Читать книгу Невесомая как снежинка - Елена Астасьева - Страница 1

Проездом

Я была счастлива. Счастье мое звали: Мика, Миха, Михаил, милый медвежонок. «Может быть, я к тебе заеду на обратном пути», – сказал он. А я ответила: «Как хочешь». И зачем только я ответила: «как хочешь», ведь могла же сказать: «обязательно приезжай». А могла бы сказать: «Если ты не вернешься, я умру», – так было бы лучше. Да только он ведь сам об этом знает. И разве можно в любви заставлять или просить, это ведь дело добровольное.

В прошлый раз вот и не просила и не ждала, сам пришел, приехал, возник. Я глазам своим не поверила, когда увидела его на лавочке возле дома. «Не может быть», – твердила про себя, приближаясь, а когда убедилась, что все-таки может, просто застыла и молча смотрела, как он, отложив в сторону блокнот и карандаш, подходит и говорит: «Привет! Это я. К тебе можно?»

И вот он уже сидит на моем диване и ошарашено смотрит вокруг, а на стенах – его рисунки, а на рисунках – я: я – в виде русалки (вместо ног – огромный хвост), я – в виде Венеры, голой богини из морской пены, а также я – в позе лотоса на спине у слона. Три рисунка висят на самом видном месте, а остальные места, видные и не очень, заняты фотографиями, вернее, одной-единственной фотографией, распечатанной в количестве пятидесяти штук, а на ней – он, Михаил, лежит себе, загорает, подставив солнцу спину и зеленые плавки. Жаль, конечно, что не видно лица, но это единственное фото, которое осталось у меня на память о том лете.

Затем я дрожащими руками разливала чай в чашки цвета убывающей луны, а Мика как-то странно на меня смотрел, и повторял как будто про себя: «Что происходит, а?» или: «Нет, я ничего не понимаю», а потом сказал: «Знаешь, у меня есть деньги, надо их как-то потратить».

И мы пошли с ним в магазин и купили все необходимое: огромную пиццу с кальмарами и консервированные каштаны, сладкое вино и противный коньяк, конфеты в виде красных червяков с зелеными глазами и дирол, чтобы не было кариеса. Еще Мика купил таблетки кофеина, чтобы растворять их в коньяке и не спать всю ночь.

Потом он сказал: «Мне надо позвонить, предупредить, что я пока не появлюсь. Я вообще-то проездом решил к тебе заскочить. Все-таки полтора года прошло, я ведь не знал, как ты и что ты».

«Теперь знаешь», – ответила я, и мы пошли пить вино и коньяк, а потом я читала свои стихи, посвященные ему, стихи о нем и для него. А он показывал мне свои рисунки, на всех на них были женщины в разных позах и вариантах: женщина с телом змеи и языком-жалом; женщина-паук, плетущая сети для маленьких грустных мужчин; женщина с огромными глазами, взирающая на мир из стеклянной колбы. Еще была женщина-бабочка, и женщина-тигр, и даже дерево-женщина, но все они были очень красивые, и Мика сказал, что один человек ждет его в Питере, поможет там ему устроить выставку, он сможет заработать денег и даже прославиться. «Здорово, правда?» – спросил он. – «Хочешь в Питер?»

Это было не предложение, а так, вопрос из любопытства. Я хотела в Питер, на Марс и к черту на рога, но только если он меня туда очень-очень позовет. Поэтому неопределенно кивнула головой. «У тебя, наверное, работа, да?» – подсказал Мика. «Конечно, хочу, но работа…» – согласилась я. Испугавшись, что он начнет меня расспрашивать о работе, попросила: расскажи о себе.

«Да что там рассказывать», – отмахнулся Мика. – «Жил, рисовал. Я вот думаю: может, напрасно все это? И нет у меня никакого таланта? Я ведь не так уж много хочу: всего лишь признания, славы. Хочу, чтобы меня оценили. Мне ведь даже денег не надо. Вернее, надо, конечно, но так, совсем чуть-чуть. Пока у меня ничего нет. А ведь мне уже 23 года!»

Я мысленно вздохнула: мне было на два года больше и у меня действительно ничего не было, даже таланта, который у Мики явно присутствовал. О чем я ему и сказала.

«Ты действительно так считаешь?» – спросил он, пристально глядя на меня своими глазами цвета темного янтаря с вкраплениями черных точек. Еще бы! На самом деле я считала его самым лучшим, самым умным, и, безусловно, самым талантливым из всех людей, которых я знала. «Иди ко мне», – позвал Мика, и я послушно прильнула к его груди.

А к утру он совсем уже превратился в милого медвежонка.

«Ты толстый», – говорила я, чтобы он не догадался, что считаю его самым красивым на свете. «Я не толстый, я большой», – улыбался он, все равно догадываясь.

