Читать книгу Нить времен - Эльдар Саттаров - Страница 7

Альберт не удержался и принес один из самых интересных памфлетов, полученных по почте за последнее время, в «Ольстер», куда были перенесены общие собрания. Авторами текста значились два парижанина: Жюль Девьен, известный своей ролью в событиях Красного Мая 68 года, и Шарль Митич, бывший член легендарной организации «Цивилизованный социализм». Эта группа, как выяснилось теперь, вдохновила социологические исследования автономистского течения в Италии еще в пятидесятых. Девьен и Митич писали и про «Лип», упоминая, что в период самоуправления на самом деле рабочие гораздо больше занимались продажами часов, чем их производством. Авторы называли этот опыт экспериментом по самоэксплуатации, подчеркивая, что неоднократные захваты завода на самом деле были вынужденной мерой защиты от безработицы, но никак не воплощением будущей программы.

– А ведь и то правда, – заметил Никитос. – Если опыт с рабочим самоуправлением на этом заводе до сих пор считается образцовым, как писали москвичи, почему с тех пор никто не последовал их примеру?

– Да потому что это было одно отдельное предприятие, – ответил Данила. – Помните, я вам говорил, что в одиночку трудно будет выжить, нужна поддержка других регионов, всей страны.

– Тут они дальше как раз пишут об этом, – продолжил переводить Альберт. – В Португалии после «революции гвоздик», в середине семидесятых, волна захватов предприятий и рабочего самоуправления распространилась по всей стране. Сначала в наименее капиталоемких отраслях, таких как текстильная, мебельная, агропромышленная, затем практически на всех предприятиях малого и среднего бизнеса. После свержения диктатуры Салазара там свирепствовал экономический кризис и захваты предприятий, как правило, были реакцией на объявления об их ликвидации из-за банкротства, реального или мнимого, сторонниками старого режима. Они объясняют, почему, несмотря на рабочее самоуправление в общенациональном масштабе, Португалия так и не стала коммунистической страной: там сохранился денежный оборот и руководящая роль государства. Рабочие самоуправляемых предприятий были вынуждены обращаться к центральному правительственному аппарату за кредитами и субсидиями. Государство выступало в качестве посредника между различными предприятиями, которые иначе не могли договориться между собой. На таких самоуправляемых предприятиях было действительно достигнуто относительное равенство в зарплате, демократизация организационной иерархии, рядовые работники участвовали в принятии важнейших решений по производственным задачам, найму и увольнению наравне с руководством. Но рабочим контролем все и закончилось.

– То есть авторы хотят показать, на примере Португалии, что даже если рабочие захватят предприятия по всей стране, это все-таки не приведет к социализму? – подытожил Никитос.

– Вроде того, – подтвердил Альберт. – Вот они пишут дальше: «Движение так и не вышло за рамки рабочего контроля над производством, зарплатной шкалой, наймом и увольнением. Это было что-то вроде опыта завода «Лип», распространенного на целую, относительно бедную, капиталистическую страну. Этот опыт словно бы резюмировал в себе все тупиковые ошибки прошлого: популизм, ленинизм, сталинизм, самоуправление.

– Россию тоже к числу самых богатых стран не отнесешь, – заметил Данила.

– Это ладно, это пусть, может статься, они даже и правы, пусть так, – хлопнул Михась по колену Альберта. – Но что этот твой Жюль или Шарль предлагают взамен? Что делать-то надо?

Альберт листал французский памфлет до конца и какое-то время словно бы выискивал в тексте какие-то подсказки или предположения. Потом он вернулся в самое начало.

– Ничего, – честно признал он наконец. – Они, правда, говорят, что одной из причин провала коммунистического движения на сегодняшний день, через 154 года после издания «Манифеста», надо считать чересчур важную роль, которую мы придаем труду.

– Это как? Что-то я не вклеил, – удивился Михась.

– Ну вот здесь конкретно они цитируют «Немецкую идеологию» Маркса: «Дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить». Они говорят, что после мая 68-го наиболее актуальной стала критика самого труда.

– Почему именно после мая 68-го? – спросил Никитос.

– Потому что, по их мнению, в мае того года состоялась последняя в истории человечества попытка труда добиться власти над капиталом.

– А с тех пор что изменилось?

– С тех пор была предпринята реструктуризация капитала, которая якобы не оставила места рабочему капитализму а-ля «Лип», хотя и он никуда не вел.

– Очень негативное видение мира, – заметил Никитос.

