Читать книгу Вивиана. Наперекор судьбе - Элайн Нексли - Страница 8

Укутавшись в плащ, я шла следом за святым отцом и Хеленой. Дождь опять моросил, неприятно веяло сыростью и холодом. Сколько себя помню, конец августа всегда был жарким, знойным. Но в этом Лондоне, которого по существу назвали туманным, погода была совсем другой. В Потрипридде я никогда не мерзла зимами, ибо они были всегда снежными и солнечными, но мысль о том, что зимой я буду в Суффолке, неприятно пугала меня.

Дворцовая часовня находилась неподалеку от главной башни и ее структура не особо радовала глаз. Это было маленькое, скудное помещение без алтаря, которое вмещало в себя лишь три лавки, стоявшие вдоль стены и статую Богоматери, которая в руках держала не Иисуса Христа, а икону с Его изображением. В центре располагалась маленькая лохань, над которой висел золотой крест, а с обеих сторон стояли сестры-монахини. Одна, смуглая девушка лет двадцати, держала в руках распятие, а другая – чашу со священной водой и белоснежное полотенце. Где-то эхом отдавались молитвы монахов, доносившиеся из смежного монастыря, на крыльце протяжно выла сторожевая собака.

Святой отец, положив одну руку на крест, аккуратно опустил тело малыша в лохань. Я с Хеленой присела на потертую лавку, сложив руки в молитвенном жесте. Следя глазами за крещением, слыша ушами молитвы, шепча губами псалмы, я уловила себя на мысли, что мой разум далеко отсюда, он там, где Лиан, где его дыхание, где его биение сердца…. Я отлично понимала, что в часовне такие мысли преступны и нечисты, но ведь сердцу не прикажешь. Я не могла выбросить из своей памяти его лицо, его нежные руки, не могла забыть и то, что увидела на крыше башни…. Я сама отдала Тангюль Лиана, сама спасла ее, сама устроила их совместное бегство. Мне оставалось лишь горячо молиться, чтобы мой любимый был жив и здоров.

И тут я едва не воскликнула, когда вспомнила, что пообещала Паскуалю вернуться за ним и пойти до сэра Курио с просьбой о выкупе. Но ведь прошло больше трех часов…. Спохватившись, я быстрым, дрожащим голосом сказала: – Мисс Хелена, если кто-то будет спрашивать, почему я покинула крещение, скажете, что мне стало плохо, и я решила немного подышать свежим воздухом, – кивнув, девушка продолжила горячо шептать молитвы, не обращая на меня никого внимания.

Подняв юбки, я быстрыми, летящими шагами вышла из часовни, направляясь во внешний дворик дворца. Конечно, около ворот возникли проблемы со стражниками, которые получили приказание никого не выпускать из дворца без весомых причин, но, взяв две монеты на каждого, они пропустили меня. Оглядываясь по-сторонам, я побежала в «Одинокую дикость», надеясь, что Паскуаль еще там. К счастью, мальчик, скрывшись за кустами шиповника, сидел на огромном камне.

– Слава Богу, ты здесь, – улыбаясь, проговорила я, тяжело дыша от быстрого бега.

– Простите, леди, может, это не мои проблемы, но где вас носило три добрых часа? Я уже ждать устал.

– В королевы начались преждевременные роды, я была вынуждена остаться с ней.

– Вы повитухой решили стать? – усмехнулся Паскуаль, обнажив свои белоснежные зубы.

– Не умничай, дружок. Иначе так и останешься у сэра Курио, – парировала я, смотря, как лицо мальчика обретает серьезность и странную тревогу.

– Нет уж, леди. Мне совсем не хочется быть его рабом, ой, пажом. Идемте уже. Надоело сидеть в кустах.

Покои сэра Курио были великолепны. Такая роскошь была даже не привычной в комнате обычного придворного. За дверью, сделанной из красного дерева, находился вестибюль, вмещавший в себя резной шкаф для верхней одежды, золотые крючки для шляп и подставку для тростей. С другой стороны располагался багровый диван, стоявший возле камина, в котором тлели еще вечерние дрова. Одна дверь вела в рабочий кабинет сэра Курио, другая – в его спальню.

– Хозяин просыпается не раньше полудня, поэтому здесь так и тихо. Никто не смеет потревожить его сон, – увидев замешательство на моем лице, объяснил мальчишка, с любопытством разглядывая многочисленные меховые плащи сэра Курио, которые были скорее похожи на верхнюю одежду короля. Да, этот старик и вправду любил пышные наряды, ибо шляпы с перьями и рубинами для его преклонного возраста являлись роскошью.

Паскуаль подвел меня к правой двери, и ударил в колокольчик, после чего на пороге появился паренек, чьи волосы скрывал белоснежный парик, а зеленый мундир с ленточками висел на его нескладной фигуре: – Леди, Вы что-то хотели? Этот сорванец проявил неучтивость к вашей персоне?

