Читать книгу Детские сказки на ночь глядя - Екатерина Воронина - Страница 2

Мальчик сидел на заднем дворе замка и чистил доспехи. Был серенький, бледный осенний вечер – ни свет и ни тьма. Накрапывал мелкий дождик, даже не дождь, а мелкая водяная пыль висела в воздухе. «Разве это дождь?» – фыркнул господин Гийом и не пустил мальчика внутрь донжона. Однако сырость проникала всюду. Оседала в волосах, на драном тоненьком плаще, даже в драных больших башмаках, которые какой-то сердобольный слуга не стал выбрасывать а перетянул веревкой и отдал мальчику. Мальчик шмыгнул носом и потер ухо плечом. Ухо болело – оплеухи и тычки были единственным, что мальчик получал от окружающих часто и даром. Своих родителей он не помнил, не помнил он, когда и как очутился в замке. Худой, нескладный, боязливый, он вызывал к себе лишь презрение и насмешки. Мальчик шмыгнул носом еще раз, и вдруг его онемевшие пальцы почувствовали поток теплого воздуха. Мальчик мерз постоянно – замок отапливали только днем и только на верхних этажах, а там он бывал редко. Может поэтому его иззябшее тело стало очень чувствительным к теплу. Он мог ощутить его легкую блаженную волну, которая исходила от стен большой залы, когда пробегал мимо по узкой лестнице. Мальчик удивленно поднял голову и с воплем отпрыгнул назад. Прямо перед ним в воздухе висел маленький огненный шарик.

– Свят, свят, свят, – забубнил мальчик, пытаясь перекреститься дрожащей рукой.

Однако шарик никуда не исчезал.

– Привет, – вдруг услышал мальчик, – как дела?

– Отойди от меня, бес, – мальчик нащупал на груди деревянный крестик.

– Я не бес, я огневик.

– Какой еще огневик? Бесы всегда врут. Так священник говорит.

– Но я правда не бес. Ты же меня перекрестил, а я не исчез. Можешь окропить меня святой водой или поднести к мощам.

Мальчик немного успокоился, но крестик не выпустил.

– Все равно, я тебя не слушаю.

– Постой. Ты замерз и не ел ничего с утра. Ты драишь доспехи обжоры и бездельника сэра Жана, а он в награду даст тебе оплеух. Я могу тебе помочь. И даже ничего не потребую от тебя. Вот.

С этими словами огневик подлетел к доспехам, коснулся их, и потемневшее железо вмиг засверкало как новенькое. Мальчик смотрел на это, широко открыв глаза. Он бы делал эту работу еще несколько часов.

– Ты голоден и озяб. Я могу накормить тебя и согреть.

– Как? – выдавил мальчик, желудок свел голодный спазм.

– Пусти меня внутрь себя.

– Что?! Чтобы я стал одержимым и бился головой о камни, как чокнутая Мод?

– Да не будешь ты биться, я же уже сказал – я не демон. Тебе будет весело. И мне тоже.

– Весело? А что ты хочешь от меня? Душу?

– Сдалась мне твоя душа! Я хочу видеть мир твоими глазами, слышать его твоими ушами, осязать его твоими руками, нюхать его… и так далее. Причем, заметь, не вместо тебя, а вместе с тобой! Я буду помогать тебе, чтобы стало еще интер… хм… веселее и теплее и сытнее. Соглашайся, мальчик. Тебя, кстати, как зовут?

– Кайл.

– Соглашайся, Кайл.

– А что мне надо будет сделать?

– Да ничего. Просто протяни ко мне руку и все.

Мальчик замолчал. В его душе соблазн боролся со страхом. Он так проголодался, так замерз и устал. Впрочем, он никогда не задумывался о том, что его жизнь может быть другой. Но теперь в его душу были брошены зерна сомнения. И призрак другой жизни – теплой и радостной – манил его как огонек веселого демона.

– Ладно, – сказал мальчик наконец. – Только сперва ты прочтешь молитву. Если ты бес, то не сможешь. Повторяй за мной. Патерностер квинцелисес…

– Pater noster qui in celis es, – как эхо откликнулся огневик.

– санктифицетур номентум…

– sanctificetur nomen tuum

– венятрегнумтум фиатволунтастуа…

– veniat regnum tuum, fiat voluntas tua…

– Сикутин целоэтинтера

– sicut in cello et in terra

– Панемнострум суперсубстнтцл… дебита… дебиторибус… Сэдлиберо носамало. Amen, – закончил мальчик

– Sed libero nos a malo. Amen, – сказал огневик.

Они немного помолчали.

