Читать книгу Сквозь туманы синие… - Эль Верж - Страница 7

– С возвращением, преступница! – Больше не будешь ходить, где не следует?! – Сурово спросил папочка, но в его темно-серых, стального цвета глазах была радость. Папа любил, когда вся семья была в сборе. И хотя я была паршивой овцой в породистом стаде, я была частью этого стада и должна была быть на месте.

– Здравствуй, папочка! – Я чмокнула отца в гладко выбритую щеку – он не носил ни бороды, ни усов. Посчитав, что сейчас будет уместнее не прекословить, я покорно добавила:

– Теперь, папочка, я буду ходить только там, где разрешено. Можно мне пойти в ванную? Две недели практически без воды не сделали меня чище.

– Иди, иди… А потом приходи в общую комнату. У нас сегодня небольшой праздник.

– Что мы сегодня празднуем? – Удивилась я. – Только не говори мне, что я забыла о чьем-нибудь дне рождения. Я помню их все! Климент, Фрол и Агафон давно обзавелись хозяйками. Андрон, я уверена, никогда не найдет себе подходящую бабу. Так что же мы празднуем?

– Ты забыла все-таки еще один наш обычный повод для праздника. – Слегка улыбнувшись, сказал отец. Когда он улыбался, выглядел гораздо моложе.

– Фрол опять получил медаль на конкурсе: «Удивительный овощ» – Закончил он.

– Десятую?! – Изумилась я. – Что наш великий агроном вырастил на этот раз?

– Какая-то новая морковь. Один корнеплод весит около килограмма.

– Надеюсь, она еще и вкусная. – Добавила я.

– А вот это-то мы и проверим за столом. Иди скорей, чисти перья. Собираемся через пол часа! – Я, не мешкая, побежала мыться. Уж очень мне хотелось попробовать новую морковь и вообще что-нибудь вкусное – в тюрьме был лишь постный суп с сухарями, да овсянка. Кажется, я совсем превратилась в Кощея Бессмертного – одного из героев бабушкиных сказок, которые она мне часто рассказывала в детстве. Нужно было срочно отъедаться. На секунду, забежав в свою комнату, чтобы взять полотенце и халат, я спустилась вниз. Ванная комната была у нас на первом этаже в довольно просторном помещении. Около одной из стен стояла большая чугунная ванна. Рядом с ней был бак с печкой, в котором грелась вода. Бабушка рассказывала, что раньше горячую воду подавали централизованно, по водопроводу. Сейчас у нас из крана бежала только холодная вода, да и то далеко не всегда. На давным-давно прогнившем водопроводе часто случались аварии, которые ликвидировались очень долго. Иногда мы месяца на два-три оставались без воды. В этом случае приходилось пользоваться колонками. К счастью, для меня никогда не стояла проблема добычи воды. В нашем доме было множество здоровых сильных мужчин, на плечи которых и ложилась эта обязанность.

Я потрогала бак с водой – горячий. Кто-то, видимо, позаботился, чтобы была горячая вода, когда я вернусь. Впрочем, даже не приходилось гадать, кто бы это мог быть. Конечно же, Полина! Безусловно, это она нагрела воду и оставила на маленьком столике душистое домашнее мыло, которое сама варила и зеленоватый, пахнущий горечью трав раствор для мытья головы. Пообещав себе обязательно поблагодарить свою заботливую тетушку, я открыла кран горячей и холодной воды. Струи с напором ударились о шероховатую поверхность ванны и растеклись по дну. Я подошла к огромному окну, которое занимало одну из стен ванной комнаты, и задернула тяжелые занавески, оставив лишь маленькую щелку, чтобы не было совсем темно. Сбросив одежду и положив ее в корзину для грязного белья, я быстро забралась в ванну, уже успевшую наполниться почти до краев. Сначала вода обжигала тело, но уже спустя мгновение неприятные ощущения прошли, уступив место расслабляющему наслаждению. Не хотелось шевелиться. Тепло и полумрак убаюкивали и успокаивали… Лежать бы здесь, да лежать! Но я вспомнила о семейном торжестве и, вздохнув, взяла мыло и вязанную из грубого волокна мочалку.

