Читать книгу Церковный суд и проблемы церковной жизни - Елена Белякова - Страница 27

В 1905 г. среди прочих вопросов о церковной реформе Святейшим Синодом было предложено архиереям выразить отношение к пересмотру «законоположений о существующих органах епархиального управления и суда и преобразовании оных согласно с каноническими соборными началами»[309]. Почти во всех отзывах содержится ответ на этот вопрос. В большинстве из них отмечались недостатки духовного суда в том виде, как он осуществлялся духовными консисториями.

Как писал епископ Псковский Арсений (Стадницкий), от неправильной организации консисторского суда страдают и сами архиереи, потому что итог дела предрешается следствием:

Епархиальному епископу, являющемуся вершителем консисторских судных дел, едва ли не более всего приходится испытывать все неудобства настоящей постановки консисторского делопроизводства. Фактическим духовным судьей ныне считается духовный следователь. Так как консисторский суд производится заочно, передопрос на суде не допускается и новые обстоятельства к разъяснению дела, кроме добытых духовным следователем, не могут открыться, то решение суда уже определенно предуказывается следствием, которое из предварительного, как бы это должно быть, превращается в окончательное. А между тем, духовный следователь вообще не подготовлен к исполнению своих обязанностей ‹…›. Результаты следствия лица, не вполне компетентного и не всегда беспристрастного, и являются единственным основанием для постановления судебного решения, которые представляется на усмотрение епископу, у которого еще менее имеется оснований для вполне справедливого решения, так как у него нет даже следственного делопроизводства[310].

На некомпетентность духовных следователей также обращал внимание митрополит КиевскийФлавиан[311]:

Назначаемые для сего лица не имеют никакой юридической подготовки, ни теоретической, ни практической. Права их до того ограничены, что они при производстве следствия находятся в полной зависимости от произвола сторон и свидетелей, по отношению к коим они не имеют никаких прав на дисциплинарные меры. Наконец, все они обременены обязанностями по приходу, по школе, часто и по другим учреждениям[312].

О неправильности организации духовного суда писал и Кирион (Садзагелов), епископ Орловский:

недостатки современного духовного суда зависят 1) от излишней централизации судебного производства, благодаря чему на рассмотрение высшей епархиальной власти епископа и духовной консистории – восходят все даже малозначащие дела, которые только затрудняют надлежащее отправление церковного правосудия; 2) от объединения в одном и том же учреждении (консистории) власти судебной и административной, вследствие чего всегда открывается широкая возможность, вместо независимого и беспристрастного рассмотрения дела, пользоваться административными средствами и соображениями; 3) от принятой в церковном судопроизводстве системы бумажно-формальных доказательств, вносящих в живое дело правосудия канцеляризм, медлительность решений и односторонность расследования[313].

В отзыве Антония (Соколова), епископа Черниговского, отмечалось, что созванное им совещание

обратило внимание на то, что по каноническим правилам, управление всеми епархиальными учреждениями и духовными лицами вверялось власти епископа (8 пр. 4 Всел. Соб.); суд же над священнослужителями происходил на областном соборе, или, по крайней мере, в собрании нескольких епископов (приводится 29 пр. Карф. Соб.),

тогда как

в настоящее время духовный суд вверен консистории, постановления которой утверждаются епархиальным преосвященным; доноситель и обвиняемый сами не присутствуют и не дают объяснений на суде, свидетели не выслушиваются произносящими судебный приговор судьями.[314].

Во многих отзывах говорилось о необходимости создания свода законов для церковного суда. Как отмечал Гедеон (Покровский), епископ Владикавказский, «правильное отправление правосудия предполагает точно регламентированный закон»[315]. Об отсутствии единого судебного кодекса как главном недостатке суда писал Никанор (Надеждин), епископ Пермский:

К весьма существенным недостаткам современного церковного суда относится отсутствие в нем определенного юридического кодекса или систематического полного собрания церковных законов с самым точным указанием как пределов юрисдикции церковного суда, так и самих деяний и поступков, подлежащих ведению сего суда[316].

