Читать книгу Когда цветет олива - Елена Чутская - Страница 1

– Фортовая ты, Машка, везучая. Никогда бы не подумала, что тебе так повезет. Гранде фортуна! Хотя фортуна у тебя далеко не гранде, – штопор все-таки поддался женскому напору, и пробка плавно вытянулась из узкого горлышка пузатой темной бутылки, а Лора еще раз внимательно осмотрела пятую точку подруги и в подтверждение своих слов покачала головой.

– Не придумывай, Лора, причем тут везение. Простое знакомство через интернет. Было бы желание…

Маша обладала самой примитивной фигурой: рост невысокий, грудь обыкновенная, а отсутствие длинных красивых ног с лихвой компенсировала тонкая талия. А та пятая точка, на которую так точно прицелилась Лора, совсем не обладала приятной выпуклостью, а даже наоборот, поражала плоской квадратностью. Хорошо изучив свое бесформенное тело, Маша всю жизнь отдавала предпочтение брюкам и растянутым свитерам, превосходно прикрывающим то, чего не было и в помине, создавая иллюзию стройности, подтянутости, вырисовывая фигурный силуэт. Лишь одного Лора не понимала: как до сорока восьми лет подруга умудрилась сохранить девичью худобу. Но своим бесспорным достоинством Маша никогда не злоупотребляла.

Ее светлые пушистые волосы ни разу не пережигались окрашиванием в модных салонах, легко скручивались в тугой жгут и держались на затылке с помощью допотопных металлических шпилек. Даже седина не спешила появляться в этих тициановских волосах назло всем завистникам и злопыхателям, кто пытался навскидку определить ее возраст. Возраст был неопределенный. Никто больше сорока не давал, но Маша настолько и выглядела. В модных джинсах, поверх которых надевалась очередная кофта-балахон замысловатого цвета, с яркой кожаной сумкой через плечо она всегда летела стремительной походкой, держа высоко голову и не смотря под ноги. В представлении Лоры надежно закрепилось понимание того, что именно так и должны выглядеть все непризнанные при жизни художники, к которым она относила и свою любимую подругу, приписывая ей до конца нераскрытый талант.

– Желание есть у каждой, не каждой так везет!

Две закадычные подруги на тесной кухне старой московской квартиры справляли Машин отъезд. И пока темно-бордовое вино «дышало» от долгого томления в закрытом пространстве, хозяйка высыпала спагетти из кастрюли в глубокую миску, заправляя примитивное блюдо дорогущим соусом, приобретенным для такого случая в модном супермаркете. Макароны, прельстившие нерадивую повариху яркой упаковкой без единого русского слова, скользили, путались и не желали аппетитно формироваться в мягкие живописные изгибы.

– Господи, как же трудно с этими макаронами! – Маша вылили полбанки соуса в спутанные толстые нити и, плюнув на этикет, перемешала всё вилкой.

– Ты только при родственниках Марио такое не ляпни, – возмутилась Лора, пригубив сразу треть бокала.

– Почему?

– Это у нас макароны, а у итальянцев паста! Причем всё без исключения.

– Да знаю я, не учи, – Маша бойко выставляла на стол салатницу, хлеб, овощное рагу. Из духовки тянуло чесноком и пряностями. Курица готовилась по всем правилам итальянской кухни.

В глубокой салатнице Лора перемешала овощное попурри, добавила для мягкости подсолнечного масла и щедрую щепотку йодированной соли.

– Счастливая ты, Машка! Будешь теперь пить настоящее «Кьянти», есть морепродукты и наслаждаться безмятежной жизнью, – замечталась Лора над порцией спагетти. – Завидую я тебе!

– С чего ты взяла? Ну с чего? – Маша оторвала взгляд от мокрого окна.

Не хотела она устраивать прощальные посиделки, зная острый язычок единственной подруги. И так можно было предположить, что всё закончится неоправданной злостью на Лоркины нравоучения. Оставалось только сдерживать легкое раздражение и подливать в бокал полусладкое вино. – Какая безмятежная жизнь? Не фантазируй, Лора. Через три месяца вернусь обратно.

– Ты с мужем развод оформила?

С тяжелым вздохом Маша кивнула головой.

– Значит, сразу ориентируй Марио на долгую и счастливую семейную жизнь. Твоя цель – выйти замуж. Поняла? Через два года пятидесятилетие будем праздновать, тянуть дальше некуда. Последний предел. За три месяца управишься? – подытожила Лора.

Времени, конечно, кот наплакал, но если постараться… Она никогда не ставила себе цель – выйти еще раз замуж. Одного раза хватило с лихвой. Еще в университете на втором курсе влюбилась по уши в харизматичного с обнадеживающими задатками будущего скульптора с мировым именем, а через пятнадцать лет от него осталось только имя, вернее, фамилия, с которой Мария Пронина рассталась совсем недавно, когда по всем правилам оформила развод. От скороспелого брака так же скоропалительно родился и единственный сын Максим, а на второго ребенка планы не распространились.

Вообще, жизненное обустройство у Маши происходило всегда высокими взлетами и резкими падениями, радость и счастье чередовались с разочарованием и горем по аккуратно вымеренной временем амплитуде то ли косинуса, то ли синуса, попарно и обоюдно. Зарегистрироваться на сайте знакомств она так и не рискнула, а вот через страницу инстаграма, на которой решила показать миру свои студенческие работы, непонятными интернетовскими тропками на нее повально стали подписываться мужчины средних лет приятной наружности. Но в силу своей скромности и обыкновенной нехватки времени, Маша подписчиков игнорировала, а на вопрос «Привет. Как ты?» не отвечала ни единым словом.

