Читать книгу Белый Шарик – хвост колечком - Екатерина Терехина - Страница 4

В сентябре Юра пошел в первый класс. Так как школа была далеко, дети Ивановки, коих было не так уж и мало, вставали в шесть утра, чтобы успеть на рейсовый автобус.

Автобус выезжал из райцентра, проезжал через Мошкино и Ивановку в соседнее Лопухово, там, в центре села, возле старого, оставшегося еще от Советского союза, но единственного в населенном пункте магазина, разворачивался и снова ехал до города, попутно заезжая еще в три деревни.

Ранние подъемы давались мальчику с трудом. Он нехотя поднимался и брел на кухню, есть уже почти остывшую кашу или вчерашний суп. После сна кушать еще не хотелось, и Юрка медленно пережевывал пищу, запивая ее чуть теплым сладким чаем.

– Ешь хорошо, – говорила мама, видя, что сын отодвигает в сторону тарелку, – До обеда в школе тебя кормить не будут. Будешь голодный.

Но Юра уже не мог проглотить ни кусочка.

– Ладно, – раздраженно шипела Надежда, – Иди, одевайся.

Мальчик снова брел в комнату, надевал школьную форму и собирал рюкзак.

– Быстрее! – кричала мать, – Автобус скоро придет. Тебя никто ждать не будет. Не успеешь – пойдешь пешком. Один!

Юра не хотел идти пешком три с половиной километра да школы, поэтому, наскоро заправив в брюки белую рубашку, он схватил рюкзак и сменку и вышел в сени.

– А, уже собрался, первоклассник? – улыбнулся папа, поднимаясь по ступенькам крыльца.

Его высокие сапоги были мокрыми от утренней россы, а от недельной щетины пахло табаком.

Увидев озорной взгляд отца, Юра улыбнулся.

– Иди по тропинке, – сказал он уже серьезным голосом, – Роса холодная. Промочишь ноги – заболеешь.

Юра молчаливо кивнул. Он весело побежал к калитке, захлопнул ее за собой. Калитка громко лязгнула и отворилась. Ее тяжелое основание с громким треском ударило о забор небольшого цветника, разбитого Надеждой под окнами дома.

Юра вернулся, чтобы повторить попытку, но голос отца его остановил.

– Беги, а то опоздаешь. Я закрою.

Юра кивнул. Он бегом поднялся на пригорок и, выйдя на изрытый от времени асфальт, направился к дому бабы Нины, где была остановка. Тяжелый портфель перевешивал и тянул назад, пакет со сменной обувью болтался у ног, мешая идти.

– Хорошего дня! – крикнул отец, помахав сыну рукой.

Мальчик хотел помахать в ответ, но лямка рюкзака слетела, заблокировав маневр.

Сергей Геннадьевич усмехнулся и закурил.

– Совсем взрослый уже, – сказал он, пуская в воздух клуб едкого дыма.

– Да, – ответила Надежда.

Она вышла в сени по своим делам и на минуту застыла, провожая взглядом идущего к остановке сына.

Вскоре ее мирный настрой вновь сменился.

– Когда калитку починишь? – спросила она, раздраженно поджав губы.

– Скоро, – спокойно ответил муж.

Он медленно затянулся и повернул голову в сторону супруги. Его спокойствие привело Надежду в бешенство. Ее лицо покраснело, нижняя губа задрожала от злости.

Сергей, молча, затушил сигарету, растоптав ее носком сапога, и устремил взгляд на дорогу. К дому соседки подъехал автобус. С громким лязгом его дверь отворилась, впустив Юрку и трех старушек.

Сергей видел, как сын прошел по салону и сел к окну, что выходило в сторону его дома. Сегодня, на удивление, было очень мало пассажиров, что нетипично для данного рейса. Обычно в будние дни было не протолкнуться. Автобус тронулся. Проезжая мимо дома, Юра помахал отцу. Сергей махнул в ответ и широко заулыбался.

– Окурки за собой тогда тоже убери. Я устала ходить и все за вами подбирать. Я вам не прислуга! – шикнула Надя и, хлопнув входной дверью, вошла в избу.

Юркин дом был очень ветхим. Наверное, самым ветхим в Ивановке.

Когда родители Юры его купили, он состоял всего из кухни и одной небольшой комнаты с обшарпанными, почерневшими толи от времени, толи от постоянного протапливания «по-черному», обоями.

