Читать книгу Мексика в системе геополитических координат начала XXI века - Екатерина Юрьевна Косевич - Страница 3

Начало активного развития политической науки в Мексике пришлось на окончание Второй мировой войны, что объяснялось появлением новых потребностей внешнеполитических курсов стран, вышедших из нее победителями. Каждая из них начала играть особую роль в новом международном порядке, и, в частности, ближайший сосед Мексики – Соединенные Штаты Америки. Это привело к тому, что возникла потребность в специализированных исследованиях, способных всестороннее изучить задачи и функции новоявленных международных организаций, роль различных географических районов, а также разработать комплексную внешнюю политику. Окончательно же политология сформировалось в Мексике уже в начале холодной войны из поисков путей укрепления власти в конфликтном мире, требующем реалистичного видения способов решения новоприбывших проблем. В свете указанных практических соображений и были выявлены доминирующие темы и подходы молодой науки.

В 1970-е гг. мексиканскими исследователями был сделан вывод о том, что изучение политики по своей природе в большей мере является прикладной, нежели чистой или базовой наукой. Политологию они сравнивали с областями медицины, такими как патология, берущую за основу открытия чистых наук, конечной целью которой является восстановление физического или психического здоровья. Проводилась прямая аналогия между патологией и политической наукой, миссией которой было, в свою очередь, восстановление здоровья общественного и международного. Особо акцентировалось, что политология изучает именно практическое применение конкретных политических стратегий. В этом контексте утверждалось, что исследование различных аспектов международной политики является предметом изучения ориентированной науки, направленной на выявление и решение конкретных и актуальных проблем, берущей за основу методы и открытиях других социальных наук. При этом необходимо ограничение ее теоретической базы в значительно большей степени, нежели это допустимо в других науках, что превращает политологию в более практичную и менее абстрактную дисциплину. Обращалось внимание и на то, что политологам следовало избегать как неактуального чрезмерного теоретизирования, так и злоупотребления позитивистской позицией, которая для многих исследователей в Латинской Америке длительное время служила в качестве основы политической науки.

Кроме того, стоит отметить, что развитие в Мексике общественных наук представало тесно взаимосвязанным с конкретными ценностями и интересами, способствующими появлению различных подходов и теорий. В этой связи мексиканская политология обращалась к концепции объективности в социальных науках М. Вебера, трактовавшейся в терминах отношения к ценностям с позиций доминирующей культуры и разделяемых ею идеалов и традиций, не являющихся абсолютными. Такими образом, мексиканская политология стала опираться на тезис о том, что ее основой, как автономной дисциплины с собственной областью исследования, выступают именно практические соображения. Это является примером того, как развитие социальных наук в Мексике коррелировало с эволюцией ее национальных интересов, а также с постоянством исторически и культурно обусловленных ценностей. Одним словом, мексиканская политология – это самостоятельная научная дисциплина, чья объективность, темы и концептуальный аппарат обусловлены, прежде всего, специфичным отношением к ценностям.

Доминирующие темы и подходы к изучению международных отношений мексиканских ученых заметно отличаются от тем и подходов, господствующих в развитых странах, формировавшихся в контексте их борьбы за власть и мир. А такие критерии policy of détente, политики разрядки, как «баланс сил» и «стратегическая безопасность», никогда не считались наиболее подходящими концепциями для изучения международных аспектов с точки зрения мексиканской внешней политики. Традиционно ввиду особого отношения к ценностям в работах мексиканских исследователей фактически игнорировались такие понятия, как «сфера влияния», «гегемонические блоки» и «биполярный конфликт». А трактовка категорий «самоопределение», «развитие» и «суверенитет», широко используемая в Мексике не только учеными, но и политиками и массмедиа, заметно отличалась от их толкования, принятого в США. Отдельно стоит отметить, что понятие «зависимость», столь многозначное для мексиканцев, в латиноамериканской и англосаксонской концепциях международных отношений включали в себя различные характеристики.

Для определения ключевых ценностей, тем и подходов к изучению международных отношений в Мексике, необходимо уточнить конкретную область, которую затрагивали большинство мексиканских исследований на рубеже XX-XXI вв. Ввиду того, что понятие «международные отношения» имеет тенденцию к расширению, и его изучение включает в себя множество мультидисциплинарных элементов, в мексиканской научной литературе выделяются два основных направления: изучение международных отношений в качестве отрасли социологии и изучение международной политики как отрасли политологии[1].

Сторонники социологического подхода считают, что объект изучения международных отношений напрямую связан с развитием международного сообщества и поэтому имеет тенденцию выходить за рамки таких дисциплин, как политология и мировая политика. В его основе лежат концепции политического реализма, согласно которым субъектами взаимодействия в международных отношениях выступают не только государства, но и международные и межправительственные организации, церкви, профсоюзы, а также другие акторы, деятельность которых неявно связана с политикой, такие как транснациональные компании. Кроме того, новые неполитические силы, такие как международная миграция, туризм и незаконный оборот наркотиков, также выступают предметом изучения международных отношений, понимаемых в широком социологическом смысле. Яркими представителями этого подхода выступают мексиканские исследователи А. Г. Коеио и П. Гонсалес Касанова, единогласно отмечавшие, что с момента подписания Североамериканского соглашения о свободной торговле в политической жизни Мексики стала наблюдаться одна важная особенность: несмотря на расхождение ведущих партий во мнениях по поводу занимаемых правительством позиций и внутренней экономической политики, они неизменно оставались едиными в отношении внешнеполитического курса. Именно подписание НАФТА для Мексики дало начало более прагматичной и реалистической международной политике[2]. А известный мексиканский социолог П. Гонсалес Касанова особенно подчеркивал необходимость придерживаться сильной внешней политики, что возможно при создании социально и политически интегрированной страны, в которой, не ослабляя роли государства, развивается «не разделенное, а единое общество»[3].

