Читать книгу Метод Даниша. Часть 1 - Елена Александровна Куянцева - Страница 6

Долгожданный ужин с последующим вселением меня и Люциуса в хрущевские апартаменты наконец-то состоялся. Как и приглашала Лилия, на следующий день, в 5 вечера я вошел в квартиру типа хрущевка на 5-м этаже, где с волнением меня ожидала моя Звезда и ее ботаник, по случаю моего появления одетый чуть лучше, чем при встрече возле храма.

Реакцию Мефодия на меня я так и не понял: то ли он посмотрел, как на старого знакомого, типа, а, это вы, и как же я сразу не догадался, или же он попытался спрятать свое смятение под маской вежливости. Словом, мальчишка сидел тише воды, ниже травы, разговаривал осторожно на безопасные темы вроде погоды – ночи белые начались внезапно в июне, то-то странность какая.

Стол к моему удивлению был накрыт блюдами из натуральной еды, скромными, но вполне съедобными. Все же это были не полуфабрикаты, таблетки или суспензии, что уже хорошо. Моему желудку был предложен почти вкусный гуляш, почти – из-за синтетического мяса, вкус которого я не жалую, хотя во всех СМИ трубят о том, что оно полезнее натурального. Ну это-то понятно, мой дед рассказывал, что в 90-е годы ХХ века на постсоветском пространстве на полном серьёзе упомянутые СМИ рассказывали о вреде сала и яиц, видимо, чтобы народ не сильно расстраивался из-за того, что не может кушать эти деликатесы. В общем, мясо было синтетическое, зато каша и салаты – из натуральных продуктов, недурственны на вкус и очень неплохо презентованы на тарелках, что я и отметил.

– Это Мет постарался, у него настоящий талант кулинара, очень вкусно умеет готовить и делает красивые презентации, – с гордостью и радостью сообщила Лилия.

Мет бросил на меня любопытствующий короткий взгляд и снова уставился в свою тарелку.

– Я не только блогер, но и ресторанный критик, так что я совершенно искренне хвалю вас, юноша. Как для аматора, вы очень достойно подали блюда.

– Когда-то Мет хотел пройти кастинг в кулинарное шоу, но там были очень сложные условия, кроме того, нужно было временно бросить школу, мы подумали и решили отказаться от этой идеи, – сказала Лилия.

– Уверен, что вы немного потеряли. Разве вы, молодой человек, мечтаете быть профессиональным поваром? – я решил заземлить возможные мечты юности, когда кажется, что если ты попал на какое-нибудь популярное шоу, то поймал Бога за бороду.

– Нет, я хотел бы достичь успехов в другой области, – ответил Мефодий.

– Мету нежелательно питаться синтетической едой, так что мы стараемся покупать все натуральное. Частично выращиваем сами – у нас есть огородик на крыше и тут, дома, – пояснила Лилия, очевидно заметив мое удивление.

– Огородик на крыше? Я читал об этом, – поддержал я нашу беседу. – С тех пор, как экологическая обстановка в городе улучшилась, народ стал активно выращивать овощи и даже фрукты.

– Клим сделал вход на крышу через балкон в комнате Мета, – охотно продолжила Лилия.

– Я бы с большим интересом взглянул, – искренне сказал я.

Люциус с готовностью стал возле меня.

– Мет, ты не против? – ласково обратилась Лилия к сыну.

– Да, пройдемте, – юноша подошел к старой, крашеной еще в прошлом веке двери, на которой висела табличка «Я дома».

– Мет вешает такую табличку, чтобы я его не беспокоила, если он занят. В школе часто задавали так много домашней работы, что даже Мет с его интеллектом и скоростью тратил на выполнение заданий не меньше 6 часов в день. А иногда даже 8!

– Да? – усмехнулся я, – а моему Яшке почти ничего не задавали, я потому и попытался приучить его к музыке, хоть чем-то парень был бы занят.

Мет удивленно посмотрел на меня, затем его взгляд стал снова привычно сосредоточенным.

– Чему вы удивляетесь, юноша? – как можно дружелюбнее спросил я.

– Что вашему сыну ничего не задавали, – соврал он.

Думаю, что юнец удивился, зачем я пытался заставить своего отпрыска играть на рояле.