Анастасий (Добрадин), архиепископ Воронежский также считал желательным

издательство такого законодательного сборника, в котором все законы, определяющие церковное управление и суд, были бы сведены к единству и изложены с совершенной определенностью и точностью, преграждающей возможность усмотрения и перетолкования[317].

Большинство архиереев высказались за реформу духовного суда. Стефан (Архангельский), епископ Могилевский считал, что

многотрудный и многосложный вопрос о церковном суде желательно конечно было бы разрешить на почве предания и канонических постановлений Вселенской Церкви[318].

Питирим (Окнов), епископ Курский, считал, что суд должен быть установлен на «основных канонических началах, которые установлены правилами Церкви Вселенской». Он писал:

Было бы желательно возможное, без противоречия канонам Церкви, применение к церковному суду и тех начал судоустройства и форм судопроизводства, какие выработаны позднейшей судебной практикой и положены в основу действующих ныне судебных уставов императора Александра II[319].

Флавиан, митрополит Киевский, также признавал необходимой реформу церковного суда:

При установленной каноническими правилами полноте власти епископской, более или менее правильное функционирование судебных органов, споспешествующих осуществлению предначертаний епархиального архиерея по управлению епархией, оказывает то или иное, но всегда неотразимое влияние на все стороны жизни епархиального духовенства, то регулируя нормальные отношения между пастырем и паствой – с одной стороны, то определяя миролюбивые, традиционные отношения между членами причта, с другой. Эти функции духовного суда естественно, создают известную зависимость его от условий умственного и нравственного развития духовенства и народа и положения самой Церкви в государстве, почему и органы его должны находиться в постоянном соответствии с этими важными факторами церковно-общественной жизни. Отсюда является возможность и необходимость частичного изменения как внешних форм судопроизводства, так и постепенное усовершенствование его внутренней стороны, т. е. собственного материального права Церкви. Но, изменяясь и совершенствуясь в частностях, – соответственно с общим развитием государственной и общественной жизни, суд Церкви в основе своей должен иметь принципы постоянные, которые должны стоять столь незыблемо и непоколебимо, как и сама Церковь. Это – канонические правила и постановления Вселенских Соборов, в границах коих и должна совершаться вся реформа церковного суда ‹…›. Согласование этих правил с требованиями современной жизни и приведение их в одно гармоническое целое и составляют первейшую и нелегкую задачу для законодателя в настоящее время, обуреваемое идеями либерализма и радикальных стремлений. Но отсюда отнюдь не следует, что согласование это невозможно и не соответствует положениям церковных канонов[320].

Митрополит Флавиан считал возможным, сообразуясь с условиями современной жизни, изменить роль епархиального архиерея в церковном суде.

Как писал Арсений (Брянцев), архиепископ Харьковский,

нельзя не видеть самой настоятельной нужды в преобразовании в этой области духовного суда: это самое больное место в современной епархиальной жизни. Не касаясь здесь детальных недостатков его во всех подробностях, ибо они сколько осознаны, столько же и выстраданы духовенством в течение веков, укажем только на крайнее несовершенство в нем формального производства и недостаточность его личного состава. В этом отношении надобно согласиться вполне с основными принципами реформы суда по проекту высочайше утвержденного 12 января 1870 года Комитета по преобразованию духовно-судебной части[321].

Константин (Булычев), епископ Самарский[322], считал, что

судоустройство судебных органов в нашей церкви не соответствует канонам, ‹…› между каноническим устройством судебных органов и современным светским более сходств, нежели в настоящем устройстве судебных органов Русской Церкви, и что, следовательно, обновление современного духовного судоустройства в этом отношении может идти как по пути устройства канонического, так и по образцу светских судебных органов, ибо между ними нет разногласия и крупной разницы[323].