«Ты вспоминал меня?» – спрашивала я осторожно, чтобы он не понял, как часто вспоминала его я. «Конечно, вспоминал. Ну, не то, чтобы я тебя каждый день вспоминал, понимаешь? Но всегда о тебе помнил. Хотел написать тебе письмо, но ты ведь сказала: не надо».

Да, прощаясь тогда, прошлым летом, я действительно сказала «не надо», когда он спросил: «Хочешь, я тебе напишу?» Я боялась, что если скажу «да», то потом всю жизнь буду ждать его письмо, заглядывать каждый день в почтовый ящик, видеть по ночам сны о том, как получила это волшебное письмо, и в конце концов сойду с ума от ожидания. По той же причине я не стала договариваться с ним о встрече, не требовала никаких обещаний и не давала их сама. Если суждено чему-нибудь случиться, оно и так случится, – считала я. И вот чудо произошло: он приехал.

«Позвонить все-таки надо», – напомнил Мика. Телефона в моей квартире нет, увы, и мы пошли на почту. Я надела свое лучшее платье: ярко-красного цвета, длиной до земли, и новые туфли на высоком каблуке. Мика в синей майке и джинсах выглядел замечательно, но вместе мы составляли странную пару. Впрочем, может быть, мне только казалось, что все прохожие на нас оборачиваются. Мне было немного неловко за прохожих, а также за антисанитарное состояние моего города: окурки на тротуаре, сломанные скамейки и попадающиеся на каждом шагу мои знакомые были недостойны Мики.

Он позвонил, куда там ему было надо, и пока он был на почте, я стояла на улице и уже предчувствовала недоброе, а когда он вышел и сказал: «Все хорошо. Завтра я уеду», я опустилась прямо на пыльный асфальт, и сидела так, не в состоянии сдвинуться с места, целую вечность. «Ну надо же мне как-то двигаться в сторону Питера?» – объяснил Мика, оправдываясь.

«Конечно» – согласилась я, и мы стали веселиться, гуляя по городу. И впереди была целая ночь, а потом утро, и я не плакала, нет, и не просила взять меня с собой, а в последнюю секунду он сказал: «Может быть, я к тебе заеду на обратном пути». И я ответила: «Как хочешь».

А когда он уехал, взяла календарь и стала считать, и получалось, что через сорок пять дней он будет возвращаться, и конечно же, заедет. Поэтому я была счастлива. Все эти сорок пять дней. Каждый из этих дней был наполнен смыслом: ожидания его.

Ни на какую работу я, конечно, не ходила, ведь я не способна работать. У меня было занятие получше: я писала роман. Это был роман о нем, о Мике, о том, как мы с ним встретились и полюбили друг друга. О той единственной неделе, которую мы провели вдвоем на золотом песке у теплого моря. О том, как он меня рисовал. В общем, это было очень увлекательное занятие, писать мой роман. И каждый вечер перед сном я молилась: о том, чтобы он нашел то, что ищет, и был бы так же счастлив, как и я.

И совсем неважно, что, когда закончились эти сорок пять дней моего счастья, он так и не приехал. И что когда я позвонила, не выдержав, к нему домой, его мама (чудесная женщина!) ответила, что Михаил давно уже вернулся, но не один, и даже успел опять уехать, и что он теперь будет жить в Питере, со своею женой.

Моя первая

Мне было девятнадцать. Я приехала в детский лагерь работать вожатой и директриса, увидев меня, всплеснула руками:

– Господи, какой цыпленок! Дам тебе самых маленьких, с другими не справишься.

Мне дали младший отряд, дети от шести до одиннадцати лет. И я с ними категорически не справлялась. Но речь не об этом.

Меня поселили в комнату еще с двумя другими вожатыми, они были моего возраста, подруги. И в одну из них я влюбилась.

Это было так давно, что я даже не помню, как ее звали. Я перебираю имена, что-то мелькает на краешке сознания – Нина, Надя, а может, Инна? Кажется, буква Н была там точно… Но нет, обманчивая память дразнит, но не открывает имя. Пусть будет Надя.

Надя была спортсменка, легкая атлетика, у нее было стройное, мускулистое тело, почти мальчишеская фигурка. Маленькая, почти незаметная грудь, зеленовато-карие глаза, золотистая от загара кожа. Русые, выгоревшие на солнце волосы, изящное каре, оставляющее открытой шею. Шорты, футболка, уверенные движения. Пацанка.

Надя с утра до вечера говорила о мужчинах. По ее словам, у нее было полно мужчин, впрочем, любимого парня у нее не было, она ни с кем не встречалась. Был тренер, с которым она чуть ли не с тринадцати лет, по ее словам, трахалась, был друг детства, с которым «мы иногда занимаемся сексом». Жила она, как я поняла из ее историй, довольно бедно, вдвоем с мамой, и приехала в лагерь подзаработать.