Марио Тонини подписался к ней в марте, она хорошо запомнила этот факт, потому что грустный мужчина с красивыми черными глазами лично поздравил ее с Международным женским днем, прислав в качестве подарка открытку с изображением Сикстинской Мадонны мастера Рафаэля. Машу подкупило и незамысловатое поздравление, и прекраснейший образец произведения искусства, которым она занималась всю сознательную жизнь, а именно, окончив институт имени В.И. Сурикова, проработала в художественных школах и частных мастерских почти двадцать лет. На интересе к живописи и завязалась оживленная ежедневная переписка, постепенно переходящая в общение на более личные темы. Марио поочередно высылал фотографии членов своей семьи в сопровождении краткой ознакомительной характеристики, и уже через месяц она знала всё семейство Тонини из небольшой деревушки Сан-Стефано провинции Авеллино где-то недалеко от Неаполя.

– Маш, пойми, таких, как ты, тысячи, – Лора нервно откинула за спину прямые черные волосы, всё норовившие залезть в тарелку с макаронами, и продолжила лекцию под заунывное бренчание дождевых капель за окном. – А тебе сама судьба улыбнулась…

После жаркого лета с первых дней сентября резко наступила осень, выполаскивая городские парки затяжными ливневыми дождями с пронизывающим ветром, который срывал зеленые листья с поникших ветвей и гнал по мостовой вдоль бордюров. Маша затосковала по теплу, по кратковременному отпуску возле синего моря. Директор школы искусств бесцеремонно прервала ее положенный отпуск, попросив выйти на работу на целых две недели раньше положенного срока, но кого это волновало. Решив в один момент изменить свою застоявшуюся жизнь, три дня назад Мария Пронина написала заявление об уходе, мягко положила его перед удивленным секретарем и ни о чем теперь не жалела.

– У меня соседка так в Израиль уехала к американцу на жительство, – Лора продолжала разговор, не замечая, что собеседница задумчиво смотрит в окно, – а у мужа на работе сотрудница получила вид на жительство в Германии, брак с немцем вовремя оформила, сейчас живет и радуется …

В июне Марио написал странное послание. Просил у нее согласие на свой приезд в Москву. Маша не смогла ответить сразу, два дня нервничала, даже наведалась к сыну узнать его мнение, но Максим не захотел вникать в личные отношения родительницы, предложил решать всё самой. Маша больше ни с кем не советовалась, хорошо подумала и согласилась. Через месяц потенциального жениха она встретила в Шереметьево. Сеньор Тонини оказался намного старше предоставленных фотографий, шел ему шестьдесят второй год, и, быстро подсчитав в уме, Маша определила свою молодость разницей в тринадцать лет. Вроде и немного, да только Лора и на этот счет, как всегда, поделилась своим мнением в откровенной форме.

– Машка, что ты с ним делать-то будешь? Он же старый!

– В смысле? – после отчетной художественной выставки, которую Мария Пронина ежегодно предоставляла высшему руководству в конце учебного года, она едва улавливала суть разговора.

– В сексуально-интимном смысле, Маш! Тебе что половая жизнь вообще не интересует?

И Лора воззрилась на нее негодующим взглядом широко распахнутых глаз с наращенными ресницами. Маша неопределенно пожала плечами и в целях самосохранения попыталась перевести разговор на другую тему. После окончательного разрыва с первым и единственным любовником, она уже лет восемь прекрасно обходилась без половой жизни, но посвящать лучшую подругу в столь интимный секрет не хотелось, стоило поберечь и без того ранимую самооценку от беспощадной критики беснующейся Лоры.

Во время пребывания итальянского гостя в Москве Маша предложила ему отказаться от проживания в гостинице и любезно разместила Марио в своей однокомнатной квартире. Чтобы не смущать и без того стеснительного мужчину, ночевать уходила к соседке по лестничной площадке, одинокой старушке бабе Наде. События Маша не торопила. На работе заблаговременно взяла целую неделю отгулов, выслушав при этом нарекание от заместителя директора, и каждый день показывала гостю красоты и достопримечательности любимого с детства города. Языковой барьер они успешно преодолели в первый же день. Общались с помощью мобильного переводчика, ненавязчиво поправляя произношение и грамматику, при этом Маша в разговоре чувствовала себя намного увереннее, сказывались двухмесячные курсы по изучению итальянского языка, на которые она заблаговременно записалась при наличии свободного времени. Но увидев в аэропорту полуседую голову сеньора Тонини, его заметно оплывшую фигуру близкую к начальной стадии ожирения, Маша немного растерялась от настигнутого разочарования, и тут же растерялся весь ее багаж знаний, за который она с лихвой заплатила без малого тридцать тысяч рублей. Пришлось довольствоваться обыкновенными словами приветствия, и к своему стыду Маше нечего было добавить в ответ на долгий и красноречивый поток непонятного певучего языка. Но даже несмотря на языковой барьер, общение их состоялось. Легко, непринужденно, в меру галантно Марио Тонини увлекал неискушенную женщину в водоворот комплементов, чередуя короткими поцелуями обеих рук и сопровождая свои высказывания выразительными взглядами жгучих глаз с густыми ресницами и только. А к моменту расставания оба знали, что понравились друг другу в более или менее степени. В более – Марио, а в менее самой Маше.

Трудно ей давалось объяснение заниженной степени, но и на этот раз ее выручила Лора. Сидя после отлета Марио в любимом кафе с большой кружкой капучино, подруга в лоб высказала свое ненавязчивое мнение.

– Был бы он хоть на пять лет моложе!

– Почему ты всё меришь годами, Лора? – Маша старалась говорить сдержано, не хотелось портить настроение.

– Ты не поймешь, – отмахнулась Лора, аппетитно облизывая чайную ложечку после сахара. – С молодым проще, поверь мне на слово. У твоего Марио года через два болячки посыплются как из дырявого мешка.