– Нет, мастер6 Паскуаль оказался на удивление дружелюбным ребенком. Я бы хотела поговорить с его хозяином – сэром Курио, – слуга неловко опустил глаза, теребя концы кудрявого парика: – Милорд несколько минут назад проснулся. Он выполняет утренние процедуры. Приходите приблизительно через час.

– Но у меня нет времени. Да и сейчас уже полдень. Я же не пришла просить у него аудиенции на рассвете. Пропусти меня, парень, – смущенный юноша отошел в сторону, распахнув передо мной двери опочивальни.

Сэр Курио, еще одетый в ночной халат и с колпаком на голове, сидел в кресле, перебирая какие-то бумаги, а рядом суетились слуги: поварята приносили завтрак для своего господина: жареные фазаны, овощной салат с имбирем, сыр и кувшин со старым вином. Два камердинера заправляли постель, меняли простыни и подушки, а еще два тушили свечи.

– Сэр, – я присела в реверансе, Паскуаль поклонился.

Начальник Тауэра неохотно обернулся, положив на стол какую-то папку с гербом Тюдоров: – Леди Вивиана? Имею честь принимать вас в своих покоях. Чем обязан?

– Простите, что побеспокоила, но, как вам известно, дела не ждут. Милорд, понимаете, так случилось, что ваш паж – мастер Паскуаль помог мне в очень деликатном деле. Он очень умный, серьезный мальчик для своих детских лет. А я давно хотела найти себе верного слугу, который сможет и письмо передать, и что-то разузнать. С вашего позволения, таким слугой может стать Паскуаль, – старик нахмурился, и сейчас я отчетливо видела его шрам, простирающийся от левой щеки и до виска. Обычно сэр Курио прикрывал рубец волосами, но сейчас, когда копна его седых кудряшек была скрыта под колпаком, я отлично видела этот дефект, получение которого было позорным для рыцаря.

Очень давно, когда Война Алой и Белой розы7 была в разгаре, сэр рыцарь Гриффит Чайдл, отец сэра Курио (Джорджа Чайдла) сражался на стороне Ланкастеров, под знаменем Красной Розы. В битве при Эксгеме8 рыцарь потерпел поражение, его ранили в грудь, и не было никаких надежд на выздоровления. К счастью, молодой человек справился с недугом, но воевать уже не мог из-за отсечения правой руки. Гриффит был вынужден бежать из Англии вместе с семьей в Шотландию, к старшему брату. Его супруга – леди Селеста Чайдл (мать Джорджа Чайдла, который в будущем получил звание сэра Курио) была на шестом месяце беременности, и бегство могло пагубно отразиться на ее здоровье. А Джордж был еще совсем маленьким, и была опасность, что он не выдержит долгого путешествия. Из-за всего этого Гриффит был обязан остаться в Англии, под клинками воинов. За ним охотились люди Джона Невилля9 и, чтобы спасти свою жизнь и жизнь семьи, рыцарь спрятался в погребе у одного знакомого вместе с женой и ребенком, где провел полгода. Хозяева приносили беглецам еду и питье, хозяйка помогла Салесте родить второго ребенка – девочку Оллизон. Жизнь в погребе со временем стала просто невыносимой и поэтому семья вновь принялась искать убежища. Но тут фортуна от них отвернулась. В постоялый двор, где остановилась чета Чайдл, ворвались йоркисты и устроили настоящую резню. Селеста была четыре раза изнасилована, после чего сама испустила дух от кровотечения, Оллизон зарезали. Но Гриффот продолжал отчаянно сражаться, надеясь спасти хоть сына Джорджа. В один миг воины выбили меч из рук Чайдла и когда они собирались сделать решающее движение мечом, рыцарь пригнулся и клинок полоснул щеку Джорджа (сэр Курио). Гриффота все равно убили, но его сын успел убежать от рук йоркистов.

Обессиленного мальчика нашли монахини монастыря, они вылечили его, остановили кровь из раны, но рубец остался на всю жизнь. После этого Джорджа отправились в мужской монастырь для мальчиков. А когда ему исполнилось двенадцать, приняли в казарму для обучения будущих воинов. Джордж был женат три раза, но в преклонном возрасте все равно остался вдовцом. А фамилию Курио ему дал Генрих VII после победы на турнире, чтобы навсегда забыть о том, что Джордж – сын Гриффота Чайдла.

Сейчас сэр Курио был уже в преклонном возрасте, но это не мешало ему верой и правдой служить Тюдорам. Никто ни разу не слышал из уст Джорджа печаль или сожаление. Рыцарь, возможно, был слишком маленьким тогда, чтобы запомнить смерть родителей, но все же то, что отец сражался на стороне Ланкастеров, он должен был знать. Генрих VIII являлся сыном Генриха VII из дома Ланкастера, но и Елизаветы Йоркской из дома Йорков. Несмотря на то, что на гербе Тюдоров изображена алая роза с белой в середине, многие люди до сих пор считают, что Тюдоры – потомки Ланкастеров, а не Йорков.