– Тут удивляться нечему, Яше задавали в школе задания, подозреваю, что много заданий, просто он выполнял только то, что ему было интересно.

Мы вошли в комнату Мета. Это была небольшая городская клетка, в которой царил тот неестественный порядок, когда все убрано к приходу гостя.

Обои в комнате давно исчезли за постерами, рисунками, набросками.

Хм, а мальчишка явно талантлив. Море, закат, открытое окно – несколько банально, но очень недурственно, создает настроение.

– Красиво, – искренне похвалил я.

Юнец обрадовался.

– Мет окончил школу искусств с отличием, – щебетала Лилия. – Его работы всегда радовали учителей, несколько из них забрали для оформления вестибюля и рекламы, также были и выставки. Мет при случае покажет свои работы. Они очень талантливые и оригинальные.

Ой, Лиля, насчет оригинальности – это не мне рассказывай и не перехваливай своего супермальчика. Да, рука поставлена хорошо, но до каких-то оригинальных идей в работах еще ой как далеко ему.

– Со мной училось еще много талантливых ребят, так что ничего особенного, – отозвался Мет.

Я переглянулся с Люцем – он правда так считает или это ритуальная скромность перед мамочкой?

– Похвальная скромность, – на всякий случай вслух произнес я.

Вроде как и парня похвалил, и Лилию поддержал.

Тем временем мы вышли на балкон, на котором действительно была лестница, ведущая на крышу.

Мет ловко поднялся по ней, приглашая следовать за ним. Мы выбрались на крышу, на которой обнаружилась маленькая беседка, явно покупная, но оригинально доделанная и украшенная зеленью. Рядом стояли ящики-огородики, где росли огурцы, помидоры и лук.

– Признаться, я не думал, что в городе на крыше многоэтажки можно что-то вырастить. Хотя теперь вижу это и думаю, почему нет.

– Если честно, Всеволод, это очень утомительно. Нужно не забывать поливать, закрывать на ночь, открывать, когда солнце. Словом, я бы не справилась. Почти все заботы взял на себя Мет. Мы бы, конечно, не делали все это, гораздо проще купить синтезированную еду, но Мету нужна натуральная, а она, как ты знаешь, очень дорогая.

Я впечатлился этим странно-живописным уголком на крыше. Виды, конечно, открывались не очень – в основном крыши других хрущевок, но почти свежий воздух, ветерок, солнышко, тень в беседке. Тут можно иногда хорошо проводить время в раздумьях и написаниях своих злых заметок о жизни, книгах и кино.

– На балкон можно войти и через зал, чтобы потом попасть сюда, – сказал Мет. – Так что если у вас будет желание уединиться здесь, то пожалуйста.

– Сердечно благодарю. Я, пожалуй, воспользуюсь этим предложением, – ответил я. – В «Петре» я привык гулять по крышам, там отличная зона отдыха, но слишком вычурная. Здесь все очень мило, сделано своими руками, оригинально и даже уютно.

Мы вернулись в квартиру и пошли смотреть комнату Лилии. Территория моей дамы сердца была больше, чем у Мета, и, судя по всему, порядок в ней был обычным делом. Обои были на месте, стены украшали картины в тяжелых рамах.

Вот эти картины были действительно оригинальными и даже странными. Явно рисовал чудик с неординарным мышлением.

– Это работы моего мужа, Клима, – прдставила их Лилия. – Мой портрет. Эта работа мне особенно дорога. Но есть и другие, тоже прекрасные. Клим был очень талантлив. У него были и персональные выставки, несколько работ даже купили.

Я внимательно вглядывался в пляшущие мазки, создающие впечатление и образ. Да, товарищ был очевидно талантлив, но подозреваю, что и тараканы в голове к этому таланту шли отборные. Мои мысленные интеллектуальные беседы с псиной – так, невинная шалость.

– Неоимпрессионизм, – с умным видом произнес я.

Восхищения во взгляде Лилии на меня прибавилось, я не просто оценил творчество ее мужа, но и даже охарактеризовал его вроде бы как умным словом.

Мет посмотрел на меня внимательнее и, кажется, тоже мысленно записал мою реплику в очень умную. А возможно, пытался понять, не издеваюсь ли над памятью его папочки.