Глава 7

Я успела как раз вовремя. Только волосы не просушила и они мокрыми темными сосульками падали мне на плечи. Посреди нашей большой общей комнаты на первом этаже стоял внушительных размеров деревянный стол, покрытый синей скатертью, сшитой Полиной. Но даже за таким столом нашей семье было тесновато.

Во главе стола, конечно же, сидел папочка – все еще статный, чуть-чуть располневший мужчина с угрюмым лицом, но добрым сердцем. Справа от него сидела его мама – наша любимая бабушка Марина. Ей было уже семьдесят три года, но кожа у нее до сих пор была поразительно гладкой и белой, без темно-коричневых старческих пятен. Морщины затаились лишь в уголках глаз, рта, да две глубокие продольные бороздки залегли на лбу. У нее сохранилась великолепная стройная фигура и величественная осанка. Кто не знал Марины Сергеевны, все давали ей лет пятьдесят, не больше. До сих пор ее просили стать хозяйкой – один из папиных друзей и какой-то старикашка с соседней улицы. Бабулечка отшучивалась, говоря, что ей и так в доме мужчин хватает. Но я думаю, что бабушка Марина до сих пор не могла забыть деда – основателя Жизнебурга. Я плохо помню его. Мне было всего лишь три года, когда его не стало. Уже позже я узнала, что бабушка и дедушка нередко спорили. У них было разное мнение по поводу дальнейшей судьбы Жизнебурга. Дедушка хотел начисто искоренить из жизни все научно-технические достижения, считая, что именно они привели человечество к краху. Бабушка же считала, что нельзя утрачивать знаний, накопленных предыдущими поколениями. Но, не смотря на все разногласия, бабушка с дедушкой жили очень дружно, и бабушка тяжело переживала утрату мужа, или «хозяина», как теперь у нас принято было говорить.

Слева от папочки сидел Андрон – мой старший брат. Ему уже было далеко за тридцать, но он так и не обзавелся хозяйкой. Трое остальных братцев сидели со своими хозяйками, а двое из них и с детьми.

Неугомонный Климент выбрал себе веселую, острую на язычок Карину. Ей было столько же лет, как и мне, но у нее уже было трое детей, и скоро на свет должен был появиться четвертый. Возможно, некоторых девиц, включая и меня, такое значительное потомство и повергло бы в уныние, но только не Карину. Она была прирожденной хозяйкой, которая с достоинством выполняла свою функцию – рождение детей.

У Агафона, заведующего единственным в городе ремесленным училищем, хозяйка Светлана, на мой взгляд, была до того уныла и бесцветна, что я даже не могла понять, зачем Агафон ее выбрал. У нее были бесцветные коротко подстриженные волосы, усыпанное веснушками лицо, которые сливались в одну гигантскую веснушку, нескладная фигура и вечно постное выражение лица. Но Агафон обожал ее. Говорил, что она великолепная собеседница и добрейшая женщина. Оценить ее в качестве собеседника я не могла. Ведь наш разговор с ней ограничивался: «добрым утром и спокойной ночи». Больше мы с ней не пересекались. У нее с Агафоном был один сын – светловолосый мальчишка-увалень. Фрол – агроном выбрал себе хозяйку-единомышленницу. Летом Елизавета и Фрол целыми сутками пропадали на экспериментальном огороде, а зимой в городской теплице. Лизка тоже была фанатом огородного дела. Не смотря на то, что они уже два года жили вместе, детей у них не было. Я подозревала, что всезнайка Лизка тайно пила какую-нибудь травяную настойку, предотвращающую появление наследника. Хозяйкам это было запрещено. Ведь их основная функция была рожать и воспитывать детей. Работать хозяйкам не полагалось по закону. А Лизка явно пока не представляла своей жизни без грядки с огурцами. Вот кто натуральный преступник! Ей бы тоже не мешало отсидеть десять суток! Но разве Фрол бы ее выдал? Без сомнения, он был заодно с ней. На первом месте у него пока была научная работа! Нет, он Лизку ни за что не выдаст. Скорее обвинил бы себя в мужской несостоятельности. Его ничье мнение абсолютно не интересовало, лишь бы быть на грядках с Лизаветой, как он ее звал. Впрочем, она мне даже нравилась: симпатичная, с хорошей фигурой, вежливая. Иногда мне даже хотелось пообщаться с ней поближе. Но все ее разговоры сводились к выведению новых сортов огурцов и картошки. Меня же эти продукты интересовали только в тарелке…

Рядом со мной сидели Полина и тетя Фрося – пятидесятилетняя женщина, которая помогала нам по хозяйству. Она жила в соседнем многоквартирном доме, но часто оставалась у нас. Полина выделила ей уютную комнатку на первом этаже.