Макарий (Невский), епископ Томский тоже писал о том, что «духовный суд, опираясь в своем основании на канонические правила, с внешней стороны ‹…› должен применяться к существующим формам и узаконениям суда гражданского»[324].

На несоответствие существующего духовного суда и управления церковным канонам указывала комиссия, созванная Евлогием (Георгиевским), епископом Холмским:

Епархиально-консисторский строй управления и суда противоречит тем каноническим началам, которые заложены в основу церковного управления и суда. Епископ теперь есть начальник подчиненного ему духовенства, по формам правления своей власти подобный другим государственным начальникам. ‹…› Вместе с тем, епархиально-консисторский строй характеризуется полной отрешенностью от жизни и неспособностью удовлетворить самым насущным действительным ее потребностям. Современный русский епископ стоит вне живого общения со своей паствой ‹…›. Если принятый в консистории канцелярский формальный способ делопроизводства неудовлетворителен для административного управления, то в области судебной он совершенно уничтожает суд, низводя его на степень усмотрения, так как консистория не видит и не слышит обвиняемых ‹…›. Крайняя неподвижность, почти мертвенность религиозной жизни внутри Церкви и беспорядочное субъективно-произвольное развитие ее вне и за пределами Церкви – одно из прямых последствий епархиально-консисторского строя управления и суда[325].

В 28 отзывах было высказано пожелание отделения суда от администрации. В 19 отзывах такое отделение признавалось одной из первых задач церковно-судной реформы. Комиссия, собранная Анастасием, архиепископом Воронежским, писала:

Практика духовных судов, иногда прикрывающих духовных лиц от ответственности, ведет к понижению чувства законности в духовенстве. А эта практика частью зависит от того, что функция судебная и административная соединены в одном учреждении, почему, при самой щепетильной честности судей, на их решения влияют соображения административного свойства[326].

Как отмечал епископ Владикавказский Гедеон, отделение суда от администрации,

это основное положение, ставшее азбучной истинной юридической науки, не находит себе применения в действующем законодательстве. Поэтому первой задачей церковной реформы должно быть выделение из нынешней церковно-административной области судного дела и сосредоточение[327] его в особом учреждении[328].

Серафим (Мещеряков), епископ Полоцкий, также считал уместным применение в духовном суде принципа отделения суда от администрации:

в бывших ранее попытках приблизить духовный суд к формам суда светского и поставить его в уровень с последними даже в их основоположениях – не представляется ничего противоцерковного и неканонического уже в силу той тесной связи, в какой всегда находились Церковь и государство и в силу чего Русская Церковь, по примеру древней Церкви, пользовавшейся для своего суда формами греко-римского, гражданского, пользовалась в надлежащих обстоятельствах формами судопроизводства светского суда. И это позаимствование и пользование формами суда светского, гражданского в области судебного церковного права – тем возможнее и желательнее, что нормы светского гражданского права в существенной своей части нисколько не противоречат каноническим соборным началам нашей Церкви. В доказательство последней мысли можно указать на те элементарные формы духовного суда, какие общеприняты были Церковью еще на заре христианства и в период Вселенских Соборов и какие указаны в книге «апостольских постановлений» в описании т. н. «понедельничьих» судов[329].

Об этом же говорил и Харьковский архиепископ Арсений:

Надобно признать необходимым совершенное выделение духовного суда от прочих органов епархиального управления. Судьи должны быть лица исключительно духовного сана. Производя суд, духовные судьи не принимают участия в делах администрации[330].

