Читать книгу Йольские дни - Елена Александровна Нагирная - Страница 1

В доме царила суматоха. На кухню заходить было нельзя, в комнатах хозяйничали помощницы. Осталось два места, доступные девочке – детская и чердак. Но, если в своей комнате можно оставаться сколько душе угодно, но тоскливо, то о пребывании на чердаке надо было кого-то уведомить.

– Бабушка, я пойду наверх?

– Отличная мысль, знаешь, чем стоит заняться самой маленькой женщине в доме в канун Йоля?

– Не помню, – насупилась Рэмира. Ей совершенно не этого хотелось: не поучений, не заданий, а простого разрешения.

– Исполнением желаний, – не унималась ведунья. И не ясно было, говорит она серьезно или шутя, но нужно было стоять и слушать. А разве есть другой вариант поведения маленькой девочки со взрослыми?

Но перед нами не простая девочка, а Рэмира – ребенок лед и пламя, взрыв и ураган, тепло и мягкость. Дотошна в исследованиях и поисках, и совершенно бесполезна в хозяйстве, если у нее нет желания чем-то заниматься определенным. Окружающие махнули рукой на ее воспитание, а одинокой замкнутой матери тем более было не под силу совладать со сложным характером девочки. Проще было предусмотрительно переключить внимание на что-то иное, чем выбрасывать сгоревший пирог на помойку или застилать плед на черной земле, без единой травки, где Рэмира должна была посадить мяту.

– Я поняла, поняла, – перебила Рэмира Шеннен, – твое желание, да и мамы, и прочих женщин в доме, чтобы я не путалась под ногами и не стала праздничной помехой. Вы все меня любите, но иногда я несносна. А с подружками я не могу пойти гулять, потому что все взрослые заняты, а мы, дети, должны находиться дома. За нами некому присматривать на улице. Я все помню. Ну, можно уже я пойду на чердак?

– Я поднимусь с тобой, покажу тебе что-то, – старая женщина подобрала юбки, развернулась, и начала подниматься по лестнице под самую крышу дома.

Рэмира насупилась – еще чего не хватало, чтобы старуха развеяла все волшебство своим присутствием. Она сердито топнула ножкой, но стала подниматься вслед за Шеннен.

Нужно сказать, что в их доме – Элен и Рэмиры, матери, воспитывающей дочь в одиночестве – с недавнего времени праздновались все-все шабаши года. А значит восемь раз в году приходили друзья и соседи – готовили, убирали, украшали, пели песни, передавали ритуалы и традиции, вспоминали, грустили и радовались.

Детям, как правило, нечего было делать – играть дома или во дворе под присмотром. Взрослые договаривались поглядывать за сорванцами по очереди. Но сегодня гостей было мало из-за непогоды.

Над головой Рэмиры скрипнула дверь, налетел вихрь вырвавшийся на свободу пыли. Девочка отвернулась, зажмурилась, чихнула и аккуратно приоткрыла один глаз – чтобы новая пыль не запорошила. Шеннен уже зажгла свет и причудливые тени ожили на стенах.

– Ну, где ты там? Поторопись! Мне еще помогать внизу, но и тебе историю рассказать надо. – Старуха, прищурясь, наблюдала за девочкой. Та шла медленно, нарочито топая по лестнице.

– Не злись, не злись, я тебе кое-что интересное расскажу. Есть предание, которое надо узнать в канун празднования волшебных ночей Йоля, – подбадривала она девочку.

– Какой от них толк! – огрызалась Рэмира. Она поднималась так долго, словно это была не маленькая лестница под крышу, а подъем на высоченную гору. Каждый шаг давался с трудом, начинала пульсировать в висках боль, ощущение и предчувствие сделали ее раздраженной.

– Ты помнишь, о чем йольский шабаш? – не унималась ведунья.

Шеннен была самой старой женщиной если не всего города, то квартала. К ней сходились со всех окрестностей за советом, за благословением, за травами, за помощью. Она была повитухой и ведуньей, наставницей и сказочницей, бабушкой и матерью сиротам. Откуда на появилась, куда периодически уходит – никто не знал. Есть ли у нее где-то родня или была ли она замужем – были только домыслы. Она то была всеведущей, то не могла вдеть нитку в иголку. То несла много часов короб, набитый чем-то из лесу, то не могла поднять ложку и ее приходилось в дни слабости кормить соседям по очереди. Одни подозревали обман и преднамеренность в ее поступках, другие считали выжившей из ума старухой. На городской площади она все же ни разу не пропустила гуляний, знала все песни и танцевала наравне с молодыми девушками.

