Читать книгу «А с чистого листа начать никак…». Стихотворения - Елена Александрова - Страница 3

                                      * * *

Сквозь плиты пробивается трава,

Порой цветок в бетоне прорастает,

Никто их не зовёт, не понукает,

А просто к свету тянется листва.

Вода находит дырочку всегда,

Ей надо течь, иначе ей болото.

А мы, как приключается беда,

Всё ищем виноватого кого-то.

Теряемся в простейших лабиринтах,

Мечтаем, как с луны свалится злато,

И не хотим прорваться через плиты,

Вот, максимум, сквозь дымку или вату.

Оправдывая слабость и бессилие,

Не доставая внутренне домкрата,

Ты объясняешь то, что не осилил:

«Во всем она, блондинка, виновата»…

Сквозь плиты пробивается трава.

Пройди и посмотри. Она повсюду.

А варианта, как обычно два:

«Я поднимусь».

Ну, а второй: «Не буду»…

                                      * * *

Как просто и легко устроен мир!

А мы его всё время усложняем.

Теряем путь и ищем ориентир,

Закон нарушив, о котором знаем…

А если ничего не усложнять?

Смотреть реально, снять с башки корону.

Тех, кто уходит,

С Богом отпускать —

Не каркать вслед обиженной вороной…

Дорогу выбирая по себе,

Смотреть вперёд,

Соседа не тревожить.

И, бережно ступая по тропе,

На том пути себя не уничтожить…

И если ничего не усложнять —

То проще мира будут только горы…

Их можно бесконечно покорять,

Не тратясь на пустые разговоры…

Здесь каждому найдётся строчка… точно

                                      * * *

Заблудилось лето – это минус.

Завтра вроде тридцать – это плюс.

Знаем: плюс, умноженный на минус…

В общем, очень этого боюсь.

Воскресенье – баста, выходной,

Всю неделю я хочу домой.

И один всего лишь на работу —

Сильно поздно вечером в субботу.

Это по приколу, а по правде,

Я люблю работу – это грабли.

Нравится процесс и вечный бой,

Но в семнадцать я хочу домой.

А уж если очень откровенно,

Мне невероятно повезло.

Найм, руководители – бесценно.

Кто-то говорит, что это зло?!

Опыт тот, родной и незабвенный,

Положил начало всех начал.

Если найм ругают, я вникаю:

Что ты в этом найме не догнал?

                                      * * *

Понедельник начинается в субботу.

Я недавно это поняла.

Мы живем вперёд – За поворотом

Как бы ждут великие дела.

Мы вчера и завтра проживаем —

Там любовь, задачи, интерес.

Про сегодня вовсе забываем,

То есть пропускаем весь процесс.

Зарываясь в прошлом и страдая,

Мы крадем минуты, дни, года.

У сегодня время забираем —

Муторно, железно, навсегда…

У кого в субботу понедельник —

Тот идёт, бежит, летит вперёд.

Времени машину загоняя,

Про сегодня даже не поймёт…

С добрым утром, милый понедельник!

Ты – сегодня, в этом жизни смысл.

Солнышко, помада, зонт, похмелье —

Все сегодня, просто улыбнись!..

                                      * * *

Кто-то любит парки и фонтаны,

Летние веранды ресторанов,

Порты, магистрали или фьорды.

Ну, а я люблю аэропорты.

В этом нет ни логики, ни смысла —

Ночь, усталость, чьи-то опоздания…

Обожаю даже эти мысли —

Ночь, аэропорт… и ожидание.

Рамки, турникеты, регистрация,

Чемоданы, паспортный контроль.

Аж, мурашки носятся в прострации,

Проживая снова эту роль.

Столик свой в любом аэропорте,

Я его, как водится, дождусь.

Кайф задержка рейса не испортит —

Всё нормально, я не тороплюсь.

Странная любовь, конечно, странная.

К пониманью даже не стремлюсь…

Связь с аэропортами желанная.

А летать по-прежнему боюсь!

                                      * * *

Идёт по жизни каждый в башмаках,

Идёт в своих, по форме и размеру.

Кому-то офигенно в каблуках,

Подобных тонкой ножке у фужера.

Кому-то в кедах нравится шагать,

Не замечая холода и соли.

И никогда не стоит примерять

Чужую обувь на свои мозоли.

Есть люди, чьи ботинки стоят тыщу,

И миллионы долларов душа.

Они внутри себя чего-то ищут,

За их душой обычно ни гроша…

Есть жесткие и мягкие ботинки,

Есть белые кроссовки даже в грязь,

Есть лубочные яркие картинки,

Есть золотой резной иконостас…

Чужая обувь твоего размера

Порой мешает думать и дышать.

