Читать книгу Вершина мира (сборник) - Елена Федорова - Страница 2

День был серым и пасмурным. Таким же серым и пасмурным было его настроение. Он сидел за столом, пристально смотрел в одну точку и размышлял. Мысли петельками нанизывались на невидимые спицы, создавали причудливый узор, заставляли отыскивать главное. Но его-то он никак отыскать не мог. Не хватало мелких, незначительных деталей, которые он упустил. Это могли быть невстреченные люди, несказанные слова, непережитые чувства, непройденные дороги, не…

Распахнулась дверь. Секретарь, что-то спросил. Он машинально что-то ответил. Поднял телефонную трубку, но тут же положил ее обратно. Посмотрел в окно. Небо просветлело. Сквозь серую пелену облаков пробились солнечные лучи. От их мягкого света стало тепло. Потеплело и у него на сердце. Пришла неожиданная новая мысль: все происходит не так, потому что ему не хватает тепла. Обычного человеческого тепла, искренности, любви.

Подумав о любви, он улыбнулся. Любовь в человеческом понимании у него была. Теперь нужно было узнать о любви неземной. Но есть ли на земле любовь неземная? Наверно, есть, раз так велико стремление ее познать. Может быть, из-за этой тяги у людей и появляются фантастические мечты, рождаются удивительные образы, возникают неожиданные желания, обрекающие их на муки. И он, преуспевающий человек, не исключение. Он тщетно пытается отыскать в привычном для себя мире то, что поможет ему обрести равновесие, что примирит его с внутренним «Я» и подскажет, в каком направлении двигаться. Он надеется, что все объяснится само собой. Однажды распахнется дверь, войдет Истина и заговорит с ним тихо, нежно, доверительно. Но… дверь распахивается, и в нее входят не те, не та, кого он с таким нетерпением ждет.

Может быть, долгожданная встреча уже была, а он этого не понял?

Нет. Он верит, что встреча впереди, поэтому так тоскует и томится его душа. Поэтому так серо и пасмурно вокруг…

Он поднялся, прошелся по кабинету, остановился у окна. Увидел на дереве стайку пестрых птичек с хохолками, сказал:

– Прилетели свиристели, песню звонкую запели, – улыбнулся. – Впадаю в детство. Нужно завязывать с меланхолией, чтобы не произошло еще что-нибудь непредвиденное…

Резко развернулся, пошел к двери. Она распахнулась прежде, чем он протянул к ней руку.

– Максим Михайлович, к вам… – проговорил секретарь, виновато улыбнувшись.

У Алексеева перехватило дыхание. Он больше ничего не слышал. Он неотрывно смотрел на незнакомку, стоящую чуть поодаль от секретаря.

– Вы позволите войти? – спросила она.

Он кивнул, посторонился, пропуская ее. Почувствовал нежный, едва уловимый аромат ее духов. Подумал:

– Так пахнет весна. Нет. Это – аромат любви, которую я жду.

– Вы меня не звали, не ждали, – сказала она, присев на край стула.

– Ждал! – воскликнул он, смутился.

– Ждали не меня, – подсказала она. Он пожал плечами, проговорил растерянно:

– Не вас или вас, ждал кого-то и думал:

Посмотрел в глаза незнакомке. Она выдержала его долгий, испытующий взгляд, сказала:

– «Глаза – зеркало души». Если внимательно в них смотреть, можно увидеть то, что скрыто в тайниках наших душ. То, о чем мы никогда не осмелимся сказать, – улыбнулась. – Я не знаю, умеете ли вы читать по глазам, поэтому нам с вами лучше воспользоваться традиционным способом общения. Мы будем с вами говорить…

– Прекрасно, – воскликнул он. – Давайте с вами говорить стихами…

Распахнулась дверь, вошел секретарь с кипой бумаг. Алексеев нахмурился, мысленно отругал себя за то, что снова потерял связь с реальностью. Никакой незнакомки в его кабинете нет. Говорить ему стихами не с кем. Никто из его окружения не знает о его тайном хобби – рифмовать слова. Кому нынче нужны стихи? Можно ли говорить стихами о биржевых торгах, о поставках нефти, о разрушительной силе цунами, о землетрясениях и засухе?

– Что там, Стас, опять, рутина? – спросил Алексеев секретаря. Тот положил перед ним бумаги, виновато улыбнулся:

– Опять.

– Опять рутина. Ру-ти-на, – проговорил Алексеев, открывая папку. – Но нам предстоит погрязнуть в этой тине, чтобы наша компания осталась наплаву, – подмигнул Стасу. – «Наплаву» – хорошее слово.

– Отличное, – подтвердил тот.