– В самом деле, – согласился Альберт. – Хотелось бы мне напрямую поговорить с ними, понять, что они сами видят положительного в наличествующем потенциале современности. Ведь они постоянно ссылаются на возможность будущей «коммунизации», что бы ни значил этот термин.

– Вы обратили внимание, – спросил Данила, – что в их тексте не просматривается никаких мнений о том, что надо делать простым смертным, которые стремятся к коммунизму?

– Во-о-от, – удовлетворенно произнес Михась. – А если они только критикуют и ничего не предлагают взамен, на кой ляд нам вообще знать их мнение?

– Мне просто хочется добраться до сути вопроса, – признался Альберт. – Всегда хотелось.

Спустя пару месяцев после этого знаменательного разговора координационный совет «Автономной сети» известил Альберта, что он был выбран одним из делегатов на Социальный форум в Париже. Как ему объяснили, такие собрания стали новым этапом развития альтерглобалистского движения после уличного насилия и убийства Карло Джулиани в Генуе. Сначала при поддержке бразильской рабочей партии был организован Всемирный социальный форум в Порту-Аллегри. Затем разные активистские организации начали проводить континентальные форумы на регулярной основе. Они должны были стать площадкой для мирных переговоров между различными силами, организациями и группами, выступающими против неолиберальной глобализации. Если раньше такие силы собирались только для протестов против главных финансовых институтов глобального капитала и подчиняющихся им правительств развитых стран, то теперь им предлагалось в качестве альтернативы мирное общение друг с другом для выработки конструктивных начинаний. «Автономную сеть» интересовало запланированное выступление Тони Негри, главного идеолога автономистского марксизма. Складывалось впечатление, что в последнее время он начинает претендовать на роль одного из лидеров альтерглобализма, и Альберту предложили выслушать его, пообщаться с участниками семинара Негри и представить свою трезвую оценку перспектив подключения российской «Автономной сети» к этому движению.

* * *

Около часа ночи они высаживаются в Волоколамске и бредут по тихим улочкам привокзального района. Явочная квартира расположена в одном из серых кирпичных трехэтажных домов. Практически на пороге Альберт знакомится с харизматическим Айваром Кармановым, молодым, но уже опытным лидером евразийской секции IV Интернационала, и с Василием из Сибирской конфедерации труда. Именно Василий в свое время ставил коллективную подпись от лица СКТ под воззванием чеховской группы. Попутчики уже рассказывали Альберту, что по всей России намечается анархо-троцкистская конвергенция для леворадикальных сил.

Вечером Айвар, извинившись, что не может принять участия в кухонной беседе, работает на старинном «Ремингтоне» над редакцией протокола собрания под надзором бойкой анархистки с цветным ирокезом на голове, подсказывающей или исправляющей содержимое набираемого текста. Остальной народ спит или разошелся. Судя по всему, идеальный консенсус между непримиримыми сторонниками разных подходов к осуществлению исполнительных полномочий в будущем обществе достигнут не был и изначально планировавшаяся конвергенция урезается и перекраивается на глазах.

После ужина Альберт прямо в одежде растягивается на видавшем виды матраце, пытаясь уснуть под бубнящий голос Дианы-Димки и заговорщицкие перешептывания Леньки с разбуженным им Свинтусом, мирно храпевшим до этого в спальном мешке в противоположном углу. Потом Ленька идет в подъезд, несколько раз скрипит и хлопает входной дверью, когда Альберт наконец проваливается в столь необходимый ему сон.

Рано утром Ленька будит его, тряся за плечо:

– Пойдем, камрад, по чайку, тебе надо, перед тем как выдвинемся.

Он проходит за ним в неопрятную тесную кухню со следами вчерашнего застолья. Леня и в самом деле заварил пару чашек крепкого чая.

К ним присоединяется Димка, и вот уже в семь утра они садятся на электричку в Москву. За окнами проплывают меланхолические осенние виды окрестностей Волоколамского шоссе.

