Читать книгу Скажи это Богу - Елена Черникова - Страница 5

«Чушь! – обиженно повторяла Алина, топая домой под дождем. – У меня чушь! Сам дурак!»

В кармане затилинькал мобильный.

– Я не дурак, – сообщил ей профессор. – Хотя, конечно, сам.

Отбой.

Алина выключила мобильный и спрятала в сумку, на самое дно, подальше от яснослышащего профессора.

Дождь перестал быть мелким, укрупнился, охладился, и Алина решила зайти в какое-нибудь маленькое теплое кафе. Она вспомнила, что еще не ела сегодня. Платье уже мокрое, очки залиты водой и не пропускают картины мира. В кафе, скорее!

Заведение оказалось сплошь деревянным: лавки, столы, даже приборы. Уютно, как в избушке. Девушки в цветастых фартуках с орнаментом. «Сейчас принесут балалайку, лапти, матрешку и клюкву», – подумала Алина, усаживаясь в дальнем углу.

Но принесли телекамеры. В избяную тишь кафешки вдруг вбежали шумные операторы в спецжилетах со спецкарманами для запасных аккумуляторов, быстро повставляли шнуры в розетки, выставили съемочный свет и закурили, оглядываясь на входную дверь.

Первой вошла долговязая брюнетка с утрированно тонкой талией. Она несла себя скромно-торжественно, покачивала задиком в черных трикотажных брюках и ответственно понимала, как призывно торчат ее моложавые груди под голубой водолазкой.

«Режиссерша? – без интереса прикинула Алина. – Нет. Ассистентша? В любом случае одета и намазана не для кадра: пудры маловато, возраста многовато. Кто же следующий?»

Дверь держали открытой, ожидая кого-то более главного, чем круглоглазая моложавица в натянутом, как на манекене, трикотаже.

В открытую дверь прибоем ворвался запах дождя, прохладной вечерней свежести, легкого французского одеколона – и вошел высокий холеный мужчина в классических полуботинках, с полуулыбкой потомственного интеллигента.

Ударил свет, заработали телекамеры. Брюнетка неторопливо убралась в сторонку, всем видом подчеркивая свою неслучайность, села неподалеку от Алины и принялась собственнически озирать арену. Ее глаза вращались, как те полупрозрачные глобусики в заставках Internet Microsoft: то в себя заглянут, то на людей нацелятся – и так непрерывно.

Мужчина весьма царственно поздоровался с репортерами, с метрдотелем, сел в заготовленное кресло, поправил синий галстук в мелкий красный колокольчик, оглянулся на чернявый манекен с интернет-глазами и собрался было что-то сказать в камеру, на пробу звука, но в этот миг какое-то неожиданное впечатление отвлекло его. Он сначала не понял, отвернулся, потом резко повернулся в сторону Алины, вгляделся – и узнал.

Алине показалось, что у мужчины свело шею, поскольку он застыл с неудобно повернутой головой, а с лица осыпалось светское выражение, приготовленное для съемки.

Главный репортер встрепенулся, подскочил:

– Степан Фомич, может, вам воды?

– Да-да, если можно, – прохрипел Степан Фомич и попытался вернуть голове анатомически оправданное положение. Но шея не слушалась.

Алина поняла, что срывает съемку, и подозвала одну из девушек в вышитом фартучке.

– Скажите, поблизости есть еще что-нибудь, похожее на ваше кафе?

– Да разве вам у нас плохо? – огорченным шепотом залопотала девушка. – Сейчас отснимут этого… Говорили, что не больше пятнадцати минут. Просто это все нужно какому-то заморскому телевидению – нам так объяснили, – поэтому снимают в нашем, так сказать, русском интерьере. Да вам-то вообще не о чем беспокоиться. Здесь вас и не видно, в углу-то.

– Видно, – сказала Алина. – Ладно, пойду сниму с него паралич, а то в самом деле голодной останусь.

Она медленно встала, медленно подошла к мужчине. Он тоже хотел встать, но мешала петличка микрофона на лацкане, проводок зацепился, и он замер в неуклюжей позе на полдороге.

– Ничего-ничего, Степан Фомич, – утешила Алина, – лучше садитесь обратно, а то проводок оторвется. Он ведь не рассчитан на встречу с привидениями. Здравствуйте.

Мужчина плюхнулся в кресло и с кривой улыбкой сказал:

– З-здравствуйте. Очень рад. Вот – интервью даю. Для канадцев.

– Конечно-конечно, – кивнула Алина. – На каком языке сегодня?

– На обоих, – постукивая зубами, ответил мужчина.

– Прекрасно. Уверена, что вы, как всегда, блеснете на обоих. Желаю успеха. А я тут просто ем, точнее, собираюсь. Не отвлекайтесь, пожалуйста. Я постараюсь не чавкать во время вашей канадской съемки. Счастливо.