– Да? А мне не показалось, – задумалась Маша и тут же вспомнила частую отдышку итальянского гастролера.

– А у вас что-то было? – Лора наклонилась вперед, и под упругой грудью прогнулась даже столешница, а глаза предательски заблестели в предвкушении чего-то острого и запретного.

– Нет. Не было. Я у соседки ночевала, – отрезала Маша.

– И о чем с тобой разговаривать…

Спустя три недели из Италии пришло официальное приглашение. Не спрашивая ее согласия, Марио решил сделать обворожительной сеньоре Марии подарок и пригласить в гости на всё время, которое выделит им посольство. И тут она снова засомневалась, стоит ли вообще продолжать знакомство с человеком, столь явно не подходившим к ее несформировавшимся желаниям. Но Лора каким-то образом уговорила, образумила, настояла и так красочно обрисовала Мекку русских – Италию, что за короткий срок Маша собрала все необходимые документы, сделала загранпаспорт, прошла собеседование и уже через десять дней получила визу сроком на три месяца. Марио расстроился, узнав о таком коротком сроке, но саму сеньору Пронину такой расклад устраивал и даже вполне. Маша рассуждала здраво и последовательно. Если в Италии что-то пойдет не так, через три месяца она спокойно соберет вещички и вернется домой, а если ей захочется остаться, то второй раз визу продлят на более долгий срок. Оставался только Максим…

Последнее время сын отдалился от нее. Он больше общался с отцом, который не вылезал из хранилищ Третьяковского музея, пытаясь закончить долгоиграющую диссертацию по теме русской живописи, то бросая ее по причине частых запоев, то продолжая в нередкие моменты протрезвления. Максу шел двадцать седьмой год, вполне приятный возраст для чистых стремлений, воплощения намеченных идей и мечтаний. Но сын пошел в отца и половину своей жизни тратил на пустые изыскания и жалкие потуги, отшучиваясь от назойливых материнских приставаний, которые случались каждый месяц и заканчивались в основном обоюдными обидами, непониманием и отсутствием какого-либо стремления найти общий язык.

При всем желании познакомить сына с новым другом из Италии Маша отдавала себе отчет в этой нелепой ситуации, но в тайне полагалась на хорошее воспитание единственного отпрыска и простое здравомыслие. Максим фамилию не опозорил, на званый ужин пришел вовремя и не один, решил воспользоваться моментом и познакомить заблудшую мать с новой девушкой по имени Кристина. У Маши после этого двойного знакомства осталось противоречивое чувство, будто ее в чем-то обманули, как на вещевом рынке времен перестройки – вместо нового батничка подсунули растянутый ношеный пуловер. Но и здесь на помощь пришла незаменимая мудрая Лора с ее примитивной философией.

– Хватит трястись над сыном, Маш, хватит! Он скоро четвертый десяток разменяет, а ты ему до сих пор в рот заглядываешь. Детей надо отпускать, как птиц по весне из клеток. Тебе самой без малого пятьдесят, пора и о будущей старости подумать…

И Маша думала, пока оформляла документы, загранпаспорт, визу. А на двадцатое сентября взяла авиабилеты Москва-Неаполь в оба конца, собрала объемный чемодан и позвала на посиделки верную подругу Лору.

– Вот сомневаюсь насчет дубленки, брать или не брать.

После ужина и прекрасного вина женщины второй час пересматривали собранный багаж. Лора, которая в отличие от Маши посещала солнечную Италию сто раз, опытным взглядом досматривала каждую тряпку и с таможенным пристрастием делила всё на две кучи: можно – нельзя.

– Машенька, какая в Неаполе дубленка! Ты с дуба рухнула? Там солнце круглый год! Температура воды и воздуха почти одинаковая.

– Плюс пять? – в осведомленности подруги Маша никогда не сомневалась, но какая-то доля сарказма в голосе прозвучала. И Лора тут же загуглила в смартфоне погоду Неаполя.

– Вот смотри. Плюс двадцать пять температура воздуха и двадцать три градуса температура воды. Купальник возьми, а лучше два, – и она обворожительно улыбнулась белоснежными зубами.

– Значит, дубленку я оставляю? – не сдавалась Маша.

– Куртку теплую возьми и хватит. Там и зимы никогда холодной не бывает.

– Да, но вернусь-то я как раз в декабре.

– А в декабре у трапа самолета я тебя с дубленкой и встречу. Без проблем!

Самолет взлетел резко под самые облака, натужно ревя двигателями, набирая нужную высоту. Маша сидела возле иллюминатора, вжавшись в спинку кресла, вцепившись в подлокотники, и медленно восстанавливала дыхание, считая до десяти, сбившись три раза между цифрами семь и девять. Не любила она самолеты, никогда не любила. Все четыре часа полета ощущала каждой клеточкой спинного мозга те десять тысяч километров, которые разделяли ее с землей. Чтобы не довести себя до нервного срыва, Маша достала из кармана смятый листок и еще раз повторила приветственную речь для Марио и всех его домочадцев.

Сеньор Тонини овдовел тринадцать лет назад, считался завидным женихом, но по совету друга новую жену решил поискать за рубежом. Жил он вместе с сыновьями в большом двухэтажном доме, выстроенном дедом Лоренцо еще до войны. Вместе с ним проживали двое сыновей с женами и детьми. Всем хозяйством заведовала старшая сестра Марио – Карла. Имелся у нее муж и просторный дом, но после смерти невестки, заботу о брате и его семье Карла взвалила на себя. Не имея собственных детей, все силы она отдала на воспитание любимых племянников, которыми гордилась не меньше, чем родная мать.

