Читать книгу Мастера заднего плана - Елена Евгеньевна Тимохина - Страница 2

Я уже начал забывать про своего надоедливого знакомого, как Дев снова дал о себе знать. Едва посветлело небо, а он уже был на ногах, стоит у моего окна и отчаянно жестикулирует.

– Иди сюда, – кричит он.

Отбрасываю в сторону бритву и лечу к нему, пока он чего-нибудь не учудил. Он подстерегает меня у дома, словно я был дичью, а он охотником. К счастью, ничего нового. Он отпустил бороду, но смысла от этого не прибавилось.

То ли он был голоден, то ли хотел выпить за мой счет. Оказалось, нет. Сегодня он на машине. И вообще у него свидание. Показывает мне свою ласточку. Так себе машина, старая, но горд, словно глава тейпа. Насколько его знаю, он живет в Москве один. Знакомая история. Когда-то в столице обитал большой клан моих соотечественников – родственников, соседей, просто земляков, а остались только мы с Володей и двоюродной сестрой Алией. Другие переехали, и мы больше не поддерживаем с ними отношений.

Ев оседлал волну, готов произвести фурор в стройке и ремонте, но мне в этой новой вселенной отведена роль наблюдателя. Сын черных осетин (так он себя позиционирует) словил кучу обещаний вместо зарплаты и остался на мели. От завтрака он отказывается, потому что независим и не одалживается, вся еда его – вечером, перед сном. Мы договариваемся поужинать в семь. Не спрашиваю, почему он не позвонил. Как всегда, нет денег на телефоне.

Он напоминает, не забыл ли я гидрокостюм, корит меня за забывчивость. Сегодня в ломбарде последний день выкупа. Его увлекла идея с Египтом, и нет сомнений, что мы с ним едем вдвоём.

На сегодня у меня были планы сходить в трест насчет работы, но вместо этого мы отправляемся в ломбард на Арбате, проходим через звенящие колокольчики, здесь это система быстрого отслеживания покупателей, и рассматриваем вещицы, которые могут заинтересовать дикарей со склонностью к людоедству. Тут продают разный хлам и вешают лапшу туристам насчет брелков-оберегов.

На первый взгляд это сувенирный магазин, но в глубине есть дверь, где выдают деньги под заклады. В торговом зале работают за мелкий прайс, на моей памяти одна девочка купила там советский значок, а один мальчик продал дедушкину медаль.

Ев отправляется повидаться с Романом, который тут всем заправляет, а я слоняюсь по торговому залу и разглядываю плакат с призывом остерегаться акул. Даже во времена юношеского интереса к артефактам попса отталкивала меня бездушностью коммерческого подхода. Разве что продавец казался искренним. Звали его Костя.

С Романом они торгуют по очереди. Смеюсь про себя, вместе эти братья, как пластмассовый пеликан и плюшевый шершень. Роман – трейдер, а его брат Костя – арт-дилер. У них современные профессии, и не сомневаюсь, что они в этом мире преуспеют.

– Ломбард единственное место, куда надо ходить самому. Из всех других место вам приносят доставку, – смеется он.

– Кто ты по гороскопу? – спрашивает.

Говорю наобум:

– Обезьяна.

– Не верю, – возражает он. – Скорее, ты похож на дракона!

Костя не скрывает, что в делах у них застой, и он уже попробовал все возможные средства, но ничего не помогло. Туристы были его последней надеждой. При этих словах я засмеялся, а он призвал быть построже. У него был низкий инфернальный голос:

Отдаю должное, он проницателен, но как продажник он бы ничего не заработал. Его брат Роман распродает всякое барахло со склада, дед у него был партийным бонзой, а может и кладовщиком, а может, этот Роман отсидел за кражи и недавно вышел.

Мне предложили изучить ассортимент, порыться и подыскать среди вещей что-нибудь нужное и интересное. Я посмотрел витрину с ювелирными украшениями. Ищу ли я что определенного? Кулон с цитрином, но здесь такого не нашел.

Сейчас покупателей нет, и он уводит меня пить чай в подсобке. В закромах у него припрятан цыбик «Золотого дракона». Кожаный диван служит напоминанием о былых деньгах.

– Скажи что-нибудь хорошее, – прошу я Костю, – а всё остальное я уже видел.

Мы сидим и пьем чай. Продавец щелкает пальцами, демонстрируя фокус – в его руках металлическая бляшка вспыхивает. Эта находка из раскопа может служить украшением. Меня смущает только, что его рука тоже начинает светиться, это он переборщил с фосфором.

– Вещи впитают энергию подземелья, – сразу находится он.

Лучистая бляшка не продается, кажется, его старший брат Роман на нее молится, но это глубоко личное.

За чаем мы беседуем о прошлом. Собеседника интересует мое детство. Мой язык развязывается, словно я выпил стакан водки. И вот момент, когда все встает на свои места, разрозненные элементы соединяются в единую картину. Оказывается, все мои проблемы из детства!

Знакомлюсь с ассортиментом текстильного отдела, здесь собраны майки с волчьими мемами и артефакты, значимые в конспирологическом сегменте.

Я спрашиваю про скандинавские руны и прочитываю на бляшке надписью на древнегерманском, сделанную с ошибкой, но продавец не знает языков и плавает в датировке источников. Это не мешает ему проповедовать и поучать туристов. И хотя наш диалог не закончен, я узнал много нового про подземелья Смоленки.

Чувствую прилив сил и решаю купить кучу вещей, но денег у меня нет, и мы откладываем торговлю до следующего раза. Еще никогда я не был таким расточительным.

Пользуюсь случаем и расспрашиваю о последних покупках Петрония. Костя рад поговорить. Я читал, что какой-то ген отвечает за склонность к доверию. У него окситоцин выделяется сильнее, что повышает склонность выбалтывать сокровенные тайны.

– Ты про плот?

– А его нашли? – сразу ловлю подачу.

По словам продавца, снаряжение было не вполне обычное, но качественное, с наполнителем из пробки.

– Найдем. Вещь дорогая и нужная. У нас к Петронию претензий нет, он предоплату внес, потому что в случае нестандартных заказов мы всегда работаем под заказ. Говорят, что ты виделся с ним перед смертью.

Я кивнул.

– Было дело. Он работал швейцаром в МИДе.

– Может, он передавал через тебя сведения для Ильдасова?

Последний вопрос мне не понравился. Мы вступали на скользкую дорожку. Следовало проявлять исключительную осторожность.

– Нет. Никогда.

Разговор все больше напрягал, но я еще не выяснил, что связывает этого Костю (и его брата Романа) с погибшим. Похоже, их знакомство было давним и близким, но что общего у двадцатилетних парней и старика лет семидесяти?

– Вы дружили? – спросил я.

– Он сбывал через нас свои находки. Мы доверяли друг другу, а это дорогого стоит.

– Что он продавал?

– Лучше бы тебе не знать. Ладно, деньги я передам вдове.

В магазин заходит группа туристов, и Костя устремляется к ним навстречу, я толкаюсь в какую-то дверь, надеясь выбраться. Еще шаг – и я во дворе. Там на лавочке курят двое: Дев и незнакомый парень, очевидно, тот самый Роман, они ведут разговор про гидрокостюм. «Он тебе будет велик, сильно велик», – говорит Роман. Дев обещает набрать вес. «Окей, завтра ты его получишь».

Он здоровается со мной: «Роман Соклов» и спрашивает, точно ли я родственник Ильдасова, шишки из МИДа. «А ты думаешь, с чего это я подцепил его на крючок», – хохочет Дев.

Ев сразу выкладывает наши планы. Мы отправляемся с ним в Египет, узнать, при каких обстоятельствах был убит мой отец. – «Ты только никому про него не говори, это нехорошо, дороги не будет», – отвечает Роман.

Видно, что балабол начал его раздражать. «Спасибо, что познакомил с Ильдасовым, но больше тут не вертись. Прокладка нам не нужна. Дальше мы сами».

Нас с Девом связывает тайна. Он не просто самаритянин, вернувший к жизни страждущего (т.е. меня), у него есть тонкий расчет. Я установил это, когда мы обсуждали Египет и местные прогулки по морю. Часовая прогулка – слишком мало для рыбака и вряд ли устроит дайвера, пришли мы к заключению. Достаточно разве что для короткого выступления убийцы, утверждает он.

Я не стал расспрашивать, с чего это он сделал такое умозаключение. Кое с кем из родных в Теберде он поддерживает связь, они люди осведомленные, это не оставляет сомнений. Знаю только, что они промышляли тайными делами и редко собирались большой группой. Расспрашивать их бесполезно, и я просто ожидаю, когда они дадут о себе знать.

Что бы ни говорил Дев про свои догадки, он слишком прост, чтобы фантазировать, и убийство моего отца – реальность. Его родичи свидетели того, как Артур Стилигов брал заказ, но им заплатили, и они будут молчать до самой смерти. И всё же Дев не может себе отказать в небольшой слабости и намекает, что ему кое-что известно про моего отца. Вроде у него возникли разногласия с Стилиговым (ложь, эту версию Володя отработал) либо еще что. Намекнув, он меняет тему разговора. Ему нравится щекотать мне нервы.

Я разочарован и в сердцах отпихиваю от себя дверь, из которой меня выносит в торговый зал. Меня не хотят отпускать, и перед уходом оставляю Косте номер своего телефона и сообщаю адрес, по которому проживаю. Ему удается выманить из меня всё. Знаю, что пожалею о знакомстве с этими волками. А ведь еще вчера я знать не знал об их существовании.

По пути я натыкаюсь на продавщицу картин и едва не сбиваю её с ног.

– Ходят тут очумелые, – кричит она, хотя сама заставила все пространство китайскими плакатами.

Вряд ли это она мне, тут вообще собралось много народа.

Тут мне звонит Володя и просит немедленно вернуться домой.

Когда я появляюсь через четверть часа, вижу дверь и белую стены лестничной площадки в красных потеках. Сначала я решил, что кого-то убили, потом – что кто-то спятил. Дядя пил крепчайший эспрессо с перцем чили для бодрости. Слава спешит следом за мной с вызова, рассказывает, что его клиент сошел с ума и должен уехать в санаторий. Переживания доктора смягчил американо с сиропом «горький шоколад» и шапкой из взбитых сливок с корицей.

Сегодня все идет кувырком.

Стою у окна, глядя на луну, когда вдруг замечаю движение внизу. Что-то белое мелькнуло среди деревьев. Кто-то в черной куртке и красной шапке.

– Дев, ты? – окрикнул.

Ответа нет, показалось. Сердце сжимается в груди. Лёгкий шорох за спиной заставил обернуться. Духи давали знать о себе, как прежде.

– Всего доброго, Наталья Никифоровна, – обратился к судье с провалами вместо глаз.

Зеркало отвечает мне печальным взглядом, духи закручивали адский хоровод.

– За что вы беспощадны ко мне? – спрашивал я с тяжелым вздохом обреченности, но ответа не получал.

Иногда мне кажется, что Вячеслав Иванович прав, и я схожу с ума.

Хорошая прогулка мне не помешает. Через полчаса ноги сами приводят к ветеринарной клинике. Ольга Матвеевна упоминала свою ученицу – ветеринара по имени Вера. Спрашиваю о ней.

– Какая именно? У нас их две.

Нужной мне Вере лет пятьдесят, и она имеет крепкую хватку, так что могла справиться с любым зверем. Она смотрит на меня с подозрением, потому что я единственный здесь без питомца. Когда она спрашивает, чего мне угодно, отвечаю, что хочу сдать кровь на вещества.

– Проходи сюда, – говорит Вера и сразу запирает за мной дверь.

Я спросил, как поживает Ольга Матвеевна.

– Ей передали деньги из магазина. Пятнадцать тысяч. Молодой человек не сказал, за что он их выручил. Как-то все странно. – Веру не оставляло тревожное чувство.

– У него бизнес, связанный с подземными раскопками. Скажите Ольге Матвеевне, чтобы она не переживала.

Вера хочет со мной посоветоваться, но не я чувствую себя вправе принимать решение за других. Всё, что я хочу, это чтобы разобрались со мной.

Вера оттягивает мне нижнее веко и осматривает зрачок. Потом звонит в лабораторию и сделает заказ на иммунохроматографию, так что у меня берут не кровь, а мочу. Это простейший способ узнать, что осталось в моем организме после «Золотого дракона».

– Можешь подождать здесь, пока мы не получим результаты, – предложила Вера.

Теперь я вообще отсюда никуда не уйду.

– Когда я была такой же зелёной, мне тоже хотелось всё испытать.

Я привалился к стене. Можно танцевать, кричать, декламировать стихи – я не в силах произнести ни слова. Остается только слушать. Вера жаждет поговорить о странном происшествии с Иваном Георгиевичем.

– Он приносил мне котов с улицы. Просил называть Петронием. Не любил, когда его звали Ваней. «Nomina sunt odiosa. Имена ненавистны».

Еще не видел, чтобы женщина так волновалась. Вопрос только из-за чего.

– Ммм…– только и могу ответить.

– Чаще других он приносил черного кота. Ну и натерпелась я с ним страху, – улыбается Вера. – Что-то ты затих. Парень? Спишь?

Я медленно оседаю, моя внутренняя конструкция не выдерживает. С губ срываются бессвязные фразы. Не сплю. Только не молчи, Вера, продолжай. То, что ты говоришь, очень важно.

Дело было в этом месяце, рассказывала она. Прием подошел к концу, и Вера открыла дверь кабинета и прислушалась вокруг к звукам в ночи. Очень ей не понравилась машина, которая резко притормозила возле входа в ветеринарную клинику, тут же газанула и умчалась по пустынной улице. Она кончалась тупиком, ведущим к провиантским складам с подвалом, где находилась автостоянка и гараж. Там жило немало бродячих кошек, об этом Вера знала, ее привлекали в качестве карантинного врача.

– Выпей таблетку, – предложила она. – Сейчас станет лучше.

Прошло несколько минут, прежде чем я почувствовал, что онемение прошло, чувствительность возвращалась медленно, с корешка языка.

Есть такие люди, они тревожатся по малейшему поводу. Вера из их числа. Представляю, что она выглядывает из двери клинике, на дороге лежит животное. Из темноты выходит девушка. Какое мне дело, что ночью кто-то случайно сбивает выскочившую на проезжую часть кошку. Куда она бежала? Зимой? Ночью? В ветеринарку? Не смешно.

– Часто у тебя бывают приступы? – Вера вспоминает о моем присутствии. – У моего племянника тоже эпилепсия, я его всё время наблюдаю.

Ей хочется спросить, как меня лечат, но я еще не восстановил речь, так что из разговора ничего не выходит. Мычу. Мне не терпится узнать, чем закончилась ее история, она читает это по моим глазам.

– Не волнуйся ты так, с котом все в порядке. Я его прооперировала. Так что он жив-здоров. Спасибо девушке, которая позвонила в дверь.

– Ммм.

– Предложить тебе чаю?

Она кидает в чай шипучую таблетку. Представляю, как бросаю таблетку в темноту, и оттуда противно шипят. Коты выползают из темноты и грозно трясут хвостами. Они страшны, как гремучая змея.

У меня нутро адским пламенем выжгло. Сначала возвращается ощущение холода, потом постепенно проходит онемение губ.

– Не её это кот, – первое, что я говорю.

– Смотри-ка очухался. Верно, кот чужой. Хозяин у него умер, так что кот сбежал.

– Хотел броситься под машину, – говорю. – В смысле, как Анна Каренина?

Вера смеется:

– Нет, не как. Во-первых, его стукнула машина. Во-вторых, его мы спасли. Встать можешь?