Возвращаясь в свой угол, Алина заметила, что у трикотажной брюнетки тоже что-то случилось с анатомией, в частности, куда-то поползли дрессированные груди. Будто захотели спрятаться. Дама, несомненно, все видела и слышала, но как вести себя – решить не успела. Глобусы вдруг остановились Африками к авансцене.

Озадаченные операторы только сейчас заметили, что не выключили камеры и весь сюжет отснят с двух точек и со звуком. Режиссер взглянул на часы и крикнул: «Начинаем!» На перемотку времени не оставалось. Журналист-интервьюер схватил микрофон и забарабанил по-английски что-то про положение либералов в России и в мире.

Степан Фомич, которому по-английски всегда было легче врать, чем по-русски, с готовностью и даже счастьем ухватился за тему – и понеслось. Дама с непослушными сиськами чуть успокоилась и дерзко взглянула в угол, где Алина уже вовсю уплетала борщ. Не встретив никакой реакции, дама постаралась вернуть себе первоначальный скромный вид – с аппликацией тотального торжества на торцах и фасаде, – но глаза так и остались слишком круглыми. Интернетик завис.

Интервьюер перешел на французский. В ответ гость программы ворвался во вторую тему, как нож в теплое масло. Он почти пел, рокоча о свободах и равенствах, и владение частной собственностью, воспеваемой им в избушечном кафе, казалось единственно важной функцией любого организма – вплоть до кошачьего, собачьего и муравьиного. Залогом успеха.

Алина перешла к блинам. Заявленные пятнадцать минут давно вышли, и она с озорством подумала, что уже можно бы и чавкнуть. Но воздержалась.

– Что будете пить? – повторила вопрос официантка.

Алина встрепенулась, извинилась и попросила медовухи. Девушка убежала, стараясь не запутаться в проводах.

Дама с глазами тормознула официантку и потребовала мартини.

– У нас такого не бывает, – огорченно сказала девушка в русском фартуке. – Вот через дорогу – европейская кухня, там все-все такое…

– Вот и сбегайте через дорогу, – порекомендовала ей дама, устанавливая груди на места.

– Нам туда нельзя, – жалобно объяснила девушка, – понимаете, никак нельзя. Не наш профиль.

– А мешать ответственным съемкам – можно? – прошипела дама.

– А… съемки уже закончились… – Вконец расстроенная девушка махнула рукой в сторону группы, уже сворачивавшей технику.

Дама величественно перестала замечать бедную девушку, поднялась и пошла к проинтервьюированному мужчине, с которого уже снимали петличку с микрофоном.

– Превосходно, дорогой, – с чувством заявила она. – Только, по-моему, слишком уж здесь а-ля рюс. Лапти расписные, понимаешь ли.

Вспотевший до костного мозга «дорогой» пробормотал что-то про волю заказчика, быстро попрощался с журналистами, схватил даму под локоть и вылетел из кафе не оглядываясь.

Алина усмехнулась, выпила медовуху, расплатилась и пошла домой. Дождь уже закончился. Вечер установился тихий, приятно-сырой. В такую погоду Алине всегда хорошо работалось. Раньше.

Ровно через две недели.

– Доброе утро, профессор. Сегодня я не опоздаю ни на секунду.

– Ну-ну, – равнодушно обронил он и положил трубку.

В полдень Алина, великолепная в новом зеленом костюме, плюхнулась в глубокое кресло между профессорским столом и камином.

– Читайте. Разминка удалась! – объявила она.

– Ну-ну, – повторил Василий Моисеевич. – Костюмчик действительно удачный. Шерсть хорошая, крой английский классический. Вам некуда деньги девать?

– Некуда, – кивнула Алина. – Работать будете?

Доктор с легкой неприязнью посмотрел на свежепринесенные бумаги, полистал, вздохнул и начал читать.

«Вот, собственно, и началось – с интервью. Вам, дорогой читатель, предстоит долгое путешествие с приключениями – и все из-за этого интервью. Хотите?

Я – нет, и не хочу, и боюсь. Но если я не пройду этот путь, я погибну. Навязчивая идея какого-то там счастья – детский лепет по сравнению с ядовитым морским ежом любовного бреда, застрявшим в мозгу. Значит, надо идти – назад? вперед? – и вытаскивать ежа.

Недавно в кафе я случайно встретила Степана Фомича. Он вещал что-то умное перед канадскими телевизионщиками. Его английский все так же блистателен. Его французский завораживает. Профессионализм не спрячешь. Одет был как всегда элегантно, подстрижен аккуратно. Ото всего облика по-прежнему веет неброским богатством, исполненным врожденного вкуса.