Случайно сказанное слово вернуло Алексеева в детство. В ту безоблачную пору, когда мир казался источником вечной радости…

– Смотрите, я плыву, плыву, – кричит мальчик, смешно размахивая руками. Он шлепает ладонями по воде, разбрызгивая ее в разные стороны. Ему весело от того, что тело не погружается под воду, а находится в ней. Что оно, слово поплавок, подпрыгивая вверх-вниз, продвигается вперед.

– Умение плавать поможет тебе держаться наплаву, – наставляет мальчика отец. Маленький Максим с жадностью ловит его слова. Он любит отца. Он им гордится. Он во всем хочет быть на него похожим. Но быть точной копией другого – невозможно. Отец это знает. Он учит Максима:

– Запомни сынок, лучше быть хорошим слушателем, чем хорошо подражать музыканту. Важно создать что-то свое, закрепить свою индивидуальность. Не стоит кричать на весь мир: «Смотрите, какой Я!» Просто живи в этом мире и будь собой. Слушай свою душу. «Душа человека иногда скажет больше, чем семь наблюдателей, сидящих на высоком месте для наблюдения»[1]…

Максим вздохнул:

– Как быстро мы забываем уроки мудрости. Как легко расстаемся с нею. В угоду собственному «Я» беремся за передел мира. Пытаемся переделать его под себя, но лишь набиваем шишки…

Максим вспомнил, как столкнул с высокого берега курносую девчушку, которая не уступила ему дорогу. Она громко заревела. А Максим громко расхохотался:

– Так тебе и надо, мокрая курица! – выкрикнул он и убежал, оставив девчонку барахтаться в воде.

Прибежал домой, с нескрываемой гордостью рассказал отцу о своем геройстве. А тот рассердился. Взял Максима за руку, повел к реке, просить прощения у девчонки. Но, к счастью для Максима, на берегу никого не было. Отец взял с сына слово, что тот обязательно перед девочкой извинится. Максим пообещал, но никогда больше не видел эту смешную курносую девчонку с тугой пшеничной косой. Он бы никогда о ней не вспомнил, если бы не ее глаза, большие испуганные глаза дикой лани. Они часто снились Максиму. Вдруг среди ночного сна надвигались на него из темноты, наводя леденящий холод. Максим вскрикивал и просыпался. Он знал, что после этого видения на него навалятся неприятности. Девчонка стала для него предвестником беды. Или всему виной он сам? Он мается из-за того, что совершил плохой поступок и не раскаялся в нем? Но где, где теперь искать эту девчонку? Нужны ли ей теперь его извинения?

В жизни Максима было столько необдуманных поступков, что можно сбиться со счета. Ни про один из них он не думает. Просто перелистывает дни, как страницы книги, руководствуясь правилом: то, что ушло во вчера, забыто. А вот про девчонку забыть не может, как ни старается. Может быть из-за того, что с той самой минуты началось его стремительное движение вниз? Эта мысль Максима ужаснула.

– Выходит, поднимаясь по ступеням славы, я никуда не поднимался. Поэтому на душе так серо и пасмурно.

Вспомнились слова отца о том, что в мире все сбалансировано: напротив зла всегда находится добро, напротив жизни – смерть, напротив благочестивого – грешник. «От начала для добрых создано доброе, как для грешников – злое. Только тот, кто посвящает свою душу размышлению о законе Всевышнего, будет искать мудрости и углубляться в тонкие обороты притчей».[2]

Максим потер виски, позвал секретаря. Тот вошел с блокнотом, намереваясь записывать приказы шефа.

– Возьми мне билет куда-нибудь на необитаемый остров, – сказал Алексеев, пробуравив Стаса долгим взглядом.

– Максим Михайлович, подскажите хотя бы направление: север, юг, Европа, Америка, – проговорил тот с улыбкой.

– Мне все равно, лишь бы там никого не было, – сказал Алексеев.

– Вы, как всегда, ставите передо мной невыполнимую задачу, но я попытаюсь что-нибудь придумать, – сказал Стас, закрыв за собой дверь.

Он знал, что через пару минут шеф отменит свое приказание, поэтому не спешил его выполнять.

Он привык к тому, что последние несколько лет у Алексеева все чаще стала появляться потребность уединиться. Он брал машину и уезжал куда-то на несколько дней. Стас попытался выяснить причину, но только рассердил шефа. Решил больше вопросов не задавать. Умные люди сказали, что это – возрастное и скоро пройдет. Стасу просто нужно запастись терпением. Он внял совету.

– Как наши дела? – спросил Алексеев, распахнув дверь.

– Вы не передумали? – с надеждой спросил Стас.