Старшему Джулиано исполнилось тридцать шесть лет, вместе с женой Паолой он работал в Королевском дворце Неаполя. По образованию оба художественные реставраторы, только Джулиано имел дело с гипсом и мрамором, а Паола считалась первоклассным специалистом по дереву. Всю неделю с понедельника по четверг семья жила в Неаполе у тещи, там же ходил в школу единственный двенадцатилетний сын Марко, а выходные проводили в доме отца, где на втором этаже им была отведена ровно половина всей площади.

Вторую половину занимал младший брат Франческо с женой Розой и пятилетней дочкой Пэскуэлиной. Это имя показалось Маше самым нелепым, которое только можно придумать для маленькой девочке с черными вьющимися волосами и такими же большими глазами, как у деда. Но тайну имени раскрыл сам Марио. Внучка родилась в день Пасхи и только поэтому получила такое памятное имя, означающее буквально «ребенок пасхи». Франческо после окончания лицея помогал отцу в несложном строительном бизнесе, а Роза полдня проводила на почте, сортируя местную корреспонденцию и посылки.

Всю эту информацию Маша почерпнула из кратких сообщений под многочисленными фотографиями счастливого семейства. Оба сына Марио и внук Марко имели одну отличительную фамильную черту – высокий лоб и вихрастую жесткую челку. Джулиано превосходил всех ростом на целую голову, его догонял Марко – упитанный подросток с полными губами, доставшимися ему от матери. Паола с правильными чертами лица и миндалевидными глазами цвета темного шоколада смотрелась намного приятнее младшей невестки. Роза по сравнению с ней казалась невзрачной, простенькой, со светлыми волосами на фоне пиковых Тонини походила на бледную моль, а цвет глаз имел светло-коричневый оттенок, почти песочный. Звучное имя к этой внешности не подходило. Словно ошибочный ценник с завышенными цифрами, прикрепилось оно к женскому облику, когда на самом деле товар стоило отпускать по более приемлемой цене, как Селия или Сусана. Зато малышка Пэскуэлина переняла черты обоих родителей. Огромные черные глаза на зауженном к подбородку кукольном лице казались еще больше и темнее, тая внутри жгучий, полный озорства, едва уловимый взгляд. Ореол курчавых волос на фотографиях приминался пышными бантами, но незначительно. Собранные в полные розеточки шифоновые ленты сидели на детской головке, как два тенистых мяча в обрамлении жесткой начесанной мочалки. Но взгляд черных глаз Пэскуэлины говорил о многом – дьяволенок, сущий дьяволенок скрывался за милой улыбкой и нежными ямочками на загорелых щечках!

Еще у Марио имелся симпатичный вислоухий спаниель по кличке Ричи. Оба, и хозяин и пес, любили охотиться в албанских лесах рядом с небольшой деревенькой, где вместе со своей семьей проживал давний друг Тонини. Поздней осенью, когда охота на вальдшнепов была в самом разгаре, под крышей его дома собирались пять-шесть человек заядлых охотников. Сперва они вели тщательную подготовку амуниции и огнестрельного оружия, а после охоты под хорошее доброе вино с особым наслаждением поедали зажаренные на вертеле маленькие тушки несчастных птиц.

Но больше всего Машу пугала сестра Марио. На всех фотографиях женщина выглядела строго, без намека на улыбку и всегда в черном вдовьем платке при наличии живого мужа. С братом она не имела ничего общего, хотя черты лица у обоих выделялись крупными размерами. Но если с годами у брата они еще больше увеличились и расплылись, то у сестры сузились и иссохли. Даже полные губы, которыми природа награждала всех Тонини, у Карлы вытянулись по горизонтали и, опустившись книзу, плавно перешли в глубокие носогубочные морщины. Но все эти наблюдения Маша произвела лишь по фотографиям и надеялась, что весь негатив, проявленный при заочном знакомстве, исчезнет при знакомстве личном, а первое ошибочное мнение изменится, причем радикально.

Чтобы понравиться семейству и не вызвать у родственников явную неприязнь, Маша везла целый чемодан сувениров. Первый раз в жизни ей захотелось угодить всем, поэтому она тщательно продумала увлечения каждого члена семьи, но без Лориной помощи всё-таки не обошлось. В ГУМе для старшей сестры Марио выбрали черную шаль с жостовскими мотивами. Для сыновей приобрели светлые галстуки, основываясь на предположение, что каждый уважающий себя итальянец в праздничные дни надевает строгий темный костюм, и такой подарок будет в самый раз. Двум невесткам Марио в «Русском фарфоре» Маша с неоправданной щедростью прикупила наборы чайных пар с гжельской росписью. Детям помимо сувенирных матрешек и медведей в красных шароварах Лора предложила приобрести в Третьяковской галерее красочные книги на итальянском языке с глянцевыми репродукциями знаменитых шедевров музея.

– Раз в этой семье есть художники-реставраторы, то и дети должны стремиться к прекрасному, – заметила невозмутимая Лора, когда Маша попыталась отстоять свое мнение и купить для маленькой Пэскуэлины фарфоровую куклу.

Еще в качестве общего подарка подруги выбрали льняную вышитую скатерть в наборе с ажурными салфетками. Лично для Марио в престижном магазине табака и кальянов Маша с особой тщательностью подобрала курительную трубку, в которой стаммель был изготовлен из средиземноморского бриара, а мундштук из слоновой кости. Трубка показалась Маше очень дорогой и красивой. Приметив, как в свой приезд Марио курил простенькую затертую трубочку, она в первую очередь определилась с подарком для него, а затем уже и для всех остальных. Трубку она оформила в сандаловую шкатулку и безмерно гордилась своей сообразительностью…

Нервозность не проходила все четыре часа перелета, и Маша уже не надеялась встретиться с Марио без трясущихся рук. Но на подлете к Неаполю самолет попал в зону турбулентности. Обшивка салона вибрировала каждый раз, когда авиалайнер проваливался в воздушные ямы, а пассажиры на одном вздохе произносили непереводимые междометия. Животный страх за собственную жизнь быстро вытеснил легкий мандраж ожидаемой встречи, и на трап Маша вышла со спокойной совестью и радостной улыбкой, которая не сходила с ее лица с момента благополучного приземления вплоть до выхода из аэропорта.