– Извините, я задумалась, – опешила я, смотря, как сэр Курио любопытно окидывает меня взглядом: – Так, вы согласны?

– О, леди, отказать вам – грех, ибо не каждый день такая прекрасная дама, как вы, что-то у меня просит, и все же…

– Я забыла сказать самое главное, мистер. Паскуаль – ваша собственность и поэтому я могу его у вас лишь купить. Назовите любую сумму, и я непременно вам ее предоставлю. Будьте в этом уверены, – сэр Курио встал, сняв колпак и положив его на резной стол.

– Мисс, я не смею сомневаться в вашей честности, и я уверен, что любая, названная мною сумма, будет немедленно выплачена. Но не в моем характере брать с девушки деньги. Мастер Паскуаль и вправду принадлежит мне целиком и полностью, поскольку он сирота, но он не мой раб, а паж-воспитанник. А я своих воспитанников не имею право продавать, как пленников. Что ж, так и быть. Мальчик будет служить вам, но моя услуга бесплатная. Считайте, что это подарок, – я радостно захлопала в ладоши, как ребенок. Но Паскуаль оставался молчаливым и грустным. Я заметила, как у него по щеке скатилась слезинка: – Благодарю вас, сэр, – по – традиции, произнес мальчишка, поцеловав руку Джорджа Курио.

– Не смею больше вас задерживать, милорд. Позвольте откланяться, – присев в реверансе, я сделала несколько шагов к двери, но остановилась, увидев бумагу, лежавшую на кресле. На ней были написаны какие-то странные буквы, а вверху нарисована черная, пятнадцатиконечная корона, возле которой располагалась роза, проткнутая кинжалом. Я беззвучно ахнула, вспомнив, что на том медальоне из двух частей, что я нашла в таверне, тоже был такой знак, а буквы точно такие, как на руке у покойницы Каримни: – Что это, милорд? – пытаясь говорить спокойно и равнодушно, спросила я, внимательно следя за выражением лица сэра Курио. Я увидела, как его зеленые глаза, размером с бусинки, блеснули каким-то огнем и сразу погасли, а в уголках крепко сжатых губ проскользнула едва заметная усмешка: – Это… документ государственной важности. Юной леди не стоит знать, что в нем. Прошу прощения, но сейчас ко мне придут гости. И поэтому я вынужден попросить вас откланяться вместе с мальчиком, точнее, с вашим новым слугой, – мило улыбнувшись, я вышла из опочивальни, крепко сжимая похолодевшую руку пажа.

– Почему ты так бледен? Что с тобой? – когда за нами закрылась главная дверь, спросила я, садясь на колени и нежно гладя мальчика по голове: – У тебя рана болит?

– Дело не в ране, госпожа, просто мне стало дурно, когда мы выходили из комнаты. Что-то меня насторожило. Вы не заметили ничего подозрительного? – продолжал малыш, с опаской оглядываясь назад, на ту дверь, где мы познакомились несколько часов назад.

– Знаешь, мне тоже показалось такое дружелюбное поведение сэра Курио странным. Он не тиран, но мягкостью характера однозначно не отличается. Да и та бумага….

– Какая бумага, миледи? – спросил мальчик, после чего я вовремя спохватилась. Ребенку не нужно знать о моих подозрениях, особенно о том, как зверски была убита Каримни дел Фагасона: – Это не имеет значения. Ты лучше иди к мадам д’Аконье, пусть она подыщет тебе комнату близ покоев юных фрейлин.

Когда Паскуаль скрылся из виду, я еще долго стояла на одном месте, раздумывая над увиденным и прокручивая в голове все те детали, которые могла мне понадобиться. Криминалист Анхорело Дебитти не нашел никаких зацепок на месте убийства, да и лекарь только подтвердил, что удары были нанесены пятнадцать раз острым кинжалом. Я долго ломала себе голову над тем, стоит ли венценосной чете знать о медальоне и о том, что такие же символы я видела в покоях сэра Курио. В честности старого рыцаря никто не будет сомневаться, ибо мужчина, носящий цепь и шпоры, не мог быть причастен к убийству фрейлины, да и Каримни достаточно хорошо знала Джорджа, была с ним всегда любезна и приветлива, а он ни чем не смел ее оскорбить. Конечно, может в душе он и призирал ее, хотел за что-то отомстить, но на убийство он пойти не мог. И тут я вспомнила злость Лилини Зинг, ее неприязнь к покойнице и безграничный гнев, а ведь именно старый рыцарь выхлопотал для Лилини место в свите королевы. И до меня ни раз доходили слухи даже в Потрипридде, что взбалмошная кокетка с радостью запорхала в постель ко всем, у кого большой кошелек. Выходит, Лилини и сэр Курио, не смотря на огромную разницу в возрасте, могли быть близки, и вынашивать план мести Каримни. Это уже что-то.