– Нет. Вы можете помолчать?

Вокруг меня не затихали звуки. Духи шептались между собой, но со мной не разговаривали. Может хоть кто сказать мне, кто вы? Хорошие или плохие? Звук усилился. С таким же успехом я мог бы выступать в цехе с работающей турбиной. Еще немного – и взорвусь!

Я открыл глаза. Вера держала меня за руку.

– Бедняга, два приступа подряд.

– Что было с котом?

– Пострадал бок, я его зашила. С пушистиками это бывает. Рана неопасна, коту не грозило ничего, кроме инфекции и переохлаждения. Маша о нем позаботилась. Ее Машей зовут, она студентка. Временно без жилья, так что живет на складе, туда пускают переночевать.

Мы допили чай. Она закончила историю.

– Кошки оставляют на мне пахучие метки, когда я их глажу. Этот бродячий шельмец ко мне третьего дня подошел на улице. По меткам сразу меня прочел. Бросился под ноги, не позволяя ступить и шагу. Как твои ноги?

Я поднимаюсь и пробую ходить, но спотыкаюсь чаще обычного. Не удивительно, тут всё кишмя кишит духами. Они бросаются мне под ноги. Это материальное свидетельство существования некой формы жизни, которую я стремлюсь постичь.

– Спасибо, кажется, все в порядке. Пойду, пожалуй. За результатами анализа загляну позже.

Вера опасается меня отпускать. Приступ, хоть и длился несколько минут, проходил медленно. Она спрашивает, не может ли кто-нибудь за мной приехать, и я звоню Володе. Он пообещал быть через час.

– Как Ольга Матвеевна? – вспоминает Вера.

Вот досада. За всеми хлопотами забыл о деле, ради которого я здесь. Вот только, в чем оно заключается, не помню. Совершенно из головы вылетело. Что-то там с Петронием.

– К вам его привозили? По поводу инфекции? – проясняется в голове.

– Не хотела говорить это по телефону, тем более пересылать фотографию. Кое-что я заметила, когда проводила осмотр. Смотри, а?

В ее телефоне открылась фотография человеческой руки с перепонкой. Вера ждала от меня объяснений, но я и сам хотел бы знать, что это такое.

– Вероятно, инфекция, которую он под землей зацепил.

– Я считаю, что это возникло на генетическом уровне.

Опытный ветеринар, она сомневалась, что мы найдем в подземелье другой источник заражения, кроме трупов крыс и бродячих собак. При передвижении в подземных ходах Петроний имел контакт с павшим животным, так что мог заразиться, от подобных инфекций погибают мусорщики и медики из моргов, которые пренебрегают гигиеной. Ничего похожего на перепонку она не видела.

– Или это трансформация, – шепчу я, надеясь, что она не услышит, но у Веры острый слух.

– О таком заболевании мне ничего не известно, – отвечает она. – Скажу, что я пересмотрела все справочники. Я сделала биопсию перепонки и отправила на анализ.

Тогда я не удержался и показал ей красное пятно у себя между пальцев.

– Как вы думаете, откуда у меня это?

Я рассчитывал, что она сразу определит опасную болезнь, что-то вроде вирусной инфекции, и для точного диагноза возьмет соскоб биологического материала. Однако Вера рассердилась и взяла с меня слово, что я не буду мазаться мазью, которая приготовлена для другого человека.

Она хотела записать название мази и пошарила в карманах белого халата в поисках карандаша, но ей попались какие-то сморщенные комочки. На вопрос, что это, она ответила, что это засохшие яйца котов после кастрации. «Чаще всего приходится делать такие операции».

Посчитав меня за сторонника Ольги Матвеевны, она четко дала понять, что заключила со мной соглашение о неразглашении только при определенных условиях. Она перечислила мне план действий: исследовать место временного пребывания Ивана Георгиевича (речь шла не о его доме). То, что касается данных по возможной плесени в ванной, использованию репеллентов и наличию насекомых в местах хранения припасов, она брала на себя. Мне же предстояло обойти все места, которые он посещал, причем ее интересовали лишайники, слизь и пробы воды.

Потом Вера позвонила в лабораторию, чтобы узнать результаты моего анализа. Мне она ничего не сообщает, только задает вопрос о самочувствии, и я отвечаю, что нормально.

Скрининговое исследование указывает на присутствие в организме психоактивных веществ.

– Вам это выписал врач?

Я говорю, что давно ничего не принимаю, но побывал на чаепитии в незнакомой компании, возможно, секте. Она берет с меня слово, чтобы я туда больше не ходил, а если не получится, хотя бы там ничего не пить. С улицы сигналит такси.

Перед уходом задерживаюсь в регистратуре, где мне распечатывают результаты биопсии, речь о перепонке между пальцев Петрония. Прочесть можно, но текст на латыни. Образование органического происхождения, признака силикона в ней не обнаружено.

– Прогуляйтесь, – на прощание советует Вера. – Пешие прогулки способствуют активному метаболизму.

Отправляюсь по своему обычному маршрут, миную храм Преображения Господня на Песках, где я венчался со своей женой. В моем роду женятся рано, так что я выбрал себе жену из студенток первого курса, когда поступил на филологический факультет. При всем моем уважении к избраннице, она не отличалась преданностью, и покинула меня сразу после аварии, когда я лежал в коме и доктор сообщил, что даже если я и выкарабкаюсь, то вряд ли останусь полноценным членом общества. Так что я не стал останавливаться, чтобы не тревожить воспоминания. Ближе к дому находилась старообрядческая церковь, которую когда-нибудь отреставрируют, но пока от нее оставались только развалины, да и те не разглядеть из-за новых построек.

Событий за этот день произошло так много, что я едва удерживаюсь на ногах. Каким-то чудом я добираюсь до дома. Поднимаясь по лестнице, я ощутил сильную усталость, и, переступив порог, я ощутил притяжение земли, упал на колени и был не в силах подняться с пола. Телефонный аккумулятор был на нуле, и я поставил трубку заряжаться. Это было последнее, что я успел сделать перед тем, как вырубиться.

Я заснул прямо в одежде, и кара настигла меня в лице сурового Володи и веселого доктора, который успел хлебнуть коньяку и радовался жизни. Спать мне не дали. Слава рассказывал про свою молодость, когда он работал санитаром в Казани, и говорил, что это были самые счастливые дни в его жизни.

Про приступ меня не спрашивают.

Володя успел купить новые гранаты, потому что присланные в подарок раздраконили, размазав их по стене. В происшедшем он винил духов, и невозможно было его убедить, что я (как и любой другой человек) тут ни при чем. Духи не вмешиваются в дела людей. Их невозможно убедить помогать. Они делают, что считают нужным, и действуют громко и устрашающе, так что их вмешательство ни с чем не спутать.

– Человеку в голову не придет такое сотворить, – возражал он.

У Володи своя версия, кто это устроил. Своими соображениями он делится со Славой.

– Я подумал над тем, что говорил Генька. Если не духи, то кто? Поднял камеры. Кто устроил тут бардак на лестничной клетке. Какой-то парень в робе строительного рабочего. Зависть. Ну я им устрою, мало не покажется.

Он куда-то звонит, договаривается о финансовой проверке.

Я слушаю разговоры, раскладываю паззлы. Меня расспрашивают, как прошел день. Как ни странно, рассказ о ломбарде вызывает у Володи интерес. Он выспрашивает меня, что я там видел, и я рассказываю про машинку для стрижки овец, потому что ничего другого примечательного там не было. За этими посиделками я упустил из виду договоренность с Девом и пропустил ужин в семь часов, назначенный мне приятелем. Впрочем, не я это предлагал и не я соглашался, это довольно легко заметить, если помнить детали. Сомневаюсь, что Дев отказался бы от дармового угощения (по неизвестно как сложившейся традиции всегда плачу я), но что есть, то есть.

Утром мне не становится по себе. Это сказывается вчерашняя химия, которой угостили меня новые друзья. От приступов отчаяния я спасаюсь работой, но сейчас заказчики словно забыли о моем существовании, и телефон молчит. В строительной фирме я считался неплохим мастером и вел два объекта, один выгодный, а другой – не очень. К первому я не приступил, а второй закончил и теперь ждал расчета.

Мне предстоял рабочий день, первый после длительного перерыва. Начался он тяжело. Лил ледяной дождь, в котором все деревья на бульваре сначала вымокли, а потом замерзли и блестели ветками. Я едва нашел красную шапку, а молния на черной куртке отказывалась застегиваться, так что пришлось с ней повозиться. Еще одна задержка произошла по вине Дева, он поджидал меня на дороге, чтобы напомнить о предстоящей пьянке.

– У тебя день рождения, не забудь проставиться.

Когда же я отказался, он пригрозил:

– Ты еще пожалеешь.

Я сомневался, что в такой день получится что-нибудь заработать, но все же звоню в контору узнать, как дела на объектах. Информация поступает к диспетчерам, которые дежурят посменно. У нас их двое, мужчина и женщина. Сегодня дежурит Василич, может, он и не такой любезный, как его напарница, но, вообще, нормальный. Только голос у него почему-то дрожит. Он произносит странные слова. «Тут сидят люди, которые хотят с тобой повидаться, Ильдасов. Дуй быстрее».

Оказывается, он мне все утро звонил, только я спал, а потом был в душе.

В районе Садового кольца удачно сажусь на кольцевой электробус, расплатившись за проезд с банковской карты. Мы едем, а светофоры переключаются. Моя бабушка никогда за руль не садилась, а вот поди-ка, после смерти обнаружила в себе талант. Ее способностям позавидовал бы любой регулировщик.

Электробус миновал Серпуховскую площадь и стал приближаться к Житной улице, но на этом мое везение окончилось. Водитель внезапно остановил машину и велел выходить. Выяснилось, что на морозе сел аккумулятор, и он ожидал прибытия технической службы. «Идите, если не хотите замерзнуть тут вместе со мной», – сказал он так убедительно, что пассажиры поспешили покинуть салон.

К полудню асфальт покрылся льдом, а коммунальные службы, как всегда, запаздывали с уборкой. Приходилось идти на согнутых ногах, как балерина – по тонкой паутине. Решив не рисковать, я оставил в стороне лабиринты дворов и направлялся прямой дорогой к станции «Октябрьская» и оттуда на метро добрался на Смоленку. Передо мной открывался мираж: высотка на площади ничем не отличалась от того, что я созерцал прошлым утром, но теперь она казалась горным монолитом с ледяной шапкой. Ветер усилился, заглушая дорожное движение, он несся с воем через застройку на Варгунихиной горе, и ему отвечала Москва-реки, которая с шумом стряхивала с себя ледники.

На работе все менеджеры находились в оцепенении, зато Дев пришел в полный восторг:

– Где ты шлялся? Там зарплату выдают. А ты мне еще должен.

– А новости есть? – спрашиваю.

– Я тебя оглушу и брошу в сугроб, ты там замерзнешь, превратишься в ледышку.

Так я понял, что дружбы больше не будет.

В конторе на Валовой улице двери нараспашку. Кабинет пустой – ни тебе чайника с чашками и заваркой, ни печенья. Менеджера Любаши и той нет. Интересно, что у них произошло?

– Приходили с проверкой, – жаловался Василич. – Серьезные парни.

Я посоветовал не переживать и подождать, пока все будет «совсем плохо». «Серьезно» –

это после вечеринки по случаю сдачи объекта, когда все напиваются вдребадан. Обычно я не пью спиртного, но тут на мне отыгрались духи. Позволил себе рюмку водки, и предполагаю, что без дяди Бори не обошлось. В любой истории, где что-то идет не совсем по плану, где царит хаос и непредсказуемость, всегда есть шанс, что в ней замешан отставной наборщик. Любит он повеселиться, пускай и посмертно.

Все началось с блатных песен и сомнительных анекдотов, а закончилось «случайно» перепутанными проводами, в результате чего дом остался без света в самый разгар важного футбольного матча. Дядя Боря при жизни был еще тем шутником.

Во времена, когда мы с родителями жили в коммунальной квартире, этот запойный алкаш проживал в соседней комнате. Когда все наши уходили на работу, он единственный оставался дома и встречал меня после школы. Когда есть было нечего, он замешивал на воде муку и жарил блины на подсолнечном масле. Ничего более вкусного я в своей жизни не едал. Когда Борис умер, мне перешла его комната. Его дух продолжал обитать там, и мы общались. Хотя теперь я проживаю совсем в другом месте, типографщик по старой памяти меня навещает. Он считает мою жизнь пресной и помогает мне оттянуться. Вот только его вмешательство не идет на пользу, в моем роду наследственная непереносимость крепкого алкоголя, и крепче виноградного вина мы ничего не пьем. Когда все праздновали удачное окончание строительства и ждали перечисления денег, меня рвало в туалете.

С тех пор во время застолья наливаю в стакан немного водки – столько, чтобы выплеснуть ее на землю в знак памяти.

Борис Николаевич и его друзья – вот это я понимаю, серьезные противники. А те, кого боится Васильич – так, мелкая шпана, но она непредсказуемая и наглая.

Вот и сейчас не зря нервничает Василич, воздухе сгустилась тревога, так что все звенит. Я хлопаю в ладоши, пытаясь привлечь внимание. Звон стихает, и я надеюсь, что меня услышат.

Тишина спадает, в комнате звучат голоса. Не громкие, не настойчивые, а скорее тихие, шепчущие, словно доносящиеся издалека. Заглядываю, а комната пуста.

Зато в переговорной полно народа. Заказчик выбрал место спиной к окну, избегая смотреть во двор, где толпятся работяги. Им в очередной раз пытались не заплатить, но они терпеливо ожидают зарплаты.

– Вы что, надо мной издеваетесь? – шипит мужчина, это заказчик.

– Всё в пределах договоренности, – отвечает Любаша.

Ее всегда вызывали на подмогу в случае конфликтов, но сейчас она в растерянности. Не от моего хлопка в ладоши. В контору прибыли заказчики со сданного объекта, и они упрекают наше СМУ в нарушениях.

– Ну, давайте разбираться, – говорю я.

Мне не впервой консультировать посетителей из лимба. Дядя Боря и Наталья Никифоровна прошли отбор. Они могут приходить произвольно. Сначала появляются запахи. Какие, не помню. Часто обычные, иногда приятные. Приходят звуки. Ощущение холода или жара. Но сейчас мне не тепло и не холодно. Закрываю веки, ожидая проявления сущностей, но, когда я снова открываю их, обнаруживаю, что комната полна.

Я среди людей. Надо же, забылся.

Как ни в чем не бывало включаюсь в обсуждение, и напоминаю о плане мероприятий по удешевлению объекта. Не то, чтобы плохое качество коммуникаций и отделки, но существенная экономия на качестве отделки.

С другого объекта звонит менеджер, и Любаша включает телефон на громкую связь. Наш представитель пытался оспорить решение, но выступал неубедительно, молол какую-то чепуху и, вообще, показал себя плохим переговорщиком. Но это еще что по сравнению с тем, что последовало потом.

Я улавливаю несомненные признаки сговора. Договариваться с людьми вообще нелегко, особенно с захватчиками, которые всё прибирают к рукам и норовят не только снизить оплату, но и выставить огромные штрафы. Я не упрекаю руководство в плохой организации трудового процесса, но слишком часто его ловили на мошенничестве. Как я раньше это терпел, непонятно, и почему другие не видели несправедливости – тоже.