– Ну что? – спроси огневик, – убедился?

– Да.

– Пустишь меня?

Мальчик кивнул, поднял правую руку.

– Ладонью вверх разверни, – пробурчал огневик, подплывая к мальчику.

Он завис на несколько секунд над раскрытой ладонью мальчика, а потом вдруг рассыпался целым снопом искр. Золотые искорки падали мальчику на ладонь и исчезали, оставляя на коже маленькие темные точки-шрамы.

– Ай, – крикнул мальчик скорее от страха, чем от боли.

Потом вдруг все закончилось, он выпрямился и огляделся, а вокруг… А вокруг замка, который стоял на вершине холма, поля ржавой травы сбегали вниз и золотились внизу дымкой созревших колосьев. Серая дымка неба тоже начинала золотиться на западе, потому что где-то там под одеялом облаков солнце ложилось спать. Воздух, необыкновенно свежий после дождя, оглушительно пах землей и мокрым сеном. Послышался лай – со стороны леса показалась группа всадников и собак – господин барон сегодня ездил на охоту. Наверняка везут добычу. Кайл огляделся еще раз, вдохнул воздух полной грудью и рассмеялся. Потом он собрал валявшиеся на земле доспехи и, чуть согнувшись под их тяжестью, поспешил к двери донжона. Он первым сообщит, что господин возвращается с охоты.

Кайл ворвался в теплую кухню, чуть освещенную слабым огнем очага, и закричал:

– Господин возвращается!

– Чего орешь, как блажной?! – возмутилась прикорнувшая у очага кухарка. Она поднялась на ноги, потянулась, зевнула.

– Правда что ли возвращается?

Кухарка доковыляла до двери и выглянула наружу.

– Господин возвращается! – послышался ее крик. – Перрет! Жакет! А ты чего стоишь?! – накинулась она на Кайла. – Разводи огонь!

Кайл метнулся во двор и скоро грохнул огромную охапку поленьев на пол у очага. Дрова тоже отсырели. Они дымили и никак не загорались.

– Дай-ка я, – шепнул огневик. – Из рук Кайла на дрова дохнуло теплом, и они тут же весело затрещали.

Кайл довольно жмурился у очага. Лицо раскраснелось, брови дымились, но он придвигался еще ближе, наслаждаясь суровой лаской огня.

– Чего расселся? Ты еще голову туда запихни! – накинулась на него кухарка.

Прежде Кайл тут же втянул бы эту самую голову в плечи и, что-нибудь пробормотав в свое оправдание, ушел бы в уголочек, подальше от кухаркиных глаз. Но теперь он весело сказал:

– Матушка Жанна, смотрите, как дровишки-то взялись! Сейчас мы тут живо всех баронских каплунов изжарим! – и улыбнулся от уха до уха.

– Смотри, сам не изжарься, – буркнула кухарка.

Но в это время господские оруженосцы уже втаскивали в кухню охапки диких уток, пару лебедей и цаплю. Кайл вскочил на ноги быстрым и гибким движением, подмигнув одной из служанок и всем своим видом выражая готовность помочь.

Ощипывая уток, Кайл напевал вполголоса:

– Одно перо – хозяину,

Другое перо – хозяйке,

А эти – детям маленьким на новые подушечки.

Он ловко и быстро ощипывал птиц и складывал их аккуратными штабелями. Кухарка и ее помощницы потрошили их, промывали и насаживали на вертелы.

– Чем помочь вам, госпожа? – спорсил Кайл у кухарки Жанны, увидев, что она оглядывается по сторонам.

– Ишь какой. Госпожа! Воды принеси.

Кайл вскочил на ноги и через минуту принес полное ведро воды.

– Водичка, водичка, умоет вам личико, – мурлыкал он про себя.

– Лей сюда, певун, – сказала ему кухарка.

Кайл ловко наклонил ведро, ни пролив ни капли. Потом он подскочил к маленькой Перрет, крутившей вертела, и сказал:

– Разрешите помочь вам, мадемуазель.

Он отодвинул зарумянившуюся девушку и начал крутить вертела, напевая:

– Кручу, верчу, изжарить хочу.

От запаха жарящегося мяса кружило голову. Но еще сильнее кружило голову от какой-то дикой радости жизни. От того, что у него есть руки и ноги, что он поет и веселится, от понимания того, что он замечательный. Видимо, это понимание каким-то образом передалось тем, кто находился с ним в кухне. Девушки смеялись его шуткам, подпевали песенкам, и даже матушка Жанна пару раз хмыкнула себе под нос.