– Сегодня в нашей семье небольшая радость – начал неторопливо папочка. – Фрол и Лизавета завоевали очередную медаль на конкурсе лучший овощ. Поздравляю наших чемпионов и передаю слово вам. – Отец замолчал. Фрол немного покраснел. Он был немного застенчив, даже в кругу семьи.

– Я… Мы с Лизаветой очень рады… Рады вниманию, которое вы оказали нам. – Слегка заикаясь, проговорил брат и растерянно посмотрел на Лизку, видимо, не зная, что еще сказать. Та не медля, пришла ему на помощь, звонко защебетав:

– Мы с Фролом рады, что все здесь сегодня собрались. Но победители не только мы. Победа за всей нашей замечательной семьей. Ведь все, что мы делаем с Фролом – это на благо семьи и нашего города! А сейчас все присутствующие смогут оценить вкусовые качества нашего творения. Пожалуйста! – Очаровательно улыбнулась она и показала на стол. В центре на красивом, расписанном алыми цветами подносе воцарилась огромная, ярко-оранжевая блестящая морковь. Вокруг нее в хрустальных тарелочках разместились многочисленные блюда из моркови: тертая морковь со сметаной, морковь, порезанная кружочками, тушеная морковь, пирог с морковью и много-много других блюд. В двух высоких графинах был налит прозрачно-желтый морковный сок. Мы не заставили себя долго ждать и практически набросились на угощение. Казалось бы, морковь, она и есть морковь. Что в ней может быть особенного? Но это была необыкновенная морковь! Она была небывало сочная и сладкая! Все наперебой хвалили окончательно засмущавшегося Фрола и сияющую, довольную Лизку.

Время пролетело совсем незаметно. В комнату постепенно прокрались сумерки, и тетя Фрося принесла пару свечей. Посидели еще немного, поговорили о нынешнем урожае, о предстоящей зиме. Папочка был очень доволен: урожай выдался на редкость богатым. Склады были до отказа заполнены. Перерабатывающие станции, занимающиеся консервацией, солением, сушением, варением, засахариванием и т. д. работали с утра до ночи. И для обмена с Нижним Бургом осталось еще достаточно продуктов. Можно было теперь выменять не только самое необходимое – лекарства, оборудование, но и что-нибудь поинтереснее: духи, кое-какую косметику. Еще до изолятора, я краем уха слышала., что папа решил выменять в Нижнем Бурге небольшую партию «дамских штучек», как он называл парфюмерию и косметику. Но мне, увы, рассчитывать на нее особо не приходилось. «Дамские штучки» предназначались «лучшим» женщинам Жизнебурга – передовикам производства, деятелям творчества и лучшим «хозяйкам», то есть тем, у кого больше детей. Также учитывались достижения самих детей: учеба в обязательной пятиклассной школе и различных самодеятельных кружках. Я похвалиться ничем не могла: работала посредственно, пела и танцевала не лучше многих. А надеяться, что папочка расщедрится и даст просто так – было глупо. Вообще быть дочкой советника, причем единственной было крайне трудно. Никаких преимуществ перед другими девушками мое положение мне не приносило. Зато постоянно приходилось держать себя в руках, а если чуть что не так, то на всех углах говорили: «А еще дочка советника!» Не говоря уже о том, что приходилось выслушивать длинные, гневные нотации папочки. В общем, я была бы совсем не против, если бы папа был бы рядовым жителем Жизнебурга…

В комнате стало совсем темно. Лишь желтые всполохи двух свечей трепетали на стене оклеенной выцветшими зеленоватыми обоями. Две хозяйки – Карина и Светка встали почти одновременно, пожелали всем «спокойной ночи» и погнали своих усталых отпрысков готовиться ко сну. Вслед за ними ушли Лизка с Полиной и тетей Фросей. Веки у меня отяжелели, в голове было блаженно пусто, и легкие мысли изредка появляющиеся в голове быстро улетали, не оставляя следа.