Забудь, её не стоит даже мерить,

Ищи, где можно лучше подобрать.

Когда я вижу, что чужие боты

Настырно кто-то пялит на себя,

То говорю: «Ты меряешь минуты,

А не протопать можно даже дня!..»

                                      * * *

Спроси себя про ложь и про удачу,

Спроси себя про зависть и про лень,

Спроси себя про то, где напортачил,

Спроси, зачем ты прожил этот день.

Ответь себе, вдыхая междометия,

Ответь себе с надрывом и всерьёз,

Ответь себе про тех, кого ты встретил,

Ответь, как стал причиной горьких слез.

Прости себе ошибки и сомнения,

Прости себе слабину и понты,

Прости себе неверные решения,

Прости, что рушил стены и мосты.

Поверь в себя, меняя, что возможно,

Поверь в себя, шагая без перил,

Поверь в себя, взрослея осторожно,

Поверь, что ты ещё недолюбил…

Возьми с собой улыбку и заботу,

Возьми с собой надежду и покой,

Возьми с собой любимого кого-то,

Возьми себя любимого с собой!

                                      * * *

                                      * * *

А почему гитара утром не поёт?

Вы замечали?

Это интересно.

Про утро как-то так:

Труба зовёт!

И горн, и барабан. Гитаре тесно…

Гитаре ночь нужна и свет костра,

Ей тёмный зал и свечи по фигуре.

А утром непослушная струна

Капризничает женскою натурой.

О, пионерский горн горланил знатно,

И барабаны били, оглушая.

Но мы-то все, зевая многократно,

Под отблески костра гитару ждали…

Заходит утро в дом то петухами,

То трелями будильника шальными.

И кто-то сгладит это всё стихами,

Моими или чьими-то чужими…

А где-то там,

В бездонном подсознании,

Гитара оживает вновь и вновь.

Будильник, горн, петух – про созидание,

А струны и аккорды – про любовь…

                                      * * *

Года идут, а дурь на месте,

Года придумали спешить,

Но если время с дурью вместе,

То это можно пережить.

И зеркала ещё не бесят,

Глядят вполне себе прилично.

Года наглядно куролесят —

Пока выходит симпатично.

Сложился стиль, окрепла наглость,

Сомкнулся яркий круг подруг.

А паспорт врёт – какая жалость! —

И с ним общаться недосуг.

Года летят, теряя совесть,

Я не люблю такую скорость.

А тормозить нельзя – заносит,

Вот только лето – скоро осень.

Года идут, а мы всё те же,

Режимы есть – простой и нежный,

Есть кнопки детства и желаний,

Короче, лучше всё с годами!..

                                      * * *

А в мире всё вот так:

Есть автор – есть читатель,

Есть продавец – есть покупатель,

Есть врач – есть пациент,

Есть банк, и есть клиент..

А в жизни как-то так:

Есть долг, а есть расплата,

Есть прибыль – есть утрата,

Есть крест – есть отречение,

Есть радость – есть мучение.

Есть в этом мире место для любви,

Для зависти, жестокости и злобы.

И каждый выбирает, C’est la vie11,

Своё кольцо неповторимой пробы.

Есть в этой жизни место для добра,

Для ревности, измены и подлога.

Ты сам решаешь, где твоя нора,

Кто друг тебе, и как лежит дорога.

И ничего не нужно объяснять

Судьбой-злодейкой или невезением.

Душой и телом можно торговать —

Купить нельзя любовь и уважение.

                                      * * *

Дорога стелется, бежит и даже вьётся,

Ей посвящают песни и стихи,

А часто от дороги остаётся

Щемящий стон бессмысленной тоски…

Дорога для кого-то вовсе жизнь —

Лететь или рулить из года в год,

Как вера в настоящий коммунизм —

Вот я доеду, и оно придёт.

Дорога к дому часто далека —

Сама собой сплошное опоздание.

Идут по ней лишь те наверняка,

Кто знает, что такое «на прощание»…

Дорога на своих и на машине,

И на «дорожку следует присесть»,

В дороге подрываются на мине,

Чужой в дороге поднимают крест.

Дороги и тропинки на работу

Мы назначаем самой главной трассой,

А жизнь привычно выделила квоту

И не добавит ничего ни разу…

Дорога символична и безлика,

Дорога про тебя и про меня.

«А ты постой!» – бывает, кто-то крикнул,

Смеясь, дорогу жизни поменял…

                                      * * *

Друзья рвались в Таиланд на ПМЖ2 —

На море, к фруктам, чтобы не работать.