Гостья из России прилетела в воскресенье, поэтому ее встречали все мужчины Тонини – отец и двое сыновей, за исключением внука. Позабыв от волнения всё, что учила во время перелета, она приветливо улыбнулась, протянула руку для пожатия и проговорила только одно слово – ciao1. Франческо аккуратно пожал женскую ладонь, при этом в его черных глазах промелькнуло явное восхищение, а сдержанный Джулиано одарил ее только кивком головы и протянул букет красных роз, так расточительно приобретенный в цветочном киоске аэропорта. Предоставляя место отцу, он тактично увел в сторонку ошеломленного брата. После сыновей Марио наговорил кучу комплементов, два раза легко коснулся губами чуть дрожащей руки и, подхватив одну сумку из багажа, уверенно повел гостью к темно-синему минивэну.

Дорога петляла по гористой местности, вдоль обочин плотной стеной возвышались зеленые деревья. Италия встретила Машу пасмурно. Небо заволокло серыми низкими тучами, и через время пошел дождь. Маша пожалела, что перед отлетом сдала в багаж плащевую куртку, надеясь на обещанное Лорой солнце и плюс двадцать пять. Вспоминая о багаже, она вздрогнула от сырости, непроизвольно сжала холодные руки. С благоразумной предусмотрительностью надев в поездку плотный полушерстяной брючный костюм, Маша мысленно восхваляла женскую интуицию, пытаясь заодно унять мелкую трусливую дрожь то ли от близкого присутствия Марио, то ли от пронизывающей сырости дождя. А сеньор Тонини улыбался всю дорогу и не верил долгожданному счастью, что прекрасная Мария из далекой холодной России приняла его предложение.

– Ты устала, – повторял он по-русски едва уловимым шепотом, сидя на заднем сидении рядом с гостьей, словно признавался в тайной любви.

Но на этом его словарный запас закончился. Языковой барьер пугал Машу еще и раньше в Москве, а сейчас явилось очевидное прозрение, что столь необходимое общение, без которого ее приезд обретет лишь формальное пребывание в чужой стране, ляжет тяжелым грузом на ее хрупкие плечи. И вместо куртки душу грел планшет в придачу с интернетом.

– Как твое здоровье? – почти по слогам она прочла итальянский перевод.

– Хорошо.

– Как семья?

– Хорошо.

– Работа?

– Великолепно!

На этом беседа закончилась, и начался проливной дождь. Потоки воды бежали по дорожному полотну впереди машины, механические дворники не успевали очищать лобовое стекло от мутных ручьев. Вокруг стояла молочная пелена, и хотя старший Джулиано уверено вел машину по узкой дороге, отец в целях безопасности велел сыну съехать на обочину и переждать ненастье.

– Тетя просила не задерживаться, – недовольно ворчал Джулиано, приглушая мобильное радио.

– Отец прав, дороги не видно. Куда ты хочешь ехать? На верную смерть! – вскипел Франческо и ладонью ударил по бампризу.

Между братьями завязался вялый спор, который мог погасить только отец.

– Прекратите! Не позорьте меня перед женщиной.

– Она всё равно ничего не понимает, отец, – Джулиано улыбнулся в сторону гостьи.

– И что с того? – разозлился Марио. – Можно говорить при ней всякую чушь! Она не настолько глупа, как ты думаешь.

– Ничего я не думаю!

– Нет, думаешь! Я по твоему лицу вижу, что она тебе не нравится.

– А почему она должна мне нравиться, отец?

– Тебе не должна. Главное, что мне нравится, понятно? И вы должны уважительно относиться к этой женщине, пока она будет жить в моем доме. Мы вчера это обсуждали, Джулиано, что непонятно?

– Всё понятно, отец! Всё хорошо! Смотрите, дождь закончился! Можно ехать дальше.

Вжавшись в сиденье, на протяжении всего разговора Маша тщательно пыталась выхватить из красноречивого потока хоть одно знакомое слово. Ее постигло полное разочарование! Лишь частое повторение donna2 натолкнуло ее на мысль, что разговаривали о ней. Маша решила уточнить.

– Всё хорошо? – поинтересовалась она у Марио, едва коснувшись мужской руки.

– Va tutto bene3. Всё прекрасно! – поспешил он с ответом и, обхватив ее ладонь двумя руками, прижал к сердцу.

Дальше следовали молча, только из приемника звучала джазовая музыка, а на поворотах неприятно скрежетали тормозные колодки.

Маша жадно всматривалась в запотевшее окно, пыталась разглядеть красоты чужой земли. В поле зрения иногда попадались одинокие домики, покрытые красной черепицей в окружении высоких кипарисов. В основном дорога вела через ровно нарезанные сельские угодья пополам с цитрусовыми рощами и раскидистыми деревьями с бледно-серебристой листвой. Тучи низко проносились над землей, чередуясь с солнечными бликами, и лоскутное одеяло пашенных наделов то темнело зелеными всходами, то светлело коричневой, почти желтой, взрыхленной почвой. Один раз попалось стадо коров, а на развилке дорог, где Джулиано резко затормозил, пропуская автобус, Маша успела заметить табун лошадей, мирно пасущихся посреди кустов можжевельника. Почему раскидистые темно-зеленые кусты она приняла за можжевельник, так и осталось для нее загадкой, но такой вариант показался более живописным и привлекательным.