Подобные идеи пересекаются с рассуждениями о глобальном лидерстве, в основе которых лежат претензии Мексики на глобальную роль в международных отношениях. В контексте работ классиков латиноамериканской литературы, таких как О. Сункель и П. Пас, глобализация трактуется в широком смысле, как сложный процесс мировой интеграции стран, который включает объединение политической, экономической и культурной сфер[4]. Важно и то, что мексиканская трактовка глобализации тесно переплетается с постулатами экономического неолиберализма, представляющего собой описание современного состояния мира и заменившего другие политически насыщенные концепции, такие как неоколониализм или империализм. Через призму диалектического подхода, принимая во внимание то, что глобализация и идентичность непрерывно претерпевают разного рода трансформации в контексте нашей эпохи, в мексиканской политологии Мексика совмещает в себе несколько ролей. В рамках Западного полушария она предстает неким центром, который, с одной стороны, сам существенно зависит от США, ставших ее новой метрополией. С другой стороны, она сама становится «надзирателем» по отношению к странам Центральной и Южной Америки, характеризующимся слабыми и неперспективными районами. При этом, пользуясь своим статусом самой независимой из латиноамериканских стран, которого она добилась еще в 1960-е гг., а также благодаря неизменному позитивному внешнеполитическому курсу Мексика постепенно укрепляет свой авторитет на международной арене.

Политологического подхода в Мексике придерживаются большинство исследований, посвященных международной политике, косвенно принявших концепцию, согласно которой международные отношения отождествлялись с политологией. В своей статье, посвященной изучению международных отношений в Мексике и опубликованной в 1964 г., мексиканский политолог М. Охеда заметил, что «международные отношения в строгом смысле относятся к отрасли политической науки»[5]. По сравнению с международной политикой существенно более ограниченной сферой изучения обладает внешняя политика. Первое понятие охватывает не только межгосударственные отношения, но и всю сеть политических отношений, которые происходят на международной арене. Понятие «внешняя политика» имеет гораздо более точное и конкретное значение, так как речь идет об определенных отношениях между государствами и системами государств, а также экономическими и культурными образованиями. В мексиканской политологии внешняя политика рассматривается, как элемент гораздо более обширной группы международных отношений, где именно государство продолжает оставаться привилегированным актором[6]. Подобно внешнеполитическим исследованиям, реализованным в других странах Латинской Америки, в работах мексиканских политологов неизменно присутствуют три основные темы, наличие которых обусловлено их особым отношением к ценностям. Именно они обусловили появление новых теоретических концепций понимания международной сферы, различных с подходами, преобладающими в Соединенных Штатах Америки и Европе.

Три основные темы характеризуют внешнеполитические концепции Мексики на рубеже XX-XXI вв. Во-первых, наделенная особой значимостью необходимость укрепления национальной и региональной автономии, в большей степени ориентируясь на концепцию сбалансированного распределения функций на международной арене, а не на стремлении в борьбе за власть во что бы то ни стало получить весомые преимущества. Во-вторых, важность содействия и достижения экономического и социального развития. И, в-третьих, первостепенная и преобладающая роль двухсторонних отношений с Соединенными Штатами[7].

Другие темы, такие как, например, усилия Мексики, направленные на разоружение и поддержание мира на планете, легко вписывались в одну из этих трех доминирующих тем. К примеру, одним из главных аргументов, используемых как мексиканскими политиками, так и учеными в продвижении глобальной инициативы в области разоружения, стало перенаправление огромных ресурсов, выделяемых на вооружение, на развитие стран третьего мира.

В качестве первого внешнеполитического вопроса, единогласно выделяемого всеми мексиканскими политологами, выступает достижение автономии. Более того, именно степень автономии служит критерием успешности внешнеполитических курсов мексиканских президентов, провалом которых считается возникновение либо усугубление зависимого положения. Центральной выступает идея создания такой международной структуры, в которой цель, преследуемая ключевыми субъектами, не является формой силы, чтобы сделать другого актора подчиненным своим интересам, а, напротив, предполагает поиски состояния свободы от политических, экономических или стратегических интересов, которые не признаются их собственными.

В мексиканской политологии в качестве ключевой концепции анализа внешней политики понятие автономии заменяет более инструменталистское понятие власти. В этом контексте инструменталистская трактовка традиционного понятия власти, о котором писали французский политолог Р. Арон и основатель школы прагматизма Г. Моргентау, явно отличается от широкого толкования власти характерного для мексиканских политологических исследований. В них особо подчеркивалось, что достижение автономии Мексики влечет за собой теоретические, концептуальные и стоимостные последствия, отличные от теоретических предположений, подразумеваемых традиционным анализом международной политики в развитых странах. А ключевая цель автономии заключалась в том, чтобы любая форма зависимости должна быть уничтожена или, по крайней мере, сведена к минимуму.