На принципе отделения суда от администрации настаивал епископ Калужский Вениамин (Муратовский):

Согласно каноническим постановлениям, право суда в христианской Церкви принадлежит епископам; но, в виду сложности судебного производства и для облегчения многотрудного епископского служения, церковному суду можно было бы дать приблизительно такую организацию:

1) отделить совершенно суд церковный от церковной администрации; 2) избрать в каждом благочинническом округе собранием от клира и мирян особого судью, единолично производящего суд, при чем каждой из тяжущихся сторон предоставляется искать и защищать свои права. Положение судьи, основание суда и порядок судопроизводства указывается определенным уставом. Этот судья ведает кругом дел маловажных, которые по преимуществу оканчиваются миром или незначительным штрафом. По всем апелляциям и протестам благочинных на действия судьи окончательной инстанцией является уездный церковный суд, решение которого по всем апелляционным делам непременно утверждается епископом епархии[331].

Об отделении суда от консистории говорилось также в отзывах Симеона (Покровского), епископа Екатеринославского, Анастасия (Добрадина), архиепископа Воронежского[332].

Лишь немногие считали, что духовный суд не нуждается в реформировании. Против реформы суда выступил Паисий (Виноградов), епископ Туркестанский, считавший, что «введение такого состава судей составляло бы напрасную потерю денег»[333]. Наиболее развернуто обосновал свою позицию Антоний (Храповицкий), епископ Волынский:

Отрицая возможность коренного изменения порядка в духовном суде, мы почитаем удобопоправимым лишь способ судебного приговора, который в большинстве епархий зависит не от присутствия консистории, а от судебного стола ее, и определяется либо столоначальником, либо секретарем консистории, либо членом, ведающим судебный стол. При некоторой невнимательности иерарха к делам во всех этих случаях легко возможно пристрастие и взяточничество, так как прочие члены консистории редко заслушивают дела, исходящие из чужого стола, и зачастую подписывают их, не читая[334].

Он подробно аргументировал свой взгляд на то, что суд не может быть осуществляем в соответствии с церковными канонами, поэтому только архиерей может найти способ «смягчить» каноны:

Неизменным юридическим кодексом для церковного суда служит «Книга правил»; и если суд над клириками по сей книге будет происходить с тем характером абсолютной юстиции (fiat justitia, pereat mundus), – то всякое судебное дело будет кончаться лишением сана виновных, ибо по сей Книге должно извергать из сана всякого иерея, если он хоть раз упиется, нарушит пост среды или пятка, возьмет лихву, пойдет на охоту или на зрелище и т. д. Предоставить смягчать приговоры Вселенской Церкви суду формальному совершенно невозможно; это доступно, да и то с сомнением, только духовнику и епископу.

Последнему приходится по большей части просто заминать или нарочно не доводить до конца те весьма многочисленные в каждой епархии дела, которые по прямому смыслу канонов должны бы оканчиваться лишением сана, если бы докапываться до окончательного раскрытия преступлений с такой же настойчивостью, как это делается в судах гражданских. Поэтому епископ, заметив, к чему направляется дело, спешит переводить священника на другой отдаленный приход, наказав его епитимьей как бы за ту сравнительно несущественную часть его проступков, которая успела выясниться сразу, напр., немиролюбивое отношение к некоторым прихожанам, недостаточно благоговейное отношение к церковной службе и т. д. Изменить такой порядок вещей и восстановить каноническую строгость по всей силе возможно будет лишь тогда, когда священство перестанет быть сословной профессией, за которую принимаются поношения и лишение которой делает многосемейного интеллигентного человека нищим и общественным отщепенцем. Меня спросят: а как же неизменные святые каноны оставить без исполнения в духовном суде? Ответим: приходится действовать так с искренним сознанием, что мы допускаем злоупотребление, в коем выражается одна из многих духовных болезней современной Русской Церкви. Почему нам подобает не горделивый взгляд на церковные каноны как на пережиток старины, но взгляд уповательный, исполненный сокрушенного покаяния, – как на утраченное совершенство, возвратиться к которому, до которого возвыситься мы должны[335].

Считая невозможным суд в соответствии с канонами, епископ никак не пытается найти способ излечиться от этой болезни.