Вслушиваюсь. Иногда – обрывки фраз, сказанных в сторону, но не оставшихся без внимания. А порой – просто неясный гул, словно шум ветра в кронах деревьев, в котором можно было уловить что-то важное, но не разобрать слов. Эти голоса – утешение в моем одиночестве, напоминание о дорогих мне ушедших.

Обсуждение мелочей вызывало гнев, а хорошая шутка возвращала всё на места. Попробуем, что тут можно сделать. Речь шла о конфликте рабочих с охраной клиента, который отказывался платить за работу. Поскольку наша фирма не сертифицирована, она не может являться ответчиком в суде, да и юридически договор составлен с нарушениями, с занижением сметы.

Страсти накаляются. Теперь голоса служат тревожным предзнаменованием, шепчущим о надвигающейся опасности. Когда раздается резкий звук, вздрагиваю. К счастью, это автомобильный сигнал.

Не помню, чтобы я вызывал себе подмогу. Володя должен быть у себя в офисе, но вот он здесь. Лаковый лимузин останавливается у подъезда, выходит Егор и открывает перед пассажиром дверь. Дядин выход обставлен с оперной пышностью. В сопровождении Алии Ильдасов поднимается в офис.

Скандал в самом разгаре. Захватчики в активной фазе:

– Ты отдашь все что есть: все деньги со счета – всё и ваши наличные из сейфа – полностью. И еще всё, что вы откладываете на лотерею (этим занимаются таджики). И что отсылаете домой. Потому что вы нанесли нам такой ущерб, что денег не хватит, чтобы оплатить.

Я уже давно ничего не наблюдал такого скопления алчных мыслителей, которыми руководит собственная выгода. Эффективные менеджеры хлещут красное вино вместо рабочей крови, говорит Василич Его наказали, даже не дав оправдаться. Даже не дав заварить чай и приготовить кофе. Сразу – красное вино.

– Если мы будем платить всем, мы разоримся, – они заняли высоту, положенную им по статусу.

С приходом Владимира Тимуровича все замолкают. Он напоминает американского киноактера и специально расстегнул куртку, демонстрируя блестящий костюм. У него модная стрижка, виски выбриты. Шапки он не носит даже в самый мороз, шарфа – тоже. Алия прибыла на разборку с криминалом при полном параде – легкая меховая накидка, коктейльное платье и каблуки, словно в оперу.

– Что у нас? – обращается к Любаше.

– Вымогательство, – коротко отвечает она.

Ильдасов действует быстро, с такой молниеносной скоростью хищник бросается на добычу, не давая противнику опомниться. Захватчики не успевают даже осознать, что происходит, как уже оказываются в невыгодном положении.

Фирмач подал голос, но у него нет шанса на контратаку.

– Что вы имеете сказать по существу? – осаживает его Володя.

Алия впервые оказалась в столь неподходящей компании и до смерти испугана. Отец отправляет ее в машину, но она стоит у подъезда и о чем-то шепчется с водителем Егором. У неё в руках телефон, и она готова вызвать подмогу. Зная Володю, я почти уверен, что в соседнем дворе ждет микроавтобус с отрядом людей в серых костюмах.

По ее звонку появляется отряд службой безопасности, и бойцы кидаются разгонять драку. Кивком приветствую Анатолия Петровича, и он успевает спросить, как мои дела. Отвечаю, что неплохо, а их, видно, не очень.

Владимир Тимурович вносит ясность:

– Заказчик разорился и хочет поправить свои дела за чужой счет. Вину разделяет и трест строительной компании, который доверился партнеру. Информация о его состоятельности оказалась фальшивой, а они не провели проверку. На оплату контракта это не влияет. Рабочие выполнили свои обязательства и получат вознаграждение.

Скорость и натиск Ильдасова были ошеломляющими, лишая противника возможности собраться с мыслями и выстроить защиту.

– Если верить представителю фирмы-заказчика, то рабочие претендовали на оплату контракта, не имея никаких прав, более того, действовали, как экстремисты, разграбив склад стройматериалов. Это так, Евгений?

– Нет, – ответил я.

– Будь это правдой, Евгений не стал бы с ними работать, это не в его стиле. Все эти парни работают с тобой?

– Это моя жизнь, Владимир Тимурович.

Мы разговаривали так, словно, кроме нас, в конторе никого не было. Словно не стоят у подъезда три машины с номерами Московской области, не идут разговоры:

– Они думают, что могут заставить нас жить по своим правилам. Это наш бизнес. Я позвоню человеку, который решает любой вопрос. Заставим красавчика умыться кровавыми слезами.

После потасовки со строительными рабочими серые костюмы выглядят не очень свежими.

– Даже энергетик не спасает, – жалуется Анатолий Петрович.

От энергетика я отказался, а пива мне не предложили, потому что этого им не положено. Кофе в термосе не осталось, его выпили.

Я стою, уткнувшись любом в стенку.

– Не прислоняйся лбом, еще заработаешь воспаление носовых пазух, – наставляет дядя.

Кафель дрожит. Мне слышны разговоры, которые ведут в соседнем помещении.

Полицейский разговаривает с эффективными менеджерами.

– Иссвиняюсь. Я тутт нидавно. Проститте, што я не могу помочь. Если вы проттив, разойдемси.

– За что мы тебе деньги платим? Кто этот тип?

И тогда им объясняют, что с Ильдасовым лучше не связываться.

Я начинаю верить, что мой родственник всемогущ. В его присутствии страсти стихают, люди начинают разговаривать нормальными голосами.

«Я миллион раз повторил, что заплатим позже», – отбрехивался представитель заказчика, лживый и наглый, как и все, что приходили до него.

Проходит менее получаса, и ситуация меняется. Эффективные менеджеры названивают по телефонам:

«Мы от его жалоб не отмоемся».

«Платим?»

«Да. Но больше с ними дела не имеем».

Переговоры затягиваются, и Володя крикнул мне:

– Посмотри номер Матрохина в записной книжке. Найди его в телефоне. А теперь избавься от него.

Я быстро выполнил приказ, после чего выбросил записную книжку и телефон в окно.

– Твое послушание удивительно, но я просил стереть номер в телефоне, – удивляется Володя.

К счастью, Алия подобрала его принадлежности с земли. Никаких повреждений не оказалось. В семье покупают только качественные вещи.

По распоряжению Петра Андреевича прибывает еще один отряд подмоги. Подразделение спецсвязи возглавляет женщина в серой шелковой юбке с черным кружевом, это Матрохина, дядина ассистентка по силовым решениям. При нем она в роли цербера. Люди в серых костюмах мгновенно пресекают атаку охранников и подавляют бунт менеджеров.

Начинаю по-новому относиться к своему родственнику, и даже его перчатка на правой руке не кажется мне блажью. Он всегда поступает так, как нужно.

Потом все налаживается. Менеджеры уезжают, и Володя отпускает своих людей. За чаем он рассказывает о звонке Любаши, на который немедленно отреагировал. Он опускает предысторию своих переговоров с диспетчером, когда оставил ей визитку с просьбой звонить в случае чего, но этот вывод я делаю самостоятельно.

И все-таки приятно иметь в своем распоряжении синий микроавтобус с логотипом, хотя там не военные, а серые костюмы. А ведь Ильдасов не полковник и не генерал. Когда я был маленьким, то считал дядю секретным военным, но нет, он всегда служил по дипломатической части.

С делом покончено. Дипломат одергивает манжету на запястье и поглядывает на циферблат Роллексов. Время – деньги, поэтому он нигде надолго не задерживается. Уладив конфликт, Ильдасов садится в машину. Никогда не устаю им любоваться. Раньше он носил черное кашемировое пальто, но сочтя его немодным, перешел на куртку того же покроя. Молния на груди расстёгнута, и оттуда выглядывает воротник белой рубашки и черный галстук – сразу видно, правительственный работник. Выглядит Владимир Тимурович очень молодо, но его лицо никого не обманет, и немногие рискнут обратиться к нему с просьбой.

Мент из ОВД провожает меня до порога. Это не Чернобривец, а тот информатор, который займется нашими врагами. Дядя уверен, что у нас должны быть враги, это соответствует нашему высокому рангу.

За вечерним чаем мы с дядей обсуждаем отнюдь не конфликт в строительном офисе, он исчерпан и нас больше не интересует. У Володи новая идея.

– Ты узнал насчет машинки для стрижки овец? – спрашивает он.

– А что с ней не так?

– Ты видел машинку в ломбарде. Я просил тебя ее сфотографировать. Жаль, что ты этого не сделал.

– Ее уже купили. – Больше говорить не о чем.

– Я предполагал, что могу узнать ее, – настаивал Володя. – Тебе не трудно установить личные данные человека, которые ее сдал.

– Зачем тебе его личные данные?

– Просто я знал человека, который мог принести ее.

– Тот, в Зарайске? Иван Руднев. Это было давно.

– Узнай, а? Для меня это важно.

Что тут скажешь? Я пообещал, хотя и не видел в этом смысла. Ивана Руднева он знал сто лет назад, и жил тот не в Москве, а в Зарайске. Не говоря уж о том, что в столице можно найти тысячу машинок для стрижки овец. Я излагаю Володе свои соображения.

– Красивая речь у тебя – от отца, – вздыхает дядя.

Задвинутый на задворках внутреннего сознания образ оживает.

Если бы дядя стал художником, он писал бы только пейзажи, и единственной краской была бы кровь его врагов. Возможно, он сделал бы исключение для акварели с портретом моего отца.

Мы спим, когда по телефону в дежурной части транслируется крик: «Нас идут убивать». Он остался на пленке, ведь все сообщения в полицию записываются.

В ту ночь взрываются три машины.

Сообщение на личный телефон сотрудника УВД полиции: «Спасибо, что навели на Ильдасова, больше ваши услуги не нужны».

Анонимный звонок в полицию: «Тут парни подорвались. Разборки между криминалом, похоже. Пожалуйста. Не благодарите».

Роман Соклов звонит младшему лейтенанту Чернобривцу. Парни из Ивантеевки заняли большие деньги, а сами умерли. «Что делать, это серьезный бизнес. С кого взыскивать? Я и сам на мели».

В ту ночь мне не спалось, и дядя вставал, чтобы дать мне валерьянки.

С утра происходит незапланированная заминка: вставая с постели, я спотыкаюсь о призрака. Вот он, стоит у окна. Дяде Боре не нужно особого приглашения, чтобы меня проведать. По случаю его визита на завтрак блины, я их готовлю по рецепту моего детства: много воды и блинной муки плюс растительное масло.

«Ребята, а давайте соберемся и выпьем, наконец, по случаю начала рабочего дня», – говорит сосед.

Он часто повторял это, пока был жив, и эти слова засели у меня в голове. Когда детство проходит в коммунальной квартире, в память западают весьма специфические эпизоды.

Причиной смерти соседа послужил цирроз печени, вызванный хроническим алкоголизмом, но из запойного пьяницы после смерти вырос Дух Битвы, и сегодня у него обострилось чутье.

В коридоре пахло свинцом, как от свежей газеты. При жизни Борис Николаевич Тихонравов работал наборщиком в Первой образцовой типографии. Много лет он считался на хорошем счету, до одного случая, когда при выпуске энциклопедии он допустил ошибку. Тираж в 100 тыс. экземпляров вышел под заглавием «Энциклопудия» на обложке. После этого его перевели в кладовщики, и он запил. Тираж пустили под нож.

– Если бы я мог с этим покончить, – вздыхает он. – Ничего, скоро всё кончится.

Подавляю вздох. Он заводил эту песню всякий раз при встрече. Ничего не кончено, пока оставались экземпляры от испорченного тиража. Я бы помог, если бы знал, где их искать.

Борис проследовал на кухню. Его дух вещал тоном доминирующего над всеми гуру. При жизни – это просто думающий тростник, который бухает и постоянно прогуливает работу. Может, это от большого количества мозгов он мог так существовать годами? Вот и после смерти энергии у него хоть отбавляй. Поскольку своего времени у него нет, он безжалостно тратит моё, так что я делаю вид, что ничего не слышу. Голод прошел, поэтому обхожусь без завтрака. Остается запереть дверь. С улицы я звоню дяде и сообщаю о предупреждении. Он как раз собирался звонить Егору и договариваться насчет машины. Я еще не дошел до остановки автобуса, как раздался ответный звонок дяди:

– Немедленно в гараж.

Хорошо еще, что Егор отличался аккуратностью и следил за чистотой машины. Я видел его голову, которая подрагивала на конце спинного хребта, как верх очищенной воблы. В гараже сидели ребята и пили пиво, никого не стесняясь, хотя рабочий день еще не начался. Сначала я увидел пиво и воблу, а потом голову Егора. Он трясся. В гараже оказалось холодно и сумрачно, но электричество не включали.

В темноте я сразу не разглядел наледь на днище машины, она была величиной с кулак. На нее все смотрели, окружив ЗИЛ-111Г несмотря на приказы старшего разойтись. После звонка Ильдасова Егор не стал отскребать её сам, а позвонил начальнику гаража, чтобы вызвал саперов.

Они завершили работу, бомбу унесли. В гараже зажгли электричество.

Егор сел за руль и перегнал машину. Повреждений не обнаружилось, только на месте стоянки осталось жирное пятно. Утечка масла, но это поправимо.

– Молодец, быстро среагировал, – похвалил Матрохин. – Иди, Егор, операция окончена. Дома отдохнешь, а завтра видно будет.

Матрохин только всех раздражал, особенно когда сообщил, что это была учебная операция. Егор пробурчал: «Вы с ума посходили», – и сказал, что больше не будет оставлять машину на служебной парковке, а отгонит на платную.

Мне всегда было интересно, чем занимается швейцар у подъезда сталинской высотки. Оказалось, что он уделяет внимание исключительно автомобилям. Людьми занимался вахтер, следивший, чтобы посетители прикладывали к турникету свои пропуска. А вот швейцар встречал каждую машину, которая въезжала на стоянку, и обводил по контуру днища металлоискателем, оборудованным зеркалом на длинной ручке, подсвечивая себе фонариком. Он проводил досмотр в поисках взрывающих устройств.

В тот день бомбы на днище обнаружили еще у двух машин на стоянке, а ведь ее надежно охраняли.

– Иди домой и не выходи на улицу, – распорядился Володя.

Я уже собирался последовать его совету, как на телефон пришла эсмеска с вызовом на работу. Уже отчаялся получить выгодный заказ, а тут он сам ко мне приходит.

Памятуя наказ дяди, не пользуюсь транспортом, да тут и недалеко. Ветер стих, и выглянуло солнце, погода как будто наладилась. На подходе к объекту я увидел рабочих нашего треста. Из общаги их доставляли к месту сбора, откуда распределяли по участкам. Развоза не было, и они расположились, как викинги на гренландском хуторе. Обычные парни, со многими мы работали вместе, иные считались моими приятелями, но большинство народа оказалось незнакомым, и вот они мололи всякую чепуху. Дескать, именно из-за меня нет зарплаты.

Я отвел глаза и смотрел в витрину кафе, которая состояла из ста квадратов чистого стекла. так что в ней можно разглядеть не только шесть столиков с людьми, но и колонны, цветы, а заодно и себя самого – так явственно, что и не поймешь, тут ли я или уже там. Когда я замахал руками, человек в кафе тоже сдвинулся с места, и махал руками еще сильнее, чем я. Тут поневоле задумаешься, не вызвал ли я своим маханием кучу народа, о котором и знать не знал. Мои мысли были исключительно о Петронии. Меня волновало, как он там на новом месте, есть ли слабость и не болит ли что у него.

– Нет, никакой слабости, – отвечает он. – Просто вышел погулять. Сам смотри.