– Нет. Я намерен отправиться на необитаемый остров, – сказал решительно Алексеев.

Стасу пришлось углубиться в дебри Интернета. В результате долгих поисков он отыскал остров Святой Елены в Средиземном море. Конечно, остров не был совершенно необитаемым. Просто на нем нашлось место, где почти не бывает людей. А когда-то давным-давно там жил в уединении Наполеон Бонапарт. Стас принялся уверять шефа, что император жил именно в том доме, где будет жить Алексеев.

– Болтун, – сказал Максим с улыбкой. Мысль о том, что он сможет пожить в доме Наполеона, его воодушевила. К тому же, отправляясь в путешествие, он надеялся отыскать ответы на свои многочисленные «зачем» и «почему». Ему хотелось сменить обстановку, поменять привычный уклад жизни, попасть в мир, о котором он ничего не знает, где он сможет быть собой…

Самолет приземлился на острове. Максим спустился по трапу, вдохнул полной грудью чистейший воздух, улыбнулся. Ему показалось, что он видит, как время неторопливо перетекает из одной чаши песочных часов в другую. Все здесь подчинено законам размеренности и неторопливой лености, которой должен подчиниться и Максим. Он пошел следом за проводником в маленький домик. Улегся на кукольную кровать, закинул руки за голову и беззаботно рассмеялся:

– Со мной происходит какая-то чудесная нелепица. Мне очень-очень хорошо. Душу переполняет радость, непонятно откуда взявшаяся. Может, всему виной морской бриз? Или здесь, на острове особенное солнце? Или всему виной отсутствие условностей? – Максим поднялся, отключил телефон. – Здесь другой мир, а я – человек-невидимка. Неделю я буду вне досягаемости, а если захочу, останусь здесь навсегда. Были же в мировой практике случаи, когда преуспевающие люди бросали все и удалялись от мира. Были…

Максим распахнул дверь, пошел бродить по морскому берегу. Как и обещал Стас, людей на острове не было. Иллюзия полного одиночества пришлась Максиму по душе. Он разговаривал с морем, ветром и цветами, зная, что здесь никто не сочтет его безумцем. А что думают и говорят о нем там, за пределами острова, совершенно неважно. Максим привык не обращать внимания на чужие слова. Они ему были безразличны. Он всегда слышал лишь то, что хотел слышать. Но здесь, на острове, он вслушивался в каждый шорох, в каждый всплеск волны. Желая услышать то, что поможет ему разобраться в себе, забраться в тайники души, в которых давно пора навести порядок…

Максиму было двадцать, когда не стало отца. Михаил Алексеев погиб в горах. Оступился и полетел вниз, раскинув руки как крылья. Несколько секунд он парил в воздухе. А, соприкоснувшись с землей, выдохнул: «все», словно подвел итог своей жизни. Ему было сорок пять.

Сегодня Максиму сорок пять. Он один бродит по горам. Если он оступится, никто этого не увидит. Никто не узнает о его гибели, не услышит его последних слов. Некому будет поднять его холодное тело. Поэтому он не станет рисковать жизнью. Довольно того, что он переборол жуткий страх, державший его в своем капкане. Впервые за долгие годы, прошедшие после смерти отца, Максим поднялся на гору. И пусть это другая гора, пусть. Главное, что он совершил подъем.

Максим вспомнил, как в тот роковой день, у него окаменело тело. Он упал на землю, закатив глаза, словно это не отец, а он, Максим, сорвался с вершины. Друзьям отца пришлось нести Максима вниз.

– Не будь тряпкой, Макс, – сказал с раздражением один из них. Эти слова спасли Максима, помогли оправиться после шока, стали его жизненным кредо. Много раз потом Максим твердил сам себе: «Не будь тряпкой, Макс», и шел к намеченной цели.

– Целеустремленность – хорошая черта характера, сынок, – наставлял его отец. – Поставь себе цель и добивайся. Но помни, не все цели хороши. Твоя совесть, твое сердце не должны осуждать тебя. В противном случае, все пойдет прахом. Все превратится в прах.

Максим скептически отнесся к словам отца и потерпел поражение. Сегодня он на грани провала. Он понимает, что крушение неизбежно, но изо всех сил пытается его предотвратить. Если бы отец был рядом, он обязательно вытащил бы Максима из болота, в котором тот увяз. Но, отца рядом нет. Нет у Максима и настоящих друзей, которые бы бросились его спасать из огня. Те, кто окружают его, с удовольствием подбросят дров в огонь, чтобы пламя ярче горело. Никому из них Максим не доверяет.