Разузнать все поподробней я могла лишь с помощью Мирин. Она ведь тоже отнеслась к смерти фрейлины, как к событию, которое все равно должно было произойти. А о развлечениях сестры ей, разумеется, все было известно.

Когда я вернулась в комнату юных фрейлин, там было тихо и пустынно. Лишь в дальнем углу я услышала какое-то всхлипывание. Подойдя ближе, я увидела Шекену. Девушка, закрыв лицо своими тонкими, ухоженными пальцами, надрывно рыдала. Меня поразила красота ее волос, которые сейчас свободно разметались по плечам. Черные, как смоль, густые, как лошадиная грива, мягкие, как пух, они и вправду заслуживали восхищения. Мусульманка не была красавицей, ее трудно было назвать даже хорошенькой. Как у всех восточных женщин, у нее были огромные, живые глаза цвета потухшего факела: карие, с легким, черно-багровым отливом. Длина ресниц тоже была необычная, вот только брови слишком густые для девицы. Все портил крючковатый нос с горбинкой на переносице. Губы цвета спелой вишни тоже не особо радовали глаз. Пухлые, как у младенца, они выглядели вульгарно и нелепо с плоской родинкой под нижней губой. Фигура была хрупкой, с едва заметной грудью и бедрами.

Я подошла к сирийке, сев на край кровати: – Шекена, почему ты плачешь? Что случилось? – девушка подняла на меня свои красные, от слез, пухлые глаза.

– Я…я больше не могу так! – со всхлипами, прокричала мусульманка, после чего вновь зарыдала с новой силой.

– Тише, успокойся и расскажи, что случилось, – тихим голосом спросила я, вытирая кончиками пальцев слезы, которые обильно лились из глаз Шекены.

– Я… я… люблю его! – вновь крики и рыдания. Я едва заметно улыбнулась. Значит, замкнутая, молчаливая сирийка нашла себе пару. Хотя, я слабо верила, что она чем-то может привлечь мужчину: ни красоты, ни особого ума, ни грации, да к тому же мусульманка-рабыня, не имевшая родителей и родственников.

– Он… он сказал, что…, что я не достойна его, что он любит другую…. Но я жить без него не могу.

– Кто сказал?

– Он!

– Шекена, я тебя сейчас покусаю! Назови имя и фамилию, род, титул, возраст… Что-ни будь! – не сдержалась я. Но мой громкий, наполненный неприязнью и раздражением, голос, как будто опустил сирийку с небес на землю. Вытерев слезы, она гордо посмотрела мне в глаза: – Какое это имеет значение?

– Послушай, я помогу тебе, но ты должна мне все откровенно рассказать, – улыбнулась я, надеясь придать своим словам хоть какой-то отпечаток правды. На самом деле, я прекрасно знала, что не смогу ничего сделать, если возлюбленный мусульманки сам от нее отказался, но ведь Шекена могла помочь и мне, подробно изложив судьбу сестер Зинг.

– Я… я не знаю, как его зовут. Просто несколько дней назад я увидела его в свите короля. Тогда мой возлюбленный был так прекрасен! Мне казалось, что я вижу ангела, который спустился на землю. Сердце затрепетало, как листок на осеннем ветру, голова пошла кругом. Я боялась заговорить с ним, опасалась, что он примет меня за неопытную девочку, которая влюбляется в первого встречного. Все эти дни я жила лишь мечтами увидеть его, услышать его голос, почувствовать прикосновение его рук. Вчера утром я встретила ангела моего сердца в галереи. Он разговаривал с каким-то слугой. Поддавшись порыву, я подбежала к нему, сказала, что нам необходимо поговорить. Он смотрел на меня, как на призрака. Я видела неприязнь в его глазах, видела, как он нервно кусает губы, ожидая моих слов. Но я не могла говорить, слова будто онемели, превратились в пепел и развеялись по воздуху. Тогда я поцеловала его. Коснулась кончиками губ его уст и замерла. Мне было так хорошо, так спокойно, но он оттолкнул меня, назвал публичной девкой, потом долго что-то говорил о том, что леди не пристало так себя вести, что это против божьих и людских законов. Я, путая слова и заикаясь, твердила, что люблю его, что это любовь с первого взгляда, но он ушел…. Сегодня я вновь увидела его. Он ехал на коне с какой-то женщиной. Я вновь, ничего не понимая, бросилась к нему, бросилась под копыта лошади. Мой любимый остановил кобылу и, ругаясь на чем свет стоит, поднял меня с земли и вновь полились упреки. Последние слова из его уст впились мне в разум, как когти хищного зверя: «Я не люблю вас, леди. Я даже не знаю, кто вы. Мое сердце принадлежит другой. А вы убирайтесь и не смейте попадаться мне на глаза». Что мне делать, Вивиана?