Старая голанка, что располагалась между залом и кухней, занимая по половине каждой комнаты, была давно сломана. Возле топки потрескалась глина, выпадали кирпичи, так и норовя спалить весь дом.

Из окон страшно дуло, а крыша протекала в двух местах.

Этот дом с первой же секунды не понравился Надежде, но другого на тот момент семья Карасевых себе позволить не могла. Юра вот-вот должен был появиться на свет, а денег катастрофически не хватало. Поэтому, заняв приличную сумму в совхозе, где отец Юры на тот момент работал, Карасевы купили этот небольшой, покосившийся домик на краю села. Избушку, как презрительно называла его Надежда.

Предыдущая хозяйка, женщина лет пятидесяти, которой этот дом достался в наследство от недавно умершей матери, была несказанно рада тому, что так быстро нашелся покупатель на ее развалюху, что сделала Сергею Геннадьевичу приличную скидку. Сэкономленных от покупки денег хватило на небольшой косметический ремонт.

Первым делом Сергей залатал крышу. Позже нашел на чердаке старые оконные рамы, извлек из них целые стекла и починил окна. Теперь в доме не было сквозняков. Далее дело стало за печкой. На этом их нехитрый ремонт закончился.

Наверное, было бы проще снести «избушку» и на этом месте построить добротный срубовой дом, или даже из современных каменных блоков, но Юркина семья не имела таких средств. Они итак еле-еле сводили концы с концами, отдавая непосильный долг, поэтому такие траты, как строительство, в бюджете Карасевых были не предусмотрены. В этом вопросе могла бы помочь бабушка Зоя, но она практически не общалась с сыном, и на дух не переносила новую сноху. Слишком сильна еще была в ней обида за первую семью Сергея. Сын это понимал, и лишний раз старался не попадаться на глаза строгой матери.

Со временем все наладилось. Долг, не без труда, но все же удалось вернуть. Юрка подрос, и Надежда смогла выйти на работу. Избушка обросла просторной террасой и небольшим крылечком с тремя широкими ступенькам, на которых отец семейства любил посидеть вечерами. Перед окнами разбили цветник. За домом был большой огород.

Избушка оживилась, превратившись пусть не в дом, а маленький кривой домик. Но счастья в нем так и не появилось. Родители без конца ссорились. Мать постоянно пилила отца за отсутствие денег, часто под горячую руку попадало и Юрке. Сергей молчал. Иногда, хлопнув дверью, уходил во двор и не заходил в избу до темноты.

Мать, за неимением другого собеседника, высказывала свое недовольство Юрке.

Мальчик не знал куда деться и просто сидел в уголке, опустив голову. Он и рад был бы сбежать куда-нибудь, но очень боялся огорчить мать, да и некуда было бежать. Поэтому он тихо сидел, украдкой обводя пальцем узор на уже почти выцветшей клеенке, что покрывала старый обеденный стол.

– И зачем я только вышла за него? – бубнила Надежда, кидая грязную ложку в раковину, – Если бы я только знала, что придется жить в такой нищете! Надо было за Кольку Егорова замуж идти… Жила бы сейчас, как у Христа за пазухой.

Юра не знал, кто такой Колька Егоров и не знал, что такое нищета, но догадывался.

«Нищета- это там, где никто никого не любит», – думал он, краем уха слушая причитания матери.

Но в глубине души он очень любил родителей. Особенно отца. И маму тоже любил. Он знал, что она добрая, просто из-за нелегкой жизни забыла об этом.

«Быть взрослым очень трудно, – думал Юра, – Взрослые все злые».

Тут он вспомнил про Ленку из своего класса. От волнения его палец, старательно выводящий узор на поблекшей клеенке, дрогнул. Юра инстинктивно поджал губы. Прямо как это делала мать, когда старалась скрыть обиду.

Все зло мира воплощалось для Юрки в лице Лены Мыхиной.

– Мыхина, – думал Юра, – Даже фамилия говорящая. Мышь.

Мальчик представил перед собой мышь и мысленно сравнил ее с Леной.

– Нет, – прошептал он, – Ленка точно не мышь, мыши милые. Ленка крыса!

От удачного сравнения Юра улыбнулся. Он видел крысу в старом сарае. Серая шерсть, торчащие зубы и черные колючие глаза. Один в один Ленка! Раз он для всех карась, то Ленка крыса. Око за око, зуб за зуб!

В глубине души Юра ликовал. Он чувствовал сладкий вкус отмщения.

– Крыса! – повторял он про себя.