Не забудем ваш подвиг… Одноклассники в красных галстуках… И ведь где они все сейчас… Кто в Канаде, кто в Бельгии, кто в Австралии, а кто и на Бурундайском кладбище… Полный актовый зал… И, появляясь, исчезают вновь… А земля пребывает вовеки… Тот старичок, ветеран ВОВ, его пригласила директриса накануне Дня Победы… «Полк наш был сформирован в июле сорок первого в Алма-Ате… В сентябре уже бросили нас, Панфиловскую дивизию, в гущу боев, в самое пекло…» «Гони немца в мороз…» И возвращается ветер на круги своя… Огонь и черный дым до небес… До самого горизонта, куда ни глянь… Снежные поля, усеянные вражескими трупами в лунном свете… И снова в бой… Самое пекло… Целые армады танков… Тонны брони… Все прут и прут на Москву… «Велика наша Родина, а отступать некуда», запомните эти слова политрука… Знайте, дети, что тогда человек больше любил Родину, чем собственную жизнь… Пожертвовать собой ради вас и вашего будущего не казалось чем-то особенным… Скольких друзей и товарищей не досчитывались мы после каждой атаки врага… И снова в бой… В самое пекло… Когда перешли в рукопашную, били немца кулаками по холеной морде, пинками, прикладами… Стенка на стенку… А фрицы до мордобоя неохочими оказались, все побросали и наутек… Пятнадцать километров мы их гнали… Командование нас остановило: «Вы куда? Вернуться на артподготовку…» Потом те своим, видать, понарассказывали о нас… «Дикая дивизия» из Алма-Аты… Так и величали… Два станковых пулемета… Штабелями их на снег укладывали… Память людская… Видел я все дела, что делаются под солнцем… Снежные поля, усеянные до самого горизонта… Зловонные скелеты в полуистлевшем темном немецком обмундировании – танкисты… И снова в бой… В самое пекло… А чаек-то хорош…

В помещении подпольного горкома IV Интернационала – арендованной бывшей коммуналке в одной из старых многоэтажек на Варшавке – они получают у бухгалтера суточные на неделю вперед, а у завхоза казенные спальные мешки и пенки.

