Читать книгу Когда цветет олива - Елена Чутская - Страница 4

Маша проснулась от нетерпимого света, слепившего глаза. Луч восходящего солнца преломлялся от поверхности овального зеркала и рассыпался на сотню зайчиков, бесцеремонно пробуждая гостью Тонини. Она безмятежно потянулась под одеялом, пальцами ног уперлась в деревянную кроватную панель, чуть приоткрыв глаза, улыбнулась Сикстинской Мадонне, как в детстве улыбалась бабушкиной фотографии, висевшей на стене в изголовье. Ей показалось, что она всю жизнь только и делала, что каждое утро просыпалась в мягкой постели, вот так потягивалась под благосклонным ласковым взглядом Мадонны, а не вскакивала под оглашенный звон будильника и ошпаренной кошкой неслась на кухню готовить завтрак. Думая о завтраке, она улыбнулась еще больше. Завтрак! Пышный омлет из домашних яиц, простой деревенский хлеб кафоне, сливочное масло, а лучше мягкий сливочный сыр моцарелла и много-много сочной зелени. Словно она корова на пастбище или коза. Коза Беттина! Тихий смех разлетелся по комнате. Пора вставать!

На кухне мужчины доедали свой завтрак, а у плиты давно хлопотала Роза. Хмурая Пэскуэлина вилкой ковырялась в тарелке, натужно сопя над нелюбимым омлетом.

– Доброе утро! – на звонкий голос обернулись все.

– Доброе утро! – ответ прозвучал как трио, а маленькая Лина только встряхнула шапкой курчавых волос и незаметно подмигнула.

Маша подмигнула в ответ. Педагогике, как науке, она никогда не обучалась, хотя полжизни проработала в художественной школе именно с детьми. С годами к ее колоссальному опыту, еще добавился индивидуальный подход и к подросткам, и к той непоседливой мелюзге, которую мамочки приводили в класс рисования с огромными амбициями к желторотому потомству. Детская дружба всегда казалась ей чем-то простым, светлым и не имело цены. Поэтому к ученикам Маша относилась с минимальными требованиями и огромной любовь, постепенно взращивая в хрупких душах то чувство прекрасного, каким была переполнена и ее собственная душа.

По дому разносился бодрящий запах свежего кофе. Не принимая во внимание протесты Марии, Роза поставила перед ней огромную тарелку омлета с помидорами и кружку горячего кофе. Легкий неосязаемый пар струился над черной глянцевой поверхностью, а ноздри сами непроизвольно потянулись вдохнуть аромат.

– Это хороший кофе! Очень хороший! Джулиано привез из Неаполя, – пояснила Роза.

Маша пригубила маленький глоток, немного подержала во рту. Вкус почувствовался не сразу, сначала нёбо обожгли грубые древесные нотки, затем веером раскрылись ванильные сладко-цветочные. Под пристальным взглядом Розы Маша выпила всю чашку, заслужив при этом одобрение со стороны всех членов семейства Тонини, и с удовольствием отметила, что напиток ей понравился. Он не был горько-отталкивающим или приторно-сладким, он был… как Италия – восхитительным!

После завтрака Франческо отправился заводить грузовичок, а Марио пригласил Машу в гостиную.

– Ты замечательно выглядишь, моя донна. Просто чудесно! Как спалось? Хорошо? – он тянул ее присесть на диван, нежно прижимая руку к груди.

– Хорошо, – Маша смутилась. Она смущалась всякий раз, когда слышала подобные комплементы, сомневаясь в правдивости и компетенции того, кто их произносил, непроизвольно следуя желанию не принимать всё на веру, а главное – не отвечать на комплементы глупой улыбкой и безвкусным «спасибо».

– Мы с Франческо уедим сегодня на целый день. Приедем поздно. Ты не будешь скучать? Тебе что-нибудь нужно? – он мягко тянул ее к груди, а она также деликатно пыталась сопротивляться.

– Нет. Всё хорошо.