Он взял в руку горсть камней, размахнулся, швырнул в море. Во все стороны разлетелись брызги, по воде пошли круги. Максим отряхнул руки, усмехнулся:

– Вся моя жизнь похожа на такие круги на воде. Нужно что-то делать. Нужно что-то изменить. Поменять все, что меня окружает, не получится. А вот мысли свои я, пожалуй, изменить смогу. Я попытаюсь направить их в другую сторону. Нужно только решить, в какую, – скрестил на груди руки. – Есть четыре стороны света, четыре главных направления: север, юг, запад, восток. А сколько перед нами дорог?

– Две, – раздалось за его спиной.

Максим обернулся. В нескольких шагах от него стояла дама. Одета она была в длинное до пят платье. Оно показалось Максиму смешным, старомодным, сшитым из какой-то линялой ткани. Комичность образа дополняла шляпка с вуалью, скрывающей лицо.

– Меня решило поучать доисторическое существо, – подумал Максим, разглядывая даму.

– Добрый день, – сказала она. – Простите, что потревожила вас, что прервала ваш монолог, но мне показалось, что вам нужна помощь. Простите, еще раз и… – она повернулась, чтобы уйти.

– Постойте! – неожиданно для себя воскликнул Максим. – Вы правы, мне нужна помощь. Я не знаю, как отыскать верное направление… – он замялся. Дама понимающе кивнула.

– На ваш вопрос, сколько перед нами дорог, я ответила: две. Их действительно только две: вверх и вниз. Выбирайте сами, что вам милее: правда или ложь, свет или тьма, добро или зло. Полутонов нет. Полутона – уход в сторону, компромисс с совестью, ведущий в небытие.

Максим повернул голову к морю, задумался и не заметил, как дама исчезла. Ее уход его не огорчил. Он улыбнулся, поддел ногой камешек и пошел вдоль берега.

Женщин в его жизни всегда было много. Уходила одна, приходила другая. В этом нескончаемом калейдоскопе Максим не мог выбрать никого. Не хотел никого выбирать. Было лень что-то менять, под кого-то подстраиваться. На своих сверстников, обремененных семейными заботами, Максим смотрел со снисхождением. Радовался, что в его жизни все по-иному, что он, Максим Алексеев, живет по другим законам. У него свои правила игры. Вот и сейчас, разгуливая по острову святой Елены, он представляет себя Наполеоном, покорившим полмира. Он может мысленно перенестись в Египет и приказать своим солдатам свернуть нос Сфинксу, а потом погрузить на корабль саркофаг с мумией и… Максим беззаботно рассмеялся.

– Зачем мне все это? Лучше схожу на базар и куплю пару омаров себе на ужин.

Он поднялся вверх по крутому каменистому берегу и пошел в деревню, где после захода солнца рыбаки торговали своим уловом. Выбрал омаров. Поручил крутившемуся рядом пареньку отнести их лучшему повару, пошел следом за ним. Тот был польщен вниманием иностранца, старался угодить изо всех сил. По дороге он рассказал, что ведет гостя в самую лучшую таверну Сан Винсент, из окон которой открывается фантастический вид.

– Уверяю вас, господин, вы забудете обо всем на свете, – повторял он то и дело. – Святая Елена – лучший остров на планете. Мы считаем, что он и есть потерянная Атлантида, что…

– Если ты будешь много болтать, я не дам тебе ни гроша, – перебил его Максим. Ему надоело слушать байки человека, не бывавшего нигде, кроме своего острова. Паренек замолчал. Минуту стоял с открытии ртом, размышляя над словами Максима, а потом махнул рукой и побежал вперед, оставив гостя наедине с природой.

Максим замедлил шаг, прислушался к рокоту моря, залюбовался последними всполохами заката. Такого он, действительно, раньше не видел. Темно-серые облака пронзали неяркие лучи уходящего солнца. Горизонт окрасился в красновато-оранжевый цвет, а море отливало медью, отполированной медью духовых труб. У Максима перехватило дыхание. Показалось, что еще миг, и из морской воды выйдут музыканты и заиграют победный марш. Но вместо них на горизонте показался круизный лайнер, сверкающий множеством огней.

– Не волнуйтесь, господин, такие корабли не причаливают к Святой Елене, – сказал паренек, вновь появившийся перед Максимом.

– Почему? – поинтересовался тот.

– Да потому, что на таком корабле людей раз в пять больше, чем живущих здесь, – ответил паренек. Подмигнул Максиму. – Зачем нам такое множество? Нам их разместить будет негде. А вам мы рады. Хозяин таверны ждет вас. Он приготовил для вас отдельный стол, чтобы вы смогли насладиться одиночеством. Вы ведь об этом меня просили, да?