В ожидании гостьи все женщины семейства Тонини собрались на большой кухне первого этажа за приготовлением обильного обеда. В печи томилось карпаччо из говядины, и по всем комнатам разносился дразнящий запах праздничной еды.

– Мама, скоро мы будем обедать? – в гостиной на широком подоконнике сидел сын Джулиано и приплюснутым носом от нечего делать водил по стеклу.

– Скоро, Марко, – отозвалась из кухни Паола. – Как только приедет русская. Поглядывай в окно и предупреди меня, если увидишь машину.

– Я всё утро не отхожу от него, мама, – Марко нарочно выговаривал слова протяжно с воскресной ленью. – Из-за дождя ничего не видно.

Завершив по всему дому генеральную уборку, мимо окна прошла Карла, но внук остановил ее вопросом.

– Зачем дедушке эта женщина?

Чтобы не затрагивать щекотливую тему, Карла, пожав плечами, быстро удалилась на кухню. Но к двоюродному брату подошла малышка Пэскуэлина и с видом всезнайки пояснила.

– Дедушке нужна жена!

– Зачем? – Марко уставился на нее недоверчивым взглядом.

– Как зачем! Разве не знаешь, для чего Бог создал женщину? – Пэскуэлина невинно захлопала глазами, тут же ответив на заданный вопрос. – Чтобы детей рожать! Карла уже старая, она никого не родит.

– Карла родная сестра Марио! – отмахнулся от девчонки Марко. – Как она может брату родить ребенка?

– Не знаю. Сам у нее спроси, – и Пэскуэлина благоразумно отошла в сторону.

– Бабушка, а Лина говорит, что дедушка хочет жениться.

– Не болтай лишнего, мой сладкий помидорчик. Это тебя не касается.

– Я просил не называть меня помидорчиком, бабушка!

– Я как тебя называть?

– Никак! Просто Марко и всё!

Они долго припирались, спорили, но никто не хотел уступать. Пэскуэлина заскучала и ушла в гостиную, чтобы в ожидании обеда приготовить для гостьи подарок. На чистом листе, вырванном втайне из школьного альбома Марко, она пыталась нарисовать синий цветок, увлеченно подбирала цветные карандаши, аккуратно раскрашивала лепестки замысловатого бутона, высунув от творческого процесса кончик языка и постоянно заправляя за ухо надоевшую прядь жестких волос.

– Почему этого ребенка никто не причесал до сих пор? – громко воскликнула бабушка Карла, чтобы ее голос услышали на кухне.

– Нам некогда, – снова отозвалась Паола. – Слишком много отец заказал блюд к обеду…

В суетной кутерьме никто не услышал шума подъезжающей машины. Марко, покинув наблюдательный пост, приставал к сестре с допросом, откуда у той появился альбомный лист, когда дверь бесшумно открылась и на пороге возникла незнакомка. Все женщины высыпали из кухни и, разинув рты, в полном молчании откровенно рассматривали долгожданную гостью.

Только благодаря зонту, который так любезно держал над ней услужливый Марио, Маша не успела промокнуть под проливным дождем по дороге к дому. От длительного сидения в самолете ее костюм слегка помялся, но прическа осталась безупречной – тщательно зачесанные пшеничные волосы были собраны в объемный шиньон, а розовая помада только подчеркивала серо-голубые глаза.

– Buon giorno4, – выдавила из себя Маша и приветливо улыбнулась.

Первая от ступора очнулась Карла. Губы ее искривились в легкой ухмылке, правая бровь изогнулась вопросительным знаком, а руки крючками сцепились на складках черной юбки.

– Что с вами такое? – за спиной смущенной гостьи показался Марио. Сыновья следом вкатывали на порог чемоданы. – Языки проглотили? Это Мария!

Невестки коротким «ciao» сдержано приветствовали красивую молодую женщину в элегантном брючном костюме, и только маленькая Пэскуэлина бросилась навстречу и сунула в руку гостьи подарок.

– Я Пэскуэлина. А ты?

– Мария. Маша.

Девочка попыталась произнести новое имя, но в таком сочетании шипящий звук неудобно застревал в горле, и Пэскуэлина, оставив тщетные попытки с наскока овладеть русским языком, громко и с твердым длинным «р» произнесла первый вариант. Маррия! Обстановка немного разрядилась, прошло первое оцепенение, и Марио по очереди представил всех членов семейства.

Позже за обеденным столом Маша еще раз незаметно оглядела потенциальных родственников, с которыми предстояло общаться ближайшие три месяца, и сделала неутешительный вывод – семья ее не приняла. Тонкой душой человека, причастного к высокому искусству, она сразу уловила настороженность и затаенную враждебность, тщательно скрываемую за милыми улыбками. За обедом разговаривал только Марио и Джулиано. Первый что-то спрашивал, а второй всего лишь отвечал. Отец сидел во главе стола. Семья старшего брата расселась с одной стороны, младшего – с другой. По левую руку от главы семейства Тонини первая сидела Карла, по правую Джулиано, но отец потеснил старшего сына и усадил рядом с собой гостью, поэтому Маше весь обед пришлось просидеть под пристальным взглядом черных глаз старшей сестры. Когда кусок карпаччо застревал в горле, Маша запивала его глотком вина, и Карла сразу усмотрела в этом пристрастие к алкоголю.

Обед длился больше двух часов, Паола меняла на столе блюда, Роза – тарелки. Уставшая от длительного застолья Пэскуэлина первая попросилась выйти из-за стола, и Маша вспомнила о сувенирах. Для вручения подарков пришлось переместиться в просторную комнату с закопченным камином и главным достоянием деревенского дома – большим видавшим виды ковром из овечьей шерсти. Даже с ограниченным словарным запасом Маше не составило труда вложить лично в руки каждому члену семейства персональный подарок, получив в ответ только «grazie5» и пару снисходительных улыбок. Подарок для Марио она решила придержать и вручить наедине.