Большинство латиноамериканских исследований, посвященных проблеме подчиненности и автономии, сходятся во мнениях, что зависимое положение Латинской Америки может быть преодолено при помощи активизации процесса сотрудничества между странами этого региона. В Мексике же выделяется концепция неортодоксальной зависимости, разработанная известным специалистом по мексикано-американским отношениям Х. И. Домингесом, основанная на особенностях международных отношений, сложившихся именно в латиноамериканском регионе[8]. В рамках нее зависимое положение государств поддерживается рядом политических и экономических сообществ, официальных и неофициальных, которые являются прямыми посредниками гегемонистских держав, для того чтобы те могли более эффективно оказывать давление, ограничивая свободу действий национальных правительств.

В свою очередь, выделяется подход структурной зависимости, представленный мексиканскими политологами Р.П. Герреро и С. С. Фуэнтесом[9]. В нем прослеживается отсылка к ортодоксальному марксизму, характеризующему международную капиталистическую систему как структурированное большинство с превосходством. В рамках структурной зависимости подчиненные или периферийные страны играют роль поставщиков сырьевых продуктов и импортеров примышленных и высокотехнологичных товаров, тем самым создавая структурную установку на недоразвитие. Сложившееся положение может быть преодолено лишь посредством революционного взрыва, способного изменить эту сложившуюся систему.

В этом контексте выделяется концепция диверсификации зависимости, которая подразумевает сокращение подчинения единому внешнему центру за счет расширения экономических, политических и культурных контактов с другими центрами. В случае Мексики они могли бы быть созданы Западной Европой, Японией, социалистическими странами и другими государствами Латинской Америки и третьего мира. В рамках так называемой мексиканской «школы анализа» внешней политики, получившей свое развитие в середине XX в., ключевой особенностью выступает акцентирование различных краткосрочных аспектов внешней политики Мексики, отталкиваясь от главных задач автономии: укрепление независимой внешней политики или же диверсификации зависимости. Согласно исследователям мексиканского Центра экономических исследований и обучения (CIDE) Х. Чабат и А. Р. Круе, поездки мексиканских президентов в различные районы мира, такие как Европа, Китай, Япония, Индия, Югославия и даже страны Латинской Америки, выступают формой диверсификации зависимости[10]. В своих совместных исследованиях М. Охеда и Р. Эррера рассматривали деятельность Контадорской группы, будучи механизмом мирного политического урегулирования кризиса в центральноамериканских странах, в качестве важного способа включения Мексики в процессы латиноамериканского сотрудничества. Предполагалось, что итогом участия мексиканской стороны в Контадорском процессе должно было стать развитие многосторонних связей Мехико в рамках региона, а конечной целью – постепенное уменьшение его уязвимости перед Соединенными Штатами.[11].

Мексиканские специалисты по международным отношениям сошлись во мнении, что именно заданный еще в 1970-х гг. во время президентства Луиса Эчеверриа (1970-1976) внешнеполитический курс стал определенным поворотным моментом для страны, так как впервые базировался именно на внутренних ценностях. Это проявлялось в том, что происходящая диверсификация экономических и политических отношений, связь со странами третьего мира с целью согласования совместных инициатив и приверженность более справедливым и прогрессивным задачам международной политики совместно были способны улучшить переговорную позицию Мексики с США, постепенно сокращая существующую степень зависимости[12].

Автономия и необходимость снижения зависимости извне предстают в качестве ключевых внешнеполитических ценностей и в оригинальных работах известного мексиканского политолога Б. Мабире. В них, связав тему национализма с внешней политикой Мексики, он приходит к выводу, что «борьба за выживание как автономного существа подразумевает непрекращающееся стремление к национальному развитию, которое легитимирует национальную уникальность»[13].

Приоритетное значение именно достижения автономии и последующего сокращения внешней зависимости подчеркивается почти всеми мексиканскими исследователями-международниками. Определенным исключением из этого правила выступает мексиканский политический мыслитель У. Г. Элисондо. Будучи одним из немногих в Мексике исследователем аксиологических основ автономии, он задавался вопросом: следует ли понимать независимый характер внешней политики как инструментальную ценность в том смысле, что его поддержание служит конкретным задачам и приводит к определенным целям. В итоге он пришел к выводу, что независимая политика оправдана только в том случае, если она в первую очередь идет на пользу национальным интересам[14]. У. Г. Элисондо непосредственно связывал проблему автономии с проблемой развития. Согласно его теории внешняя политика Мексики должна превратиться в эффективный инструмент, служащий достижению национального экономического развития, а цели и приоритеты ее внешнеполитического курса не должны устанавливаться исключительно на основе политических и идеологических критериев. Перестройка экономики должна стать фундаментальным элементом государственной программы, в соответствии с которой определяются внешнеполитические цели и приоритеты. В свою очередь внешняя политика должна стать частью стратегии преодоления кризиса, как эффективного инструмента содействия экономическому развитию Мексики[15].