– Да, – ответил Максим с улыбкой. Подумав о том, что пора возобновить уроки французского. Не без удовольствия вспомнил Патрисию, которая проводила эти уроки. При каждой его неправильной фразе она морщила носик и качала головой, а потом долго хвалила ученика за усердие.

– Вы – маленькая лгунья, Пат, – мысленно пожурил ее Максим, усаживаясь за стол, который указал ему паренек. – Вам следовало быть со мной построже, чтобы я добился успехов. А вы закрутили со мной роман, – улыбнулся, прикрыл глаза. – Да, это было весьма роман-тично. Мы гуляли с вами по ночному Парижу и целовались на вершине Эйфелевой башни. Пат, я когда-нибудь брошу все и примчусь к вам, к тебе… Ты была права, когда говорила о магнетизме, влекущем нас друг к другу. Мы…

Его мысли прервал паренек, громко воскликнув:

– Посмотрите, господин, сам хозяин таверны несет вам омаров!

Максим открыл глаза, с любопытством посмотрел на высокого крепкого человека, похожего на русского богатыря и моментально забыл о Патрисии.

– Здесь на острове все называют меня Винсент, – сказал хозяин таверны на правильном русском языке. – А в детстве меня звали Виктором, – улыбнулся. – Имя Винсент мне дали из-за того, что я обожаю Ван Гога. Со временем к моему имени добавили еще одно слово: «святой». Так я стал Святым Винсентом, а таверна моя стала называться таверной Сан Винсент. Никого это не удивляет, потому что на острове Святой Елены мы все святые, – подмигнул Максиму. – Игра слов помогает понять, что святым быть просто. Каждый из нас может им стать. Главное, вовремя приехать на Святой остров. С приездом. Приятного аппетита. Если захотите, поболтаем еще после того, как вы разделаетесь с этими замечательными омарами.

– С удовольствием, – сказал Максим. Хозяин поклонился, пошел на кухню.

– А меня зовут Лео, – представился парнишка. – Я родился здесь, на Святой Елене. Я знаю здесь каждый уголок. Если захотите, я покажу вам грот Наполеона.

– Захочу, – сказал Максим, протянув ему деньги. Парнишка схватил их убежал. Максим облегченно вздохнул. Присутствие постороннего человека начало его утомлять. Хотелось насладиться едой в одиночестве.

Хозяин таверны подошел к Максиму только тогда, когда тот закончил трапезу и блаженно откинулся на спинку стула.

– Вы довольны? – спросил он.

– Да, – ответил Максим. – Поблагодарите вашего повара. Жаль, что у вас нет посетителей.

– Вы заблуждаетесь, – сказал хозяин. – В нашей таверне никогда не бывает свободных мест. Просто мы сделали так, чтобы вы не видели никого из наших посетителей, – улыбнулся. – Вы впервые на острове, поэтому многое вам может показаться странным. Но уверяю вас, потом этих странностей вам будет не хватать. Вам захочется отведать омаров, слушая шум прибоя. Вам захочется дотронуться до луны, побеседовать со Святым Винсентом о бренности мира или просто помолчать, глядя на звездное небо, – похлопал Максима по плечу. – Все, что я вам сейчас сказал, это своего рода приглашение посетить остров еще раз. Я знаю, что вы приехали к нам на неделю. Не удивляйтесь, каждый новый человек для нас, как инопланетянин. Мы за ним внимательно следим, пытаясь понять, с чем он к нам прибыл. Хочет ли он разрушить наш мир? Пытается ли создать что-то свое? Отдыхает или пытается убежать от себя, – сел напротив Максима. – Эмма сказала, что видела вас на берегу и предложила вам два пути. Какой из них вы выбрали?

– Вверх, – ответил Максим. – Именно поэтому мы беседуем с вами. Ваша таверна на горе. Мне пришлось долго идти вверх по каменистой тропе.

– Прекрасно. Преодоление трудностей помогает нам в достижении цели. Я приехал сюда потому, что устал от легкости, сопровождавшей меня там, за морем. Я ничего не ценил. Ничего, – вздохнул. – Когда я понял, что так больше нельзя жить, я бросил все и бросился в море. Довольно долго я дрейфовал на маленькой надувной лодке. До сих пор остается загадкой, почему меня никто не увидел, не остановил, не спас. Наверно, провидению было угодно, чтобы я причалил именно к этому святому острову. Я не сразу понял, что он обитаем. А когда понял, несказанно обрадовался. И решил, что, мне суждено прожить долгую счастливую жизнь.