– Я даю здесь уроки, обычно на электронном инструменте, впрочем, у нас осталось и настоящее пианино. Очень древнее, но в отличном состоянии!

Лилия вышла в зал, взмахнув рукой, сняла старинное покрывало – и вуаля… Нет, ну а что я говорил – стоит, да еще и с подсвечниками! Полный шарман, Люциус!

– И ты сыграешь! – вырвалось у меня.

Лилия чуть улыбнулась, но продолжать игру в смущение не стала. Конечно, она не могла не сыграть. Музыка – это не только ее работа, это ее страсть.

– И Мефодий тоже так прекрасно исполняет? – не удержался я от вопроса.

– Не так хорошо, как мама, – отозвался юноша и, как я понял, застеснялся по-настоящему. Во всяком случае, я точно услышал мысленное захлопывание окон.

Нет, дорогой, я такой шанс не упущу, я хочу услышать игру идеального сына.

– Мне Лилия очень хвалила тебя, – сказал я, едва скрывая ехидные нотки. Надо осторожнее, а то обижу юношу, и какие будут последствия, кто знает.

– Мама слишком добра ко мне, уверен, что она меня перехвалила, – ого, кажется, уже захлопнулись и ставни.

– Не думаю, что Лилия была необъективна. Пока все совпадает – ты красив, хорошо рисуешь, окончил школу с золотой медалью, – я подбадривающе улыбнулся. Даже сказал, что красив.

Лили захлопотала и защебетала, принявшись уговаривать сына что-нибудь сыграть.

– Да не волнуйся, молодой человек, в музыке я, к сожалению, не силен, за всю жизнь научился играть только «Мурку». С другой стороны, мой Яшка и ее не научился, хотя столько времени прозанимался с твоей замечательной мамой, – я постарался произнести все это с юмором, а не сарказмом.

– Ошибаешься, Всеволод, как раз «Мурку» твой сын играть научился, это была единственная песня, к которой он проявил интерес, – улыбнулась Лилия.

Не, ну не шельмец ли. А причитал, что не хочет, ничего не получается, а оно вот как выходит. Не додавил.

– Ох, и проэкзаменую же я его, – пообещал я.

Тем временем Лилия намертво вцепилась в Мефодия с уговорами сыграть. Ей явно хотелось похвастаться сыном.

Тот, после тщетных попыток уйти от этого испытания, сдался. Сел за клавиши, подумал, собрался с духом и сыграл… Что-то смутно знакомое. Жаль, что я не силен в классической музыке. Кажется, Шопен. Что-то закрутилось в моей голове – воспоминания, ассоциации. Кто-то играет в гостиной, развлекая гостей, этакая милая игрушка-похвастушка перед всеми друзьями и знакомыми. «Крепостная», «Вольная», «Бедная забыл-кто, какая-то Настя, что ли Лиза» – одно время я смотрел обойму историй о талантливых крепостных и рабах, совершавших путь от очаровательного украшения дома до чего додумывал автор. Мне, например, везло на хэппи-энды, как в истории с рабыней Изаурой, в итоге вышедшей замуж за богатого, но очень доброго, гуманно относящегося к рабам юношу из хорошей семьи, наплевавшего на предрассудки в обществе настолько, что согласился с возможным темнокожим потомством у себя. И нет, я не расист, а реалист, ибо такая толерантность – очень круто для того времени, а изгнание из общества за игнорирование его правил – тяжелое наказание, и не факт, что такое испытание выдержат влюбленные сердца.

«Прощальный луч заходящего солнца мягким розоватым отсветом ложился на спокойный и ровный, словно полированный мрамор лоб, который, как таинственная алебастровая лампа, хранил в своем прозрачном лоне небесный огонь вдохновения».

– У вас феноменальная память? – спросил Мет.

Я произнес это вслух? Ой. И ладно. Да, юноша, а у вас умное лицо, обезображенное интеллектом и сосредоточенностью.

– Почти, – улыбнулся я. – Вы прекрасно играете, молодой человек, как видите, вдохновили меня на некие воспоминания и ассоциации.

Лицо Мета просветлело от моих слов, очевидно, он боялся ударить лицом в грязь передо мной. Все мы немного хвастунишки, правда, Люц? Даже если при этом идеальны.

– Благодарю вас. Но почему вы вспомнили именно эти строки из старой классики?