Я горько улыбнулась. Было, конечно, жаль Шекену, но это не оправдывало ее глупостей и легкомысленного характера. Я с тоской вспомнила Лиана. Разве я тоже не поступала, как сумасшедшая, чтобы хоть несколько минут побыть с ним? Но я никогда бы не стала прилюдно унижать себя, быть посмешищем. Не идет благородной леди навязываться мужчине. Хотя, сирийка выросла без родителей, никто ей не говорил, что значит девичья честь. А любовь с первого взгляда…. Она существует, я проверила это на собственном опыте, на горьком и тяжелом опыте….

– Что же ты хочешь, Шекена? Пойми, мужчина, которого ты полюбила, возможно, обручен, а то и женат. Ты не должна навязывать ему себя. Это не достойно леди. Больше скажу, это бесплодный поступок. Любовь живет, когда любят двое. А, когда она не взаимна, не нужно пытаться что-то изменить, – я увидела, как глаза мусульманки налились слезами с новой силой: – Не плачь. Ты еще молодая. Поверь, однажды ты найдешь мужчину, которого будешь любить всем сердцем, а он будет тебя. Это и будет счастье.

Девушка слабо улыбнулась, и при дневном свете ее губы приобрели некое очарование: – Возможно, ты права. Спасибо за совет.

Я, собравшись с мыслями, решила все-таки поговорить с Шекеной про сестер Зинг. Убедившись, что нас никто не подслушивает, я начала: – Ты долгое время живешь при дворе и знаешь Лилини. Понимаешь, ее поведение кажется мне странным. Она веселая, озорная, но за всем этим скрывается боль и печаль. Чья она дочь? Где родилась, как попала во дворец? Те же самые данные меня интересуют и про Мирин, – я ожидала увидеть на лице сирийки удивление, отказ, но она осталась спокойной и хладнокровной. Лишь уголки губ нервно задергались: – Зачем тебе это нужно?

– Я… я очень удивилась, когда Лилини проявила равнодушие, даже радость, по поводу смерти миссис дел Фагасона. И поэтому….

– Уж не подозреваешь ли ты ее в убийстве? – догадалась Шекена. Да, остроумность и проницательность были у нее в крови: – Послушайте, миледи Бломфилд, я знаю сестер Зинг долгое время. Они честные девушки, хоть и с трудным характером. У вас, сударыня, нет никакого права подозревать их в таких темных и греховных делах, как убийство. Если же вы занялись расследованием, то первым делом вам бы не мешало получить одобрение королевы. Насколько я помню, ее величество поручила это щепетильное дело придворному криминалисту, а не вам. И то, что вы дочь графов Понтриприддских, не дает вам таких полномочий. Поезжайте в свой Уэльс, в свое поместье, и там командуйте, – разбушевалась Шекена, перейдя на официальный тон общения. Я тяжело вздохнула. Возможно, я ищу улики не там, где нужно. Но, что-то подсказывало мне, что Лилини тоже не невинный ангел. А те символы…. Ну не может это быть случайным совпадением.

– Не гневайся, Шекена. У меня есть основания считать Лилини подозреваемой.

– Какие основания? Слова слуг, рабов, подкупленных аристократов?

– Лучше бы было так. Вот, посмотри, – я достала из-за корсета две половинки медальона, положив их себе на влажную ладонь и поднося сирийке.

– Что это? – нахмурилась девушка, взяв одну половинку и поднося ее к окну, чтобы лучше рассмотреть.

– Я нашла эту часть медальона в таверне, когда мы ехали в Лондон. Она лежала в плаще. А вторую половинку сэр Питер обнаружил на шее кухарки. Если соединить их вместе, получаться слова: «Секретно, но ради блага Госпожи». Также, стоит обратить внимание на рисунок: роза, проткнутая кинжалом. А сегодня, когда я приходила к сэру Курио по делам, то увидела бумагу, где был нарисован точно такой знак, также там были написаны алыми чернилами слова на незнакомом мне языке, но на таком самом, как и предложение, высеченное кровью, на руке у покойной Каримни. А Лилини – любимица мистера Джорджа. Поэтому, совпадения слишком тучные. Теперь ты понимаешь, чем обоснованны мои опасения? – Шекена до крови сжала в своей руке половинку кулона, нахмурившись и смотря на меня непонимающим взглядом.

– Но… может сэр Курио просто переписал слова, чтобы передать их полиглоту. В этом нет ничего странного.

– А роза? Ведь никто, кроме меня, сэра Питера и тебя, не выдел этот медальон, – я и сама испугалась того, что все улики указывают на сэра Джорджа.

– Выходит, он подозреваемый?

– Больше скажу, главный подозреваемый, – вздохнула я, видя, как этот разговор заинтриговал всегда тихую, как мышку, Шекену.