Идея оказалась буквой «Ж»,

И всё пошло не так, вернее что-то…

Большое счастье виделось большим

На неизменно дальнем расстоянии.

Всё оказалось жарким и чужим,

А сказка показалась истязанием.

Ещё до пандемии уезжая,

Они решили тысячи вопросов.

Они нигде совсем не налажали:

Пошло не так, душа просила осень.

Душа просила снега и коньки,

Просила нелюбимую селедку.

Аэропорт, билеты, рюкзаки —

Домой, в свою обкатанную лодку.

Они вернулись вовремя, успели,

Им не достались эти две недели.

Вчера звонят.

И вот вопрос вопросов:

«Не знаешь,

Где сейчас с отъездом просто?»

                                      * * *

Я сказала —

вернусь! И на этом

же месте Буду белое

пить.

И в продавленном кресле

Видеть озера муть

И слезу океана…

Я сказала – вернусь,

Только думала рано.

Я смешила Богов,

Я решала сама,

Мне никто не мешал,

И хватало ума.

Остановка случилась

Невиданной болью,

Как расплата за смех

Над судьбой и собою…

Дни тянулись, как годы,

И близилась смерть,

В целом, тетка не злая,

Если близко смотреть.

Я с ней даже дружила

Хмельными ночами,

Но она уступила.

Ушла, не прощаясь…

Я вернулась туда,

И в продавленном кресле,

За любимым столом

И на этом же месте,

Было то же вино,

И индус босоногий…

Я вернусь, черт возьми!..

Снова слушают Боги…

                                      * * *

Время убегает, говорят.

Говорят,

Что люди не меняются.

Не вникаю.

Больше во сто крат

Мне теперь меняться стало нравиться.

Нравится вникать в лихих и сложных,

Нравится ходить по бездорожью,

Удивляться, видеть и не верить,

Рисовать придуманные двери.

Время убегает, не воротишь,

Да и не охота воротить.

Новые огромные ворота

Хочется построить и открыть.

Мир перевернуть не получилось,

Ох, уж эти юности порывы,

Тормоза заглохли и накрылись —

Это время нового отрыва.

Разрывая времени границы,

Годы поворачивая вспять,

Может быть, обычную синицу

Стоит отпустить, а не держать?!

                                      * * *

Мы так и не попали на Маврикий:

Цунами, паспорт, цен аттракцион.

И мир такой огромный, многоликий

Взорвался мощным голосом Кардон.

Под бирюзовым небом Санта-Клары

Звучал глубокий голос Натали —

«Отважная прозрачность» Че Гевары,

Прекрасное признание в любви.

Там красный галстук носят пионеры,

Мы предали свободу, как могли.

А помните: «Советик маринеро!» —

Встречали раньше наши корабли?

Они простили, мы летим в их лето.

Свободы Остров – дальний перелёт.

Хемингуэй глядит на нас с портретов,

И Карлос Hasta siempre3 нам поёт.

Кубинский ром и пляжи Варадеро,

В Гаване заблудиться и найтись,

А песня целый год в груди болела.

Бессмертный команданте, отвяжись!..

                                      * * *

Волшебный вздор про муз и вдохновение

Придуман был для самовозвышения:

Как веером махать, страдать мигренью,

И упиваться вместо водки тенью.

Способности, талант и гениальность —

Как в музыке различная тональность.

Про гениев тактично пропускаю,

Их медики пристрастно изучают.

Талантливые часто пьют безбожно,

Они невероятно безнадёжны,

Их мучают слова и голоса,

Сменяется цветами полоса.

Они влюбляют и влюбляются неистово,

Или совсем не могут полюбить.

Я разных видела – таких смешных и искренних,

И тех, что могут запросто убить.

Я восхищаюсь искренне талантами,

И каждый раз судьбу благодарю,

Что их встречаю редкими бриллиантами,

И провожаю, с Богом, к фонарю…

                                      * * *

Лето путалось и шлялось,

Наконец, до нас добралось.

Все немного охренели —

Тридцать градусов неделю!

Лето льётся и палит,

Лето рулит и болит,

Лето – платья и шашлык,

Белых шмоток яркий шик.

Люди, мокрые как мыши,

От жарищи еле дышат,

Не справляются кондеи,

Плачут целую неделю.

– А купаться было можно?

На вопрос ответить сложно.

Если в масках и перчатках,

Вроде как мозгов нехватка?!

Загорали и купались,

Пандемии не боялись,

Русский дух и алкоголь

Убивают страх и боль.

К выходным нагнало тучи,

И случился гром гремучий.