Скоро в кухню прибежали оруженосцы барона. Они громко переговаривались, подхватывали блюда, на которые матушка Жанна и ее помощницы выкладывали жареных птиц, и быстро уносили их прочь, в большой зал, где восседали барон, его семья и рыцари.

Потом кухня опустела. Огонь в очаге погас, но еще пылали жаром угли.

– Пора и нам закусить, – сказала матушка Жанна, доставая пару уток, оставленных им щедрой хозяйской рукой.

– Эй ты, певун, держи, – и она протянула Кайлу жирную дымящуюся утиную ногу.

Кайл ел так, что за ушами трещало, не забывая отпускать шуточки и прибауточки. Он съел все – кожу, мясо, жир, хрящи, сухожилия. Съел бы и кости, если бы мог. В третий раз облизав жирные пальцы, Кайл подумал, что теперь он будет есть мясо каждый день.

Жизнь Кайла изменилась. Казалось бы, все осталось по-прежнему – он помогал на кухне, драил доспехи и бегал по мелким поручениям. Но теперь Кайл носился как угорелый, подмигивая и подпрыгивая на ходу, направо и налево рассыпая шутки и веселые слова. За что получал от кухарки не тумаки, а косточку с остатками мяса на ней, или чуть подгоревший кусок пирога, который не стоило нести господину. Младшие оруженосцы барона теперь часто заговаривали с ним, чтобы посмеяться его шуточкам, и некоторые даже знали, как его зовут. Скука была главным бичом жизни в замке, и каждый из его обитателей был рад любому развлечению. Что до Кайла, ему гораздо больше нравилось чесать языком, чем подставлять под палку свои бока. Хотя для младших оруженосцев и то и другое было почти в равной степени смешно.

По ночам огневик рассказывал Кайлу разные истории. Про другие планеты, которые плавали в небе у них над головой, про дам и рыцарей, про драконов, пиратов, гангстеров, королей и простых банковских служащих (кто это такие, Кайл так и не понял), про музыкантов и художников, про атомы и ядерный реактор (про это Кайл тоже не совсем понял). Про огромных звероящеров, которые расхаживали по земле, когда на ней еще не было людей. Про каких-то язычников, которые выиграли войну, подсунув осажденным огромного деревянного коня, в брюхе которого прятались войны. Все это перемешивалось в голове у Кайла, рождая совершенно фантастические истории. И сам не заметив как, Кайл начал пересказывать эти истории остальным слугам, когда они по вечерам собирались в кухне отдохнуть после работы.

В один из таких вечеров вниз зачем-то спустился господин Гийом. Может, он хотел наказать кого-то из слуг, а может хотел отдать какое-то распоряжение. Он заглянул в кухню и замер, удивленный необычным зрелищем. Все слуги от мала до велика сгрудились вокруг тощего белобрысого мальчишки, буквально заглядывая ему в рот, словно его слова были пирожками, которые слушатели выхватывали у него прямо с языка. Тишина стояла такая, что слышно было, как по углам скребут мыши – сущее наказание господне, от которого не было никакого спасения. Правда, говорят, что в Англии появились такие домашние зверьки, которые ловят этих мелких вредителей. А вы знаете, где эта Англия находится? То-то и оно. Господин Гийом прислушался к рассказу мальчишки, да так и остался стоять, совершенно забыв, зачем он сюда пришел.

– И тогда Гронв Пебир сказал господину своему Ллью Лло Дживсу: «Господин мой, позволь мне положить камень между мной и твоим ударом»…

Кайл замолчал, рассказ закончился, слуги зашаркали ногами, начали вставать, потягиваться, перебрасываться словами. Матушка Жанна как обычно подсунула Кайлу кусок хлеба с мясом, как вдруг кто-то вскрикнул:

– Господин Гийом!

Все в ужасе вскочили. Старший оруженосец, которого больше чем за двадцать лет все еще не посвятили в рыцари, – господин Гийом был известен своей жестокостью и непредсказуемостью. Что он делает здесь в такой час?

Господин Гийом смотрел на головы, склонившиеся перед ним, некоторое время молчал, а потом спросил, глядя Кайлу прямо в глаза:

– Как тебя звать, парень?

На следующий вечер Кайла привели в большую залу замка. Господин барон восседал в резном деревянном кресле, стоящем в самом центре зала у камина. Вокруг него толпились оруженосцы. Рядом на низенькой скамеечке сидела госпожа баронесса. Слыша за собой предостерегающее шипение господина Гийома, Кайл старался крутить головой поменьше, но на него, привыкшего к скудной жизни внизу, окружаюшая роскошь произвела ошарашивающее впечатление. Расшитые гобелены, резные деревянные сундуки, золотая и серебряная посуда на столе, яркие ткани одежд, мягкие туфли с загнутыми носами… Куда бы ни посмотрел бедный мальчик, все ослепляло его глаза.

