.

– От того, что ты попробуешь, мир не перевернется и время не остановится. Сейчас это всего лишь старый, несчастный, слабый человек, который, судя по всему, загубил свою жизнь и сейчас, наверняка, о многом жалеет.

Мира слушала его молча и вытирала слезы.

– Я тоже долго отца своего проклинал. Пока мне жена не раскрыла глаза на то, что нужно жить свою жизнь – настоящую и будущую. Только сначала нужно избавиться от ненависти, стыда, злости и обиды, которые могут жить в сердце очень долго. И при этом отравлять все. А как от них избавиться? Только поговорив, высказав… Вот я однажды нашел его и высказал ему все, а потом выслушал его мнение. И просто сказал: хорошо, живи, как хочешь… Отпустил все это из себя. И стало легче.

– У тебя есть жена? – спросила Мира, – как ее зовут?

– Наташка… – Серега открыл бардачок и достал оттуда фото.

На снимке он, гораздо моложе, чем сейчас, стоял в обнимку с полненькой кудрявой блондинкой.

– Хорошенькая! – улыбнулась Мира.

– Была хорошенькой… – вздохнул Серега, и Мира, посмотрев на него, увидела, что лицо его помрачнело, – ее не стало три года назад.

– Прости, пожалуйста, как жаль.

Серега молчал, да и что можно было добавить?

– А мне вообще не везет в любви, – сказала Мира, желая хоть как-то поддержать мужчину, – много лет я любила одного-единственного человека, он меня предавал много раз, а я каждый раз прощала. И вот недавно он мне сказал, что ему все это надоело, и, на самом деле, он никогда меня и не любил.

– И после этого тебе так снесло крышу, что ты обрила голову, все бросила и поехала неизвестно куда с первым встречным мужиком? – Серега хмыкнул.

– Да… – сказала Мира и широко улыбнулась, почему-то сейчас это, действительно, казалось смешным.

– Ты все-таки чокнутая. Какой бы сильной не была любовь, твой мир – он внутри тебя, а не внутри кого-то другого. А ты забила на свой мир, и столько лет цепляешься за мир другого человека, который, наверняка, и в подметки тебе не годится! Ох, девчонка! Такую дуру, как ты, все-таки еще поискать нужно, – мужчина хлопнул ее по колену, – но в целом ты вроде бы ничего. Мне кажется, в тебе есть какой-то особенный талант. У чокнутых всегда есть таланты.

Серега достал из кармана рубашки маленькую белую флешку и воткнул ее в магнитолу.

– Вот, послушай. Эту песню любила моя жена. Вслушайся в слова, они очень мудрые, как раз для твоего теперешнего состояния размазни, – Серега помолчал, потом добавил более тихо, – когда Наташки не стало, я эту песню слушал без остановки, до тех пор, пока плеер не сломался. Зато слова отпечатались на подкорке навечно.

Серега нажал кнопку «плей» и кабину наполнила музыка. На первых же нотах Мира побледнела, отвернулась к окну. Это была ее музыка, ее собственная песня, ее слова и ноты, написанные еще в юности…

«В тебе целый мир, и если вокруг все разрушилось, умерло, сумей сохранить его…»

***

– Ты должна была подготовить свой диск с фонограммой дома. Ты что, думаешь, это наша забота – готовить конкурсантов? Наша забота – судить, – кричит на Миру из зрительного зала маленькая, ярко-накрашенная женщина с короткими обесцвеченными волосами.

Мира держит микрофон в дрожащей руке. Почему-то ей никто не сказал, что с собой на конкурс нужно привозить диск с фонограммой. И что теперь?

– Что теперь? – женщина с обесцвеченными волосами округляет глаза, – Ты меня спрашиваешь, что теперь? Нет, вы только подумайте. Едут из своих деревень. Сами не знают, зачем едут.

Мира кладёт микрофон прямо на пол и уходит со сцены. Меньше всего её волнует сейчас то, что о ней подумают. Слезы клокочут где-то в горле, застилают солёной водой глаза. Мира идёт практически на ощупь.

Закулисье во Дворце Культуры огромное – целый мир, не как в ДК в ее поселке, где не развернуться. Мира находит укромный уголок, садится и закрывает лицо руками.

Она не привезла с собой диск с фонограммой! Это означает лишь одно – она не будет участвовать в конкурсе. Не будет петь. Нет, это невозможно. Просто невозможно. Мира рыдает и утирает глаза концом лёгкого розового шарфика. Маминого шарфика…

– Эй, ты что, новые декорации решила залить своими слезами? – грубый мужской голос звучит совсем рядом с ней.

Мира вздрагивает, замолкает. Вытерев лицо шарфом, поворачивается к мужчине, который строго смотрит на неё. У него длинные тёмные волосы, собранные в хвост, трехдневная щетина и чёрные глаза.

– Простите…

– Простите? А ну вставай и топай в зрительный зал. Все ждут своей очереди там. А ты что, избранная, что ли?

И тут Мира не выдерживает. То ли от волнения, то ли от расстройства в груди у неё поднимается волна отчаянного возмущения. Поднявшись, она сжимает кулаки и начинает кричать на своего обидчика:

– Да что вы тут все такие злые и невоспитанные в этом вашем городе? Кто вам дал право так разговаривать с людьми. Пусть я младше вас, пусть я приехала из маленького посёлка, пусть я совсем одна и некому тут за меня заступиться, но это не даёт вам право говорить со мной, как с человеком второго сорта! Кто знает, может, я лучше всех вас вместе взятых! Катитесь вы к черту со своим конкурсом!

Мира, запыхавшаяся, с опухшим, пурпурно-красным лицом, вдруг чувствует, что оглохла – шум в голове пульсирует и мешает слышать звуки. Она делает несколько шагов, ей хочется поскорее уйти из этого ужасного места. Но ноги её не слушаются, подкашиваются, и она, теряя сознание, падает на пол, понимая за пару секунд до темноты, что роняет новые декорации, за которые только что получила нагоняй.

***

– Очнулась? А мы уже скорую вызвали.

Мира садится. Её уложили на диван в просторном кабинете, плотно заставленном музыкальными инструментами. Над ней стоят злой черноглазый мужчина и женщина с обесцвеченными волосами.

– Я… Гм… Простите, – наконец, произносит Мира, – перенервничала, давление поднялось. Отмените скорую, не надо врачей, у меня уже все в порядке. Я сейчас уйду.

Мира встаёт, одергивает платье, поправляет на шее шарф, берет свой рюкзак и направляется к выходу.

– Постой, – говорит мужчина с чёрными глазами, и голос его сейчас совсем другой, мягкий, низкий, в нем нет и следа былой грубости, – расскажи, почему ревела за кулисами? Что у тебя, случилось?

Мира мнется, сцепив руки в замок, сжимает пальцы изо всей силы. Женщина с обесцвеченными волосами тем временем отменила вызов скорой помощи по телефону и тоже вопросительно смотрит на неё.