– Видимо, музыка навеяла, – улыбнулся я.

– Я прочитал некоторые записи из вашего блога, вы жесткий критик, любите иронию и сарказм. Наверное, вы кидали словесные дротики в историю о бедной талантливой рабыне, – предположил Мет.

– К Изауре у меня было претензий мало, это типичная положительная романтическая героиня, от меня досталось в основном истории о добром парне Алваро, умудрившемся остаться богатым, будучи добрым к рабам, которые с радостью за деньги перевыполняли пятилетки сбора урожая тростника под палящим солнцем на абсолютно добровольной основе. Я отношусь к числу людей, которые не очень верят в гуманизм человека. Я совершенно ответственно заявляю вам, что рабство отменили не из-за поднявшегося шума в прессе и литературе о неприемлемости владения одним человеком другим, а из-за того, что рабский труд стал банально экономически невыгоден.

– Всеволод! – искренне удивилась моя идеалистка Лилия.

– Вы полагаете, что общественное мнение никак не повлияло на отмену рабства? – спросил Мет.

– Когда сильные мира сего имеют огромные прибыли, они очень плевали на общественное мнение, к каким бы порывам души и справедливости они не взывали, – усмехнулся я.

– Возможно, вы и правы, – задумчиво произнес Мет. – Собственно, и сейчас рабство осталось там, где это выгодно. И дело не только в том, что до сих пор существует незаконный рабский труд.

– Законный рабский труд вполне себе существует, хоть прямо так и не называется, – улыбнулся я.

– Видимо, ты, Всеволод, намекаешь на маленькие зарплаты, но согласись, что когда человек работает за деньги, это уже не рабство.

– Я намекаю и на наш уклад жизни в целом. Что скажешь, Мефодий? – я посмотрел на внимающего юношу.

– К счастью, времена, когда рабство было законодательно утверждено и распространено – действительно в прошлом, – ответил Мефодий. – К несчастью, до сих пор есть немало людей, которые охотно бы владели другими людьми. Просто так. Потому что обладают властью и деньгами.

– Вы на самом деле так думаете? – я приподнял брови не то, чтобы в удивлении – юноша в общем-то прав, но мне было бы интересно, куда он клонит и на что намекает. В свои двадцать лет я о таком не задумывался.

– Да. Есть немало людей, которым рабство не только не претит, но и сладостно необходимо. Причем некоторые это даже называют любовью.

Пердю монокль, Люциус! Я так не думал, когда был таким же юным сопляком! Причем злым сопляком, отметь!

– Мет! – изумилась Лилия.

– Интересно, – я потер подбородок, чтобы спрятать свое удивление за умничаньем. – Вы полагаете, что любовь – это одна из форм рабства?

– Не совсем, – юнец слегка смутился, не ожидая, что я заинтересуюсь его умозаключениями. – Я думаю, что не все люди способны испытывать любовь, некоторые хотят овладеть человеком, присвоить его и таким образом явить его миру своим возлюбленным, возможно, даже искренне полагая, что это и есть любовь.

Люциус громко плюхнулся на пол.

– Хм, очень интересно, – покивал я, едва пряча усмешку. – Надеюсь, вы дадите мне шанс доказать, что я все-таки люблю вашу маму, прекрасную и возвышенную Лилию. Сергеевну.

Мет ничего не ответил. Он задумчиво посмотрел перед собой. Некоторое время помолчав, он спохватился:

– Вы достойный человек, надеюсь, мама в вас не ошиблась.

Угу, искренности в этой фразе Мефодия было примерно столько же, сколько в той, в которой я назвал его красивым. Ну и на том, как говорится, спасибо. Если на то пошло, то коль мальчишке сделать прическу, сменить цвет волос на более яркий и отвести к хорошему стилисту, он и впрямь будет красивым. Так что, вполне возможно, юноша поверит когда-нибудь, что я влюбился. Пока что нет. И кто знает, может, он и прав. Люблю ли я его маму или просто хочу регулярный секс и душевные разговоры с умной женщиной? Но что тогда любовь? А вдруг это и есть любовь?

– Яш, а что такое любовь, по-твоему? – написал я сыну.