Тут я открыл глаза, а мне под подбородок уже кулак суют, и отклониться нет возможности. И удар вышел сильный, совсем, как если бы меня в действительности лупили.

И меньшего хватило бы нашим трудягам, чтобы власть разума поколебалась, в глазах светилось безумие. Я рассматривал их по кругу и убеждался, что эти бездельники так просто меня не отпустят. Если Ильдасов, султан в белоснежном воротничке, пребывал в высотных чертогах, то я, человек с той же фамилией, стоял прямо перед ними. Нет, они собрались тут вовсе не для того, чтобы провести мероприятие.

Парни скрывали лица под шарфами и загораживались воротниками курток. Мелкие детали из быта кулачных бойцов наводили на мысль о наёмниках. Из единой массы выделялся старик с молотком, который нацелился прямо на меня. Вперед старика вдруг выдвинулась девушка с черными губами на пол лица – сочная вишня к моему гробу. Вроде как языческая богиня.

Не то, чтобы я собирался рано и больно умереть, но стать жертвой этих плотоядных челюстей, этих несвежих людей мне – во всем чистом и с помытой головой – было обидно.

Парень, который подошел первым, уже начал ко мне приближаться, другие окружали нас плотной толпой. Они настроились решительно, и даже на расстоянии между нами пробегали искры.

Я не понял, что началась драка, пока не получил сильный удар под ребро, но удержался на ногах. Передо мной предстало трое противников – и это только по вертикали, горизонталь подпирало несметное число бойцов. Я почувствовал себя трансформером и уже был готов сложиться.

Внезапно пришло ощущение чужого присутствия, это явились духи, которые питались недоверием, удивлением и страхом. Забияки ждут, что я отвечу или убегу, а я смотрю, это мои черные лебеди приплыли.

У духов есть что-то общее с трансформерами. Они раскладываются на раз-два-три, правда с запозданием. Раз, от толпы отделяется человек. Два, он направляется прямо ко мне. Три, он заносит руку, метя в солнечное сплетение, я гашу удар локтем и с разворота целюсь ему в челюсть. И сразу падаю. Попал-таки мне в самое солнышко!

Поначалу наша Наталья Никифоровна тушевалась в толпе, но, когда раздался рев толпы, погнала в самую гущу, низко опустив голову с рогами. Люди отлетали в разные стороны. Теперь мне стало понятно, почему из ее класса никто не уходил. Хулиганов среди ее учеников не было.

Хрип одинокого бандита затихал вдалеке.

Машины нарезали круги. Учительница сдвинула циркуль. Машина встала. Вроде и не ранен водитель, а физиономия раскрашена красным цветом. Мерячение.

А Кривобокова кричит ему в самое ухо:

– Отставить циркуль. От руки! – и тот врезается в сугроб.

В эту драку я напрасно ввязался: десятеро меряченых на одного, ни одного шанса. Я и сам понимал, что надо бежать, только куда. На улице меня по-всякому достанут. Забияки сошлись к метро не просто так разогреть душу, а была это пакостная засада, и свои языки поганые они прикусывали по чужому приказу и тыкали в солнышко, чтобы меня уесть.

Будь то местные парни, драка вышла бы короткой с отъемом денег и ценностей. Мои коллеги могли учинить пьяную потасовку, но люди собрались одержимые, и немалая сумма потребовалась, чтобы заставить выползти из теплых щелей на выстуженную улицу.

Холодно, и они жгут покрышки. Пахнет резиной. Горящая шина взмывает вверх и исчезает.

– Никаких резинок. Пишем начисто! – звучит голос Натальи Никифоровны.

Не успеваю разглядеть лица стоящих впереди, а их уже подпирали другие, подтянувшиеся на зов. Такие в исступлении нападали толпой и забивали до смерти, а потом утягивали под лед Москва-реки без надежды на воскрешенье. Вижу их мороженые лица в цветных шапках, ничего человеческого.

– А это кто? Клоуны? Никаких клоунов!

Наталья Никифоровна отбирает у бесноватых цветные шапочки, теперь у них красные уши, мерзнут на морозе. Настоящие клоуны, только в истерике.

Подмога дала мне передышку.

Оглядываюсь по сторонам.

Смотрю, как овцевод неподалеку стрижет овец. Он отрывается от процесса, чтобы дать совет:

– Нельзя ловить падающие ножницы – 100% в руку воткнутся.

Бандит с громким криком посылает в мою сторону нож. Я не стал его ловить, и нож прошел стороной.

И это было только начало. Я могу переслушивать их по кругу десятки раз дядю Борю, но сейчас я его не узнал. Он в образе гуру – кричит, поет, раскачивается из стороны в сторону и даже бьется головой об стену. Одержимые е повторяли за ним: слова, движения и даже действия.

Меня накрывает запахом сивушных масел. От этих ароматов призрак дяди Бори начинает пробуждаться. Он вытягивает тонкие руки. Тянет их мимо других прямо ко мне. Я ощущаю, как болтается авоська, внутри что-то звякает, бутылки.

Он наклоняется, его тело прогибается, и руки по-змеиному растягиваются по земле. Он держит драчунов за ноги. Люди не могут двинуться с места. А ведь он только начал движение и не остановится, пока не овладеет ими всеми. Чувствую, мороз усиливается, от страха стучат зубы.

Вероятно, в этот самый момент я и коснулся чужого разума, потому что духи не замедлили себя ждать. Они не были хороши в драке, но мгновенно организовали отпор. Никогда не знал, что мой сосед умеет драться. Был ли его посмертный образ был так хорош, как реальный прототип, но свое назначение он исполнил. Имей я больше времени, мог бы покрутить в сторону моих предков (предполагаю, что они были драчуны и забияки), но я всё же склонялся в пользу своего приятеля.

Со стороны противника тоже прибыло подкрепление. Я высматриваю в этой битве черную кожу и хлысты духов, но вижу только девчонку с черной помадой. Скорее всего, она трикстер, который любит играть с огнём, таким только дай волю отметиться в драке.

Вмешательство пришлых привело к оживлению драки, которая прежде казалась скучной: меня окружили со всех сторон, и я изнемогал под градом ударов. Чей-то каменный кулак ободрал кожу на лбу, и лицо мне стала заливать кровь. Потом начался цирк с конями, все приплясывали, словно явились на танцы. Из-за что из-за крови я мало что мог видеть.

И тут слышу голос:

– Извините, это не вы сто рублей обронили? А может вы?

Вроде всё просто, но очень эффективно. Главное, отвлечь внимание, а говорить можно, что в голову взбредет.

Оттираю кровь с лица, вижу, подходит мужик, вроде не культурист и не пьяный. Одежда на пару размеров больше, явно с чужого плеча.

– Блин, опять ты, Толик…

Тут он вымахивает кулак с кастетом. Железо рассекает щеку нападающего, по виду англосакса. Потом происходит, как в «Книге Судного Дня». Мой защитник разбивает подбородок другому типу, у третьего из ушей идет кровь, и в зубодробительной формуле челюсти у четвертого намечается промежуток. Каждый удар – специализированный и по-настоящему сложный, чтобы его можно не то, чтобы предугадать, но даже и проследить. Освободив нам путь, он берет меня за руку и уводит от драчунов. Я ступаю за ним на ватных ногах.

Это наводит порядок Страж, дядя Толя оказался настоящим сокровищем. Не уверен, что могу посоветовать такого союзника, но если вас не пугает его непредсказуемость, он то, что надо.

С такими способностями им по силам извести не только отморозков, но и птиц, деревья и дорожное движение в радиусе двух километров.

Дядя Боря не уверен, что драка закончена. Он склонен преувеличивать свирепость нравов в нашей среде.

– Они не собирались меня убивать. Только припугнуть, – голос у меня сел, и я хриплю.

Заступаюсь за своих товарищей. У нас работают такие же люди, как и везде. А то, что в них вселился дух, не их вина.

Борис возражает, но вместо слов раздается шум ветра с подвыванием клаксона и каким-то подмяукиванием.

– С чего это, дядя Боря, тебя забросило в наши края? Ты вроде как умер.

– Тут в ларьке пиво продают, всегда свежее. Никакого сравнения с тем, где я теперь живу. Так что заглядываю по старой привычке.

Пока мы с ним говорили, толпа рассеялась. Приступ драчливости закончился полнейшим истощением моих противников.

– Извини, дальше придется самому, – говорит Толик.

И пошел себе дальше по бульвару, присоединившись к Борису Тихонравову, и вместе они искали свой любимый ларек, да только те ларьки снесли еще в десятых годах, когда город обустраивали.

Очнулся я от того, что какие-то красные птицы проплывали надо мной. Не считая их, все оставалось прежним: снег и лед. Потом я понял, что красными были варежки дворника, который поднимал меня с земли. А я всё твердил про голубя.

– Голый? – спросил он. – Вроде нет. С тебя даже ботинки не сняли. Чего, валяешься, вставай, а то наряд вызову.

Я махнул рукой. Дворник исчез. Не верил, что только что своими руками прибил призрака. Надо мной склонялся коммунальный рабочий. Они часто выезжают на свалки, где полно ртути и других ядовитых отходов жизнедеятельности человека.

Для финальной части реквиема не хватало только мусорщиков.

С полицейской сиреной прибывают городские стражи, которые предпочитали издали наблюдать за маханием кулаков, нежели разнимать дерущихся. Они дождались конца драки, а потом подошли.

Владимир Тимурович сидел в машине, где можно было разместиться с удобствами, и наблюдал за тем, что происходило на улице. На углу Зубовского проезда и Садового кольца собралась толпа. Уже спешили полицейские с криками:

– Разрешите пройти. Что произошло? Авария?

Это были патрульные из машины, прибывшей первой. Никто из участников не выглядел как пострадавший в ДТП, так же и ни одна машина не походила на нарушителя, но людей не делалось меньше, а расспросы становились все более настойчивыми. Выяснилось, что произошла драка. Очевидцы излагали разные версии, настаивая, что дерущихся насчитывалось два десятка, но оказался задержанным только один. При аресте правила требовали, чтобы ему сообщили причину, но не нашлось потерпевших, которые выдвинули бы обвинение. Так что на меня накричали:

– Стоять! Проедем в отделение.

– Парня загребли, – сказал водитель Егор. – Похоже, закрыли надолго.

Они ждали, пока толпа разойдется, чтобы проехать.

…– И это всё? – спросил полицейский. – А говорили, большая драка.

Он разгреб снег, на месте происшествия обнаружилось что-то грязное и рваное, оно напоминало то ли тряпку, то ли чью-то одежду столетней давности.

Я его слышал левым ухом. Правое оглохло. Потом оглохло и левое. Со мной говорили, а я ничего не слышал. Только смотрел на дворника, волосы его висели патлами. Он напоминал Анатолия Пшенникова, друга нашего соседа Тихонравова.

– Вы его видите? – спросил я полицейского?

– Очухался! – Голос прозвучал откуда-то сбоку. – Тащи его, Чернобривец!

Я слишком поздно поймал сигнал об опасности. Когда подъехала патрульная машина, я думал о другом. Проще было бы исчезнуть на время, но так получилось, что я попался на глаза патрульным. У меня нерусская внешность, это повод задать взбучку.

Последовала команда:

– Давай в машину!

Уши в трубку свернулись от старомодного мата. Еще недавно я ощущал себя победителем, а тут меня делали мелкой тварью вроде кролика с синдромом жертвы. Я не был пьян и не имелось причин, по которым меня следовало задержать. Но тот патрульный считал иначе.

– Не нравишься ты мне парень.

Я ему улыбнулся в ответ.

Он не оценил тонкую лиричность – мог бы, но не хотел учиться. И вот началось: вонь, крики, нытье по рации, перезвон телефонов.

Меня везут в отделение, где дежурный отказывается меня оформлять, потому что причина задержания неясна. Я отрицаю участие в драке и говорю, что упал с лестницы.

– Подобные травмы не бывают от падения, – возражают мне.

Мне шлея под хвост попала, и я описываю в подробностях, как упал со строительных лесов, потом сбиваюсь и говорю, что провалился в люк. Все смеются. Чернобривец доставляет меня в травмопункт, где хирург проводит осмотр вне очереди и отправляет на рентген.

– Травм не было? – спрашивает дядечка в белом халате.

Сообщаю, что три месяца как вышел из комы.

– Хочешь есть?

Он дает мне таблетку глюкозы. Обожаю глюкозу, хотя она не такая вкусная, как аскорбинка.

Хирург говорит, что я полностью здоров, и мы отправляемся обратно.

– Так и знал, что от тебя будут неприятности. Оформляем!

В отделе у меня изъяли паспорт и начали расспрос. Спрашивают о прописке и регистрации, хотя у меня российский паспорт и есть штамп прописки. Про работу они уже знают, допросили работяг.

– Все говорят, драка, а ты и не дрался вовсе. Я за тобой наблюдал. Как к тебе люди подходили и вроде бы хотели вздуть, но потом уходили.

– Кое-кто вздул, – смеюсь. – Всё-таки драка.

– А чего ты там стоял? Почему сразу не ушел?

– А мне любопытно было смотреть на духов. Наполеоновские солдаты. Ополченцы Великой отечественной. Такие страсти кипят!

Похоже, они поняли, что я немного не в себе и начинают с чего попроще, с семейного положения. На страничке семейного положения стоит штамп о разводе, но быстроглазый полицейский Чернобривец взял меня в оборот.

– Ты совсем дурной? Семья есть? Жена, дети?

– Спасибо, у жены все хорошо. Только мы уже год как в разводе. Сейчас у нее ребенок – к счастью, не от меня

Потом расспрашивают про здоровье. На драйве того и гляди мне медицинское освидетельствование сделают. Я рассказываю им всё, даже про свою диету, что в обед я съедаю первое с куском мяса, а на ужин у меня салат с куриной грудкой. Врачи говорят, что после аварии моя гормональная система разладилась, так что я на диете.

– Чего лыбишься? У тебя привод в полицию, понял? Звони домой, пусть тебя выкупают!

Почему-то я вызываю у этих людей негатив, и они набили бы мне морду и намяли бока, если бы не опасение усугубить: мне и без них крепко досталось. Да и что я за человек, им неясно. Вроде как Фантомас. У их старшего, видом точь-в-точь, как инспектор Жув, паника: он бесится и опасается. В коридоре раздаются истеричные вопли с требованием бросить меня за решетку и хаотичные перезвоны телефонов.

Быстроглазый лейтенант оказался участковым, он настаивал, чтобы расправу надо мной отложили, и к ему мнению инспектор Жув прислушался. Это меня порадовало, но то, куда меня засунули – нет. Никогда не попадал за решетку. В изоляторе временного содержания уже находился один постоялец, маленький, худенький, со спутанными волосами. Я решил, что это подземный старатель, от которого сильно пахло землей. Такие на Смоленке встречаются. Где-то они промышляют, но где именно, неизвестно.

– Как здоровье? Хороший сегодня улов? – спрашиваю его, чтобы завязать разговор.

– И тебе не хворать, парень, но вообще-то ничего интересного. Черные археологи кишмя кишат, собирают все, что под ногами валяется. А еще и телевизионщики с Рен ТВ спрашивают, что да как. Сниматься у них ни за какие коврижки не буду. Снимайте, говорю, котов. Их под землей полно. Как говоришь, твоя фамилия?

– Ильдасов.

Несложно узнать, ее довольно громко выкрикивали в коридоре.

– Верно, слышал, как про тебя Петроний рассказывал. Я вроде как его друг. Зови меня Алексеем. Давай тоже подружимся.