– Пора спать. – Решила я. Сладко зевнув и, пожелав остальным «доброй ночи», я побрела на второй этаж в свою комнату. Свечу взять забыла, шла на ощупь, но было легко – я знала каждую ступеньку, каждый уголок наизусть. Открыв шершавую деревянную дверь своей комнаты, я первым делом зажгла маленькую свечку одиноко стоявшую в узорчатом серебряном подсвечнике. Вспыхнул красный, трепещущий огонек, заиграв на стенах темно-оранжевыми огнями. Моя комната были ни большая, ни маленькая – а в самый раз. Около одной из стен стояла довольно широкая кровать, накрытая сверху старым темно-синим пледом, напротив – трехстворчатый шкаф, около окна круглый столик с вязаной крючком белой скатертью, которую зимними вечерами связала Полина. Пара стульев, мохнатый коврик посреди комнаты – вот, собственно говоря, и все. Больше ничего в комнате не было. Если, конечно, не считать трех картин, развешанных по стенам. На одном полотне водопад низвергал свои зеленовато-голубые воды с головокружительной высоты, на другом – таинственно застыл зимний лес, а на третьем – в лучах заходящего солнца сверкала бескрайняя гладь моря. Я ни разу в жизни не видела моря. Ведь всю свою жизнь я провела в городе. Я очень любила смотреть на эту картину и мечтать, что когда-нибудь увижу все это своими глазами. В тайне я мечтала совершить экспедицию по тому же пути, по которому больше двадцати пяти лет назад ушла мама… Но я отлично понимала, что в одиночку это невозможно. Просить папу организовать экспедицию – бесполезно. И я была абсолютно уверена, что если бы у меня хватило смелости начать организацию экспедиции, папочка бы всячески препятствовал реализации этой идеи.

Я сняла одежду, влезла в теплую фланелевую рубашку, которую Полина заботливо положила под подушку и, потушив свечу, юркнула под одеяло. Как приятно было снова оказаться дома, в своей постели… Спокойствие и тепло окутали меня плотным коконом, и я уснула…

Посреди ночи я неожиданно проснулась. За окном было темно. Я даже не могла представить, сколько сейчас времени – в комнате у меня часов не было, а наручные часы я забыла в ванне. Хотелось пить – во рту было сухо, как в пустыне и мне показалось, что я даже чувствую скрип песка на зубах. Накинув халат, я спустилась вниз, на кухню. Выпила стакан холодной воды и отправилась обратно. В общей комнате я заметила легкое дрожание желтого света, проникавшего в щель под дверью.

– Опять забыли потушить свет! – Раздраженно подумала я и уже взялась за ручку, но остановилась, услышав приглушенные голоса.

– Может, показать ее Кириллову? Спросил отец.

– Прекрати эти глупости! – Сердито отозвалась бабушка. – У меня складывается впечатление, что ты хочешь побыстрее отправить девочку в дом блаженных!

– Ерунда! Но сама пойми, это не-нор-мально! Девице почти двадцать семь лет, а она даже с мужчинами не общается… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. – Пробурчал папочка. Не смотря, на солидный возраст, и положение в обществе он до сих пор стеснялся бабушки.

– С чего это ты взял? – Холодно осведомилась бабушка. – Можешь мне поверить, она уже давно стала женщиной. Если я не ошибаюсь, у нее и сейчас два ухажера есть. – Явно недовольно сказала бабушка.

– Вот уж не знал! – Удивился папочка. – Кто они?

– Один – ее начальник – Карстов Женька, а другой – Максим Кириллов.

– Сын Александра Кириллова, которому я хотел показать Флору? Очень умный и сообразительный молодой человек. Я бы рад был, чтобы он стал членом нашей семьи. А этот Карстов – прохвост… Лучше бы она с ним не общалась… – Как бы про себя проговорил папочка. Дальше я слушать не стала, а осторожно отошла от двери и поднялась наверх.

Значит, папочка хочет поскорее сделать меня хозяйкой. Впрочем, он прав – мне уже далеко не семнадцать, еще пару лет и меня можно будет записать в безнадежно старые девы. Забравшись под одеяло и свернувшись калачиком, чтобы быстрее согреться, я задумалась.