Очень скоро я стала ею восхищаться: когда она была рядом, я ею любовалась, я не могла отвести взгляд от ее зеленых глаз, тонких рук, длинных ног с гладкой кожей. Мне хотелось прикасаться к ней, трогать ее маленькую грудь, целовать обветренные губы, она проникла в мои сны, где я признавалась ей в любви.

Все это происходило только в моих фантазиях. В реальности я почти не общалась с Надей (как же, как ее на самом деле звали?), да и почти ни с кем другим. Я была тогда очень закрытой, почти всегда молчала, отвечала уклончиво на любые вопросы. Не помню ни одного с ней личного разговора, она всегда общалась только со своей подругой Ирой, которая была полной противоположностью Наде – полная, тихая, застенчивая девственница. Так что все ее любовные истории были мною услышаны просто потому, что я жила в той же комнате и спала на соседней кровати. А может, она рассказывала их именно мне, а я просто об этом забыла?..

Не помню, спрашивали ли они меня, есть ли у меня парень, да и что я могла ответить? За два месяца до поездки у меня впервые (в том самом смысле) появился парень, но спустя месяц отношений он исчез, растворился в тумане, но я все ждала, вроде как надеясь, что он еще появится (не появился). Поездка в лагерь была частью тайного плана по отвлечению от бесполезных ожиданий.

Возможно, я казалась Наде и ее подруге странной, я не знаю. Тогда, как впрочем, и сейчас, я не понимала толком, как ко мне относятся другие люди, верила только в лоб сказанному «люблю» или «не люблю». Меня не гнобили, но и особо со мной не дружили, в маленькой компании вожатых я держалась особняком.

Надя была вожатой «среднего» отряда, у нее были дети 12-14 лет. Справлялась она с ними гораздо успешней, чем я, характер был у нее, как мне казалось, железный. Мои дети разбегались, не слушались, с ними вечно что-то случалось, у меня через день были слезы и нервные срывы. Надя же выдумывала для своих какие-то особые наказания – в тихий час дети стояли у нее в коридоре, держа на вытянутых руках подушки, – после этого они начинали ее бояться. Боялись, но все равно любили. А может, мне так казалось, потому что ее любила я?

Еще она запала на двенадцатилетнего летнего мальчика, которого считала очень красивым.

– Как жаль, что ему всего двенадцать, был бы он хотя бы на два года старше… Подрастет, девки будут толпами за ним ходить, – вздыхала она.

«Своего» мальчика она всегда выделяла, в тихий час брала его к нам в комнату, ей нравилось лежать на кровати с ним рядом.

Вожатым самого старшего отряда, где были подростки, был двадцатилетний Игорь. Игорь был слегка полноват, носил очки и бегал за Надей, а она относилась к нему свысока, но прямо не посылала: он ведь был единственным половозрелым мужчиной на весь лагерь.

Однажды вечером, когда все наши беспокойные дети уже спали (по крайней мере, были заперты в душных палатах), Игорь пришел к нам в гости. Мы пили какое-то вино, Игорь лежал на кровати, Надя нежно перебирала его волнистые волосы. Мне вдруг так захотелось притронуться к ее тонким пальцам, я протянула руку, но моя рука была отброшена – Надя, конечно же, решила, что я посягаю на волосы Игоря, тоже хочу их гладить. Злой, недоуменный взгляд – да как я посмела?

Единственной, с кем я могла поделиться своими чувствами, была моя городская подруга Таня. Я писала ей длинные письма с подробностями о лагере, и, конечно же, не могла удержаться и не написать про Надю. Вряд ли я употребляла в письмах слово «влюблена», я просто выражала свое восхищение, описывая невероятную красоту и другие достоинства Нади.

Хотела ли я, чтобы мои фантазии стали явью? Как бы я реагировала, если бы вдруг Надя обратила на меня внимание, притронулась, поцеловала? Думаю, я бы восприняла это как должное – я тогда жила как во сне, причем в эротическом сне, где я всегда была объектом, и никогда – субъектом. Меня несло потоком, со мной иногда что-то случалось, и все, что случалось, было странно, но в то же время нормально, и ничего не зависело от меня самой.

Это все было задолго до того, как я начала осознавать каждый свой шаг, каждое движение души, каждую мысль, каждый поступок. Стала задавать себе вопросы и искать ответы.

И спустя много лет, когда я встретила девушку, чем-то похожую на Надю, и снова влюбилась, я уже не стала мечтать, я сама все спланировала, взяла ее за руку, привела к себе домой, оставила на ночь. Я уже четко знала, чего хочу.