Удивительно. еще не успел толком узнать про Кузьмина, а мне попадается его друг. Мы с ним поболтали. Он интересовался не из тех ли я копателей, которые ищу могилу Ильина. Я даже не знал, кто он такой и зачем искать его могилу.

Алексей обрадовался моей неосведомленности. Просто его многие тем Ильиным донимают, вот он и предупреждает сразу, чтобы я у него не допытывался, потому что к могиле он не имеет никакого отношения.

– Тут у нас болтают про всякую мелочевку, а про важное – молчок. Год назад скелет летчика с вражеского самолета люди нашли, так они тоже всё скрывали, только копатели узнали и по косточкам его растащили. Да что рассказывать, твой дядя, наверное, в курсе.

Сразу видно, он общается с радикальными людьми. Но чем вызван его интерес к моему дяде?

– Человек он заметный, все про него говорят. И машина у него заметная, это понятно. Как раз в такую Ильин и стрелял. Сам не видел, так говорят. Дела прошлые, но все всё знают.

Я достаточно наслушался о лейтенанте, так что при случае почитаю про него, а еще с большим удовольствием посетил бы его могилу, но сейчас я стараюсь не раздражать Алексея, он и так на взводе.

– Вот и я говорю, чего люди к той могиле стремятся. Надо им туда, так говорят. Если надо, это можно устроить, – обещает мой приятель. – Если очень хочешь, я тебя туда свожу.

Звонок городского телефона оторвал Владимира Ильдасова от совещания.

– Гражданин Ильдасов? – раздался грубый голос.

– А кто говорит? – спросил он, стараясь расслышать что-нибудь среди шума, который транслировала трубка.

– Не важно. Ваш парень у нас в отделе.

Ильдасову не потребовалось объяснять водителю куда ехать. Машина рванула с места, визжа покрышками. Водитель Егор был мастером «полицейских разворотов», который он и продемонстрировал на подъезде к отделению внутренних дел. Но его прибытие осталось без внимания, в отделе и без того развлечений хватало.

Алексей еще тот прохвост, он и придумал трюк. Тут главное – поднять шум, а потом они нас сами отпустят.

Мне дали пластиковый стаканчик воды, но я выронил его из якобы ослабевшей руки и залил водой грудь. Ситуация начала мне нравиться. Я скорчил гримасы, а потом сполз по стене и распластался на полу. Дежурный попытался меня поднять, но мои ноги подворачивались, и я падал на пол. Тот бросил на меня ненавидящий взгляд и оставил в покое.

Когда пришел дядя, он посмотрел на меня строго и прохрипел:

– Что разлегся, вставай!

Он при полном параде: костюм, белая рубашка и галстук – словно прибыл по правительственному поручению.

Я подобрал пластиковый стаканчик и поставил его на стол. Ненавижу оставлять после себя мусор.

– Вот сволочь, я думал, что припадок, – проворчал дежурный.

– Все прошло, – бодро ответил я.

Мне нравилось его изводить.

– Как самочувствие, Евгений Александрович? – спрашивает он, когда вокруг полно народу, мы называем друг другу по имени-отчеству.

Отвечаю, что со мной все хорошо.

Следовало видеть, как дядя налетел на дежурного. Оказывается, ему позвонил тот быстроглазый полицейский, он из всех самый смышленый. Володя тоже не промах, если он оставил кому-то в отделении свою визитку.

– Что вы себе позволяете! Издеваться над инвалидом! – он повысил голос.

Справки у меня нет, так что это выдумка, но проверять времени нет. Свидетелями забит участок, и все в полном восторге. Обвинения дяди звучат вполне убедительно, и рядовой конфликт вот-вот перерастет в выяснение отношений МИД России с МВД.

– По нему не видно, что у него справка, – огрызался дежурный офицер, которого я про себе назвал инспектором Жувом.

– Он неагрессивен. Это по нему видно. Вызовите врача.

Я ожидал приглашения к чаю с пирожками, потому что в дальнем кабинете как раз накрыли на стол, но с нами не стали церемониться. Только когда мы уже направлялись к выходу, нас остановил Чернобривец. Он хотел поговорить со мной, но дядя взял переговоры на себя:

– Я ответил на ваши вопросы, товарищ младший лейтенант?

Хотя полицейский мямлил про нападение на представителя власти, его обвинения ничем не подкреплены. В журнал задержанных меня не внесли, да и рапорт еще не составлен. Это, собственно, все. Мы с Алексеем идем на выход, и никто нас не останавливает. Можно отправляться и домой, но дядя никак не закончит.

– А запись задержания имеется? С личной камеры?

Сразу видно, что привык иметь дело с таможенниками, которым личную камеру положено иметь обязательно.

Чернобривец нас не отпускал:

– Мне надо поговорить с Евгением Ильдасовым. Нужны его показания.

Я замычал, стараясь копировать пьяного, с которым перед этим сидел в клетке. Вышло похоже. Дядя поморщился, но при всех ругать меня не стал. Только сказал:

– Поговорите с доктором Летченко.

– Он сможет рассказать, кого ваш парень видел во время драки? – не отставал Чернобривец.

– Вряд ли. Разве у вас на камерах нет этих людей?

– Одни есть. Девочка пяти лет и ее мама, причем только девочка что-то видела. Мама сомневается.

Я спросил, что говорит девочка. Никто не удивился тому, что я снова стал разговаривать по-человечески.

– Она видела людей в коже.

– Дайте ей журнал. Пусть она найдет похожих.

Чернобривец покосился в мою сторону. Сам он до этого не додумался. Он обратился к дежурному, который листал мужской журнал «Он». Этого я говорить не стал, сам догадался.

– Мы можем идти? – спросил дядя, но Чернобривец сделал вид, что его не слышит. Не один я умел притворяться.

– Женщина уверена, что человек со ста рублями – гипнотизер, – говорит быстроглаззый.

– Наталья Никифоровна? – сунулся я, потому что захотел узнать подробности.

– Нет, у нее другое имя. Неизвестный спросил, не она ли обронила деньги. Женщина не может его описать. Так, что-то смутное.

– Она теряла деньги?

– Нет, конечно.

Дядя вклинился:

– Вам лучше переговорить с Матрохиной. Это шеф службы безопасности.

– У нас тут банда, которую мы не можем вычислить, а вы направляете меня черт знает к кому, – сердится Чернобривец.

От меня ждут объяснений, но я не в состоянии выдать убедительную версию. Меня переполняла гордость, эта драка – первый раз, когда я гастролировал перед духами с сольным концертом. Площадь выглядела богато, вот они и не выдержали. Надоело им сновать по квартирам и пустующим зданиям. Духи выступали под видом человеческих фигур, а приглядишься – и смотреть не на что, не то, что давать описания. А в полиции требовали и сердились, что я отказывался их называть. А я не то, что слово произнести, а пошевелиться не мог.

Когда я смотрю на себя со стороны, то поражаюсь, насколько нормальным я выгляжу во всех смыслах. А ведь нелегко совмещать образ благополучного молодого человека и контактёра с потусторонним миром.

– Вы понимаете, с кем имеете дело? – сердился дядя.

Теперь он в своем праве. Он – перфекционист, и пока не докопает до дна, не остановится. Короче, не разбирательство, а дискотека восьмидесятых, когда все прыгают и каждый норовит отскочить. Один только инспектор Жув едва шевелил белыми губами, да и тот скоро сдался и принес извинения, он даже попытался пожать мне руку, но дядя говорит, что этого не требуется. Его быстроглазый товарищ смотрел с интересом, он явно знал, чем кончится дело, но не встревал раньше времени. Взял слово он только в конце:

– Идите вы уже. Свободны, – обращается ко мне.

Доведя полицейских до бешенства, мы покидаем отделение, а за нами тащится Алексей, который тоже обрел свободу. Он тут не задерживается, а мы останавливаемся у подъезда подышать свежим воздухом.

– Ты влип в историю, Генька? Ты всегда влипаешь. – Теперь, когда мы остались одни, дядя хлопает меня по спине. – Все это женская лирика насчет невинно пострадавших, дорогой мой Генька, а ты учись реагировать по-мужски. Ладно, подробности – доктору.

По пути на домой водитель Егор сокрушенно вздыхает, а ведь раньше он откровенно хихикал. Сам Володя машину не водит из-за болезни на руке, которую он скрывает под перчаткой. У меня есть права с восемнадцати лет, но после комы вождение пришлось исключить.

Наши разговоры Егору до лампочки, он просто рад тому, что все закончилось благополучно. Он в курсе моих завихрений, а я знаю про бомбу, так что мы говорим совершено открыто. Водитель рассказывает про внука, который ловил покемонов. Мои духи – из этой серии, считает он.

Пользуясь хорошим настроением дяди, он пытался выспросить, каково это слышать голоса. К сожалению, трудно представить доказательства существования иных форм жизни. Все можно объяснить случайным стечением обстоятельств, но я так не думаю, слишком в подбор ложатся эти события. Я оставался единственным, кто еще помнил тех людей, которыми духи были раньше. Это единственное объяснение, почему я вижу духов.

Через час в райотдел ОВД «Смоленский» приносят арбуз. Раздаются охи вздохи, откуда среди зимы такой огромный арбуз и кто его принес. Выясняется, что приходил человек от Ильдасова. Когда арбуз режут, паспортистки вздыхают, просят не разбить. Говорят, если разобьешь арбуз, лето никогда не наступит. Кто бы мог подумать, что полицейские тоже суеверные.

– А помнишь, арбузное месиво, когда разнесли палатку? Спецназовцы против айзеров.

И все вспоминают прошлое лето и никак не могут решить, плохое оно было или хорошее.

Не устаю восхищаться своим родственником. Дядя позвонил кое-куда, и по его команде спецы подняли все записи в этом районе. Поразительная мобильность.

Дядя смотрит видео драки в Зубовском проезде. Я вклиниваюсь с просьбой дать взглянуть.

– Ты и так уже дел натворил, торопыга!

Это он верно подметил, я тогда слишком торопился и пропустил явные признаки. Черт, я загляделся на голубя и упустил из вида людей с палками.

– Какого голубя? – спросил Володя, заглядывая мне в глаза. – Опять что-то из твоей оккультной дичи?

Из-за ветра я решил пройти дворами. Переходя тихую улочку, я заметил, как таксист поспешно затормозил и даже дал гудок, хотя на дороге никого не было. Приглядевшись, я разглядел голубя, который неторопливо пересекал проезжую часть. Мне понравилось, что он, во-первых, двигался прямо по зебре, а, во-вторых, никуда не спешил, и водитель вынужден был ждать, пока птица перейдет дорогу и взберется на асфальт. Лететь голубь считал ниже своего достоинства, а может, он повредил крыло, хотя по внешнему виду этого не видно. Он выглядел вполне нормальным.

– А то, что они с палками, ничего? Или вы собирались играть в лапту? – голос дяди отдаляется, он не может долго выносить мою дурость.

– Участковый говорит, никаких свидетелей. – хмыкаю я, а сам гадаю, кто ему позвонил, не тот ли чувак с быстрыми глазами.

Володя своих информаторов не сдает, но и без осведомителей, он сам способен на многое. У него просто дьявольское чутье. Не дожидаясь доктора, он устраивает мне допрос с пристрастием. Перед этим он закрывает все окна. А двери – на засов и все замки, словно оттуда могут проникнуть соглядатаи.

Я вообще приношу ему сплошные разочарования. Не стоит и пытаться смягчить его суровость, так что я молчу. Идет разбирательство моего участия в драке. На столе – полицейский протокол, но какой в нем смысл, если он написан под диктовку Матрохина. В общем, моими делами занимались компетентные люди.

Матрохин уже звонил, он хотел бы услышать о драке от меня. Он удивлен, что полиции не удалось никого задержать: ни зачинщиков драки, ни пострадавших, даже свидетелей и тех нет. Один я не удивляюсь.

– Если полицейские не видели людей, значит, я сражался с духами, – стою на своем. – Хотя внешне они походили рабочих.

– Дай, я лучше тебя осмотрю, – не выдерживает Володя.

На теле нет кровоподтеков и ран, кожные покровы чистые. Руки тоже все целы, что невероятно, когда речь идет о драке. Дядя бы хотел получить объяснения.

– Насчет чего?

– Всего.

– Мои помощники умеют воздействовать на нервные центры, – отвечаю.

– Что, трудно дышать?

– Это причиняет зверскую боль. Пойду лягу.

Мне трудно дышать, будто мне в сердце вбили кол. Струилось что-то горячее, а я не мог двинуть рукой. Пробудился я от голоса Володи:

– Ты уснул, и вода в ванной остыла. Вот я и прибавил горячей.

Он помогает мне одеться и снова осматривает тело.

– Шея вся красная. Тебя душили?

– Нет, укусили. Стало трудно дышать, но потом прошло.

Он приготовил поесть, но я не могу смотреть на пищу, желудок выворачивает. А между ребрами все та же тяжесть, видно, в сердце мне все-таки вогнали кол.

Принимаю таблетки.

Горле словно укушенное, болезненное ощущение долго не проходит.

Володя отдал распоряжение связаться с людьми из списка подозреваемых, зачинщиками драки, но они ничего не мог вспомнить, потому что были мертвецки пьяны.

Меня больше волнует другой вопрос. На месте драки видели «Ладу Приору», припаркованную в неположенном месте. После прибытия полиции она исчезла.

Знакомство с быстроглазым оперативником позволяло иметь подход к следственным мероприятиям.

– Я не знал, что ты ищешь угнанную машину. У нас их восемь, – сказал Чернобривец.

Он переслал Володе список украденных машин. Машины Петрония среди них нет.

Потом я излагаю свои соображения Матрохиной.

– Полагаю, заказчик не из наших, – замечаю.

У работников министерства машины исключительно немецкие или корейские.

– Не твое дело – умозаключения. Пусть ломают голову специалисты, – возражает Володя. – Ну что скажете, Екатерина Андреевна? – обращается он к помощнице.

– Машина подозрительна. Я запросила камеры. Потом пробью по базам ГИБДД.

– Вас учить – только зря время терять. – надо говорить: портить, но дядя избегает двусмысленности.

– Я не верю в драку, – заключила глава службы безопасности. – У Евгения Александровича нет врагов, друзей тоже. Он никому не интересен…

Ничего нового. Она всегда так ко мне относилась. Петр Андреевич хотя бы казался вежливым, а его сестра не стеснялась в выражениях.

Я ложусь спать и думаю, ее слова навели меня на мысль. Предполагаю, что этой дракой мне передали сообщение. До моей сестры им не добраться. Алия не выходит на улицу и перемещается исключительно на автомобиле. Если ей надо передать, то это делают через третье лицо. Через меня.

Что натворила Алия?

Спрашиваю у дяди, не мог ли он узнать, как у нее дела. Володя интересуется, какие имеются основания. Совершенно случайно я оказался в курсе новостей, подслушал, как Алия обсуждала свои дела с Вероникой. Когда Володя заводит разговор на тему: «Мне хочется узнать, что за девушка работает у дочери помощницей», я не поддерживаю эту тему. Он вполне может спросить об этом у самой Алии. Если она не отвечает, значит, что им пора разобраться в отношениях.

Короче, эти девчонки друг без друга и дня прожить не могут. Меня всегда подначивают, кто из них красивей, а обе одна другой вредней.

Мой рассказ слишком затянут, в нем масса рассуждений и отсутствие фактов, что дает широкое поле для фантазии. Причину для беспокойства Володя выберет сам.