Здесь на острове я стал новым человеком, обрел себя. Там, на материке меня давно оплакали. Виктор Проскурин умер. Родился Сан Винсент. Мне скоро семьдесят, но я ни разу не пожалел о том, что жизнь моя сложилась так, а не иначе. Вернее, надо сказать, что я счастлив потому, что моя жизнь сложилась именно так. Иначе, меня бы вообще не было на этой земле, – он поднялся. – Хотите, познакомлю вас с Эммой?

– Да, – Максим встал, пошел следом за Винсентом на открытую веранду, где за столиками сидело довольно много посетителей. Они вели негромкие беседы и не обращали внимания на вошедших. Делали вид, что их это не касается. Но Максим почувствовал, как наэлектризовался воздух, как заревело море и усилился ветер.

Винсент подвел Максима к самому дальнему столику, за которым сидела дама в старомодном платье и шляпке с вуалью.

– Дорогая, позволь представить тебе нашего русского гостя, – хлопнул себя по лбу, повернулся к Максиму. – Простите, мосье, я не узнал ваше имя.

– Максим Михайлович Алексеев, – представился тот, глядя на даму. Она улыбнулась:

– Очень рада знакомству. Я – Эмма Проскурин, – протянула Максиму руку. Он прикоснулся к ней губами. Дама приподняла вуаль. Максим побледнел.

– Вы?! – проговорил он, во все глаза глядя на нее.

– Я, – сказала она, гордо вскинув голову.

– О, ля-ля, так вы знакомы? – воскликнул Винсент.

– Да, милый, – ответил Эмма, повернувшись к мужу. – Это – тот самый мальчик, который столкнул меня в реку.

– Брависсимо! – Винсент захлопал в ладоши. – Такую удивительную встречу необходимо отметить. Подайте нам шампанского!

– обнял Максима за плечи. – Дорогой мой, вынужден вас поблагодарить. Если бы не вы, Эмма никогда не стала бы моей женой. Спасибо вам, мой дорогой Максим Михайлович, – усадил Максима за стол напротив Эммы. Сам сел по правую руку от нее. – За нас!

– Простите меня, Эмма, – сказал Максим, глядя ей в глаза. – Простите за мальчишескую глупость, за…

– Да, да, – проговорила она, потупив взор. Щеки вспыхнули. Она еще раз повторила: «да-да» и подняла голову. Посмотрела на Максима изучающее, сказала:

– Странно, что вы меня до сих пор помните. Что вы меня узнали через столько лет, что… – улыбнулась. – Извините меня, когда я волнуюсь, я невольно перехожу на французский. Мой отец – француз, а мама – русская. В то лето мы гостили у ее кузины. Я убежала из дома без разрешения. Мне хотелось узнать, какой он – этот незнакомый мир? П… – Эмма улыбнулась. – Я когда вас увидела, растерялась. Забыла от волнения все русские слова. Онемела. Зато потом, когда в воду бухнулась, вспомнила все, все, все. Я вам в спину прокричала очень обидные слова, но вы их не услышали. И хорошо, что не услышали, потому что вы бы от души надо мной посмеялись. Мои грозные слова к вам никакого отношения не имели. Я их подслушала, когда взрослые ссорились, а смысла их тогда не понимала. Теперь понимаю, что они к нашей встречи никакого отношения не имели.

– Не подходили в той ситуации, – подсказал Винсент. Эмма одобрительно кивнула.

– Что же вы тогда такое особенное сказали? – поинтересовался Максим.

– Растележились здесь со своим аулом. Нам и без вас места мало, – проговорила Эмма.

Максим рассмеялся. Он представил телеги, аул и курносую девочку, приехавшую в незнакомый мир из Парижа. Она уж точно была тогда настоящим инопланетянином в их деревне, в которой до сих пор мало что известно о плодах цивилизации. Бани топятся по-черному. Удобства – на улице. Вода – в колодце.

Максим вспомнил тоненькую фигурку маленькой Эммы в легком, воздушном платье со стрекозами и цветами. Именно эта легкость и воздушность рассердили его тогда.

– Что вытаращилась? – строго спросил он. – Проваливай отсюда, стрекоза пучеглазая.

Хорошо, что Эмма не помнит его слов. Он толкнул ее и расхохотался, когда она смешно замахала руками, как стрекоза крыльями. Платье поднялось вверх, выставив напоказ кружевные трусики в тон платью.

– Ничего себе, – подумал Максим. – Где она их раздобыла?

Отцу про трусики Максим ничего не сказал, постеснялся. А вот платье описал со всеми подробностями.

– Нужно смотреть не на одежду, сынок, – пожурил его отец. – Людям нужно смотреть в глаза. И лжец и трус взгляды отведут. А тот, кто честен и смел, будет высоко держать голову.