От Марио исходил тонкий мужской аромат туалетной воды, в котором Маша, в отличие от Лоры, всегда путалась и никогда не могла точно определить – Armani это или Gucci, ссылаясь на отсутствие профессионального обоняния парфюмера. Но запах Марио напоминал осенний мокрый лес, свежесть ручья, поросшего мхом, и еще какие-то цветы, название которых Маша не помнила, а помнила только цвет: ярко-желтый. Она наклонилась ближе, чтобы вдохнуть новый аромат, а Марио, неверно оценив ее жест, воспользовался моментом и поцеловал в щеку. Невинный, поспешный поцелуй, словно касание южного ветра, тронул женское сердце. Но коснувшись в ответ колючей щетины, Маша непроизвольно вскрикнула и поморщилась.

– Что такое? – глаза Марио превратились в два огромных блюдца.

– Riccio! Ежик!

– О, Мадонна!

Он испуганно потер небритую щеку, но блаженная улыбка уже расползалась по довольному лицу. С первого дня, как эта женщина переступила порог его дома, Марио, словно двенадцатилетний мальчишка, мечтал о ее поцелуе и, наконец, дождался!

Провожая отца и дедушку, Пэскуэлина выбежала за грузовиком на дорогу, Марио с довольной улыбкой до самого поворота махал внучке рукой, а Франческо, усмехаясь глупому виду отца, скалился белозубой улыбкой, за что и получил легкий подзатыльник.

Все утро Роза обучала гостью тонкостям итальянской кухни. Женщины обменивались простыми фразами, но если требовалось подробное разъяснение, выручал планшет и Пэскуэлина. Девочка являлась неотъемлемой частью всей суеты и обучающего процесса в целом. С неподражаемой мимикой она поясняла значение новых слов, и стены дома многократно содрогались от громкого хохота, который через открытые окна вырывался наружу. Заслышав его, проходившие мимо жители Сан-Стефано удивленно останавливались, с любопытством осматривали дом Тонини, откуда неслось неоправданное веселье, покачивали головами, то ли осуждая, то ли одобряя, и шли дальше.

Во всем процессе самым сложным оказалось разведение огня в настоящей печи, колоритно вписавшейся в кухонный гарнитур между газовой плитой и мойкой. Квадратное сооружение с полукруглым верхом, откуда выходил один конец черной трубы, а другой исчезал в закопченном потолке, Маша посчитала простой атрибутикой итальянского интерьера, как дань уходящей старины, и приняла за украшение деревенской кухни. Но под печкой в широкой нише имелись настоящие дрова, а в углу стояла кочерга, щипцы и два ухвата разной длины. Привычным жестом Роза убрала с печи полукруглую заслонку, сверху скомканной бумаги и сухой щепки положила пару поленьев, подожгла.

Постепенно кухня наполнилась легким запахом горелой древесины. Он напомнил Маше зимние вечера, когда вдвоем с бабушкой они уезжали из Москвы на дачу, чтобы встретить Новый год. Дачная печь занимала почти четвертую часть кухни, топилась заготовленными еще с лета наколотыми дровами, и от ее тепла Маше всегда становилось хорошо и спокойно. За окном сыпал пушистый снег, крепчал морозец, рисуя на окнах вихрастые узоры, а они пили травяной чай с липовым медом и слушали старые пластинки на довоенном граммофоне, который бабушка берегла пуще глаза…

Все свои действия Роза сопровождала подробными пояснениями и в словах не стеснялась. Другое дело, что Маша половину слов не понимала, но жесты и мимика превосходно дополняли общую картину. Первым делом, когда печь растопилась, а угли прогорели, в жаровню отправили хлеб. В отличие от Карлы, которой в выпечке кафоне не было равных, Роза превосходно пекла чиабатту, заблаговременно приготовив опару еще с вечера. На широком столе легкими непринужденными движениями она вымешивала тесто, формируя в идеальные прямоугольники. Вроде всё просто.

Маше нравилось управляться с тестом. Сын Максим до тринадцати лет рос болезненно худым, из-за чего казался высоким и нескладным. В любое время суток он любил пирожки с картошкой, поэтому каждую субботу возле батареи выстаивалось дрожжевое тесто, и к вечеру кухонный стол ломился от булочек с изюмом, ватрушек с творогом, хачапури с сыром и всем, чем сердобольная мать хотела подкормить худосочного отпрыска…