Красавчик, как у нас называли в отделе Женьку Карстова, был недурен собой – высокий, широкоплечий и лицо у него было симпатичное. Но мне он не нравился – слишком уж надменный был у него взгляд и наглые манеры. Мне не о чем было с ним говорить. Впрочем, мы и не разговаривали. Только предавались любви, если это можно так назвать. У него было много женщин и каждая из них, за исключением меня мечтала рано или поздно стать его хозяйкой. Я не хотела, да впрочем, он и не предлагал. Я думаю, что ему просто было лестно записать дочку советника в свой список. А я соглашалась быть с ним, потому что, во-первых, он не обременял меня работой, а что самое главное таким способом я легко могла досадить Веронике. Это была самая красивая женщина не только в нашем отделе, но и, пожалуй, одна из самых красивых в городе. У нее были густые, коротко остриженные светло-льняные волосы огромные фиалкового цвета глаза и ладная фигура. Не знаю, почему Красавчик не предлагал ей стать его хозяйкой. Впрочем, будь я мужчиной, я поступила бы также – терпеть Вероничку более пяти, минут было не возможно. Она постоянно была чем-то недовольна, чем-то раздраженна, а ко мне цеплялась постоянно – наверное, из-за Красавчика. Ее жутко злило, что он уделяет время такой «сумасшедшей страхолюдине» (так она меня называла), как я. Чтобы насолить ей, мне приходилось терпеть Красавчика. Говорят, что в процессе секса женщины получают удовольствие. Я ничего подобного не испытывала. Я вообще ничего не чувствовала: ни боли, ни удовольствия – лишь раздражение оттого, что нужно тратить время на подобные глупости, когда можно было бы подышать свежим воздухом, прогуляться по городу…

С Максимом все было по-другому. Мне нравился этот высокий, чуть-чуть полноватый парень с доброй улыбкой на лице. Он был одним из ведущих специалистов отдела планирования. Я плохо представляла себе его работу – знала только, что ему приходится производить много расчетов. Он очень хорошо считал в уме, даже не пользуясь бумагой. У меня так никогда не получалось сколько я ни старалась. Он часто заходил за мной в обеденный перерыв, и мы с ним гуляли по городу, если меня не тянуло на развалины. С ним было просто и интересно. Он, кажется, знал обо всем на свете. Но был робок. Я видела, как он смотрел на меня. Примерно также, как Красавчик, только в его глазах кроме желания была еще и нежность. Мне было жаль его. И однажды после окончания рабочего дня я взяла его за руку, увела в комнату для отдыха и закрыла дверь. При близости с ним я тоже ничего не испытала кроме удовлетворения от того, что доставила удовольствие человеку, который мне нравился. После этого я стала встречаться еще и с ним. Но Максим, в отличие от Красавчика никогда не настаивал на интимных встречах и вел себя очень корректно. Только стать его хозяйкой он тоже мне не предлагал. Хотя нет… Один раз сказал, но я думаю, в шутку. Пожалуй, меня такое даже устраивало. Ведь я не любила его, а бабуля всегда говорила, что нужно становится хозяйкой исключительно по любви. Честно признаться, я даже не могла представить, что такое любовь. Нет! Конечно же, я любила отца, братьев, бабушку, тетю Полину, своих племянников. Я переживала за них, когда кто-нибудь из них болел, радовалась их успехам, спешила помочь, чем могла. И, как оказалось, жутко скучала, если не видела хотя бы один день. Ничего подобного ни к одному мужчине я не испытывала. Даже к Максиму. Хотя он мне и очень нравился, но я спокойно обходилась без него и за все время, которое я пробыла в изоляторе и в тюрьме практически ни разу о нем не вспомнила.

– Может, я вообще не умею любить? Или просто не встретила того единственного? – подумала я, переворачиваясь на другой бок. – Эх, где же ты сейчас? Что, если ты где-нибудь на другом краю света, в далекой Америке, или Австралии? Как тебя мне найти.… И, как понять, что это ты… – Сквозь сон подумала я и медленно улетела в страну сновидений, в которой я стояла на вершине огромной скалы и, смотря вдаль, пела песню, которую, как мне хочется думать, придумала сама…