Карла долго держала в руках тяжелую шаль с густой бахромой, но цвет основного фона – черный – ей понравился. Даже округлые выпуклые розы, раскрашенные столь удивительным сочетанием красок, которые она видела впервые в жизни, непроизвольно навеивали мысль тут же примерить подарок и покрасоваться перед зеркалом. Невестки незаметно посмеивались над смущенной родственницей, и только Марио открыто поддержал сестру.

– Карла, этот платок очень тебе идет. Примерь скорее, хочется посмотреть!

– Дома примерю, – ее сухое вытянутое лицо слегка дернулось. – Молода она для тебя, Марио.

– Что же в этом плохого? – усмехнулся довольный таким комплементом брат, закатив глаза под потолок.

– Потом спохватишься, да поздно будет.

Карла засобиралась домой. Прихватив подарок, с высоко поднятой головой она вышла из комнаты, и Маше показалось, что в эту минуту между братом и сестрой произошел непроизвольный разрыв. Ее уход послужил сигналом и для остальных. Марио никого не задерживал. И пока братья выискивали причину, чтобы вежливо ретироваться, Паола демонстративно сняла с себя коричневый кухонный передник и надела на шею гостье с явным намеком в качестве кого та принимается в семью.

В опустевшей комнате покинутый всеми Марио сидел в глубоком кресле и разочарованно смотрел на закрытую дверь, за которой последним скрылся любимый внук Марко. В такой неудобный момент Маша протянула ему гладкий полированный футляр.

– Prego6.

Марио вскинул густые брови, дрожащей рукой принял подарок.

– О, Мария! Это великолепно…

Ей даже показалось, что в его глазах заблестели слезы. Он весь обмяк, поникшая голова с густой, волнистой шевелюрой свесилась на грудь. И в эту секунду в подвижном, жизнерадостном Марио, каким он показался ей в Москве при первом знакомстве, она отчетливо увидела осунувшегося усталого старика, скрывающего за неестественной бравадой ущемленное достоинство и первую горечь разочарования в обожаемых детях. Осторожно присаживаясь на узкий подлокотник кресла, она провела рукой по широким плечам, заглянула в глаза. Давно страждущий утешения, Марио схватил ее руку, прижал к щеке и заговорил быстро, страстно, сплошным речитативом без запятых и точек, глотая окончания. Маша не понимала ни слова, но женская интуиция, которая именно в такие минуты крайне редко давала сбой, подсказывала, что сейчас нужно просто слушать.

Он рассказывал о жене, о своей любимой Бьянке. Ни с кем и никогда он не делился этой любовью после ее неожиданной смерти, даже сестра редко отзывалась на такие душевные разговоры, вечно придумывала какие-то дела, чтобы не выслушивать откровения родного брата. Карла прекрасно знала: Марио обладал слишком добрым сердцем и ранимой душой, но такие качества принимала за слабость и даже мягкотелость, несвойственные семье Тонини. Еще в детстве она прозвала его «картошечкой», потому что твердые и упругие на вид клубни после варки становились рыхлыми и мягкими, легко давились вилкой, превращаясь в картофельное пюре.

Марио вспоминал о счастливых годах, прожитых в родном доме, когда во всех комнатах звучал детский веселый смех. Тогда они жили дружной семьей, а вечно хмурая Карла, играя с племянниками по воскресным дням, улыбалась той очаровательной улыбкой, которая напоминая ему родную мать. Но те годы пролетели как один день. Сыновья выросли, обзавелись семьями, а Карла последнее время только ворчит и придирается к его невесткам по всяким мелочам.

– Ты сразу понравилась мне, Мария, – он прижимал ее руку к сердцу, говорил судорожно, торопливо, словно боялся, что она оттолкнет его. – Твое лицо даже на фотографиях светится счастьем. Ты очень красивая женщина! В нашей деревне таких нет. Вы русские все красавицы. У моего друга жена из России. Он молится на нее, словно эта женщина сама Мадонна! Что я говорю… Я и сам готов молиться на тебя, Мария, лишь бы ты осталась в моем доме навсегда. Пусть дети живут сами по себе, они не будут нам мешать. Ты останешься со мной?

Он замолчал в ожидании ответа. Растерянно улыбаясь, Маша пожала плечами. Весь монолог прозвучал для нее красивой мелодией и не более того.

– О, Мадонна! Ведь ты ничего не поняла!

Возглас сожаления вырвался из его груди, но предчувствуя очередной бессмысленный монолог, как маленького ребенка она взяла его за руку и повела на кухню. За стаканчиком домашнего вина, обдумывая каждое слово, с помощью планшета гостья повела несложный разговор.

– Твоя семья должна привыкнуть ко мне. Si?7

Марио кивнул головой.

– Нужно дать им время. И сыновьям, и твоей сестре. Si?

Снова кивок головой.

– Не надо расстраиваться, пожалуйста. Через три месяца я уеду. Береги свое сердце. Они твоя семья, а я чужая.

– Нет! Ты мне не чужая. Мое сердце полно тобой. Я хочу жить ради тебя.