В этой связи неудивительно, что в качестве второго приоритетного направления внешней политики выступает обеспечение экономического развития, практически единогласно выделяемое в таковое мексиканскими исследователями. С отсылкой на теорию инструментальной рациональности М. Вебера ряд мексиканских исследователей, преследуя цель проанализировать взаимосвязь между внутренней и внешней политикой, наделяют внешнюю политику функциями легитимирующего средства по отношению к внутренней. Тем самым приоритет неизменно отдается внутриполитическим целям и потребностям, а внешняя политика лишь подчиняется им[16]. Ярким представителем такого подхода выступает О. Пелисер.

В контексте марксистской теории мексиканские исследователи особое значение придают инструментальной функции внешней политики, идущей в унисон с целям и приоритетам внутренней политики. Они приходят к выводу, что кажущийся прогрессивизм и относительная автономия внешней политики страны совместно являются инструментами содействия воспроизводству мексиканского капитализма. А главная цель, в том числе и внешней политики – избежать или, по крайней мере, отсрочить антикапиталистическую революцию в Мексике. В рамках этого толкования основной внешнеполитической ценностью выступает не столько автономия Мексики на международной арене, а революционный и антиимпериалистический потенциал, которым располагает рабочий класс. Приверженец этой теории мексиканский политолог Л.Г. Соуеа утверждает, что относительная независимость или своеобразный антиимпериализм, разделяемые правительствами Мексики, отвечает антиимпериалистическим традициям мексиканского народа. В конечном итоге это помогает ограничить рамками международной солидарности появление взрывоопасных настроений, держа их неизменно под контролем государства[17].

Гораздо более сложной и изощренной взаимосвязь между внутренней и внешней политикой представлена в работах мексиканских политологов Х. Чабата, М. Рейеса и Г. Гонсалес. В своих исследованиях они доказывают, как вследствие развития процесса интернационализации мексиканской экономики, наблюдавшегося в XX в., будучи результатом сначала нефтяного бума, а потом и экономического кризиса, события в международной политике стали способны оказывать все большее влияние на состояние мексиканской экономики[18].

Стоит отметить, что в работах мексиканских ученых начала XXI в. традиционное первенство внутренней политики над внешней перестало характеризоваться однонаправленной взаимосвязью, в отличие от исследований середины предыдущего столетия. Это стало прямым следствием роста влияния внешних событий, столь заметных в конце ХХ в., на внутреннюю ситуацию в стране, что способствовало приданию большего внимания, чем когда-либо ранее, развитию именно международных отношений и играемой Мексикой роли в мировой политике. Происходящий процесс интернационализации, затрагивающий внутреннюю политическую и экономическую деятельность, превратился в среду, в которой стали обсуждаться варианты развития внутренней политики, оказывающей все большее влияние на ориентацию и управление политикой внешней.

В исследованиях Г. Гонсалес при рассмотрении проблем экономического характера подчеркивается приоритетное значение социально-экономического развития. При этом ученый высказывает озабоченность и в отношении сохранения автономии, предупреждая, к чему может привести тенденция мексиканской экономики все больше интегрироваться в экономику США: «В контексте гегемонистской перестройки, снижающей степень международной ответственности, Мексика рискует потерять способность к самоопределению сначала экономическому, а как следствие и политическому. Под вопрос ставится способность внешней политики Мексики продолжать играть свою историческую роль противовеса и фронта сопротивления политике Вашингтона в регионе»[19].

Все вышеупомянутые исследователи так или иначе вновь возвращались к проблеме автономии, рассматривая ее в качестве инструмента для достижения важнейших для Мексики целей, таких как экономическое развитие и внутренняя легитимность. Особое внимание, уделяемое проблеме независимости, отражает специфическое представление о традиционной роли, играемой мексиканской внешней политикой на международной арене. В их работах неизменно подчеркивалось, что главная внешнеполитическая цель Мексики состоит не в демонстрации силы и проявлении контроля действий других участников международной политики, а в том, чтобы посредством своей автономии играть независимую и своеобразную роль в мировом масштабе.

Отсюда вытекает одна из ключевых особенностей внешней политики Мексики, заключающаяся в том, что мексиканский национализм отличается от других тем, что он не стремится ни к экспансии, ни к господству. Мексиканскими политологами единодушно подчеркивалось, что в отличие от агрессивного национализма Мексика никогда не навязывала того, чтобы другие народы жили по примеру ее политических и экономических моделей или же следовали ее традициям культуры. Напротив, в своей внешней политике Мексика стремится к закреплению отношений уважения и дружбы с другими странами, никогда не вмешиваясь во внутренних дела других государств. При этом достижение этих целей не отрицает наличие интернационализма.

Мексиканские исследователи особо акцентировали внимание на том, что истинное международное сообщество должно состоять из мозаики народов, которые уважают существующий плюрализм и поддерживают отношения дружбы и сотрудничества. А самоопределение народов, невмешательство, правовое равенство государств, мирное урегулирование споров и международное сотрудничество в целях развития являются главными принципами внешней политики Мексики. Кроме того, они являются и важнейшей частью политической культуры цивилизованного мира, в котором сосуществуют высокие уровни как цивилизованности, так и варварства.