Но вскоре сладость мести сменилась горечью.

– Нет, – снова подумал мальчик, – Я не буду ее так называть. Я не Ленка, я лучше.

Лена и вправду была похожа на мышку. Темно русые, чуть ниже плеч волосы, аккуратно причесанные назад, были вечно заплетены в тугую, но тонкую косу, отдаленно напоминающую мышиный хвост. Черные, колючие глаза смотрели бегло, словно выискивая недостатки в собеседнике. От этого взгляда Юрке всегда было не по себе. Он привык смотреть людям в глаза, но Лена сознательно избегала прямого взгляда.

На ее бледном худом лице был маленький, слегка вздернутый нос, густо усыпанный веснушками, а передние зубы немного торчали, отчего верхняя губа казалась чуть пухлее нижней.

– Она просто несчастная, – думал Юра, – Поэтому и злая такая. Все несчастные люди злые.

Так баба Нина говорит, и Юра с ней согласен.

Юрка знал, что Лена живет с мамой и бабушкой. Отца у нее никогда не было. Как рассказывала баба Нина, Ленкина мать, тетя Ирина, после школы поехала учиться на бухгалтера в город. На последних курсах она познакомилась с парнем. Когда он узнал, что тетя Ирина ждет Ленку, скрылся. Больше она его никогда не видела. Тетя Ирина была вынуждена бросить учебу и вернуться к матери в родное Мошкино.

Говорят, тогда был страшный скандал. Тетя Оля, мать тети Ирины, увидев большой живот дочери, не хотела пускать ее домой, но потом, все же смирилась. Даже смогла полюбить внучку.

Так они и жили втроем. Больше тетя Ирина замуж не вышла, а Лена жила без отчества. В свидетельстве о рождении в графе «отец» у девочки стоял прочерк.

В школе Лена была заводилой. Именно с ее подачи в классе начинались все конфликты. Юра удивлялся, как этой маленькой хрупкой девочке с колючими глазами удается вести за собой толпу. В этом колючем взгляде была какая-то неведомая сила и власть.

«Ведьма!» – решительно выдал Юрка.

С первой минуты их с Леной знакомства, в тот день, когда к Юре приклеилось обидное прозвище «карась», они буквально возненавидели друг друга.

Мальчик не знал почему, но одноклассница постоянно задирала его перед всеми и всячески старалась унизить.

Класс с нескрываемым интересом следил за травлей, а позже стал в ней участвовать. Первое время Юра молчал, но вскоре стал давать решительный отпор обидчикам. Он знал, что стоит только раз позволить безнаказанно себя унизить, то его честь будет растоптана навсегда. Юра знал, что такое честь.

– Умный человек промолчит, – строгим голосом сказала учительница, когда Юра единственный раз пожаловался на то, что его обижают, – Умный человек никогда не опустится до ИХ уровня. Он просто сделает вид, что ничего не происходит. Умный человек будет выше этого.

Галина Федоровна укоризненно осмотрела Юру с ног до головы.

Его мятые, купленные навырост брюки к концу первой четверти уже висели пузырем на коленках. Давно не стриженые волосы торчали в разные стороны, а сам он имел вид напуганного потрепанного цыпленка, потерявшего маму.

– И вообще, – продолжила она после секундного молчания, – Не очень хорошо быть ябедой. Таких нигде не любят.

В этот миг Юра не знал, что сказать. Он стоял перед классом, опустив голову, и видел, как Ленка и еще пара одноклассников – заводил ехидно усмехаются.

Его душила обида. Мальчик не понимал, что происходит в его душе, но чувствовал, как в груди все болело. Колючий комок невысказанных слов засел в горле, вызывая удушье. Ему не хватало воздуха. Как выброшенная на берег рыба, Юра жадно хватал его губами, стараясь успокоиться.

«Прямо, как карась», – наверное, думали одноклассники.

Юра знал, что он был прав в недавней стычке с Мыхиной и с ним сейчас поступают несправедливо. Из жертвы легким движением руки Галины Федоровны он превратился в виноватого. Стал стукачом и ябедой.

С того дня Юрка больше никому не жаловался. Никогда. Как бы плохо и больно ему ни было, он больше не был стукачом. Он стойко терпел побои и издевательства, дрался сам, но всегда молчал. Мальчик знал, что все равно ему не поверят, и вдогонку сделают виноватым. Был бы человек, а вина всегда найдется. Это Юрка понял уже в первом классе.