– Нужно сказать об этом ее величеству. Такие дела не держат в тайне. А то и нас соучастниками посчитают.

– Королева и так утомлена горем, да и сейчас она спит. Завтра похороны, потом еще проблемы с турниром….

– С каким турниром? – удивилась сирийка. Я и сама понимала, что сейчас не до развлечений, но сама мысль о том, что на арене за мою честь будет сражаться какой-то благородный рыцарь, с достоинством носящий цепь и шпоры, обрадовала меня. И опять тоска по Лиану…. Взяв себя в руки, я вновь перешла к делу, которое сейчас должно было для меня стоять на первом месте.

– Первого сентября намечался турнир, а вечером – бал. Ну, в честь наступления осени. Сейчас уже тридцатое августа. А, какой-то подготовки близко нет. Как я понимаю, праздники перенесут. Но ведь траур обычно длиться сорок дней, а все кварталы и постоялые дворы до отказа набиты аристократами. Рыцари ведь ждут, когда смогут посоревноваться оружейными навыками с соперниками. Господи, и вправду говорят, что в этом Вестминстерском дворце одни несчастья. Когда мы уже в спокойный и тихий Гринвич переедем? – разнервничалась я. Проблем было по горло, и это не считать моей скорой отправки в Суффолк. Хотя, в перенесении турнира есть и хорошая сторона. Ведь мои августейшие «опекуны» сказали, что я туда поеду только после торжеств. И чем дольше их не будет, чем дольше я смогу пробыть при дворе.

– Говорили, что в Гринвич мы переедим еще до начала зимы. Но сейчас, со всеми этими хлопотами, мы там будет, наверное, не раньше января. А, что до подозрений в сторону сэра Курио, у меня тоже есть своя версия. Мистер Джордж был лучшим другом графа Оксфорда, а тот, в свое время, не утруднился высказать свою помощь и некую опеку сэру Ричарду Зинг.

– Кто такой Ричард Зинг?

– Дядя Мирин и Лилини по отцовской линии. Девушки уже несколько лет сироты и опеку над ними взял их дядюшка. Я не хочу клеветать на графа Оксфорда, поскольку он добрый и честный человек, но в последнее время он стал слишком часто приезжать ко двору, вести тайные беседы с сэром Курио, которые могли длиться долгими часами. Также, Ричард Зинг тоже зачастил со своими приходами, объясняемыми тем, что он беспокоиться за племянниц. Хотя, уже более двух лет он и не упомянул о них, а тут сразу такая забота. Вся семья Зинг родилась в Оскфордшире, а оттуда без опыта по нечистым делам никто не уходил, – я задумчиво склонила голову набок: – Значит, Лилини все-таки замешана в этом деле. Чтобы все поподробней разузнать, нужно втереться ей в доверие.

– Не ей, а Ричарду. Он слишком болтлив, когда пьян, и я уверена, что он все расскажет. Этим займусь я, а тебе не стоит взваливать на свои плечи еще и это расследование. Ты скоро уезжаешь, лучше удели время подготовке, – этими словами Шекена будто говорила: «Наш разговор окончен. Иди, и займись своими делами».

Пытаясь изобразить улыбку, я мило откланялась, хотя на душе веяла вьюга. Я понимала, что не стоит принимать все близко к сердцу, что нужно думать о своем долге перед родителями, а не впутывать себя в опасные интриги, чуждые для юной леди из благородной семьи.

Мои тягостные раздумья прервал женский голос, доносившийся из глубины противоположного коридора. Мягкий, звенящий, легкий, как воздух… Бросившись по галереи, я радостно захлопала в ладоши. Душа будто ожила, родилась второй раз.

– Амелия! Моя дорогая, любимая няня! – воскликнула я, подбежав к ней. Я хотела обнять гувернантку, но остановилась. Омерзительный вид Амелии испугал меня. Сейчас, стоя в разорванном платье, который клочьями спадал на пол, с багровым лицом, с запачканными в грязь туфлями, женщина казалась бродячей нищенкой, блудницей. Амелия всегда тщательно за собой ухаживала, по – несколько раз в день опускалась в лохань, натирая тело разными благовониями. И хоть, она, как гувернантка, не получала и пятьсот фунтов в год, сундуки ломились под тяжестью изысканных и модных нарядов. Но сейчас волосы мокрыми прядями спадали на плечи, от правой щеки и до виска раскинулся кровоточащий шрам, нижняя губа была разбита, а куски мокрой грязи прилипли к разорванному корсажу и юбке: – Господи, помилуй…. Амелия, что произошло? На тебя напали? – женщина улыбнулась, протирая разорванной перчаткой лоб: – Можно сказать и так, леди. Когда мы выезжали из Йоркшира, отлетело колесо, карету понесло по склону. К счастью, я с Мелли успела выпрыгнуть, а то разбились бы насмерть. Кучер ранен, его забрали в придорожную лекарню. Поскольку ни берлины, ни лошадей не было, пришлось идти пешком до ближайшей таверны. Мы могли бы взять коней из постоялого двора, но я и Мелли ездить верхом не умеем. Так и пришлось останавливать проезжавших крестьян. Эх, мало сейчас добрых людей. Добро творят лишь за деньги…. Пусть Господь поможет тому доброму старцу, который, не жалея коней, отвез нас в Лондон, – я нахмурилась, ища взглядом юную служанку: – А, где Мелли? Что с ней?