В общем, подлости закон

Как обычно утверждён!

Грозы, алые закаты,

Бьют зарницы автоматом.

На Москву как привидение

Нападает наводненье.

Впереди июль и август —

Это маленькая жизнь.

Удивительная радость

И раздетый оптимизм!

                                      * * *

Было лето, было дело,

Было всё, что захотела.

Так скажу я в декабре,

Голым веткам в серебре…

                                      * * *

Когда болит ожог от пара

И покрывается корой,

Он заживает.

Месяц, пару – и будет шрамик небольшой.

Когда хирурга шов неровный

Срастется, тоже будет шрам.

Удар! ещё! – два перелома:

Вас ждёт палата сильных травм.

Когда трындят «на сердце рана»,

Я удивляюсь и молчу.

Все раны через время – шрамы,

Они болят, но ни о чём.

Терпимо, ровно, монотонно

Болят на дождь и снегопад.

Ты замираешь на секунду —

И отвечаешь невпопад…

Порой фантомных болей вспышки

Хотят твой шрам раскровенить.

И ты решаешь, силой мысли,

Вопрос про быть или не быть.

И есть трофическая язва.

Она не может заживать.

Диагностируется смертью —

Не нужно всуе поминать…

                                      * * *

След на песке стирает новая волна,

И я смотрю на это символично.

Всегда приходит новая весна,

С собой приносит шёпот неприличный…

Горячий душ смывает этот день.

Писал поэт, он знал наверняка:

Что каждая минута, как ступень,

И каждый час, как новая строка.

Счастливые часов не наблюдают,

Все сказано за нас давным-давно.

И если на щеках снежинки тают,

То это наверху предрешено.

И, кстати, если мир принять как есть,

Он гармоничен. Абсолютно весь.

                                      * * *

Нас восхищают горы, водопады,

И мы летим в немыслимую даль.

Частенько пропускаем что-то рядом,

Растим и культивируем печаль.

Мы пропускаем ласку и заботу,

Не ценим миг, который не вернуть.

Мы целый год работаем работу,

Чтоб круто в горы дальние рвануть…

И две недели насладившись счастьем,

Мы снова возвращаемся домой.

И горы с морем

Станут днём вчерашним,

И море горя,

Если дом пустой…

                                      * * *

Как медики не любят белый цвет,

Как чёрный цвет не жалуют шахтеры,

Я не люблю нытьё про «денег нет»,

И о чужих карманах разговоры.

Как юморист, уставший от веселья,

Как педагог, оглохший от звонков,

Я не люблю про бедность и каменья,

И про богатых чьих-то мужиков.

Как продавец, измученный народом,

Как космонавт, тоскующий по дому,

Я не люблю, про слово «нищеброды»,

Еще сильней, когда о деньгах стонут.

Застыли в пробках наши города,

Ведём себя везде как господа…

Шкафы зеркальные забиты до отказа,

И «что поесть» – заезженная фраза.

Айфон – не бедность,

Бедность – не айфон,

Чужой карман

Не трогайте преступно.

Вы всё забыли.

Сделайте дозвон

Себе на совесть.

Вдруг она доступна…

                                      * * *

Ты говоришь про внутренний разлад,

Сомнения, невроз и обнимашки —

Я вспоминаю страшный вид палат

И приговор на маленькой бумажке…

Ей было двадцать пять. Она смеялась.

Ходила в зал и делала татушки.

Бумажка в тонких пальцах быстро смялась,

Ну, вот и всё. Закончились игрушки.

Ты говоришь, что силы на исходе,

Что надо в отпуск, подлечить нервишки.

Что снова неприятности в погоде,

Которая всё шепчет о винишке…

Ей было двадцать пять.

«Вы опоздали, – прогноз плохой, —

И мы не чародеи»…

А вы в своей депрессии видали,

Как волосы за пять минут седели?

                                      * * *

А знаешь, Питер, это не случайно,

Мы встретились дорогою другой,

Ты мне принёс чудесные метания,

Себе оставив дождик проливной.

Ты в дом вошёл талантами и словом,

Фонтаны оставляя позади…

Похоже, я к тебе приеду снова,

Пусть даже нарушая, чёрт возьми…

А слышишь, Питер, я тебя не знала,

И то, что «Питер дело говорит»,

Удачной фразой автора считала,

Как про Неву, Аврору и гранит.

А на экране твоего величия,

Наполнив рифмой ленту новостей,

Бежит строка моя, и что-то очень личное

Цепляет новых питерских друзей.

Я вижу, Питер, это не случайно,

Но тайну мне твою не разгадать.

Короче, в сентябре и на «Сапсане»…