Я иду спать, а дядя бодрствует. Чтобы не скучать, он звонит Вячеславу Ивановичу с просьбой приехать. Тот с готовностью отозвался на приглашение, словно нет ничего странного, чтобы ехать в гости в третьем часу ночи. Он был рад развеяться. Собственные неприятности его раздражали, хотя сокрушаться конкретно не о чем. Хотя при увольнении доктору предъявили претензии, но в целом, обошлось «по собственному желанию». Ему и самому не хотелось быть на своей стороне, поэтому он перешел в свиту Ильдасовых. Наследный принц Генька целиком и полностью под его началом.

– Мой племянник – просто пылесос для сбора неприятностей, – бормочет Владимир Тимурович, у которого от недавних криков сорван голос.

– Что, опять?

– Задержан в драке. Из полиции фотографии прислали. Подозрение на нанесение средних тяжких. К счастью, заявления нет.

– Из-за женщины?

– Не заплатили на работе, рабочие сочли его виновным, вот и отреагировали.

– Дело молодое. Сколько их было?

– Десятеро. Удивлен? Я тоже. Конечно, мы учим Геньку постоять за себя, но тут особый случай.

– Что сам говорит?

– Что духи его подбодряли. И ведь остался цел! Вдесятеро против одного. – Ильдасов вздохнул: – Я забываю, до чего много общего у него с братом, иногда понять не могу, говорю ли с Генькой или с Сашкой. У нас все в роду дерутся. Все мои детские воспоминания – сплошные драки. Но ведь там была не драка. Верно? И меня интересует, что это было.

Вячеслав Иванович вздыхает.

– Коллективное помешательство, называется мерячение. Будто что-то в воздухе распылили. Я проверял: атмосферное давление резко упало. У меня голова болела, такая тяжесть, даже руки не мог поднять. Только на таблетках держусь.

– Завязывай ты со своей медициной, – поморщился Володя.

– Володя, ну ты, как всегда, против прогресса.

– Значит, налицо внешний посторонний фактор? Можешь сформулировать поточнее. Хотя бы самые общие параметры? Мне нужны версии, пускай самые…

– Хорошо, моя гипотеза – это ультразвуковое излучение. Оно и вызвало коллективное умопомешательство. Дело где было? На Варгунихиной горе? Ты бы связался с черными копателями на Смоленке, которые теперь роются в недрах. Один бог, что там происходит.

Владимир Тимурович кое-что знает. По свидетельству гидрологов, внутри нее проходили подземные ходы, большей частью обрушившиеся. Волонтеры приводили их в порядок, продвигаясь к участкам, спускающимся к Москва-реке, но потом их деятельность, как и всё подземное пространство в окрестностях МИДа, было законсервировано. Подробности пока недоступны, но Ильдасов припоминает все новые эпизоды, и это развлекает доктора. Чужие проблемы отвлекают Вячеслава Ивановича от собственных переживаний.

– Я постараюсь прояснить этот вопрос. – обещает он. – То, что Генька называет «взбадриванием духов», я считаю полноценными галлюцинациями и всерьез опасаюсь, как бы он кого не зашиб случайно.

Слава настроен радикально, а дядя уже остыл и теперь полностью на стороне племянника:

– Я согласен, что низкая самооценка мешает ему полноценно общаться со сверстниками. Пусть будут духи. Духи – это не люди, они не смогут его обидеть

– Пока твой Генька еще никого не убил, его надо изучать, чтобы предложить помощь.

– Убил?

Тут я сую нос в гостиную.

– Варгунихина гора не застроена по причинам неблагоприятного рельефа, – говорю.

– Кое-кому не мешало бы помыться, – обращается Володя ко мне, словно я несмышленыш.

Это значит, что ему надо поговорить со Славой наедине, и меня отправляют ванную комнату и плотно захлопывают дверь, но между кухней и санузлом есть вентиляционное отверстие, а дверь в санузел я тихонько открываю.

Слава разговаривал с лейтенантом Чернобривцом. У него показания некоего Дирзоева, и тот указал на одного своего знакомого, известного как бизнесмена из хорошей элитной семьи – и правильно, это я. Доктор попробовал отследить источник слухов, и у него сложилось впечатление, что тот же Дирзоев их и распространяет. В общем, довольно странная история.

Вячеслав Иванович лукавил, он считал, что помогать мне поздно, и речь идет о других больных, которые могут оказаться в его положении. Им еще можно помочь. Этому и была посвящена его монография. Но для нее требовались факты.

– Что натворили духи? – допытывался он у Володи.

– Ничего. Полиция ищет мужчину, который помогал Геньке, но его никто не видел. На камерах его нет. По словам племянника, какой-то пьяница Борис.

– И они с ним вдвоем против десяти. Невероятно! – восхитился доктор.

– Не похоже, что Генька хвастает. Он видел того мужичка. Слав, тебе не кажется это странным?

– Я еще не получил всей информации. Есть установка на мужика? С ним удалось связаться? Приметы имеются?

– Ничего там нет, кроме рапорта. Десять нападавших, с ними девушка. Потом все разбежались. Генька был задержан. Драку видели свидетели, они и вызвали полицию. Так что все записано с их слов.

Вячеслав Иванович даже не улыбнулся.

– Как я понимаю, это обычная схема: парень кидается на помощь девочке, против него выходит банда и требует выкупа. Старо как мир. Как вариант, случай с кольцом, тоже забавно.

По словам доктора, современная психиатрия относит проявление магического мышления к расстройствам адаптации, а погружение в мир духов классифицирует как «магифренический синдром».

Ильдасова смущает снисходительное отношение друга к магическому мышлению. Во-первых, он лично присутствовал на медицинском освидетельствовании племянника в травмопункте. Оно не выявило следов физического воздействия на теле Евгения, кроме обычных ссадин, кровоподтеков и царапин, тогда, как утверждали свидетели, схватка развернулась жаркая, и при соотношении десяти к одному не вызывало сомнений, что с пареньком разделаются в первую же минуту. На этом я теряю нить и засыпаю.

В середине ночи меня будят. В соседнем дворе зажегся прожектор, лучи которого попадают в квартиру Володи. Из-за этого он плохо спит. Для меня выделена комната с темными шторами, поэтому я сплю хорошо. Дядя меня будит:

– Смотри, больше ты такого не увидишь.

Я спрашиваю, что тут такого, и дядя подробно отвечает. У него информатор среди людей на улице, поэтому он всё знает.

– Во дворе собралось двести человек, но это ерунда. Поступило сообщение о бомбе, они её ищут.

– А найдут? – я спрашиваю.

– Не сомневайся.

– Эта бомба взорвется?

– Вряд ли. Это очень старая бомба. Она никуда не годится.

Не исключено, что Володя знает больше, чем говорит.

Строительная фирма с регистрацией в Белграде, завезла партию иммигрантов на трех автобусах. Они шумели всю ночь, и соседи вызвали полицию. Прибыл наряд, но что могут сделать двое против толпы в сто пятьдесят человек. Вызвали менеджера. Он ругнулся пару раз и ушел звонить по телефону. Из темноты вынырнула машина с посольскими номерами, следом приехали две машины полиции.

– Хочешь померяться силами, – злорадствовал Ильдасов, наблюдая за столкновением из окна спальни. – Ну давай!

Ему позвонили из офиса посольства, но он отказывался разговаривать с чиновником, потребовал посла. Тот хотел договориться.

– Пойми, это наши соотечественники. – Он говорит по-сербски, но мне всё понятно. Его громкий голос слышно, как если бы телефон на громкой связи.

Дяде хочется сказать: «Убирайтесь», но он говорит: «Попробуем, что можно сделать».

Появились люди в бронежилетах, с щитами, принялись выгонять рабочих из автобусов и рассовывать по машинам.

Мы прильнули к окну и ждали. Ночь, тишина. Вдруг раздался шорох. Дыхание кого-то огромного. Хруст. Это ветки били о стекло. Громкий хлопок, потом второй, третий – автобусов как не было.

Телефонный звонок.

– Там гибнут люди, господин Ильдасов, – послышался голос атташе.

– Люди гибнут везде! – перебил его Владимир Тимурович.

В Китае он видел, как люди прикладывают к курильнице смартфоны с открытыми куар кодами своих кошельков, чтобы привлечь деньги. Потом они сели на скоростной поезд, через сорок минут тот сошел с рельс. Богатство не помогло им сохранить жизнь. Дядя говорил, что это из-за того, что они слишком торопились.

Ильдасовы никогда не торопились.

Чужое недомыслие вызывает у дяди гнев, он чертыхается.

– Генька, а ты по вечерам гулять не боишься? Автобусы взрываются.

Дядя Володя мстителен, это у него в крови. Его гнев выплескивается на иностранцев.

– Генька сам их видел. Принял их за французов, но это британцы. Вечно они портят нам жизнь.

Его помощник Матрохин безоговорочно верит ему и готов взорвать всех: теплотрассу, заброшенные дома, помойку. Вместе с коммунальщиками они спустились в гараж и реквизировали запасы подземников. Те не испытывают к чиновникам никаких теплых чувств, но зато любят устраивать диверсии, до бешенства доводя коммунальщиков (с которыми у них взаимная неприязнь). Так что запасы боеприпасов у черных копателей конфискуются.

– Сколько у вас бомб? – уточняет дядя.

Бомб много, только их ещё предстоит извлечь из-под земли.

Видео с бомбами пересылают ему на телефон.

Утром я выхожу за хлебом, на улице встречались люди с лицами, заросшими черным мхом. Они жили в вагончиках, запах оттуда был невыносим. Потом они исчезли – сначала люди, а потом и вагончики.

Через несколько дней нам в дверь позвонили. Мужчина представляется майором юстиции Балабановым. Коротко переговорив с дядей, он уходит.

– А зачем он здесь? – спрашиваю.

– Видишь ли, кто-то (может быть, Матрохин) настучал, что я имею отношение к сообщению о бомбе. У нас возникли разногласия с сербами, но это неважно. Факт тот, что никто не хочет возбуждать против меня дело. Хорошо быть высокопоставленной персоной. Балабанова вызвали, потому что он меня раньше знал. Лично я его не помню, он из какого-то провинциального города и связей тут не имеет.

– И Матрохин отказывается? – спрашиваю.

– Да. Опасается моего высокого ранга, – смеется дядя, а самому не смешно.

Полагаю, что высокий ранг – что-то болячки у него на левой кисти. Про него все знают, но его никто не видел.

Мы с дядей беседуем на тему, что подозрительные эксперименты с загадочными духами обычно плохо кончаются, я соглашаюсь, и дядя отправляется на работу.

Подробности о смерти Петрония мы узнали от Матрохина, а о том, что у меня неприятности – от Чернобривца. Теперь в ОВД «Смоленский» только и разговоров о моем задержании. В драке я проходил свидетелем, а не потерпевшим, так настоял дядя. Меня вызвали для выяснения дополнительных обстоятельств. Беседу проводил следователь Балабанов, я сразу вспомнил, что уже слышал эту фамилию. Понятно, что он копает под Ильдасовых, и откровенничать с ним я не стал. Когда меня отпустили, сразу позвонил Володе:

– Ты такой строгий, а Балабанов тебя не боится.

– Все просто, Генька. В молодости я позволил себе кое-что, он это запомнил. Так что у него компромат против нас.

– То убийство?

– Тсс, ты можешь хранить секреты?

Я спросил его, будем ли мы общаться со следователем, но дядя сказал, что вряд ли. Тот скоро уедет в Сочи, и мы больше его никогда не увидим.

Собственно, против Балабанова я ничего не имел, он спрашивал меня о Кузьмине, потому что в его телефоне мой номер значился последним входящим, и вот меня и спрашивали, о чем мы говорили. В этом случае следовало пожаловаться на память (диагноз амнезия есть в моей медкарте), что я и сделал. Такого оборота следователь не ожидал и от меня отстал. Отправил меня долечиваться.

А неприятность заключалась в том, что некий свидетель (его фамилия в протоколе не упоминалась) дал нотариально заверенные показания, с которыми готов был выступить в суде. Он утверждал, что сам видел Кузьмина перед убийством, и тот отослал его, потому что ждал меня. Так вот, уходя, он видел, как я направлялся к Кузьмину. Так я оказался замешанным в это дело.

Разумеется, Балабанов мне ничего не сказал, но дядя всё равно выведал. Я засмеялся, за что получил выговор. Слишком важное дело, а смех – не к добру.

– А к чему? – спрашиваю.

– К слезам, – говорит дядя, он у нас знаток примет.

Все это было чистой воды разводилово, тем более что доказательств никаких не имелось. От очной ставки свидетель уклонялся, опасаясь преследования со стороны Ильдасовых.

Слава пытался мне помочь вспомнить этот факт, но как можно вспомнить то, чего не было.

Дядя считал, что это попытка к нему подобраться.

Они спят и видят, чтобы его посадить. Да кто же может посадить солнце?

Параллельно происходили несколько событий, которые не имели ко мне отношения, но косвенно влияли на мою жизнь. Младший лейтенант Чернобривец, которого привлекли к расследованию драки на Смоленской в качестве участкового, получил назначение на должность оперуполномоченного и теперь принимает полноценное участие в расследование. Нападение банды головорезов – дело серьезное, и он не намерен его спускать на тормозах. Я тоже хочу знать, почему они выбрали меня своей целью. Тут наши интересы совпадают.

– Прокатиться не желаешь? – предлагает Чернобривец, кстати его зовут Вася.

Ехать далеко не пришлось. Мы остановились возле строительного управления и стали ждать.

– Ну, сцуко, давай! – торопил полицейский неведомо кого.

Потоком шёл народ. Мы обсуждаем интересный момент: уходя от полиции, драчуны просочились по переулкам и проходным дворам, как если бы всю жизнь прожили на Смоленской площади, между тем участковый никого из них не встречал. А ведь Вася хорошо знает свой контингент.

– Смотри внимательно.

Я дремал на соседнем сиденье. Это были люди мне незнакомые.

– Зря я тебя взял, – сетовал Чернобривец. – Думал, будем развлекаться разговорами.

Тут он начинает мне рассказывать про некоего Сумихина, который убил двух человек. Сделал он это при помощи кондиционера. Из-за увлекательной беседы едва не пропускаем нужного человека. Чернобривец чертыхается. В заднем зеркале сверкнули фары, из темноты вынырнула белая «Приора».

– Это он уходит.

– Дев? – очнулся я.

– Свидетель, который тебя топит. Узнал?

– Дирзоев Евгений Валерьевич. Из Теберды. Временная регистрация в общежитии. Мой друг. Мы с ним ходим в кафе.

– Теперь вряд ли сходите, – хмыкает Вася.

– А что, он заболел? То-то мне показалось, что у него учащенное сердцебиение.

– Он давно болен. Глупость неизлечима.

Черобривец довольно замурчал. Он выполнил задание и был доволен.

– Скоро твой Дирзоев так обосрется, что пойдет домой без трусов. А это дурная примета. Ладно, садись в машину.

Говорю, что хожу пешком.

– В молодости я тоже всегда ходил пешком, – отвечает участковый, а ведь он ненамного старше меня.

Утром звоню Деву и предлагаю ему печеной индейки, но он отказывается, потому что днем не обедает как истинный сын гор. Он теперь работает от себя и со строительным трестом больше не дел не имеет. Поминает недобрыми словами лейтенанта Чернобривца. По его словам, драку развязала полиция. Он врет, и кажется, дружить мы больше не будем. Я размышлял о том, что потерял одного друга, но приобрел другого. Боюсь только, что Чернобривец дружит со мной по службе.