Общую картину настоящей роскоши слегка портила самоуверенная дама с чрезвычайно круглыми глазами навыкате. Нервная, ревнивая и на удивление нескладная, как и любая высокомерная женщина.

Я подумала: «Отчего такой контраст? Почему сей блистательный господин покупает второй сорт третьей свежести? Ведь я давно знаю его. Он никогда не брал дешевой колбасы, тухлого пива, мягких огурцов… В любое время суток, при любой погоде он готов был идти искать наилучшее – что бы ни потребовалось ему в ту секунду. Что случилось?»

Нам не удалось поговорить в кафе. Только поздороваться и попрощаться. Но как мне хотелось влезть в его канадское интервью, отобрать у журналиста микрофон и на глубоко русском языке задать выступающему единственный вопрос: «Какого х..?»

Несколько лет назад я называла его своим повелителем… Боже мой! И устно, и письменно, и прилюдно, и наедине. Было даже весело – ловить на себе недоуменные взгляды окружающих, странно реагировавших на мой несовременный стиль любви. Особенно тех окружающих, кто знал меня до него.

Я не только называла его повелителем. Я так жила. Я так чувствовала.

Был у нас, например, такой сюжет. Называется «Карфаген».

(Окончание в Приложении 1)

Доктор не стал дочитывать, кашлянул и поднял глаза на Алину, чуть задремавшую в кресле у камина.

– Вы зря так обрадовались, голубушка, – сообщил доктор. – Что тут, собственно, произошло? Вы встретили на улице, то есть в кафе, мужчину, которого когда-то любили. У него, видите ли, другая женщина. Она вам не понравилась. Вы ударились в волнующие воспоминания. Это все что – сюжет? Пойдите переслушайте танго:

Нахлынули воспоминанья, Воскресли чары прежних дней, И пламя прежнего желанья… —

и так далее. Уж куда яснее, элегантнее, короче и приятнее. Ваш текст неплохо скроен, но неладно сшит. А уж материальчик вообще из рук вон. Все изделие расползется вмиг. Одноразовый костюмчик. Знаете, где и для кого продают одноразовые костюмы?

– Где? – машинально переспросила Алина, открывая глаза.

– В магазине ритуальных принадлежностей. Когда родственникам жаль хоронить усопшего в настоящем костюме, ему покупают дешевый одноразовый. Аналогия понятна? – строго уточнил доктор.

– Василий Моисеевич… – начала Алина с неожиданной хитрецой в голосе, – а вы любили когда-нибудь?

– Цитатоград, или град цитат, разошелся не на шутку, – голосом диктора, вещающего про бедствие, подхватил профессор, – побиты всходы, урожай под угрозой полного… неурожая!

– То есть вы считаете, что нечего тревожить усопшего и пусть земля ему будет…

– …могилой. Просто могилой. С пухом. Бархатом. Знаете, что могила матери Л.И. Брежнева была выстлана алым панбархатом?

– Не знаю. А вы откуда знаете? – полюбопытствовала Алина.

– Очевидец рассказывал.

– А где он теперь?

– Примерно там же, где и вышеупомянутая мать, – вздохнул доктор.

– Аналогия понятна? – неожиданно перехватила инициативу Алина.

– О! Вы только посмотрите на нее! – восхитился профессор. – Барахтается. Ну-ну. Вот вам счет…

Алина с радостью выскочила из кресла, расписалась и только было протянула руку забрать свежеобсужденную рукопись, как вдруг он – цап ее запястье!

– Я оставляю этот человеческий документ у себя. Чтоб вам неповадно было продолжать эту тему, – отчеканил врач.

Алина, грудь колесом, – напомнила, что пишет на компьютере. И нет смысла…

– Есть-есть. Придете домой – начинайте разрушать свой Карфаген. Сначала сотрите из компьютера. Вообще выбросьте этот файл. Откройте другой – и все сначала. А во-он в том сейфе я буду хранить ваши глупости, чтоб потом, когда поумнеете, продать вам.

– Так. И это продать? Два раза одно и то же, получается? – Алина уже почти перестала удивляться рваческим выходкам профессора.

– Два раза. А может, и до трех дойдет, если будете упорствовать. Вы подписали со мной нерасторжимый контракт. И если вы будете упорствовать в своем соплиментализме, я вас просто разорю, – уверенно пообещал профессор. – Выбросьте этого мужика из головы, из творчества, из компьютера, не ходите по его улицам и не здоровайтесь в кафе. Ясно?

– А про какого-нибудь другого, интересно, можно вспоминать – хотя бы по великим праздникам? – попыталась Алина.

– Нет. О мужиках – нельзя. О душе, о душе подумайте… Идите. Жду вас через две недели в полдень. – Он встал и кивнул на дверь.