– Ну это типа такое высокое чувство, когда тебе хорошо с человеком, ты его ждешь, хочешь с ним поболтать. И поштопаться тоже, а что такое, папуль? Чё там у тебя? Нам в школе как-то сочинение давали писать на тему, что за любовь и часть какой она силы. Дать почитать?

– Давай. Если только там правда написана, а не включен бредогенаратор о прекрасном чувстве.

– А не, тогда не дам, я нагенерил там для ушей Феликсовны всякую красивую чушь.

– Так ты веришь в любовь или все сводится к банальному штопанью друг дружку?

– Не чё, верю. Я вот Павлину люблю, я ж с ней не только чпокаюсь! Мы вместе слушаем музло.

– Как говорил Великий Комбинатор, вопросов больше не имею, – хмыкнул я, зачитав его ответ Люциусу.

– Сев, а в чем он не прав? – поднял глаза на меня мой пес.

Я вздохнул, подумав о своих чувствах. Чем, интересно, спаривание с младыми девицами моего сыночка отличается от моих занятий любовью с прекрасной женщиной? И его музло от классической музыки в исполнении Лилии – дамы моего сердца? Надо будет подумать об этом поподробнее. Отличие есть, но надо это обмозговать.

Любовь – это присвоить себе объект и явить его миру своим возлюбленным. Хм, что в голове у этого юноши! Я думал о словах Мета весь вечер, что меня удивляло и даже злило. Обычно я заставлял своих многочисленных читателей думать над моими мыслеизвержениями.

Я занял диван в проходной комнате, разложил рядом с ним бокс своего Люца – да, есть какой-то шарм в том, что из роскошной квартиры в эковысотке я переселился в махонькую хрущевочку, где через меня будут преступать мама и сынишка, много понимающий в любви.

–Зато тебе не скучно, – выразительно посмотрел на меня Люциус и лег на свое покрывало.

Лилия ушла в свою комнату, чтобы расстелить нашу новую постель, на которой я буду присваивать и порабощать прекрасную женщину своих грез. Мет заканчивал укладывать посуду в посудомойку, древнюю, как сокровища инков, но, по всей видимости, до сих пор каким-то чудом работающую. Поскольку кто-то из живущих прежде в квартире придумал убрать стену между залом и кухней (очевидно, предвидя, что здесь буду жить я), я без труда мог разговаривать с хлопочущим на кухне юнцом.

– Мефодий, ты впечатлил меня своими взглядами на любовь, – произнес я. – Позволь спросить, а сам-то ты влюблялся?

– Да, пару лет назад меня очень волновала девочка из соседнего класса, потом прошло, – спокойно ответил он.

– Почему? – а ты не сочиняешь, юноша? Как подсказывает мое чутье, у таких, как ты, вечно все не слава Богу в личной жизни. Так что если и влюблялся ты, то точно не в девочку из соседнего класса. Есть что-то в тебе, что меня настораживает. Да, наконец-то я озвучил для себя часть своих мыслей. Что-то меня настораживает в этом положительном юноше.

– Потому что по-другому и быть не могло, – пожал плечами Мет, закрывая посудомойку.

– А ты не думал, не надеялся, что эта девочка из соседнего класса – та самая первая и единственная любовь, которая продлится всю жизнь, одна на миллион, – только бы не услышал сарказм.

– Я не столь везуч, – усмехнулся юноша. И, хм, это был сарказм.

– А я, вообрази себе, очень мечтал в твоем возрасте о такой любви, – ответил я.

– Вы шутите? – Мефодий внимательно посмотрел на меня, в самом деле пытаясь понять, не издеваюсь ли я, это ирония или пафос.

– Да, – все-таки легкая ирония, мой юный друг, – вообрази себе, Мефодий, такой вот я романтик был и в глубине души остался, возможно, поэтому я мечтаю о счастье с твоей мамой.

Несколько мгновений Мефодий, опустив глаза, осмысливал сказанное мною. Интересно, что он уловил в моем тоне?

– Моя мама – прекрасный, ранимый, очень духовно богатый человек, вполне возможно, что вы не ошиблись в своей попытке обрести счастье, – наконец проговорил он.

Разрази меня гром, Люц, вот как он не запинается, когда генерирует свои фразы! Одно дело, когда нечто в таком духе вещаю я, но этому щенку всего 20 лет, у современной молодежи в этот период словарный запас, как у Элочки-людоедки, помноженный на эмокартинки из всемирной сети!