Стакан в ее руке дрогнул, и на лакированную поверхность стола пролилось несколько бордовых капель. Весь перелет Маша обдумывала именно те причины, которые побудили ее заявиться в Сан-Стефано, и наивно полагала, что в первый день удастся избежать вполне предсказуемых вопросов о совместном будущем. В сорок восемь лет глупо надеяться на платонические отношения там, где чувствовалось половое влечение вперемешку с робкими признаниями в любви. И совсем нетрудно было догадаться, зачем шестидесятилетнему мужчине так скоропалительно знакомиться с более-менее молодой женщиной и тут же приглашать в гости на длительное проживание, что за всеми разговорами и милыми улыбками стоял очевидный сексуальный контекст, который на расстоянии казался вполне безобидным и не вызывал столь явной неприязни. Но сейчас, когда фигурант находился от нее на расстоянии вытянутой руки, поездка вдруг стала принимать какую-то интимную подоплеку, пошлую и комичную одновременно.

Привычку – бросаться в омут с головой – Маша никогда за собой не замечала. В ее характере, особенно последние десять лет, больше прослеживалось длительное раздумье, тщательное взвешивание и сопоставление желаемого с действительным. И со временем, как пелось в одном старинном романсе, «усталых дум полет стал низок, и мир души безлюдней и бедней». Жизнь нещадно прибивала мечты к земле, делая их тривиальнее и прагматичнее, постепенно окрашивая восприятие окружающего мира в черно-белый цвет. И свой приезд в Италию она в первую очередь рассматривала, как внеплановый отпуск за свой счет, и не собиралась принимать никаких решений, касающихся совместной жизни с едва знакомым человеком, которого она видела второй раз в своей жизни. Не хотелось спешить настолько необдуманно, спонтанно и бесповоротно.

– Очень быстро, – Маша прочла ответ с планшета.

– Тебе нужно время? – догадался Марио и облегчено вздохнул.

– Si! Tempo!8

– Я буду ждать вечность!

Всё было понятно и без перевода. Улыбнувшись, она просто кивнула головой.

За окном давно наступил вечер. Шум дождя постепенно стих, и кухня озарилась матовым светом догорающего заката. Перед уходом Роза перемыла грязную посуду, жирные противни, тяжелые чугунные сковородки. Но коричневый фартук из грубого льна, так демонстративно повязанный Паолой на тонкую талию гостьи, Маша восприняла буквально и по-хозяйски осмотрела стол на предмет недомытой посуды. На подносе остались лишь тяжелые с толстым стеклом стаканы для вина, чем-то напоминавшие граненые, которые раньше подавались в поездах дальнего следования в подстаканниках, и тонкие круглые бокалы на длинной ножке. Она быстро освоилась с подачей горячей воды, с глубокой отбитой в нескольких местах эмалированной раковиной, где сначала в обильной пене замочила, а потом осторожно вымыла и расставила на просушку весь фамильный «хрусталь» и «богемское стекло».

Из-за низкого расположения раковины спину немного потянуло, и, решив отдохнуть от праведных трудов, она подсела к Марио за стол, где опробовав дорогой подарок и довольно пыхтя новой трубкой, он пускал под потолок серые кольца дыма. Запах табака Маше понравился, древесно-ванильный он ненадолго перебивал тот церковный сладкий аромат ладана, которым было пропитано итальянское жилище снизу доверху. Поначалу от него кружилась голова, но к вечеру запах приелся и не раздражал напоминанием о церкви.

– Ты устала?

Маша утвердительно кивнула головой, ей ужасно хотелось спать. Бессонная нервная ночь перед вылетом, сам перелет и холодный прием семьи Тонини не прошли бесследно. Но больше всего без долгих объяснений и неуместной стыдливости ей хотелось уладить один щекотливый вопрос – где она будет спать. Марио словно прочел ее мысли. Повел гостью через комнаты в правое крыло дома, но перед широкой деревянной дверью, обитую по углам тонким железом, остановился.

– Это спальня моей жены.

Маша ничего не поняла, но по обстановке и той безупречной чистоте, которую источала даже хлопковая занавеска с грубыми кружевами, догадалась, о ком шла речь. Узкая комната окном выходила во внутренний двор. Возле правой внешней стены стояла довольно широкая старинная кровать с резными деревянными набалдашниками по углам, под окном узкий стол с полированной поверхностью и один стул. С левой стороны умещался низкий двустворчатый шкаф для вещей, за ним прямоугольный комод и овальное в серебряном обрамлении зеркало. Проход между кроватью и мебелью был не больше метра, низкий беленый потолок нависал почти над самой головой, и Маше показалось, что протяни она руку, и можно спокойно коснуться кончиками пальцев шершавой поверхности. На фоне белых стен темная мебель казалась почти черной и наравне с глубокой стариной отдавала еще специфичным запахом. Даже единственный стул с высокой резной спинкой с такой важностью выставил свои точеные ножки, словно на нем восседала сама неаполитанская королева.

Пока она знакомилась с обстановкой, Марио прикатил два чемоданы и объемный саквояж. Слово «умыться» непроизвольно потонуло в женской памяти, и Маша показала жестом, чего она хочет. В конце темного коридора за филенчатой дверью оказалась превосходная, абсолютно новая ванная комната.

– Buona notte, Maria,9 – напоследок Марио поцеловал тонкую руку и с глубоким вздохом удалился в свою спальню.

После теплого душа она блаженно вытянулась на свежих простынях, пропитанных всё тем же ладаном, но уже терпимее и в какой-то степени безразлично для уставшего женского организма, вопиющего о долгожданном отдыхе. Проваливаясь в водоворот тяжелого сна без сновидений, Маша еще успела подумать о красивом доме, словно о табакерке с секретом, и тут же перед ней замелькали мрачные лица его домочадцев, но перед ними она испытывала не страх, а только странное чувство интеллигентной неловкости за то, что своим появлением невольно нарушила привычный уклад их жизни. Но и они казались ей на удивление исключительными так же, как висевшая в изголовье кровати хорошая репродукция Сикстинской Мадонны, а под ней католический крест из красного дерева с изящно вырезанной фигуркой Христа, оберегающего ее сон.