Суп варился на курином бульоне с мелко нарезанными овощами и с бесподобным запахом. Маше даже показалось, что ей никогда не достичь такого совершенства. Ее супы всегда оставляли желать лучшего: горох разваривался до тленного состояния, когда цвет воды делался грязно-желтым, а домашняя лапша под конец приготовления распадалась на молекулы. В таком щепетильном деле, как первое блюдо, Маша не стала полагаться на зрительную память и под скептическим взглядом Розы подробно законспектировала по обозначенным пунктам весь сложный процесс. В выборе второго блюда женщины без сомнения решили отдать предпочтение традиционным пристрастиям мужчин. Роза предложила приготовить пасту. Макароны! Ну это-то Маша умела. Боже мой, сварить макароны, руководствуясь ходом минутной стрелки, что может быть сложного! Но, оказалось, пасту подают к столу свежеприготовленную, с пылу с жару, а до вечера она превратится в холодную абстрактную массу.

Разложив на столе черри, лук, чеснок, базилик, сельдерей, лавровый лист, перед восхищенными взглядами Маши и Пэскуэлины невозмутимая Роза целый час показывала мастер-класс приготовления неаполитанского томатного соуса с красным перчиком. В глубоком сотейнике она помешивала густую красно-зеленую массу деревянной ложкой и загадочно улыбалась, словно там кипел и попыхивал не банальный томат, а как минимум эликсир вечной молодости и долголетия. Все эти запахи, давно заполнившие пространство кухни, постепенно распространились по дому и привлекли внимание голодного спаниеля. Ричи явился на порог как раз к полдню, громким лаем взывая к милосердию, указывая на пустую миску, а Роза, взглянув на часы, схватилась за голову.

– Святой Стефаний! Я опоздала на почту. Сегодня приедет курьер с посылками.

– Он знает, где ты живешь, мамочка, – успокоила ее дочь. – Все равно не проедет мимо нашего дома. Здесь одна дорога.

– А давайте чаю попьем, – Маша торопливо расставляла чашки. Полдня в домашних хлопотах как не бывало, надо бы и отдохнуть.

Пэскуэлина капризно дергала за рукав, уговаривала мамочку выпить чаю, та устало опустилась на стул, незаметным жестом провела по низу живота, поморщилась.

– Какой срок? – быстро написала Маша на планшете. Роза удивленно развела руками.

– Как ты догадалась?

– Это у тебя на лице написано, – и Маша обвила свое лицо указательным пальцем.

– Правда? Ты наблюдательная! Два месяца уже, – Роза незаметно кивнула в сторону Пэскуэлины, которая уже забыла о чае и принялась расчесывать безутешного пса.

– А Франческо?

– Знает только он. Больше никто.

– Ты счастливая…

После чайных посиделок Роза засобиралась на почту, а Маше не терпелось прогуляться по окрестностям. Учитывая предпочтения Лины, они собрали корзину для пикника, пакет с бутербродами, три баночки свежесваренного варенья, пустой кувшинчик Алфредо, и, прихватив Ричи, отправились в деревню.

День выдался солнечным. Неторопливым шагом они поднимались в гору, а Ричи, натягивая поводок, нетерпеливо забегал вперед, выискивая в придорожных кустах легкую добычу. Дом Тонини находился между владениями вдовы Аделины Грава и вдовы Росины Пьяджи, которых Карла стремилась сосватать в жены младшему брату. Дом самой Карлы стоял чуть выше за плотной стеной стройных кипарисов, посаженных после войны еще отцом Антонио. Теперь двадцатиметровые гиганты круглый год надежно защищали огород Карлы от пронизывающего северного ветра. Но Лина не позволила долго любоваться темно-зеленными стражами, она тянула Машу вперед, в деревню, подальше от дома нелюбимой бабушки.

Когда после первого поворота нескончаемого серпантина они вышли на площадь, то вместо двухколесной повозки Бартоло там стояла только длинная подвода с клетками. Куры, утки, гуси, два огромных индюка, кролики и семидневные цыплята томились в деревянных клетках, ожидая неминуемой участи. Две женщины, одетые во всё черное, громко торговались из-за цены. Одна уверяла, что товар отменный и удешевлению не подлежит, другая настаивала на существенной уценке, призывая в свидетели всю родню до седьмого колена, что товар завтра же может издохнуть, и такие деньги брать за него сегодня просто преступление.

Маша одной рукой крепко держала Лину за руку, в другой несла корзину. Ричи спокойно семенил рядом, за поводок его тянула Пэскуэлина. Завидев приближающуюся процессию во главе со спаниелем, женщины резко замолчали, быстро оценили ситуацию и вдвоем накинулись на девочку.