Новгородский архиепископ Гурий (Охотин) высказался за сохранение консистории, считая, что достаточно увеличить ее состав выборными судьями:

По моему мнению, нет нужды выделять судебную часть из ведения консистории. Достаточно, для более правильного и беспристрастного разбора в ней судебных дел, назначать в состав членов консистории двух или трех членов, выбранных епархиальным съездом депутатов духовенства на определенное число лет и утвержденных в этом звании епархиальным архиереем[336].

Настаивал на сохранении консистории и Назарий (Кириллов), епископ Нижегородский:

Консистория, разделяя с епископом дело управления Поместной Церковью и заменяя при лице епископов древний совет пресвитеров, вполне может быть местом не только административным, но и судебным, поскольку и епископ не только администратор, но и судья[337].

Владимир (Богоявленский), митрополит Московский, считал, что духовный суд следует оставить в консистории, а для его улучшения предоставить епископу право председательствовать на суде, а также сделать епархиальный суд гласным[338].

Значительная часть отзывов (24) содержала предложения в пользу создания суда, состоящего из нескольких инстанций, при этом низшая инстанция должна быть максимально приближенной к пастве и отличаться простотой в делопроизводстве.

Гедеон (Покровский), епископ Владикавказский предлагал устроить суд из двух инстанций: окружной или благочиннический и епархиальный.

В 25 отзывах[339] говорилось о том, что председателем церковного суда должен быть епископ. Большинство иерархов, выступая за сохранение за епископом судебной власти, признавали необходимым преобразование церковного суда на раннехристианских началах. Они считали, что суд должен быть устный, состязательный, при разбирательстве должен присутствовать совет пресвитеров.

Антоний (Вадковский), митрополит Санкт-Петербургский, считал необходимым реформировать духовный суд, при оставлении у епископа судебной власти, «по правилам Вселенской Церкви и соответственно уставу русского церковного судопроизводства 1864 г.», – с тем, чтобы процесс в духовном суде был «обвинительным, состязательным, исследовательным»[340].

Серафим (Мещеряков), епископ Полоцкий считал, что необходимо применение форм древнехристианского суда, при котором

в случае, например, обвинения священника в обиде, нанесенной им брату о Христе, или вообще, в «неправом хождении перед Господом», – дело по этому обвинению поступало на суд старцев и затем епископа. Суду предшествовало дознание или следствие, уполномоченные епископом собирали справки не только о нравственной личности обвиняемого, но и личности обвинителя, дабы не сделать обвиняемого жертвой клеветников. Затем после следствия в один из понедельников начинался суд. В состав суда входили старцы-пресвитеры. Обвиняемый и обвинитель выходили на середину двора епископа и здесь вели защиту и обвинение в порядке состязательного процесса. Старцы судили по справедливости и правде любовной и затем ставили свое решение или мнение. Это решение не имело окончательной силы и восходило на решение епископа. Епископ, руководимый Духом Божиим и Евангелием, ставил уже окончательное решение или приговор. Таким образом, в основу духовного суда древней Церкви, как видим, положены почти все главные стадии судебного процесса, которые имеются в современном нам светском суде, ибо в этом суде, подобно теперешнему светскому, мы находим и обвинение, и предварительное следствие, и предание суду, и следствие на самом суде, и суд чрез лиц, не имеющих власти ставить окончательный приговор. А раз это так, ‹…› то в интересах устранения указанных выше недостатков и несовершенств современного нам духовного суда, вызывающих справедливое на него нарекание со стороны лиц, с ним соприкасающихся, свыкшихся с более совершенными нормами суда светского, не только возможно с точки зрения канонических начал, но и желательно, чтобы наш духовный суд, получивший в свое ведение довольно широкий круг судебных дел, из коих некоторые касаются и светских лиц, пользовался в надлежащих обстоятельствах формами судопроизводства светского суда[341].