Пока они идут по просторным тротуарам широких проспектов старой столицы, залитых светом полуденного солнца, по уютным, отогревающим душу аллеям Бульварного кольца, Альберта вновь невольно переносит в детство, в наивную и чистую страну его рождения, несмотря на то, что и здесь изменилось очень многое. Такое чувство, что, парадоксальным образом, после затянувшихся странствий и мытарств, он на время наконец-то вернулся домой. Прохожие теперь, в деловой столичный полдень, уже не кажутся зомбированным роем, как во вчерашний час пик, скорее наоборот – предстают теми самыми адекватными людьми, благодаря которым живет и дышит мегаполис. При свете дня особенно заметно, что Москва все-таки выстояла и пережила все обрушившиеся на нее шквальные ветры перемен. Переварив и усвоив новые миграционные потоки, она осталась собой, но в то же время словно бы впитала и унаследовала многие славные традиции сотен городов своей отчаянной глубинки. Грязи сюда теми же ветрами принесло тоже изрядно, но вся она, вместе взятая, оказалась неспособной полностью залепить, одолеть и испортить величие и светлый облик города-героя. А Белорусский вокзал почти не изменился… Надо покурить успеть перед отправлением… Что-то Димка чересчур остро реагирует на табачный дым и несознательное, неэкологичное разбрасывание окурков… С ней поделикатней надо… Поезд отходит… Вот крутизна все-таки… Непередаваемое ощущение… Почему человеку становится хорошо и спокойно, когда он в движении?.. And we hit the road again… Надо под открытым окошком устроиться… И мы снова выходим на дорогу… Вот так вообще замечательно… С ветерком по телу… Знакомая прохлада… Новые перроны, новые пути… Бубнящий Димкин голос… Заговорщицкие перешептывания со Свинтусом… Нет, у них, конечно, очень правильные идеи, очень разумные… Прямо переносит в детство, в наивную и чистую страну… Энгельс о происхождении семьи и частной собственности… Кропоткин о межвидовой солидарности, в пику Дарвину… Вы читали третий том «Капитала»?.. Нет, увольте, не осилила… Айвар, наверное, читал… А первый?.. Ну, первый доводилось, само собой… Вязьма… Еще один город воинской славы… Здесь прорывался противник… Долгие версты войны… Прут и прут на Москву целые армады, тонны брони… Полное окружение наших войск… Вяземский котел… Знайте, дети, это не казалось чем-то особенным… Ленька Трубачев, Свинтус и бубнящий Димкин голос… Провалилась конвергенция… Документы к следующему съезду… Тезисы Димы Саблина… У Димы или у Ларса… У Димы… «Но у Ларса обязательно будет свое особое мнение, я в этом уверена…» – «Уж у нас с консенсусом прокапает, я позабочусь об этом…» Интересно, как Свинтус заботится о консенсусе?.. «Хочешь есть?..» Нет, спасибо… Я лучше покурю в тамбуре… Город-герой Смоленск… Долгие версты войны… Не забудем ваш подвиг… Огонь и черный дым до небес… Именно здесь захлебнулся блицкриг… В самое пекло прут и прут зловонные скелеты в полуистлевшем обмундировании… «Чего они хотят?.. Я не знаю…» Доктор Геббельс: «Мы можем забыть о блицкриге, господа…» «Shoot'em in the back now…» Дискуссия оживляется… Ленька Трубачев, товарищ Димка и Свинтус на задних сиденьях… Они вырабатывают пар и жару… «Гони немца в мороз…» «Когда я слышу слово культура, я хватаюсь за пистолет… Рухнет как карточный домик… Происходят очень тяжелые бои…» Вот крутизна все-таки… И снова в бой… В самое пекло, на снежные поля, усеянные целыми армадами зловонных скелетов… «Застрелите их в затылок…» «О блицкриге не может быть и речи…» Еще один город-герой… Освобождение спустя два тяжелейших года… Непередаваемое ощущение долгих верст войны, уже после Сталинграда, после Курской дуги… Чудо военной мысли, дымящиеся «Тигры» и «Пантеры», кровавое зарево, черный дым до небес… Рина рассказывала, что ее дядя тоже был там… Итальянских союзников пригнали на берега Дона… Муссолини еще в двадцатом году в Истрии, на хорватской земле, объявил славян низшей, варварской расой, вынудив несчастных усташей отрицать собственные хромосомы… Операция «Уран», операция «Сатурн», когда началось паническое бегство… Небывалый, невиданный, невообразимый доселе героизм… Жестокий бой за каждый сантиметр сталинградской земли… Знайте, дети, это не казалось чем-то особенным… И дух наш, слава богам, тоже тверже их духа, а в удел им достанутся раны и смерть… Чудо западного рационализма… Этого они учесть никак не могли… С чисто немецкой методичностью… «Происходят очень тяжелые бои…» Плач, рев, растерянность, неразбериха, самые невероятные слухи, десанты и диверсанты… Орша… Здесь мир впервые услышал, как заговорили «Катюши»… Мощность грузовиков не была рассчитана на всех желающих спастись… Они рубили окоченевшие пальцы своих соратников саперными лопатками, когда те хватались за борт уходящего грузовика… Джиованни, Пеппе, Чиро, Альфредо, Тонино… Addio, camerata… Черное личико абиссинки… Прощай навсегда… Самое пекло, а «отступать некуда»… Рубили пальцы своих же соратников… Поля, усеянные трупами в лунном свете, огонь и черный дым до небес… Неужели мы уже в Беларуси?.. Пересечение границы здесь абсолютно неощутимо… Ее здесь словно и не бывало… Где-то они появляются, где-то исчезают… И, появляясь, исчезают вновь… Отсюда на Минск долгими верстами войны… Гонят скот, вывозят машины, станки и бредут, бредут навьюченные даже дети, тащатся из последних сил – только бы уйти от немца… Непередаваемое ощущение освобождения спустя два тяжелейших года, уже после Сталинграда, после Курской дуги… Наше тело более способно… Танки взрываются, башни отлетают, пехота дезориентирована… Вентиляционные решетки, ведущие в моторные отсеки «Тигров», вспыхивают в одно мгновение, это коктейли Молотова… Все бои становятся рукопашными… А фрицы до мордобоя неохочими оказались… Стенка на стенку… Величайшая из всех эпических битв в истории человечества, невиданный героизм, огонь льется и сверху… Небесные Т-34… Эти самолеты выдерживают прямые удары зениток… Ад на земле, самое пекло, от снежных полей до белорусских лесов… Зловонные скелеты в полуистлевшем обмундировании… И дух наш, слава богам, тоже сильнее их духа… «Чугуначный вакзал».

В Минске они выбираются в город. Все-таки надо перекусить хотя бы разок сегодня. Это добрый, просторный и опрятный город. Видно, что здесь живет славный народ. Здесь нет нищих, бомжей и профессиональных попрошаек. Как и в старые времена, все при деле – выпускают качественную промышленную продукцию. После звонков родным с главпочтамта удивляет, что на улице темно уже в четыре часа пополудни. Здания приятно подсвечены. Смахивает на Рождество. Минчанин Коля приводит их на площадь Победы, чтобы показать уютный деревянный домик зеленого цвета, из которого некогда поднялось революционное движение России – именно здесь, в глубокой конспирации, состоялся учредительный съезд РСДРП. Такое ощущение, что только этот домишко и пощадили, по незнанию, немецкие бомбы. Несмотря на свой внушительный исторический возраст, Минск кажется молодой столицей из-за полного отсутствия старинной архитектуры. Интересно, оставался здесь хотя бы десяток уцелевших зданий к концу войны?