Равным образом в работах мексиканских политологов заострялось особое внимание на концепции значимости ответственности и баланса интересов всех субъектов международных отношений.

В своих исследованиях, посвященных анализу проблемы внешнего долга, бывшая глава МИД Мексики политолог Р. Грин приводила следующую характеристику занимаемой Мексикой позиции в переговорах по долговым обязательствам государств: «Мексика поддерживает партнерство, а не конфронтацию, поиск решений, способных удовлетворить все вовлеченные страны, требуя соблюдения принципа справедливости. Мексика выступает за сохранение гармоничных отношений между всеми участниками мирового сообщества. Наша позиция в этом вопросе является проекцией традиций мексиканской внешней политики, неизменно выступающих за поддержание международного мира, безопасности и равенства»[20].

При этом среди мексиканских исследователей широкое распространение получила концепция миропорядка, ориентированного, прежде всего, на равновесие и сотрудничество, а не на конфликт и господство[21]. В рамках нее подчеркивалось, что главная цель международной политики заключается в поиске баланса между противоборствующими блоками, интересами и силами, будучи гораздо шире ее трактовки в качестве «борьбы за власть и за мир», выдвинутой Г. Моргентау. А баланс сил определяется как глобальное равновесие, установленное между вовлеченными сторонами во всех сферах и на всех уровнях их взаимодействия. Вместе с тем, несмотря на то, что человеческая цивилизация развивается в сторону закрепления более высокого уровня гармонии и понимания, все же важно понимать, что глобального равновесия чрезвычайно трудно достичь, поэтому его следует расценивать как идеал, а не как реалистичную и возможную цель.

В контексте теории модернизации категория экономического развития, измеряемая уровнями роста экономики и социально-экономического прогресса, выступает важной внешнеполитической целью, которую разделяет Мексика наряду с другими латиноамериканскими странами. А независимость внешней политики имеет смысл только в том случае, если та задумана как инструмент, преследующий обеспечение экономического роста. Подобная позиция зародилась в 1920-х гг., когда после фазы институционализации Мексиканской революции в течение длительного периода внешняя политика Мексики служила исключительно цели внутреннего стимулирования экономического роста страны. А проектирование на международной арене образа стабильности и прогресса служило средствами для развития экономики.

Поддержание пассивной и изоляционистской внешней политики долгое время играло на руку попыткам достижения внутреннего экономического развития Мексики. Но к 1970 г. новые обстоятельства как внутреннего, так и внешнего характера обусловили переход к новому типу внешней политики, названному в мексиканской литературе «активным»[22]. При этом в мексиканском внешнеполитическом курсе, несмотря на его явную активизацию, все же выделялось одно направление, где сохранился откровенно пассивный подход: проблема миграции из Мексики в США. В 70-е и 80-е гг. XX в. среди мексиканских политиков и политологов прочно закрепилось мнение о том, что сохранение status quo в этом вопросе было лучшим вариантом для обеих стран. Соединенные Штаты подобный подход также устраивал. Мексика же акцентировала внимание на проблеме соблюдения прав мигрантов лишь в рамках международных организаций. С позиции экономики подобный внешнеполитический курс Мексики стал характеризоваться разработкой стратегии расширения и диверсификации рынков и обеспечением фискальных стимулов к экспорту, поскольку считалось, что внутреннее развитие должно было основываться на поиске новых рынков сбыта и равноправном торговом сотрудничестве. При этом с позиции политики подобная стратегия очень быстро продемонстрировала невозможность достижения своей главной цели – развития внутреннего.

К концу XX в. число инициатив и степень участия Мексики на международной арене стали внушительными, в большинстве из которых невозможно было проследить какую-либо возможную пользу для нее самой. Таким образом, в долгосрочной перспективе независимая внешняя политика Мексики представлялась оправданной только в том случае, если она была направлена на удовлетворение национального интереса. В широком смысле с отсылкой на постулаты политического реализма термин «национальный интерес» определялся как осознанная потребность государства в развитии, самосохранении и обеспечении безопасности, реализуемая посредством его внешнеполитической стратегии. В Мексике же национальный интерес принято сопоставлять с частной повесткой дня президентов, приоритетами федерального правительства и целями политической партии избранных в правительство.

М. Охеда, выражая мнение большинства мексиканских политологов, подчеркивал, что «независимая внешняя политика сама по себе лишена реализма, по крайней мере, в отношении бедных и слабых стран, живущих в эпоху, когда во главе стоит именно преодоление экономического отставания»[23]. А особое значение, приданное решению проблемы экономического развития, прослеживается во внешнеполитических курсах всех стран Латинской Америки. Подобное можно наблюдать как в двусторонних, так и в многосторонних региональных отношениях, тем самым объясняя иное отношение к ценностям по сравнению с позицией американских ученых, ставящих во главу именно стратегические и геополитические проблемы межамериканских отношений.