Ему поручено проверить несколько неопознанных трупов в моргах, и он предлагает мне составить компанию. У них нет ничего общего, кроме того, что нашли смерть на территории округа «Смоленский», все они носят следы физических воздействий, костяшки пальцев содраны. Гематомы появились непосредственно перед смертью. Чернобривец рассчитывал на мои показания и ведет меня на опознание:

– Глянь. Евгений, не твои ли там драчуны?

В морге тихо, лишь в проеме дверей скользит фигура со скальпелем в руках. В углу комнаты стоял силуэт женщины в белом. На месте глаз – провалы. Я был не из пугливых. Приветствую ее легким кивком. Общение с духами приучили меня к деликатности.

– Этих людей я не видел.

– Не те черви, что мы едим, а те, что нас едят, – вслух размышляет Чернобривец.

Он мне поверил, видимо, наслышан о моей неспособности лгать: я говорю правду и ничего не могу с этим поделать.

– Не знаю, как ты это делаешь, но ты доволен их смертью. А между тем непричастен. Палец о палец не ударил.

Чернобривцу в наблюдательности не отказать, но одни ощущения к делу не пришьешь.

Дядя напомнил о необходимости посетить психдиспансер, чтобы получить рецепты на лекарства. Окунувшись в гущу людей, я забывая о событиях, связанных с Кузьминым: его настойчивом желании повидаться со мной, призыв спасти кого-то, картонный паззл от «Сикстинской капеллы» в мертвой руке. Все равно эти странные события уже произошли, хотел я того или нет.

От всех бед Ильдасовых спасает дисциплинированность, мы приучены соблюдать распорядок дня. Надо принять душ, почистить зубы и надеть чистое белье. Сегодня мне предстоит осмотр у врачей, которые выписывают лекарства каждый по своему профилю, потом рецепты передаются на комиссию, и только она выносит решение. Завизированные бланки я должен отнести в аптеку и встать в очередь на получение бесплатных лекарств. А дальше остается ждать оповещения по смс о поступлении заказа – все это займет неделю, если не будет задержки.

Мой психотерапевт Вячеслав Иванович пытается внушить мне мысль, что я не способен обходиться без лекарств. Может, он прав. В иные дни чувствую себя так плохо, что ноги не держат, но все-таки мечтаю, что снова здоров и всего добиваюсь сам.

В регистратуре меня встречает администратор в белом халате и заносит мое имя в компьютер. Рядом – очередь. В числе первых сидит знакомый мне Алексей, которого я встречал в отделении полиции, он с бандажом на шее. Порезался бритвой, объясняет он. По его совету, надеваю бахилы. Он спрашивает, к кому я.

– К доктору Летченко, – говорю.

– Так и я в тот же кабинет, – радуется он.

Занимаю за ним очередь и разговариваю в коридоре с больными. Кто привык болтать, тому и в психдиспансере не сдержаться. Все в курсе, что доктор Летченко сегодня работает последний день. У Вячеслава Ивановича вышла неприятность из-за коллеги Задониной, которая снабжала его медицинскими препаратами, подлежащими особому учету. Эта Татьяна Петровна была болбшая фантазерка, она организовала широкую снабженческую сеть, но попалась на незаконной реализации, а потому слетела с работы. Как моя бабушка говорила: «Пошла душа в рай, а ноги – в милицию».

Из кабинета Алексей выходит через десять минут, и захожу я, а за мной гуртом еще пара человек, им только спросить. Доктор снисходительно их выслушивает, а потом отправляет за дверь. Здесь работает бородач, более похожий на Че Гевару, чем на доктора Айболита. В нос ударяет запах сигарет. Меня спрашивают, есть ли жалобы. Параллельно врач заносит запись в компьютер.

– Есть жалобы? – привычно спрашивает.

Я любуюсь на его зубы, они белые и округлые, как жемчужины. Хочу спросить, как он за ними ухаживаю, но вместо этого интересуюсь действием галоперидола.

У Че Гевары сразу бледнеет лицо, оно теперь сливается с халатом. Потом он быстро выключает компьютер и покидает кабинет. Ему на смену приходит Слава.

– Не было печали, послал бог Ильдасова, – вздыхает он. –Я сейчас вашего Летченко позову.

Слухи об увольнении Вячеслава Ивановича подтвердились, но ему остается еще две недели отработки. Он сразу уводит меня в смежную комнату для осмотров:

– Чем занимаешься?

– Работаю, когда есть работа. Сейчас заказов нет.

– А дома?

– Смотрю телевизор.

– Что?

– Что показывают, то и смотрю.

Он не стал меня доставать, просто хотел убедиться, что с головой все в порядке.

Потом он приступает к медосмотру. Я разоблачаюсь, и доктор находит меня худым.

– Что, питаешься солнечным светом? Твой желто-фиолетовый синяк надо в музей. Покажи бедра. – Он продолжает осмотр, а я говорю, что загляделся на девушку и врезался в столб. – Вот дурной! Девушка того стоила?

За романтическую влюбленность отвечает дофамин и норадреналин, но вместо них я получаю ноотропиловые препараты и транквилизаторы. В моем случае без химии не обойтись. Вячеслав Иванович чувствует ответственность за меня и оберегает даже в тех случаях, когда этого не требуется. Вот и сейчас он достал для меня необходимые препараты, избавив от необходимости стоять в очереди.

По моей просьбе, Слава описывает действие галоперидола, вызывающего спутанность сознания и стресс, после чего наступает полный упадок сил.

– Можно ли при его помощи усилить природные способности … примерно на полчаса?

– Предпочтительней природный адреналин, – усмехается Слава. – Больше ничего не надо?

Работа у него не пыльная, разговоры разговаривать, хотя, надо признать, попадаются те еще занозы в заднице. Я, например. Дав понять Володе, что из угоды ему дипломатом быть не желаю, я объявил доктору, что становится психом тоже не собираюсь.

– И каковы шансы, что ты сможешь? – спросил Слава.

– Ровно такие, как и у вашего пациента, с которым вы в Казани играли в шашки. Как кстати, его фамилия?

Фамилию мой старший друг отказался сообщать, но имя назвал – Виктор.

– Я рад, что в полиции все обошлось, но меня беспокоит твои гости.

Он имеет в виду мое взаимодействие с потусторонними существами.

На минуту доктор отлучается, он приносит магнитофон, потому что наши разговоры он записывает на пленку. По моей версии, люди не воспринимают призраков непосредственно и узнают о них в лучшем случае по фактам. А вот факты – часть общественной практики и вещь несомненная. Можно сказать, это главный продукт общества.

Отсюда отмеченная мной дихотомия духа: он имеет облик реального человека, но метод воздействия неочевиден, что намекает на необъективное восприятие образа. Он существует и не существует одновременно, что и подтверждает его двойственность. Не помню, сам ли я это сформулировал или прочел где-то.

Доктор пытается прокрутить мою теорию в сторону духовного начала, но думаю, что его попытки посчитать ее следствием душевого расстройства выглядят тщетными. Я настаиваю на их объективности.

Славу интересует, прибегал ли я к помощи духов в личных целях, но я ответил отрицательно. Не люблю, когда посторонние над этим шутят.

– Мне от них ничего не надо, им от меня – тоже, так о чем разговаривать?

Наши беседы позволили мне значительно продвинуться в постижении потусторонних объектов. Теперь я знаю, что обращение к духам происходит в моменты неуверенности и стресса, именно внутренняя неустойчивость инициирует духовные поиски.

Доктор уверен, что я способен вызывать призраков, как актер – вышибать слезу. Похоже, на понимание рассчитывать не приходится, и все же пробую объяснить, что во время драки я столкнулся с новой субстанцией.

– Внешне они не отличались от людей, только без лица.

Насчет лиц я преувеличиваю, да и весь рассказ – брехня, которую выдумываю на ходу, стараюсь, чтобы было нескучно.

– Как же вы общались?

– Они не пытались войти в контакт, молчали.

– А что ты чувствовал?

Не знаю, что отвечать, потому жалуюсь:

– Подавляли.

– Бессловесные существа вызывали у тебя агрессию?

Когда Слава берется исследовать «эго», хочется убраться подальше. Возражать ему бесполезно, все равно он определил меня в деструктивную группу, куда помещает своих неудачных пациентов. Таким людям самостоятельные решения вредны, не говоря о том, что мы представляем опасность для нормальных людей.

Вячеслав Иванович не отстает от меня, пока не вытягивает всё, включая про фрагмент паззла, который я вытащил из рук Петрония. Я порадовался, что картонка подошла, а вот Слава – наоборот разгневался. Сказал, что у меня обострение, пора показаться врачу в психушке, потому что я со своим заболеванием в игольное ушко не пролезаю. Это значит, что он не хочет брать на себя ответственность. Я нетерпеливо ждал, пока он закончит, и надеялся, что он забудет про лекарства. С таблетками я становлюсь вежливым, но сильно торможу. Алия зовет меня тугодумом. Еще привираю, даже того не замечаю. Говорю, что двадцать лет заказываю доставку, хотя доставка в Москве только четыре года как появилась.

Вячеслав Иванович на меня немного сердится, но вранье его немного успокоило. Как врун я ему более эмпатичен. Его легко обдурить, чем я и пользуюсь. Вот Володя – другое дело. Он поверит мне в духов, только если я предоставлю объективные улики, а это значит, надо поискать знаки. Тот, кто ищет, обычно находит. К сожалению, таблетки вызывают сонливость и притупляют бдительность, а мне нужен ясный ум, поэтому я не буду их принимать. Не хочу превратиться в идиота.

На прощание доктор спрашивает, нет ли у меня каких вопросов. Интересно бы узнать, почему его выгнали из диспансера, но задавать личные вопросы – верх наглости, так мы обсуждаем Петрония.

– А это что за личность? – спрашивает Слава.

Мало что про него знаю, скрытный был человек. Постоянно цитировал. Вот к примеру: «Есть тайна двух, но у троих нет тайны, и знают все, что известно четырем».

– Нет, не латынь, а Фирдоуси. Из Шах-наме. Это я знаю.

Вячеслав Иванович не любит делиться информацией, зато поглощает чужие секреты, как губка. Питается он ими что ли?

А я не хочу, чтобы он лез в мою жизнь, а это как раз то, что он делает. Сует мне свою визитную карточку на прощанье, хотя его номер забит у меня в телефоне.

После окончания приема задерживаюсь в коридоре и объявляю, что доктор занят. Через дверь слышу, как он звонит Ильдасову и сообщает, что я опасен, и меня надо отправить на освидетельствование и оформить инвалидность. У него как раз есть на примете хорошая клиника.

Я не ухожу, пока не выясняется, что мой родственник категорически против.

Вечером за чаем Володя хочет со мной поговорить, но делает вид, что смотрит по телевизору программу новостей. Одновременно я читаю с телефона статью из британского журнала, которую дал мне Вячеслав Иванович. Текст на английском (я его не знаю и загоняю в переводчик), зато нет проблем с названиями препаратов, которые за два года я перепробовал все. Дядя качает головой и советует мне не валять дурака.

Я жду, пока он изыщет способ упаковать сложный механизм моего жизневосприятия в простой стереотип (т.е. в психбольницу), но он никак не придет к решению, и мы прослушиваем новости по всем каналам, где муссируют вопросы «а что происходит вообще?» и «что делать-то с этим?».

Утром дядя уходит, оставив мне денег. Я уже сам могу зарабатывать, но так сложилось. В нашей семье куча несообразностей, которые кажутся нам естественными. Меня смущали шорохи в коридоре и на кухне, словно меня посетила целая команда.

– Кто ты? – крикнул.

Звуковые колебания могли идти от колонок, которые я иногда забываю выключить, тогда в ушах стояло шуршание. А тут ровный голос. Я сосредоточился и расслышал слова:

– Пришел со всеми.

Этот незнакомый дух вел себя беспокойно: сдвинул кресло, рассыпал книги, а ведь они стояли ровной стопкой. Потом он ушел и хозяйничал в туалете. Странный малец.

Сильно захотелось пить, и я отправился на кухню, таща проблемы за собой. Под ногами захрустел сахар.

Некоторым нравилось оставаться невидимыми, а вот дядя Боря, едва проявившись, начинал требовать к себе внимания

– Проходи. Блины будешь? – послышался его голос.

Он подоспел как раз к завтраку, значит, будем жарить блины. Мучная пыль поднимется клубом. Я смотрел как заворожённый. Блин блинский, запах из детства, как возбуждает! И присутствие дяди Бори, дядьки под пятьдесят с криминальным прошлым, оживляло картину.

Мой гость стал замешивать тесто. Я почувствовал, как поднимается жар. Пошевелил пальцами. Жарко, как на раскаленной сковороде. Пол – нагретое докрасна железо. На губах, щеках и подбородке – ощущение раскаленного масла. Уже вздулись волдыри от ожога. Пятки тоже поджаривает, я едва стою на ногах.

Спрашиваю дядю Борю, готов ли он приступить к делу.

– А в чем проблема? Я тебе должен что? Так ты говори, не стесняйся. Я тут почитай всем должен.

– Ты должен убить меня или забыл?

– Ах, ты об этом. Так дело вроде сделано. Я слегка перепутал, заказ был не на тебя, а на другого парня. Того, кто умер в метро. Не могу вспомнить, как его звали.

– Петроний? А может, Кузьмин?

– Не могу вспомнить. С головой совсем плохо. Кажется, я скоро уйду от вас. Не будешь поминать меня лихом, Генька?

– Не буду, дядя Борь.

– Жарить дальше? – Он выдыхает прямо на меня, и поток воздуха с ароматом алкоголя вливается в меня.

После его ухода жар остывает. В прихожей трезвонит звонок, снова гости. Это Алексей, больной с бандажом. Я спрашиваю, как он меня разыскал. Все просто, он получил мой адрес в регистратуре довольно хитрым способом, который предпочитает держать в тайне.

– Возьму на пиво? – спрашивает он, при виде мелочи, разложенной горками.

У нас дома кучки монет везде разложены. Их оставляет Володя.

– Бери.

Раньше я их забирал купить мороженое и ничего плохого не случалось.

Чтобы начать разговор, спрашиваю, как его шея. Все хорошо. То, что психиатр посчитал порезом бритвы, оказалась ссадиной от кошачьих когтей, весьма глубокой. Не будь кот животным, мой друг предъявил бы ему покушение на убийство. Версия самоубийства Алексея не подтвердилась, и перед ним извинились.

Алексей поинтересовался, откуда у меня на скуле синяк, и я рассказываю ему про драку у метро. Он живо интересуется подробностями и авторитетно заявляет, что меня заказали. Он лично знает братьев Сокловых, которые устраивают такие грязные дела.

Он обзванивает своих знакомых, чтобы узнать детали, но одного забрали в полицию, другой – в больницу. Во всем виновата девчонка, из-за которой и произошел замес на Зубовской площади.

Она увидела толпу рабочих и закричала: «Месите парня, он вашу зарплату заныкал». – «А кто ты такая?» – «Ильдасова», – отвечает.

Короче, какая-то ерунда.

– Увидишь Романа на Арбате, обходи стороной. Костя тоже не лучше. Если уж взялись тебе досаждать, не отстанут, пока не отнимут самое дорогое.

Взамен он предлагает держаться вместе, и это можно расценивать как предложение дружбы. Соглашаюсь. Не так часто мне делают подобные предложения. Насчет братьев-кроликов неясно, с какой стати им меня ненавидеть, раз мы так мало знакомы.

Алексей признается, что и сам улаживает щекотливые вопросы. Он называет это вести переговоры. В его возрасте драться не принято, разногласия решаются путем переговоров.