– Бедняжка не выдержала этого долгого и утомительного пути. На въезде в Вестминстер, она лишилась чувств. Сейчас ее осматривает лекарка. Но, а как у Вас дела? С королевой все в порядке? – я опустила глаза, пытаясь собраться с мыслями. Я не могла поверить, что ее величество больше никогда не сможет родить сына нашему монарху. Что с ней будет? И хоть Церковь не даст согласия на аннулирование брака, Екатерине это не поможет вернуть любовь и расположение супруга, а тем более, уничтожить эту змею Анну.

– Амелия, сейчас не время говорить о государыне. Я тебе потом все расскажу. Но знай: во дворце случилось горе, повсюду траур. И я тебя прошу, веди себя скромно и горестно. Не смейся, громко не разговаривай. И вообще, с дороги тебе бы не мешало поспать. А главное, привести себя в порядок. Поскольку, у меня теперь свой маленький штат слуг, мадам д’Аконье просто обязана выделить мне отдельную комнату.

На лице гувернантки сверкнула улыбка. Последнее время я стала замечать, что моя всегда совестная и честная няня стала циничной и везде искать выгоду лишь для себя. Но я была не намерена давать ей почести при дворе. С тех пор, как я узнала, что она близка с моим отцом, в душе зародилось презрение и желание обломать крылья мечты Амелии: – Послушай, не мечтай спать мягко да есть сладко. Твоя обязанность – быть моей тенью, ушами и глазами. Поняла? Не прыгай выше своей головы, иначе рискуешь лишиться ее, – я не без опаски заметила, как в глазах Амелии блеснула ледяная сталь ненависти, а между бровями залегла глубокая морщинка: – Если мне не изменяет память, раньше вы считали меня своей подругой, наставницей, доверяли все свои секреты, были приветливы и учтивы со мной. Что же произошло теперь, мисс?

– Ты прекрасно знаешь, что произошло. Как бы я не хотела, я не могу забыть того, что ты была любовницей графа. Не могу смириться с тем, что он изменял моей матери ради тебя. Не могу и не хочу. Да, на вид это незначительный поступок, ведь все мужчины имеют полное право пренебрегать женами и находить им замену, и не раз такой заменой становились служанки, камеристки, кухарки. Но ты, женщина, которой доверили дочь Понтипридда, не смела так поступить. Это ниже тебя. Теперь между нами стена. И чем больше пройдет времени, тем сильней она будет расширяться и укрепляться. И со временем эта стена вычеркнет тебя из моей жизни.

– Вы еще не знаете тайны, которую я храню долгие годы. И поверьте, кроме меня, вам ее никто не откроет. А срок неведенья скоро закончиться, моя леди, – я услышала в ее речах что-то мистическое, такое, отчего колени невольно задрожали: – Что ты за чушь несешь? Не нужно придумывать красивых сказок. Кто тебе, обычной подданной, доверил бы тайну, связанную с будущей графиней Бломфилд Понтриприддской.

– А вы уверены, что станете графиней? Власть не дается чужакам, – я едва не отшатнулась. Я, девушка, которая всю жизнь прожила в Уэльсе, теперь считаюсь чужачкой для своего графства? Что за бред?

– Амелия, ты, когда выпрыгивала из кареты, головой не ударилась?

– Вы можете считать меня сумасшедшей, но от правды вы не скроетесь, – фыркнула женщина, презрительно смотря на меня. Ей было немного за сорок, но с каждым днем красота моей гувернантки распускалась, как у двадцатилетней девушки. Волосы, белые, как снег, имели такой же блеск, как и пятнадцать лет назад, но они не казались седыми, а белокурыми. Выдавали возраст Амелии лишь несколько морщинок у рта и у глаз. Губы, под сводом яркой помады, выглядели несколько вульгарно, если не сказать, пошло. Няня была невысокого роста, и поэтому всегда носила обувь на высокой подошве, отчего платья доходили лишь до щиколоток.

Гордость Амелии порой доходила до предела, и не раз мне приходилось напоминать ей свои обязанности и долг. И все же, меня всегда не покидало чувство, что гувернантка что-то от меня скрывает. Шли годы, я росла, и с каждым днем все больше понимала, что тайна, покоившаяся на устах Амелии, начинает теребить мое любопытство. Хотелось все расспросить, узнать, но я молчала. А сейчас, когда женщина сама сказала мне, что у нее есть тайна, касавшаяся меня, все сомнения развеялись.