Большое внимание в работах мексиканских политологов уделяется изучению концепции догоняющего развития. Вступив в 1950 г. в фазу экономического взлета, который продлился до 1981 г., Мексика смогла достичь впечатляющих экономических результатов. Тем не менее столь успешное развитие полностью прекратилось после периода кризисов 1982-1995 гг., несмотря на реализованные реформы, включая либерализацию внешней торговли и инвестиций. С конца XX в. экономический рост Мексики так и продолжил оставаться незначительным, сохранив эту тенденцию и в первых десятилетиях XXI в. В работах Э. Карденаса и Х. Лопес-Кордовы этот феномен рассматривается как проблема глобализации, а не отдельных национальных экономик[24]. Обращаясь к постулатам классической теории экономического роста, Мексика, как и ряд других стран, вынуждена сталкиваться с проблемой несоответствия результатов догоняющего развития поставленным целям. А повторение мексиканского экономического чуда возможно лишь при наличии более активной и независимой внешней политики, отвечающей требованиям механизма целостности мирового рынка, необходимым подспорьем которого выступает развитие индустриализации и повышение уровня образования, совместно способных привести к уровням доходов, сопоставимыми с США.

Что касается отношений между Мексикой и США как третьего приоритетного внешнеполитического направления, то в исследованиях мексиканских политологов они неизменно представали одним из важнейших вопросов, несмотря на расхождение во мнениях относительно характера, степени контроля и гегемонии Соединенных Штатов в рамках их взаимодействия со своим ближайшим латиноамериканским соседом. Количество литературы по этой теме огромно так же, как и число подходов[25].

Как отмечалось выше, на протяжении всего XX в., а также в начале XXI в. Мексика стремилась развиваться в рамках конкретной политической реальности, объединившей в себе неизбежность, с одной стороны, положения ближайшего соседа Соединенных Штатов и, с другой стороны, наличия высокой степени зависимости от этой сверхдержавы. Отсюда вытекает и неизменная дилемма мексиканской внешней политики, которая заключается в том, чтобы выбирать между двумя основными сценариями: придерживаться своей антиинтервенционистской позиции во внешнеполитическом курсе и при этом стараться не нарушать интересы Соединенных Штатов.

После Второй мировой войны во внешней политике Мексики в рамках ее отношений с США стала доминировать концепция чрезмерного билатеризма, сочетающая в себе активные попытки согласовать преференциальный режим для мексиканских экспортеров, а также стремление заключить ряд соглашений о сотрудничестве для решения пограничных проблем. Обусловлена она была развитием особых отношений, в рамках которых обе страны равноценно нуждались друг в друге. Этот тезис получил свое развитие в работах мексиканских исследователей Л. Мейера и Х. Шиавона[26]. В политической сфере негласное соблюдение особых отношений работало следующим образом: Вашингтон признавал за Мехико право не соглашаться с его политикой во всех вопросах, которые имели основополагающее значение для мексиканцев, но для американцев таковыми не являлись. Если это способствовало укреплению внутренней стабильности мексиканской политической системы, то США даже были готовы принять позицию несогласия со стороны Мексики. В свою очередь мексиканская сторона активно сотрудничала с Соединенными Штатами по всем вопросам, имевшим преимущественное значение в первую очередь для Соединенных Штатов, а не для самой Мексики. Это объясняло американскую толерантность по отношению к возникшим дипломатическим разногласиям, ярчайшим примером которой был отказ Мексики от разрыва отношений с Кубой в 1964 г.

В течение 1960-х гг., период разрастающегося американского гегемонистского влияния, Мексике удалось сохранить положение относительной независимости по сравнению с остальными странами Латинской Америки. Особые отношения подошли к концу лишь в 1970 г. с появлением в Соединенных Штатах новых глобалистских взглядов, порожденных курсом Ричарда Никсона (19691974), начавшего политику «малозаметного присутствия» во всей Латинской Америке. В это же время мексиканское руководство наконец осознало, что статуса ближайшего латиноамериканского соседа США уже оказалось недостаточно для того, чтобы обеспечить себе преимущественное отношение со стороны Вашингтона. Именно это стало толчком к последующей диверсификации внешних связей, ставшей отличительной чертой нового активного этапа мексиканской внешней политики.

Во внешнеполитическом курсе Вашингтона последних десятилетий XX в. все более явным становилось развитие гегемонистских устремлений. Несмотря на «нефтяную карту» – важный козырь в руках мексиканцев, в ведущихся переговорах администрация Рональда Рейгана (1981-1989) уже не была столь толерантна при расхождении во взглядах с мексиканской стороной. Во время нахождения у власти Мигеля де ла Мадрида (1982-1988) отношения между Мексикой и Соединенными Штатами вновь стали особыми, но уже благодаря конфликтам и высокой степени напряженности, сравнимой лишь с периодом после окончания вооруженной фазы мексиканской революции в 1917 г.

Несмотря на наличие различных теоретических концепций, посвященных изучению мексикано-американских отношений, между ними существует принципиальная точка консенсуса, заключающаяся в том, что все они признают наличие у Соединенных Штатов неизменного стратегического интереса к сохранению внутренней стабильности Мексики.

Широкую известность получила концепция парадокса пропасти, разработанная в 1986 г. мексиканским дипломатом и политологом К. Рико Ферратом[27]. Согласно ей на протяжении всего XX в. самые острые моменты внутренних кризисов в Мексике ни разу не совпали с обострением мексикано-американских отношений. Несмотря на очевидно непростое партнерство со своим южным соседом, Соединенные Штаты все же не были готовы дать последний толчок Мексике, когда та уже находилась на грани «падения в пропасть»[28].