Димитрий (Самбикин), архиепископ Казанский, писал о необходимости восстановить канонические права епископа:

поставленная перед будущим Собором епископов задача приблизить епархиальное управление к каноническим нормам требует изменений и в определении пространства полномочий епископской власти. Пространство этих полномочий со времени Петра I значительно ограничено сравнительно с каноническими нормами, по политическим соображениям[342].

Михаил (Темнорусов), епископ Минский, считал, что

председателем епархиального суда должен быть епархиальный архиерей, так как по церковным канонам местный епархиальный суд принадлежит епископу, который канонами признается правителем и судьей в своей епархии[343].

Стефан (Архангельский) епископ Могилевский также предлагал устроить суд из трех инстанций:

первую инстанцию церковного суда для священно-церковнослужителей в их взаимных отношениях и по жалобам мирян сосредоточить в благочинническом совете ‹…›. Ведению сего суда подчинить дела, кои влекут за собой замечание, выговор и денежный штраф ‹…›. По делам более важным… благочинническому совету предоставить всю процессуальную сторону суда ‹…›, окончательное же решение ‹…› предоставляется епископу с пресвитерским советом. ‹…› Второй судебной инстанцией по апелляциям на епископский суд и первой инстанцией по делам епископов должен быть митрополичий соборный суд, и, наконец, ‹…› соборный поместный патриарший суд.

В соответствии с каноническими правилами Православной Церкви ‹…› как епархиальное управление, так и суд должен сосредотачиваться в руках епархиального преосвященного, который, в административном порядке направляя деятельность духовенства в деле пастырского служения, в судебном следит за уклонениями духовенства от предписанных норм и правил[344].

Никон (Софийский), епископ Владимирский, видел в утрате епископами возможности суда над мирянами причину падения нравственности народа:

Церковный суд должен составлять необходимую и неотъемлемую часть епископской власти, которая является высшей в управлении епархии, потому что епископ должен располагать необходимыми средствами против нарушителей правил церковной жизни и деятельности; без них невозможно и управление Церковью. Судебная власть в руках епископа необходима не для одного ограждения внешнего порядка в Церкви, но и для воспитания нравственности в клире и мирянах. Чистота нравов в первенствующие века христианства и в нашей древней Русской Церкви много поддерживалась судебной властью Церкви. Когда круг преступлений, подлежащих ведению Церкви, стал постепенно сокращаться и сократился, можно сказать, до ноля, то по мере сокращения падала и нравственность в христианском народе. Теперь, например, ограбление церкви перестало считаться тяжким преступлением, каково святотатство, и приравнивается в сознании многих к обыкновенному воровству, потому что это преступление совершенно перешло из ведения церковного суда в суд светский ‹…›.

Церковный суд должен иметь намеченные канонами инстанции: епископский, областного собора (митрополичий) и Собора всей автокефальной Церкви[345].

Предоставить суд епископам считал необходимым и Иоанникий (Казанский), епископ Архангельский:

Никакой особый орган, кроме епархиального епископа, не может с надлежащей отчетливостью и ясностью сообразить всю совокупность епархиальных дел и интересов. Только в умопредставлении епископа, как в фокусе, должны и могут отражаться и отражаются все нити и пути водительства епархиальной жизнью.

1) Количество судных дел в епархии очень незначительно (во вверенной мне епархии в среднем ежегодно до 50 всех дел, из них более важных – не более 15); организовать для решения этих дел особое учреждение было бы ‹…› делом, не упрощающим, ‹…› а усложняющим епархиальное судопроизводство.

2) Введение в церковное судопроизводство начал светских судебных уставов, очень мало применимых к подлежащим суду консистории проступкам священно-церковнослужителей (пьянство, вымогательство, несоблюдение предбрачных предосторожностей, бесчинное совершение богослужения), по существу, практически, едва ли осуществимо. Как может епархиальный суд осуществить практикуемые светскими судами, т. н. «обеспечения правильности судопроизводства»: гласный расспрос судьями сторон, свидетелей и защитников, когда, напр., подсудимый иерей проживает в Александровском, Кемском или Печорском уездах, или, когда свидетели, особенно многочисленные, не пожелают ехать в Архангельск за тысячи верст по невозможной дороге, бросая на произвол судьбы свои семейства и промыслы[346]?