– Кто это с тобой, Лина? Откуда эта женщина? – при этом они не сводили глаз с незнакомки в брючном костюме.

Но Лина гордо вскинула кудрявую голову и, не останавливаясь ни на секунду, громко произнесла:

– Это Мария. Новая жена моего дедушки Марио Тонини!

Когда женщины остались позади с открытыми ртами, Маша решила поинтересоваться, что же такого ответила девочка любопытным торговкам, но Лина только улыбнулась и беззаботно махнула рукой.

За площадью через неприметный проулок они вышли на главную улицу Сан-Стефано, которая шла на подъем и обрывалась очередным поворотом. Дома здесь так плотно жались друг к другу, что напоминали ласточкины гнезда. Высокие стены все сплошь из камня смотрели на путника узкими вытянутыми окнами, словно пустыми глазницами. На карнизах и водосточных желобах росли целые кустарники. Кое-где вверху между домами на растянутых веревках сушились белые простыни, мужские рубашки и черные женские юбки. Двери, выкрашенные темно-зеленным цветом, выходили прямо на улицу, а на плоских низких ступенях из грубо обтесанного камня грелись коты. Встречались дома, двери которых были наглухо забиты досками с табличкой «in vendita»28, и такого жилья в Сан-Стефано имелось предостаточно. Чтобы улучшить положение малонаселенных деревень, правительство разработало специальную программу, и каждому, кто хотел обзавестись собственным жильем, такие дома продавали за один евро. Но желающие в очередь не становились, бесхозные дома требовали капитального ремонта и вложение кругленькой суммы денежных средств.

За поворотом дорога снова пошла в гору. Пэскуэлина бежала впереди и тянула Машу за руку, а навстречу попадались одинокие прохожие. Все мужчины без исключения при виде симпатичной незнакомки расцветали широкими улыбками, а женщины хмурили брови и долго глядели в след. Некоторые смело останавливали Пэскуэлину, спрашивая о ее попутчице, и после услышанного ответа надолго зависали. И судя по довольной улыбке самой Лины, ответ ей нравился больше, чем вопрос.

Маша не торопилась, она наслаждалась моментом первого знакомства, безвозвратно упущенным за день до этого. Ее отпустило лишь на второй день, прошла нервозность, необъяснимая неловкость, страх нового места и чужой страны. От созерцания старинных построек и домов с многоярусными черепичными крышами времен темного средневековья у нее замирал дух, на каждом повороте учащенно билось сердце, и чем выше поднималась она по серпантинной вымощенной камнем дороге, тем удивительнее разворачивалась внизу широкая панорама окрестностей. Но за последним домом дорога не заканчивалась, а убегала в небольшую сосновую рощу, петляла между каменистыми уступами и еще раз огибала лысую гору за длинной грядой низкого кустарника. Ей хотелось идти дальше, но Лина закапризничала, присела прямо на дорожные камни и попросила воды.

Сделали вынужденную остановку. После долгой прогулки на свежем воздухе даже Ричи преданно уселся возле ног, выпрашивая кусочек домашней ветчины. Бутерброды дождались своего звездного часа! И на свежеиспеченную чиабатту, пропитанную оливковым маслом, плотно улеглась пармская ветчина, нежно придавленная острым сыром проволоне под сладкими колечками желтых черри с веточками базилика и укропа. Пэскуэлина двумя руками держала бутерброд, достойный кисти мастера Рафаэля и мастера Микеланджело, и осторожно, чтобы ничего не уронить на землю, откусывала маленькие кусочки острыми зубками, не спеша пережевывала в абсолютном молчании. Ее рот не закрывался всю дорогу. Если она не здоровалась с прохожими и не комментировала замечания своей попутчицы, то обязательно напевала какую-нибудь песню. В ее арсенале их было предостаточно, и еще не успевал отзвучать припев одной, как тут же запевался куплет следующей. И пока Пэскуэлина утоляла голод, Маша одновременно наслаждалась и вкусной едой и тишиной, не переставая вдыхать полной грудью до опьянения чужой воздух, такой чистый и одновременно насыщенный разными запахами – сосновой смолой, ароматом неизвестных цветов и дымом древесного костра.