– Эта девочка очень смелая, отец, – сказал Максим. – Она смотрела на меня во все глаза, а потом полетела вниз, как стрекоза.

– Если бы ты ее не толкнул, она бы никуда не полетела. Пойдем спасать твою стрекозу.

– Она вовсе не моя, – насупился Максим.

– Пока – не твоя, – улыбнулся отец. – Но придет время, и…

– Нет, папа, нет, – сказал решительно Максим. – Мне не нравятся курносые девчонки.

– Со временем дурнушки превращаются в настоящих красавиц, сынок, – обняв Максима за плечи, сказал отец. – Вспомни сказку про гадкого утенка. Уверяю тебя, лет через двадцать ты свою стрекозу не узнаешь. Она станет первой красавицей нашего королевства.

– Ага, если выплывет из реки, – пробубнил Максим так, чтобы отец не расслышал его слов…

Теперь он видит, что отец был прав. Эмма – красавица. Но она никогда Максиму принадлежать не будет, потому что она – жена Винсента, который несмотря на свой преклонный возраст, крепок, силен и весьма импозантен. Он легко уложит Максима на обе лопатки, если тот сделает неверный шаг.

– За удивительное знакомство! – сказал Винсент, высоко подняв бокал. Все, сидящие за столиками люди, подняли свои бокалы.

– Теперь вы, Максим Михайлович, – один из нас. Докажите своими делами, что вы можете стать святым, – сказал Винсент. В глазах заблестели хитрые огоньки.

– Боюсь, со святостью у меня будут проблемы, – проговорил Максим, посмотрев на Эмму. Винсент понял его взгляд по-своему. Спросил:

– Вы хотите узнать нашу историю? Историю нашей с Эммой любви. Да? – Максим кивнул.

– Нет, – сказала Эмма, покачав головой. – Нет, Винсент. Максим Михайлович не может понять, как я стала такой?

Она опустила вуаль на лицо, встала из-за стола, повернула голову к морю, замерла.

– Вам не кажется, что эта дама похожа на Истину, которую мы все пытаемся отыскать? – спросил Винсент.

– Мне кажется, что ее образ постоянно меняется, – сказал Максим.

– Нет, Максим Михайлович, Истина неизменна, – сказала Эмма, приподняв вуаль. – Меняетесь вы, а не она. Все зависит от того, какими глазами вы на нее смотрите. Зачем ищете с ней встречи.

– Зачем? – повторил Максим.

– Вам нравится на Святой Елене? – спросил Винсент.

– Да, – ответил Максим. – Я рад, что здесь живете вы с Эммой. Что она меня простила. Все эти годы меня мучило чувство вины. Мне снились глаза девочки, – посмотрел на Эмму. – Вы меня предупреждали о неприятностях. Вернее не вы, а ваши глаза… Спасибо.

– Максим Михайлович, я здесь ни при чем, – проговорила Эмма. – Вас Господь предостерегал. Он знал, что пробьет час, и вы свою душу из темницы выпустите. Освободите ее из заточения. Отпустите на волю, как райскую птичку. Только смотрите, не запирайте ее обратно. Не становитесь бездушным существом. Бездушья на земле слишком много. А когда души обретают силу, на небесах радость великая.

Словно подтверждая ее слова, на небе вспыхнули разом все звезды. Волшебным фонарем из-за тучи выплыла луна. Максим не удержался от комплимента:

– Красиво тут у вас. Так хорошо здесь, что уезжать не хочется. Но…

– Вы всегда сможете сюда вернуться, – сказала Эмма. – Да и уезжаете вы еще не завтра.

– Не завтра, – подтвердил он. Поднялся. – И это меня радует. Надеюсь, у нас еще будет время о многом с вами поговорить.

– Конечно. Наш дом всегда открыт для открытых людей, – сказал Винсент, пожав Максиму руку. Тот поклонился Эмме, пошел в свой маленький домик.

– Зачем тебе все это нужно, Макс? – строго спросил он себя, улегшись на кукольную кровать. – Поезжай в Париж. Там ждет тебя Патрисия, – хмыкнул. – Нет. Пат меня не ждет. Она не из тех женщин, которые ждут, когда к ним вернется сбежавший любовник. Она – пантера, ищущая добычу. Она всегда в поиске. Поэтому к Пат возвращаться не стоит. А к кому стоит? – Максим потер виски. – Да-с, господин Алексеев, вам возвращаться не к кому. Остается ждать неземную любовь, которая когда-нибудь сама распахнет двери и скажет: «Привет!» Она примет меня таким, каков я есть. Мне не придется доказывать ей, что я – святой. Она это сразу поймет, потому что она приедет ко мне с острова Святой Елены…

Утром Максим проснулся в прекрасном настроении. Он был уверен, что все привидевшееся ему во сне, произойдет наяву с той же легкостью. Но он забыл, что реальность не подчиняется законам сна. При свете дня все становится иным. Все происходит по-иному.