– Если ты знаешь какой-то секрет, то тебе бы не мешало мне об этом сказать прямо, а не говорить обрывками, – Амелия хищно улыбнулась, обнажив белоснежные зубы. Ее глаза блестели, щеки казались алыми, как кровь: – Подождите еще совсем немного. Пока рано.

Рядом послышались учащенные шаги Паскуаля. Мальчик, тяжело дыша, подбежал ко мне, радостно улыбаясь и едва сдерживая смех: – Миледи, хорошие новости, – я ахнула, увидев выражение лица няни. Она стояла, не двигаясь, и ее лицо становилось пепельного цвета, глаза расширилась, и в их глубине я увидела страх. Губы были раскрыты, но не сказали ни слова: – Что с тобой? – Амелия медленно повернула ко мне голову, но продолжала дико смотреть на пажа: – Кто… кто это?

– Паскуаль.

– Паскуаль?.., – голос гувернантки стал хриплым и дрожащим. Я видела, как у нее на глаза наворачиваются слезы. Женщина, будто во сне, села на колени и провела пальцем по щеке мальчика, потом, всхлипывая, разрыдалась, спрятав лицо на груди у пажа, который непонимающе смотрел на нее своими голубыми, с лиловым оттенком, глазами.

– Амелия, что с тобой? Почему ты плачешь? – я попыталась поднять ее, но няня, похолодев и обмяк, схватила меня за руку, поднося мои пальцы к своим губам: – Девочка моя, этого не может быть…. Не может…. О, Господи, я не верю в это счастье…. Не верю, – я кивком приказала Паскуалю удалиться, и когда его детская, хрупкая фигура скрылась из виду, аккуратно подняла няню с колен и, встряхнув за плечи, громко спросила: – Что произошло? Амелия! – женщина стала постепенно приходить в себя. Тяжело дыша, она еще раз оглянулась туда, где еще слышались шаги мальчишки.

– Простите, просто я очень устала. У меня сдали нервы. А когда я увидела этого невинного, будто ангела, мальчика, то не сдержалась. А, откуда вы его знаете?

– Он бывший паж сэра Джорджа Курио. Теперь он служит мне.

– Почему вы решили взять его на службу? – с опаской и удивлением, спросила женщина, кусая свои пышные, вульгарные губы.

– Он помог мне в очень щепетильном деле, Амелия. А таких преданных детей очень мало в наше время, – проворковала я, будто хвастаясь тем, что один из таких «преданных детей» теперь полностью принадлежит мне и моим приказам.

– Может, вы расскажите, что это за щепетильное дело? Если память мне не изменяет, вы всегда делились со мной своими секретами. Или тот случай все изменил?

Это был вопрос, на кон, которого было поставлено все. Гувернантка была единственным человеком, которому я доверяла, несмотря на пропасть, возникшую между нами.

– Тот случай изменил многое, но, слава Богу, не мою уверенность в твоем молчании и покорности. Запомни, все, что ты узнаешь, ты обязана хранить в секрете. Ибо, потеряв мое доверие, ты потеряешь абсолютно все, вплоть до жизни, – шепнула я, и мгновенно поймала себя на мысли, что говорю, как эгоистка. Я обвиняла Амелию в чрезмерной гордости, но я и сама была такой же. Со временем мой характер стал меняться, и я все больше, к своему разочарованию, замечала, что могу пожертвовать всем, чтобы получить желаемое. А за молчание и преданность няни нужно было больше, чем все.

– Что ж, юная госпожа, я вижу, что у вас появляются черты характера вашей матушки. Она такая же циничная, высокомерная, жестокая, как и вы.

– Все, что ты только – что перечислила, не касается меня. Да, может я и циничная, но такой нужно быть, чтобы выжить в нашем мире, а точнее, в этом дворце. Ты же сама мне говорила, что при дворе нужно уметь не только держать язык за зубами, но и уметь плести остроумные интриги, – женщина горько улыбнулась, и теперь ее улыбка показалась мне жалкой и мерзкой: – Да, только благодаря молчанию и уму можно остаться на высоте в королевских резиденциях. Но не нужно плести интриги против тех людей, которые долгое время служили вам и всему вашему род долго и преданно, как пес служит своему хозяину.

– А именно? Что это за люди? Уж точно не ты, моя дорогая. Наш разговор заходит в тупик, я не хочу его продолжать. Иди, разыщи того пажа, которого своей истерикой ты напугала до смерти, и скажи, чтобы он показала покои, где мы будем жить. А лучше, поговори с мадам д’Аконье. Пусть она тебе расскажет, что значит верность. Ступай, – я долго и мучительно смотрела гувернантке. Было чувство, что я предала и оскорбила не ее, а саму себе. Но, нужно, прежде всего, помнить то, что я – благородная девица, в чьих жилах течет голубая кровь Бломфилдов.