Барон был крепким приземистым мужчиной, с маленькими светло-голубыми глазами-льдинками. Даже отдыхая дома вечером, он смотрел на мир словно из-под решетки своего забрала. Цепкий быстрый взгляд ощупал Кайла с ног до головы. Видимо, Кайл был найден «слишком легким», потому что барон пренебрежительно фыркнул.

– Ты уверен, Гийом, что мы получим удовольствие? – спросил он.

– Господин барон, разрешите мальчишке начать, и вы в этом убедитесь, – ответил господин старший оруженосец. Он повернулся к Кайлу и прошептал, едва шевеля губами, отчего его лицо приобрело совершено жуткое выражение:

– Расскажи ту же историю, что и вчера на кухне. И если барон не будет доволен, я собственными руками отрежу тебе язык.

Получив такое ободряющее напутствие, Кайл не сразу смог открыть рот. Он стоял, выпучив глаза, и мелко дышал, как загнанный заяц. Послышались смешки оруженосцев.

– Да, похоже, сегодня мы действительно позабавимся, – улыбнулся барон, поворачиваясь к какому-то рыцарю, стоящему у него за спиной.

Это отрезвило Кайла. Всей шкурой своей он почувствовал, что на карту поставлены не только его будущее и даже жизнь, но и репутация господина Гийома. А с господином Гийомом шутить не следовало. Поэтому он откашлялся и начал свою речь так:

– Милостивый господин наш барон, господа благородные рыцари и оруженосцы, а также прекрасные дамы, – он отвесил поклоны креслу, стенам и маленькой скамеечке. – Разрешите рассказать вам одну историю, которая произошла много лет тому назад с одним благородным, но несчастным царем и войном, когда он возвращался домой после долгой и кровопролитной войны, из которой, впрочем, он вышел победителем.

Барон выглядел чуть удивленным. Впрочем, удивлялся он недолго, так как искренне считал, что и лошадь может заговорить, если это необходимо для его собственного баронского развлечения. Поэтому он милостиво кивнул.

А Кайл продолжил, и история царя Итаки уносила его за собой на пенных гребнях волн, а гребцы взмахивали веслами в такт его словам. Когда Кайл очнулся, он увидел вокруг себя просветленные и умиленные лица. В горле саднило – очень хотелось пить, пустой желудок урчал. Но в голове его было легко и радостно. Он знал, что барон (и не только барон, но и все остальные) путешествовали с ним и были свидетелями приключений древнего царя. Однако барон молчал так долго, что Кайл начал тревожиться, а окружающие – шушукаться.

– Это самая лучшая история, из всех, что я когда-либо слышал. Даже при дворе нашего короля рассказывают хуже, – наконец изрек барон. – Эй, принесите парню попить и поесть. Садись сюда, – указал он на место у своих ног. Кто-то из оруженосцев сейчас же бросил туда охапку душистого сена, на которую и уселся Кайл.

– Где ты научился так рассказывать? – спросил Кайла барон.

Кайл пожал плечами, но спохватился и ответил:

– Не знаю, господин, истории сами приходят ко мне.

– Читать умеешь?

– Нет.

– С вашего позволения, господин барон, он долго рассказывал истории в кухне, – вмешался господин Гийом.

Барон посмотрел на старшего оруженосца, словно только сейчас вспомнив, кто это такой. Усмехнулся и стянул с одного из пальцев кольцо с большим огненно-красным камнем.

– Держи, Гийом, ты был прав и заслужил это, заботясь о благе своего господина. Ибо слуги первейшим благом своим должны считать радость господина и услужать ему со страхом и трепетом, – изрек барон, подняв кверху палец. Он бросил перстень старшему оруженосцу, и Гийом ловко подхватил его. На его лице мелькнула алчная радость.

– Благодарю вас, мой господин, – пропел Гийом, склоняясь в низком поклоне перед креслом барона.

Тем временем Кайлу принесли кусок мяса и плеснули в кружку вина. Он ел, стараясь не слишком громко чавкать, чтобы не мешать господину барону.

– Вот что, Гийом, – сказал барон, в раздумье глядя на Кайла. – Позаботься о мальчишке. Корми его получше, а то он какой-то тощий, как подзаборная дворняга. И завтра вечером приведи его к нам снова.