Митрополит Киевский Флавиан предлагал оставить для ряда проступков единоличный суд епископа без формальностей, так как «нравственное воздействие личности епископа ‹…› простирается на весь круг жизни духовных лиц и не подлежит точной регламентации, как и вообще отношение отца к своим детям»[347].

По мнению епископа Холмского Евлогия, «вся полнота власти должна перейти к совету пресвитеров во главе с епископом». Евлогий подчеркивал особый характер епископского суда: это

суд совести, суд духовно-нравственный и при этом всегда суд не столько правды, сколько милосердия ‹…›. Упразднив этот суд, мы устраним одно из могучих нравственных воздействий на клир[348].

На предоставлении епископу исключительного права суда настаивал и Филарет (Никольский), епископ Вятский:

Изъятый из ведения консистории, церковный суд должен находиться в исключительном ведении епископа, к которому, в силу канонических требований, неприложим принцип разделения власти административной и судебной[349].

За председательство епископа на суде высказался и Сергий (Страгородский), архиепископ Финляндский, при этом судьи, по его мнению, должны быть выборными:

Судебное присутствие составляется, под личным председательством епархиального архиерея или его наместника, наполовину из членов консистории и наполовину из особо избранных епархиальным съездом духовных судей – пресвитеров, по двое от тех и других. Судьи избираются пожизненно[350].

По мнению других архиереев, епископ должен только утверждать решения суда.

Как писал Алексей (Молчанов), епископ Таврический,

Все приговоры епархиального суда подлежат утверждению епархиального преосвященного, если он сам не присутствует в заседаниях епархиального суда[351].

Владыка Гедеон предлагал такое устройство, при котором низшая инстанция – благочиннический суд – состоит из трех священников, выбранных духовенством и утверждаемых епископом.

Окружные судьи решают подсудные им дела окончательно, не представляя своего решения на утверждение епископа. Епархиальный суд – три священника, выбранных и утвержденных Синодом. Епархиальный суд имеет значение не совещательного только учреждения при епископе, а право пастырского коллегиального учреждения. Епископ утверждает, в случае несогласия – отменяет, а отправляет в Синод[352].

В отзыве Калужского епископа Вениамина также предполагалось, что «свои постановления и решения епархиальный суд предоставляет на утверждение епископа»[353].

О высшей инстанции писал в своем отзыве преосвященный Арсений Харьковский:

Высшую инстанцию духовного суда представляет судебное отделение при верховно-российской власти. Оно простирает свою власть на всю российскую Церковь и состоит из первоприсутствующего и членов архиерейского и пресвитерского сана, причем архиерейского сана с первоприсутствующим полагается две, а пресвитерского одна треть. Все эти лица назначаются по представлению высшей церковной власти, Высочайшей властью. Здесь производится суд над епископами и по апелляциям на епархиальные духовные суды[354].

Многие были сторонниками выборности судей.

В ряде Отзывов говорилось о необходимости создания пресвитерского совета для суда.

Как писал архиепископ Харьковский Арсений,

в составе сего суда должны быть шесть протоиереев или иереев, три из города, три из сел, выбранных самим духовенством и утвержденных епархиальным архиереем.

О пресвитерском суде писал и Владимир (Сеньковский), епископ Кишиневский: «Собор пресвитеров должен быть учреждением административно-судебным»[355].

Комиссия, созданная Вениамином, епископом Калужским, считала, что состав епархиального духовного суда должен утверждаться епископом; из пяти его членов один должен быть назначен епископом, а остальные четверо – избираются епархиальным церковным собранием[356].