– Твой тонкий ум и острая проницательность вызывают у меня уважение, – я тоже не пальцем сделан, дорогой мой почти-пасынок, постараюсь отвечать вам, юноша, в вашем же духе. – Но не скрою, и любопытство тоже. Твои резкие слова о любви заставили меня подумать о том, что твоя первая любовь принесла тебе страдания.

Главное, Люц, сказать банальную вещь с умным видом. Но мне на самом деле интересно, что в голове у этого очень странного ботаника.

– Я влюбился, ощутил много волнений по этому поводу, начал наделять обже несуществующими чертами, потом понял, что по сути хочу удовлетворить свой базовый инстинкт, подогреваемый бушующими гормонами. И мечты об этом очень мешают мне жить, учиться, достигать своих целей, поэтому я был рад, когда влюбленность прошла.

Мне послышалась некая дерзость в его тоне во время этого рассказа?

– Любовь мешала тебе? – я сделал вид, что удивился.

– Да, – кивнул Мефодий.

– Значит, сейчас твое сердце свободно?

– Свободно, что меня очень радует. Сейчас все мои мысли о поступлении в университет и будущей карьере. Самое главное для меня – поступить на стипендиальное место и всеми силами отдаться учебе.

– Ты так любишь учиться? – я снова сделал вид, что удивляюсь. А что еще может любить юноша, любящий так умничать, прошу прощения за тавтологию.

– Очень, – ответил Мефодий.

И я мысленно спросил себя, это сказано искренне или он иронизирует, передразнивая меня? Пожалуй, искренне. Учиться – это самое приятное, верно ведь? Цитата откуда-то, как обычно, в моей голове.

– Мефодий очень умный, – влетела в нашу беседу Лилия. – Знаю, что хвастаться некрасиво, но гордость меня переполняет. Смотри сюда, Сев, – Лилия пригласила меня подойти к дальнему углу зала, где висели, как мне показалось, картины, но это, как выяснилось, были грамоты и похвальные листы Мефодия.

О майн гад, Люц, ты это видел! Награждается, награждается, благодарность за участие в олимпиадах, конкурсах, лучшему художнику, благодарность за воспитание юного таланта.

*

Когда Лилия уснула в моих объятиях, я осторожно вылез из теплой постели. Смена места жительства, знакомство с Мефодием, совместный ужин с мамой и сыном взволновали меня несколько больше, чем я рассчитывал.

Я вышел в зал, сел на свой облюбованный диван, включил утел, расширил экран, посмотрел, где Яшка. Он по-прежнему готовился к экзамену со своей Зизи-Павлиной, или как там бишь ее, в дежурной квартире. Или читал «Отче наш», следуя предположениям Фролло о Гренгуаре и Эсмеральде.

Новых писем от Неклевской не было, может, она нашла уже себе нескучного любовника и успокоилась. Но тогда она наверняка бы мне похвасталась.

Мысль, посетившая меня в следующую минуту, показалась мне симпатичной своей простотой. Я нашел профиль Мефодия, с помощью нескольких хитростей вошел в него. О, чего тут только не было. Папки-папки-папки. Школьные сочинения за все годы учебы, домашние задания по различным учебным дисциплинам, ого, фотографии и папка со странным названием «Даниша».

– Упс, Люциус, я чувствую какую-то тайну, я ощущаю себя Буратино, который проткнул носом холст в коморке папы Карло, – усмехнулся я.

– А прикольно будет, если окажется, что это не девочка из соседнего класса, а мальчик, просто юноша стесняется об этом сказать своей мамочке, – хмыкнул Люц, удобнее устраиваясь возле меня.

– Лили огорчится, думаю, – ответил я, открывая папку. – Она явная традиционалка.

В папке было несколько фотографий – свежая весенняя листва, миленько, создает настроение. Яркое голубое небо, каким оно редко бывает в Питере, высокие белые облака. Сочная летняя листва, река с играющим рябью солнцем. Хм, недурственно.

Файл с текстом. Прости, дорогой Мефодий, я привык читать то, что меня интересует.