В соответствии с теорией, разработанной исследователями П. Г. Олвера и И. С. Каптильо, Вашингтон был заинтересован в защите страны-должника, отталкиваясь исключительно от своих экономических выгод[29]. Дальнейшее развитие эти идеи получили в рамках концепции, предложенной политологом Л.Г. Соуcа, в соответствии с которой США заинтересованы в защите не внутренней стабильности Мексики, а прежде всего удобного им режима постепенного развития капитализма. А мексиканским лидерам при выстраивании своего внешнеполитического курса всегда требуется учитывать высокую степень заинтересованности Вашингтона в поддержании внутренней стабильности Мексики, даже в те моменты, когда степень враждебности и агрессии в двустороннем диалоге достигает предела[30].

Следуя постулатам школы неореалистов, мексиканские политологи Г. Гонсалес и М. И. Студер 11огее определяют отношения между Мексикой и Соединенными Штатами в начале XXI в. как сеть транснациональных и трансграничных альянсов, обладающих следующими особенностями: методично растущая степень участия в них субъектов как мексиканского, так и североамериканского гражданского общества; сокращение количества вопросов, которые подпадают под непосредственный контроль правительств; а общий характер двусторонних отношений при этом подобен американским горкам, чьи циклы никогда не укладываются ни в мексиканские шестилетние президентские сроки, ни в американские четырехлетние[31].

Мексиканских политологов, изучающих отношения Мексики и США с позиции описанного выше американского интереса, можно разделить на две группы. В первую вошли те, кто рассматривает его как продвигаемый со стороны единоличного актора, эгоистично преследующего свои стратегические цели. Вторая группа рассматривает этот интерес уже как совокупность целой серии частных интересов, принимая во внимание все множество различных политических и социальных групп североамериканского общества. А позиция Белого дома выступает в роли лишь одного из многочисленных факторов, влияющих на выстраивание внешней политики Соединенных Штатов.

Важно отметить, что в большинстве мексиканских внешнеполитических исследований как конца XX в., так и первых десятилетий XXI в. роль ведущего ориентира неизменно приписывалась именно отношениям с Соединенными Штатами. При этом в самих США изучению отношений с Мексикой приоритетное значение не придавалось никогда. В связи c этим важным представляется понятие асимметрии силы, порожденной естественными причинами и обстоятельствами и существующей между сверхдержавой – США и гораздо более слабой страной – Мексикой, которой периодически преувеличенно приписывалось положение региональной державы средней силы. На основе сложившейся асимметрии выстроилась концепция, которая рассматривает категории приоритетного и второстепенного, отталкиваясь от различных пониманий национального интереса. Таким образом, для Мексики сохранение преимущественного значения складывающихся отношений с Соединенными Штатами подается как неизбежное. При этом для Вашингтона все, что связано с Мексикой, имеет далеко второстепенное значение по сравнению с вопросами, касающимися России, Европы, Японии, Китая, а также стран Латинской Америки, уже традиционно имеющих принципиально стратегическое значение.

В заключение стоит отметить, что внешнеполитическая мысль в Мексике приобрела свои самостоятельные и независимые характеристики sui generis, которые нашли отражение в ряде принципов, концепций, теоретических и методологических подходов, отличных от других стран. Ведущие мексиканские исследователи единогласно отмечали, что главными особенностями внешней политики Мексики как в XX в., так и в начале XXI в. являются ее защитный и автономный характер, а также неизменное соблюдение международно-правовых принципов[32]. Подобный защитный характер стал следствием трагического опыта ряда иностранных вмешательств, всепроникающей роли отношений с Соединенными Штатами, а также постоянной необходимости укрепления как внутренней политической стабильности, так и повышения уровня социально-экономического развития страны. Важно и то, что ни одну из этих особенностей, даже частично, нельзя проследить во внешнеполитических курсах ни США, ни стран Европейского Союза. В этом контексте происходит прямая отсылка к теории перспективизма, согласно которой возможные пути развития государства рассматриваются с учетом занимаемого им места в природной и исторической реальности[33].

С другой стороны, эти особенности не мешали мексиканским политологам адаптировать к текущим потребностям их страны концепции и модели, вытекающие из марксистских теоретических традиций, а также из методологических разработок развитых стран, в особенности США. Подобная адаптация теоретических подходов, разработанных в других странах, в развивающиеся в Мексике внешнеполитические концепции можно обнаружить в ряде направлений.

Во-первых, если обратиться к марксистской категории конкретной тотальности, важное значение приобретает формально-правовой подход к внешней политике, ставший уже традиционным. Важное место в развитии этого подхода занимают работы мексиканского политолога C. Р. Мендеса[34]. В его исследованиях особое внимание уделяется важности закрепления внешнеполитических принципов в национальной конституции, а также изучению критериев корреляции между нормами международного права и целями, преследуемыми внешней политикой.

Во-вторых, оказанное влияние реалистического подхода с его трактовками власти и национального интереса среди многих других можно проследить в работах мексиканских ученых М. Охеда и Б. Мабира. В рамках политического реализма выделяются три концепции, оказавшие наибольшее влияние на развитие современной мексиканской внешнеполитической мысли: теория зависимости, теория сложной взаимозависимости и теория либерального институционализма.