Рэмира помнила все это и была начеку – что еще удумала старуха?

– Ну, допустим, – уклонилась девочка от прямого ответа. Длинной поучительной лекции об отличиях шабашей года между собой она бы сейчас не вынесла. А вчера перед сном обещала маме, не грубить Шеннен и не ссориться с ней.

– А знаешь ли ты, что любой шабаш начинается с простого?

– С какого такого простого? Простого чего? – закипала Рэмира.

– С воспоминаний! – загадочным тоном произнесла Шеннен, указывая в этот миг в самый дальний и темный угол чердака.

– Ты с Самайном Йоль путаешь уже, – фыркнула девочка, а про себя подумала, что даже к самой умной женщине приходит время второго детства.

– Самайн – это праздник рода, а Йоль – это о теплых и светлых воспоминаниях. Это период, когда наружу вытаскиваешь все-все: плохое и хорошее за год, чтобы оно не залежалось в тебе, не превратилось в болезнь, не стало причиной неудач. Это время уединения. А что же не делать в уединении, как не играть да не вспоминать? – развела руками ведунья.

– Я играю постоянно, – фыркнула Рэмира, зыркая озорно по сторонам, примеряясь, куда бы залезть, с чего начать свои приключения, когда Шеннен перестанет ей докучать и уйдет.

– В игре кроется искусство, начинается знакомство со своей Силой! – нудила старуха.

– Я поняла, моя сила – отлынивать от домашней работы и быть первой во всех играх, – снова фыркнула, не удержавшись в рамках приличного тона девочка.

– Тебе – быть Хранительницей! – произнесла полушепотом ведунья, направляясь к выходу.

– Неужели? – вслух выпалила Рэмира, а про себя добавила, – неужели ты уже уходишь?

– У тебя два пути: либо понять и принять, либо …

– Либо? – заинтересовалась девочка.

– Это тебе станет известно, если ты свернешь с предначертанного пути, – с этими словами Шеннен начала спускаться. Ступеньки скрипели под ней, перила покачивались в такт шагов и постанывали.

– Наверное они – ровесники? Дом и старуха, – подумалось Рэмире. Она замерла, прислушиваясь к зашифрованному разговору удаляющихся шагов Шеннен и скрипучей лестници.

Наконец, звуки стихли. Кухня находилась на первом этаже их трехэтажного дома, там толпилось много людей и было шумно, а здесь – наверху – тихо. По крыше похрустывали коготки птиц о черепицу, ветер через дымоход доносил обрывки фраз, ароматов и смеха. Рэмира оглянулась вокруг.

На старой мебели стояли коробки. Открытые и закрытые пачки, манящие ящики. Аккуратно сложенные или сваленные вещи – все в перемешку, вместе создавали неизведанный мир. Кто носил ту шляпку с искусственными цветами? Что писали за этим столом, да и умел ли хозяин дома держать ручку в руках? И почему что-то заботливой рукой упорядочено, а иное – брошено, словно от чего-то впопыхах избавлялись?

И что хотела сказать Шеннен своими словами? Хранительница – вот это все надо хранить? Зачем? Какой в этом толк? И что значат ее слова про память, принятие и воспоминания?

Рэмра прогоняла мысли в голове, прохаживаясь по чердаку. Стараясь ступать как можно аккуратнее, чтобы не потревожить пыль, не поднять с пола, не начать чихать – так уже было. Тогда прибегала мама, запирала чердак, выводила девочку на свежий воздух. И когда становилось легче, все же ругала. Сегодня – особенный год, ей разрешено вынести с чердака все-все, что она захочет. Ей доверили украшение дома изнутри и снаружи.

Рэмира стала методично заглядывать в каждую коробку и каждый ящик. То, что по ее мнению было пригодно для украшения, относила ближе к выходу и складывала аккуратной кучкой. Здесь уже очутились: боа, ленты, шляпы, чтобы срезать с них цветы, бусы, тонкие цепи, корзинки и корзиночки, коробочки и пряжки, пояса и кружева. Увлеченная поисками, Рэмира залезла в самый дальний и темный угол. Освещался чердак одинокой тусклой лампочкой по центру, а значит самое загадочное пряталось по углам в темноте.

– Как обычно, – подумала Рэмира и фыркнула.

А зря, потому, что поднялась пыль и она начала чихать. Раз, второй, пятый. Девочка подумала было уже, что ей непременно надо к выходу, на свежий воздух, но так, чтобы мама не услышала, как она чихает. Почему это так злило маму, оставалось непонятным, но и неприятным моментом в их общении.