Ее звали Пелагея. Длинная коса ниже пояса, свежее румяное лицо, нежная, как персик, кожа, шелковые брови, карие глаза. Он знал, что никогда он не сможет соединить свою судьбу с ее узами брака. Осенью она выйдет замуж за какого-то Ваньку-грудьколесом с выгоревшими на солнце патлами и косой саженью в плечах. Таких, как он, много на селе, а она – единственная, самая красивая, нежная, изящная. Она особенная, неповторимая, прекрасная. Иногда ему хотелось кинуться в ноги матери, все рассказать и потребовать, чтобы не разрешила она выходить Пелагее замуж, пусть она не достанется никому. Пока никому. Нужно время, и он придумает, как воссоединиться с ней, как сказать о любви, признаться. Она ведь не может не ответить, ее сердце дрогнет, едва она узнает, как любит ее молодой барин. Ведь он куда интереснее того туповатого роботяги. Иногда он представлял себе разговор с матерью так ясно, словно он и в самом деле сознался, да, мол, люблю крепостную нашу девицу, не погубите, маменька, дайте свое благословение. Но что-то останавливало его.

– Ты грустишь, Даниша, – отец Антип ласково положил руку на юношеское плечо.

Раз ноги его сами принесли к храму в этот ветреный летний день, раз в смятении нашел его добрый отец Антип, он решился. Рассказал все, как есть – как увидел, как влюбился, как мечтал. И что все бы отдал, только бы обнять девичий тонкий стан, зарыться с тяжелые пряди, распуская косу, прижать к себе ее стройное тело, которое он видел тогда, на реке, из-за шуршащих листьев и солнечных бликов.

– Молодость и страсть в тебе говорит, Даниша, влюбился ты, хочешь во что бы то ни стало обладать девицей. Ну, допустим, матушка твоя согласилась и вы обвенчались. И ты утолил свою жажду. А дальше что будешь делать с ней?

– Как что? Жить с ней, любить ее, хранить верность ей до конца дней.

– Молод ты еще слишком, вот и говоришь так. Годков тебе сколько?

– 19.

Отец прикрыл глаза и беззвучно рассмеялся.

– Да ты сам еще дитя, куда ж тебе женится-то! С девицей той, что в сердце твоем, хоть разговаривал когда?

– Нет.

– Ты даже не знаешь, умна ли она, ты-то умен, к наукам склонность имеешь, ум у тебя острый, знаний жаждешь. Разве не ты говорил мне, что мечтаешь искусству художества обучаться. А она, небось, ни одного великого художника не знает, твоя Пелагея. Все картины, что она видела, это наши иконы, – отец Антип махнул рукой в сторону храма. – А уж философов и поэтов, коих ты почитаешь, она и знать не знает, кто такие и польза от них какова.

– Но вдруг ей это интересно! От того она не знает ничего, что из семьи простой, когда ей книги читать, она и читать не умеет.

– Знаю я твою Пелагею. Красивая она, на том ее таланты и закончились. Обыкновенная твоя зазнобушка. Мечтает только об одном – выйти замуж за парня красивого из небедного двора. Выходит она за Ваньку Белобыкова? Вот пусть и выходит. Детишки пойдут, хозяйство, заботы, хлопоты, будет, как у всех. А у тебя, Даниша, другое предназначение, учиться тебе надо, как жаждет твоя душа. И жениться, когда время придет, на ровне. Если не душой, то хотя бы происхождением.

Он знал, что отец Антип все правильно говорит, но когда юность слушает голос разума.

Шумит листва, сочная, зеленая, насыщенная недавними дождями, по небу бегут облака, он так любил в детстве смотреть на них и думать, на что они похожи, как меняются, быстро ли летят, как изменяются на небе и что с ними происходит. Сейчас ему не хотелось на них смотреть, каждый новый день приближает осень, а значит и день ее свадьбы. Матери он, конечно, ничего не скажет. Ни к чему ей волноваться. И девушке жизнь не стоит портить, отец Антип прав. Он, Даниша, смирится с этим.

– Люц, а девочка из соседнего класса оказалась выдумкой из его романа. Хм, младой писатель, – я потер руки. – Я люблю юных писателей. Особенно начинающих.

Люциус нетерпеливо заперебирал лапами и зачем-то облизнулся.

– Пока это все, но мы будем иногда сюда наведываться, мой преданный друг.