Особое внимание мексиканских политологов уделялось развитию теории зависимости, разработанной еще в 1960-1970-х гг., целью которой ставилось преодоление социально-экономической стагнации в Латинской Америке, став своего рода ответом на теорию индустриализации и теорию развития. В основе теории зависимости лежат тезисы о двойственной природе отношений метрополий и сателлитов, а также об асимметричном характере и разрушительной структуре мировой экономики. Это напрямую затрагивает развивающиеся страны, которым поручена роль подчиненных – производителей сырья с низкой добавленной стоимостью. Руководствующими функциями, такими как принятие ключевых политических решений, присвоение наибольших выгод, а также промышленное производство с высокой добавленной стоимостью, наделяются немногочисленные высокоразвитые страны. Исследованию разных аспектов этой проблематики посвящены работы мексиканских политологов А. Э. Сесеньи и П. Гонсалеса Касановы[35]. Активное развитие индустриализации, проходившее в XX в. в Мексике, наряду с другими крупнейшими государствами Латинской Америки, преподносилось населению руководством страны как «ключ к развитию». Вместе с тем, прикрываясь необходимостью модернизации экономики, страны-сателлиты постепенно становились переориентированными исключительно на экспорт сырьевых товаров, что в итоге неизбежно приводило к отсталости, архаичности и социальному регрессу. При этом именно мексиканскими исследователями были заложены основы концепции Индо-Америки, которая посредством социальных, расовых, этнических и культурных аспектов, а также распространения идеей социалистического воспитания призывала к независимости латиноамериканских стран.

Мексиканский исследователь К. Рико Феррат рассматривает взаимоотношения между Мексикой и Соединенными Штатами через призму концепции сложной взаимозависимости. Согласно этой теории, наличие замысловатой взаимозависимости между государствами, важную роль в рамках которой играют неправительственные акторы, в итоге приводит к уязвимости всей современной международной системы. К. Рико Феррат подчеркивает необходимость объединения методологии теории международных отношений и политологии, позволяющего совокупно проанализировать и роль США в международной системе, и их внутреннюю политику, разделенных очень тонкой гранью. При оценке решений США, касающихся непосредственно Мексики, подобное объединение методологии представляется особенно актуальным ввиду растущего числа вопросов, в которых происходит слияние внутренней и внешней политики. А при рассмотрении таких межгосударственных проблем, как миграция и незаконный оборот наркотиков, следует учитывать множественность субъектов гражданского общества.

Концепция либерального институционализма получила свое развитие в мексиканкой литературе, в первую очередь, применительно к двухсторонним отношениям Мексики и США. Согласно мнению бывшего советника президента Мексики по международным делам и специалиста по мексикано-американским отношениям Р. Фернандеса де Кастро, современные международные институты представляют собой «ряд постоянных и взаимосвязанных правил, которые ограничивают поведение и деятельность в рамках международной системы, стараясь учесть ожидания ее ключевых акторов»[36]. Пришедшая в 1988 г. на смену реалистической концепции, через призму которой традиционно изучались отношения между Мексикой и Соединенными Штатами, теория институционализма стала способна разъяснить все сферы сотрудничества, имеющиеся между этими государствами. В первую очередь это касалось таких вопросов, как торговля, окружающая среда, трудовые отношения, а также законная и незаконная миграция, на которые стали распространяться двунациональные и многонациональные режимы.

Создание новых наднациональных структур контроля торговых отношений между государствами и появление международных институтов в рамках НАФТА привело к переопределению концепции суверенитета. Согласно мнению Х. И. Домингеса новоявленные учреждения оказались способны существенно улучшить обмен информации, облегчить контроль и миниминизировать риски и степень неопределенности. При этом вероятность того, что все участвующие субъекты смогут достигнуть соглашений и будут придерживаться их, увеличивалась[37]. Особые надежды на концепцию институционализма возлагались в отношении решения проблемы миграции, заведенной в тупик еще с середины XX в. Однако утверждения теории на практике нашли свое применение лишь в экономической, коммерческой и экологической сферах, вновь оставив нерешенным миграционный вопрос. Развитие концепции либерального институционализма, выразившее в появлении множества международных учреждений, в итоге поставило Мексику перед необходимостью пересмотра своих конституционных принципов, а также изменению традиций внешней политики, к чему та оказалась абсолютно не готова.

Таким образом, в исследованиях мексиканских политологов прослеживается специфическое отношение к ценностям, таким как автономия, независимость и права человека, порожденное как сложными историческими моментами, так и особенностями развития внешней политики. В их работах приводятся понятия, теории и концепции, отличные от ценностных императивов, ставших традиционными для Соединенных Штатов и Европы. Вопросы укрепления и поддержания автономии, достижения экономического и социального развития, являясь фундаментальными и приоритетным для развивающихся государств, у ведущих стран мира, как правило, не поднимаются вовсе. Это объясняет, почему в отличие от американских коллег мексиканские политологи в своих научных трудах уделяют столько внимания экономическим проблемам, вместо того чтобы отдавать предпочтение стратегическому планированию и эмпирическим исследованиям.