– Вот я и говорю, что давайте мирно. Сознательность должна быть. Вот чего. У нас еще тот момент, прямо антитеррористическая площадка. Но скажу по секрету, не так давно я работал на одного серьезного человека, выполнял нелегкое поручение, – рассказывал Алексей. – Но это между нами, как говорится тет на тет. Пришлось врезать парню хорошенько надеюсь, не до смерти. Я оставил его в подвале, а рядом бросил шприц и ампулу. Не до смерти, точно. Давай. Поправляйся, говорю, и дал деру.

Я пытаюсь выспросить, что стало с тем человеком, но он и сам не знает:

– Я вызвал скорую помощь и милицию, не предполагал, что они приедут так быстро. Не дали, понимаешь, с ним закончить, так что я не в курсе, выжил он или нет.

Дошло до того, что мне предлагает покровительство киллер, если он, конечно, не соврал. Сочинять небылицы мы тут все умеем.

Похоже, информация у этого дядька – самый ходовой товар. Мне приходится заплатить за нее трижды. Сначала – авансом на пиво. Потом Алексей предложил для продажи брелок для ключей в виде пластикового треугольника с изображением бегущего лося. Брелок красный, а ободок желтый, сам лось – черный. У него карманы набиты всякими штучками, которые выглядят так, словно они с выставки в Шанхае, и он всегда готов их продать. Его можно принять за важную персону, если клюнуть на его черную кожаную сумочку с тонким ремешком из буйволиной кожи. И еще у Алексея великолепные черные волосы, в которых серебрятся пряди.

От лося я отказался, у меня нет машины, но гость предложил пристегнуть брелок к ключу, которым можно запирать велосипедный замок. Узнав, что у меня нет и велосипеда, Алексей пробурчал, что это непорядок, который следует исправить.

Я еще не пробовал сесть на велосипед с тех пор, как распрощался с надеждой вновь сесть за руль машины. У нас есть семейный лимузин. Володя совершает на нем поездки в посольства дружественных и недружественных стран, Алия – на мероприятия с представительским участием. По мнению водителя, модель ЗИЛ-111Г являлась безупречной, и при продаже машина могла принести большую прибыль. С точки зрения общества, она представляла историческую ценность, поскольку принадлежала Л.И.Брежневу и в ней везли космонавтов для участия в праздничных церемониях. Ее место было в музее, но прекрасное рабочее состояние позволяло использовать ее и сейчас.

Рассказываю об этом Алексею, а он внимательно слушает. Возможно, я ошибся, и он не киллер и мошенник. Этот человек выглядит довольно интеллигентно, особенно, когда с него сняли бандаж, а ведь сначала я его принял за простого бомжа. По словам Алексея, он даже успел поработать в МИДе, но это неточно. Если расспросить любого местного бомжа, то выяснится, что он там тоже работал и даже лично знает Ильдасова. Вот и Алексей утверждает, что имел дело с Владимиром Тимуровичем.

– Ты не поверишь, никто не верит, но я тебе говорю, что мы с ним приятели. И не только имел дело, но и выполнял для него некое деликатное поручение, – говорит он.

Увлекшись интересной темой, я упустил из вида другого собеседника, Бориса Николаевича Тихонравова, который решил вернуться. Это был единственный раз, когда дух дяди Бори явился ко мне в присутствии постороннего.

Предлагаю обоим посетителям коньяку. Дяде Боре будет приятно. Алексей тоже отнесся к предложению благосклонно.

– У тебя никогда не будет таких волос в моем возрасте. Это большая редкость, – продолжал хвастать он и вдруг запнулся, словно у него перехватило горло.

– Хорошо пробило, – он проглотил глоток. – Но у тебя холодно, это факт, притвори окно.

Острое у него чутье. Форточка у меня открыта в соседней комнате, куда он не заходил. Я выполнил его просьбу. Возвращаюсь – а дядя Боря исчез. Видимо, новый приятель ему не понравился.

За разговором я пытался узнать у Алексея про поручение, которое он выполнял для дяди Володи, но он пообещал рассказать в другой раз, потому что сейчас он торопится. Мне пришлось отдать за брелок тысячу рублей, и Алексей сказал, что это почти даром. Такой же хотела приобрести Анастасия Владимировна (это моя сестра Алия), но ей отказали. Я захотел знать, какие у него дела с Алией.

– Нет никаких дел. Не было никаких дел. Это я тебе говорю, она такая блииин злая. Кто чего говорит, все говорят, вот и думаю, правду или нет. Говорят, что у тебя бывают видения?

Через Петрония или Алию, но про меня пошла гулять байка в народ.

– Да. Ты будешь кашу? – Про духов говорить не хотелось.

– Нет. Все ем, а кашу – извини. Всякую гадость ем. Черти что, а вот кашу – уволь.

– А куриную грудку?

Алексей говорит, что не голоден. Он еще сомневается, так или это, а потом твердо отказывается.

– Вечером я привезу тебе велосипед. Это точно. Если благодарить будешь, то я бы на твоем месте лучше деньгами.

После его ухода я побродил по квартире и поискал следы, которые оставил дядя Боря. Похоже, что духи опять недовольны, надо подождать, может, потом кто-нибудь навестит.

До вечера Алексей ждать не стал и появился где-то через час с грудой металлолома. Даже странно, что это сооружение могло двигаться. Хотя велосипед несправный, его можно починить, и он уверяет, что это можно сделать.

От игры Алексея за версту несло фальшью, но он преследовал цель, и мне захотелось узнать какую именно. Так что я изобразил русское чучхе. Я это умею натурально изображать.

Впрочем, в его предложении имелось рациональное зерно. На велосипеде я смогу кататься и без прав. Это не машина.

Так что велосипед он мне подарил. Я настаивал, чтобы за него заплатить, как раз такой я и хотел приобрести – подержанную модель, не очень дорогую. Алексей сказал, что хватит 11-ти тысяч, чтобы довести его до ума. Деньги немалые, но я все равно остался доволен. Вечером я спустился во двор и попробовал на нем покататься, но ничего не получилось. Забыл смазать цепь.

Володя вернулся с новостями. Из полиции ему прислали протокол о драке, так что он явился с воспитательными целями. Я не стал отпираться. Драка дракой, тут спорить не о чем. Мы схлестнулись, когда я рассказал ему про разговор с духом.

В отличие от доктора, родственник относился к моему дару серьезно. Поговаривали, что у в нас в роду люди сотрудничали с потусторонними силами, так что это как бы культурная норма. Алия мне завидовала и всегда подговаривала, чтобы я ее свел с духами, хотя я и отговаривал ее от использования их в личных целях.

– Ты сегодня видел духа?

Дядя Боря – наш сосед с Павелецкой, где мы жили в коммуналке, комната и стол мне достались после его смерти, так что он посещает меня по старой памяти.

– Я предложил ему чая, но он предпочел выпить чего покрепче, тогда я налил коньяка, который остался после дня рождения.

Володя взял рюмку, чтобы проверить на отпечатки, но сомневаюсь, что там что-нибудь обнаружат.

– А потом?

– Подул ветер и распахнул окно. Я встал и закрыл его.

– Покажи окно

– Оно в спальне, надо выйти из кухни.

– Выходи!

Я сделал, как он просил, потом вернулся.

– И где тогда был Тихонравов?

– Он исчез. Сначала сидел в кресле, потом выпил коньяка и – куда-то делся. Дверь не хлопала. Окна закрыты. Да можно Алексея спросить, он при этом присутствовал.

– Я никому не могу доверять в этом вопросе. Твой бродяга духов не видит, но он может подстроить каверзу. Учти на будущее.

Дядя хочет знать, общаемся ли мы с духами на ментальном уровне или непосредственно на телесном. Я предоставляют доказательства – открытая форточка, передвижения по комнате, но мои показания не тянут на улики.

Потом Володя увидел велосипед и спросил, что это за барахло я притащил с помойки. Отвечаю, что я его купил. Чтобы не рассказывать про Алексея, наплел про ломбард. Дядя хочет знать, как я туда попал. Сам-то он всегда покупает только новые вещи. Я сказал, что искал кулончик.

– Камень желтый, цитрин. Нигде не могу его найти. Такой мама носила, но он пропал после её смерти.

На маме цитрин смотрелся нормально, поблескивал в ложбинке между грудей. Куда же он запропастился?

– Найдется.

Возвращаемся к велосипеду. Мой дядя очень аккуратен и считает, какая бы ни была вещь, ее надо содержать в порядке. Мы с ним вдвоём взялись за ремонт, отчистили спицы, подтянули цепь и решили заменить ржавые гайки. Дядя питает уважение к старым вещам. У него машина какой-то доисторической модели. Все в его министерстве пересели на новые, а он ездит на старой колымаге.

– Не на старой, а старинной, – поправил Володя.

Он очень гордится своим ЗИЛ-111Г, пылинки с него сдувает.

Осталось только смазать велосипед, и он будет, как новый.

Володя недоверчиво понюхал машинное масло (я решил смазать маслом, как учил Алексей) и заметил, что оно никуда не годится. Появилось много новых материалов, и он рекомендует смазку ВД-40, которая продается в автомобильных магазинах.

Проводив его, я смотрю в окно, уже темно. Он приехал на служебной машине, значит, от меня снова уедет на работу, а ведь уже одиннадцатый час.

Перед сном думаю о своем. Судя по тому, как быстро на меня вышли контактёры (сначала братья-кролики, а потом Алексей), я попал в сфере интересов таинственного андеграунда. Намеки духов меня только раздражают, я жажду полноценного взаимодействия. Не сомневаюсь, что мы будем работать с ними вместе. Но для этого их нужно найти.

Увы, мой проводник в подземном мире, Петроний, мой друг, умер, и пришла пора включить его в свой поминальный список.

На следующий день я зашел в ломбард Сокловых, спросил про машинку для стрижки овец, но оказалось, что её уже забрали. Гидрокостюма тоже нет. Мой новый друг Алексей говорит, что я сам виноват, что долго копался. Странно, потому что сейчас не сезон, кому костюм мог понадобиться?

– Зачем тебе вообще подводное оборудование? – удивляется Роман.

Ну как ему объяснить, что я чувствовал себя голым среди этих парней в водолазных костюмах. Наверное, поэтому и хотел купить себе защиту.

Алексей здесь свой человек и ведет меня в закрома, чтобы показать, что здесь и как. В закромах тут беспорядок. На столе – какие-то объедки, даже казалось, что кто-то хрюкает.

– Слышишь? Ничего. Тихо, – обижается Алексей.

Я предполагаю, кто мог бы так развлекаться, это дядя Боря, наборщик.

– Да хватит хрюкать, – громко говорю я.

Снова хрюканье.

У меня руки опускаются. Ничего не хочется делать.

– Давай, я попробую, – предлагает Алексей. – Дядя Боря, ты мудак!

Нет ответа. Хоть бы штора дрогнула или форточка распахнулась

– Ты заливаешь! Нет никаких духов.

Я привык, что люди мне не верят.

– Не огорчайся, всё равно это был не твоей размер, – пытался ободрить меня Костя, думая, что я расстроился из-за снаряжения.

Торговля шла не очень хорошо, и он проводил время, копаясь в телефоне. За то время, что мы не виделись, ему удалось сделать кучу полезных вещей, например, связаться с дайверским центром в Египте.

Стены торгового зала были увешаны старинными гравюрами, настенными часами и картинами с непонятными сюжетами. Костя рисует их сам и подписывает арабской вязью.

Сначала я хотел спросить его о картинах, но потом закрыл рот и стал его слушать. У Кости вообще талант к необычным вещам. Например, ему удалось дозвониться в клуб подводного плавания в Марса-Алам (известный курорт для дайвинга) и выспросить про случай, когда утонул русский дайвер Александр Ильдасов. Из курортов я знаю только Хургаду и Шарм-эль-Шейх, но Костя сказал, что первый не годится, потому что это крупный центр с развитой инфраструктурой, а второй хоть и специализируется на активном отдыхе и развлечениях, не подходит для настоящих спортсменов, каким, по-видимому, был мой отец. Так что он поставил на Марса-Алам и не прогадал.

– Я нашел человека, который знал твоего отца.

Косте приятно, что его хвалят. Полицейские из Египта сказали, что он хорошо говорит по-арабски. Знали бы вы, как нелегко учить иностранные языки. Совершенно негде практиковаться. Так что он звонит по мессенджеру в какую-нибудь арабскую страну и начинает выспрашивать в отеле про условия бронирования номера или в прокатном агентстве – об аренде автомобиля. Притворяется, что собирается в путешествие. Так он проводит свободное время. На это раз он позвонил в полицию и ему удалось добраться до служащего архива, а через него – ознакомиться с полицейскими протоколами. Тот прочитал ему показания гида Мохаммада Амона, который присутствовал при погружении Александра Ильдасова с борта катера «Дух моря». Тот подтвердил слова Артура Стилигова. Это соотечественник и друг погибшего, главный свидетель. Он сообщал, что Александр Ильдасов погрузился на глубину свыше 100 м, запретив его беспокоить. Мой отец имел уникальную способность, натренированную во время сотни погружений, задерживать дыхание на полчаса, что казалось других людям невероятным.

Амон сообщил, что Ильдасов выманивал крупную рыбу, за которой он спустился на большую глубину. Все жалели, что он погиб.

Вина Стилигова состояла в том, что он напоил друга пивом за час до погружения, а это для дайверов недопустимо. Но полиция не посчитала этот факт покушением на убийство. Люди на пляже часто пили пиво.

Костя продолжал:

– Знаешь, как шутил Стилигов? Это есть в допросе Амона. «Парень был яйцеголовым, вот и разбился».

Факты нанизывались один за другим на тонкую нить его рассказа.

Почему мысли Кости начали крутиться вокруг человека, которого он не знал? Чем его интересовал мой отец?

– Тебе легче? – спросил Алексей.

Заверяю, что мне стало значительно легче.

Роману тоже захотелось отличиться, и он стал ковыряться в шкафу, полном старого барахла.

– А теперь мое сокровище, – провозгласил он. – Та-дам!

Алексей с чашкой чая дремал в кресле. Он видел этот спектакль много раз и уже привык к сцене выноса. Старший брат снял с полки увесистый том, но не спешил его раскрывать. Я ждал. Мало ли мне встречалось фолиантов. У Володи их целая коллекция.

Роман поправил очки на тонкой переносице и бодро продолжал:

– Читай. «Энциклопудия». Весь тираж уничтожен, это последний экземпляр. Такого ни у кого нет. Представляешь, сколько это может стоить?

В этот момент его позвал в зал Костя, который обсуждал скидку для покупателя. Внимание Романа переключилось, и он поспешил договариваться. Мы с Алексеем отмечаем, что он забыл поставить книгу в шкаф. Лиловый переплет и желтые буквы заголовка делали «Энциклопудию» токсичной и опасной. Но ничего, скоро это исправится.

Я вынес ее во двор и оставил ее на лавке, где братья курили. Сразу пошел мокрый снег.

– Ты только не вмешивайся, – попросил я Алексея.

– Не буду. Мне самой интересно посмотреть, что из этого выйдет.

Алексей сразу испарился, а я отправился в магазин узнать, чем закончилась сделка. Там торговались из-за предмета, похожего на самовар, но без краника. Я так и не понял, как им пользоваться. Когда же, заморочив друг другу голову, братья Сокловы и покупатель, пришли к решению, сделка все равно не состоялась, потому что Роман некстати вспомнил про «Энциклопудию» и не нашел ее в шкафу. Никто не признавался, что вытащил ее на улицу, и виноватым признали отсутствующего Алексея.