– Господин мой, – прозвучал рядом голос, подобный райской флейте. Никогда Кайл не слышал такой красоты. Мальчик робко, искоса посмотрел в ту сторону, откуда донесся этот голос – и обомлел. Совсем близко, так близко, что он мог бы коснуться края ее одежд, если бы только посмел, сидел ангел красотой лица под стать голосу – с тонкой лилейной кожей, чистым профилем, огромными глазами, подобными драгоценным сапфирам. Ангел носил роскошные яркие одежды, и от него исходило райское благоухание.

– Господин мой, – промолвил ангел, наморщив носик, – от мальчишки воняет. И как был услажден мой слух его рассказом, так же был оскорблен мой нос и мой взор. Прикажите помыть мальчишку и приодеть во что-нибудь более приличествующее слуге, который разговаривает с бароном.

Барон рассмеялся:

– Слышал, Гийом, пожелание баронессы?

– О да, мой господин, моя госпожа, – Гийом почти пополам сложился в поклоне. – Все будет сделано, как прикажете.

– Идем, – сказал он Кайлу в той же самой манере, как говорил с ним раньше, почти не разжимая губ.

Кайл торопливо поднялся, неумело поклонился барону и его жене. Он хотел уже было идти, но тут вдруг словно что-то щелкнуло у него внутри, и мальчик сказал:

– Благодарю вас, прекрасные дамы и благородные господа, за внимание и заботу о бедном артисте.

Кайл отвесил еще один поклон – гибкий и красивый – легко повернулся и пошел за господином Гийомом, который что-то недовольно шипел.

«Пусть себе шипит, старый гусь. Дайте только срок, и барону будет совершенно наплевать, есть у него Гийом или нет», – подумал Кайл и оскалился за спиной старого оруженосца, как лиса, попавшая в птичник.

Дни шли. Кайл отъелся, отмылся и из нечесаного заморыша превратился во вполне симпатичного паренька. Теперь он ничем не напоминал бездомного пса, скорее гладкую и ухоженную любимую баронскую гончую. Кайл совершенно освоился в верхних покоях баронского замка. Он привык к роскоши и к теплу. Почти каждый вечер его звали к барону, если только тот не уезжал на охоту (его любимое развлечение) или на войну (точнее в один из тех коротких и жестоких набегов на соседей, которые были вызваны обычной жаждой наживы, но всегда назывались «защитой чести» или «верностью сюзерену»). Барону везло. Он всегда возвращался с добычей. И тогда в замке устраивали пир и веселье. Теперь в обязанности Кайла входило выступать на этих застольях. Он научился играть на лютне и петь баллады. На очередной подвиг барона Кайл сочинял хвалебную песнь. Захмелевший барон слушал их с удовольствием и часто бросал ему монеты или перстни.

На эти подарки Кайл обзавелся кое-какими вещами – в том числе роскошным шерстяным пелиссоном. Он вытянулся за зиму, раздался в плечах, и хотя не был красавцем, начал ловить на себе заинтересованные взгляды молоденьких служанок. Что говорить, даже сама госпожа баронесса теперь смотрела на Кайла весьма благосклонно.

Жизнь кипела и бурлила у Кайла в сердце и горячими струями крови разносилась по всему телу. Огневик честно выполнял то, что обещал. Это бурление не давало покоя ни Кайлу, ни окружающим. Все ему казалось забавным, все требовало его мнения. И постепенно Кайл стал разрешать себе, хоть никто другой не давал ему такого разрешения, отпускать разные шуточки или замечания по любому поводу. Барону это нравилось. Все чаще и чаще он вызывал Кайла на веселый разговор. Это входило в моду. У Кайла появились последователи – в основном из молодых пажей и оруженосцев. Кайл был признанным главой этой шутовской шайки. Они обсмеивали все – неудачный выстрел на охоте, новый фасон рукавов и даже указы папы. Барон смеялся их шуткам. И чем злее они были, тем сильнее он смеялся.

Господин Гийом часто попадался на язык развеселой молодежи. Что и говорить – бывший любимец барона представлял собой благодатный объект для насмешек. Он был стар (по их меркам), молчалив (даже мрачен) и (самое главное) ужасно, невыносимо, катастрофически серьезен. Выражение «надо спросить мессира Гийома» говорилось по любому поводу и вызывало дружный смех. Господин Гийом ненавидел новых любимцев барона во главе с Кайлом лютой ненавистью. Но его время прошло, и он ясно видел это. Барон старел, его тянуло к тем, кто мог разогреть его вялотекущую кровь и заставить чувствовать себя моложе, чем он был. Жестокие забавы, на которые был мастер господин Гийом, на время перестали привлекать его господина.