Предложение создать иерейский «суд совести» содержалось в отзыве Анастасия, архиепископа Воронежского:

было признано желательным введение иерейского суда совести на благочиннических съездах. Есть пороки, которые не могут быть предметом разбирательства в обычном судопроизводстве, – такие пороки делают клирика нетерпимым среди пастырей. Среди пастырей может оказаться человек, служащий соблазном для округа. Обыкновенно такие люди спокойно носят рясу, служа соблазном для пасомых. Для формального суда такие люди неуязвимы, а между тем они приносят страшный вред Церкви. В этом случае благочинническому съезду и должно быть предоставлено право суда над своими собратьями. Тогда указанные лица будут внимательнее относиться к советам и замечаниям своих сослуживцев. Суд братский носит характер чуждый формального делопроизводства. Он состоит а) в объявлении обвиняемому, что его соблазнительная жизнь известна окружающему духовенству, которое считает ее не совместимой с пастырским званием; б) если это предостережение не возымеет силы, съезд неформальным же порядком доносит о соблазнительной жизни архипастырю, прося его сделать ему архипастырское вразумление; в) если и эта мера не подействует, съезд имеет право ходатайствовать перед архипастырем об исключении обвиняемого из окружающей среды духовенства[357].

Гурий (Буртасовский), епископ Симбирский также предлагал

ввести в практику жизни духовенства епархии братский суд чести священно-церковнослужителей под руководством духовников, цель и задача какового должна состоять не в том, чтобы подвергать суду карательному провинившихся собратий, а принимать все меры в духе любви Христовой к тому, чтобы влиять на исправление нравов, в чем бы ни проявлялось уклонение последних от норм христианской жизни, особенно когда они вызывают в большей или меньшей степени соблазн в прихожанах[358].

Епископ Орловский Кирион писал о пресвитерском суде, чьи постановления утверждаются епископом:

вместо консистории нужно ввести совет пресвитеров, постановления которого утверждаются епископом;

низшие судебные инстанции: 1) избираемый на 2 или 3 благочиннических округа судья-пресвитер 2) съезд судей уезда 3) епархиальный суд пресвитеров 4) апелляционный митрополичий суд 5) соборный[359].

О пресвитерском суде писали также епископы Владимир Кишиневский и Полтавский Иоанн (Смирнов)[360].

Никанор (Каменский), епископ Гродненский считал, что

епархиальный суд может совершаться через освященный совет при епископе.

Важнейшие дела епархиального суда и управления могут быть разрешаемы в ежегодном епархиальном соборе духовенства и мирян[361].

Почти во всех отзывах говорилось о необходимости введения института духовных следователей, которые могли бы квалифицировано подготовить дело для суда.

Об этом писал архиепископ Арсений Харьковский:

Предварительное расследование дел на местах должно быть предоставлено духовным следователям, выбранным округом и утвержденным епархиальным архиереем на три года; от сих лиц дела подготовленные поступают в духовный суд[362].

О духовных следователях писали епископы Вятский Филарет[363] и Смоленский Петр[364], архиепископ Финляндский Сергий (он отметил необходимость юридического образования для следователей)[365], епископ Томский Макарий[366].

* * *

Таким образом, Отзывы содержали богатый материал по критике консисторских порядков. Архиереи писали о необходимости изменения порядка судебного процесса. Большую роль в судебном процессе отводили институту следователей.

Несомненно, что большинство архиереев знали о полемике вокруг деятельности Комитета митрополита Макария и многие поддерживали проект А.Ф. Лаврова. Значительная часть архиереев хотела сохранить судебную власть за епископом с привлечением к участию в суде пресвитеров. Многие ссылались на те же каноны и приводили те же аргументы, что А.Ф. Лавров. Но в то же время почти половина иерархов высказались за проведение принципа отделения суда от администрации. Многие писали о необходимости создания низшей инстанции церковного суда, близкой к приходу.

Очевидно, что подавляющее большинство епископов стояло за реформу церковного суда, однако не было ясности в том, каким же образом должен быть организован суд.