– Вы напрасно ждете Эмму, господин Алексеев, – усаживаясь рядом с Максимом на большой нагретый солнцем камень, сказал Винсент. – Раз в год Эмма оставляет меня одного. Сейчас именно такое время. Сколько оно продлится? До тех пор пока не встанут вертикально песочные часы.

Он положил на землю песочные часы, улыбнулся.

– Вы скажете, что сами часы ни за что не поднимутся. Что мы с вами должны придать им нужное положение. Но, уверяю вас, даже если мы их поставим вертикально, это ничего не изменит. Когда Эмма уходит, время останавливается. Почему она уходит? – спросите вы. Не знаю, – отвечу я. Я перестал искать ответ на этот вопрос. Я не знаю, где она пропадает все это время. Я просто терпеливо жду ее возвращения, – посмотрел на растерянное лицо Максима, вздохнул. – Вижу, вы огорчены, господин Алексеев. Воображение нарисовало вам фантастические картинки. Вы поверили, что все будет именно так, и теперь разочарование празднует победу.

Винсент взял в руки песочные часы, встряхнул. Струйка песка потекла из одной половины в другую.

– Есть очень хорошее слово: «долготерпение». Нам с вами, Максим Михайлович нужно ему научиться. Мы должны не просто терпеть, а долго терпеть, чтобы произошло то, что нам нужно, – улыбнулся, перевернул часы. Песок потек в другую чашу. – А если этого не произойдет, то за долгое время мы поймем, что это нам было не нужно. Все парадоксально просто. «Терпением вашим спасайте души ваши» – наставляет нас Священное писание. Значит, главное, что нам нужно, заботиться о спасении наших душ. А все остальное – суета-сует. «Все – суета» – утверждал Соломон. Я с ним согласен. Все – суета, – поднялся. Посмотрел на Максима сверху вниз. – Вы скажете, что в мои годы легко рассуждать, – Максим кивнул. – Заблуждаетесь, господин Алексеев. Возраст, странная штука: чем старше мы становимся, тем сложнее приспосабливаться к тому, что подбрасывает тебе жизнь. От многого приходится отказываться из-за боязни не успеть завершить начатое. Хочется мгновенных побед, но вместо них нам предлагают новую песню, которая звучит так: дол-го-тер-пе-ни-е, – он посмотрел на небо, пропел несколько раз: «Долготерпение», повернулся к Максиму.

– Приходите вечером на ужин. Нынче утром рыбаки выловили громадного тунца. Я сам его приготовлю для вас.

– Приду непременно, – пообещал Максим.

Винсент пожал ему руку, ушел. А Максим еще долго сидел на камне, наблюдая за набегающими на берег волнами. Думал о том, какой бы могла быть их не состоявшаяся с Эммой встреча. Поймал себя на мысли, что впервые так много времени размышляет о женщине. Чужой, далекой, как Марс женщине. Усмехнулся:

– Ее недосягаемость меня пугает, но, несмотря на это, я готовлюсь к межгалактическому перелету. Готовлюсь, потому что не верю в ее неприступность. Она себе такой странный образ придумала, чтобы отпугивать кавалеров, – Максима эта мысль обрадовала. – Да-да, Эмма боится себя, иначе, зачем ей прятать глаза за вуалью? Зачем вуалировать то, что не может причинить никому зла?

Максим поднялся, пошел по берегу, поддавая ногами камешки. Его переполняла радость от того, что он так легко разгадал ребус по имени Эмма. Теперь на очереди Винсент. Максим не сомневался, что ему удастся вывести на чистую воду и этого святошу…

На закате Максим пришел в таверну. Принес Винсенту бутылку коллекционной водки, которую предусмотрительный Стас положил ему в чемодан.

– О, ля-ля! – воскликнул Винсент. – Благодарю вас за такой царский подарок. Я слышал, у вас в России люди снова играют в царей и челядь. Что своим дворянским происхождением не хвастает только ленивый. Так?

– Вас ввели в заблуждение, господин Винсент. Мы так же, как прежде проповедуем идеи равенства и братства, – сказал Максим с серьезным видом. Ему не хотелось развивать эту тему. Не так давно он стал почетным членом Дворянского собрания. И водка, которую он принес Винсенту, – подарок братьев дворян.

– Царская водка – будущему царю, – сказал глава общества, вручая ее Максиму. – Надеюсь, ваш вклад в процветание отечества будет оценен не только нами, но и нашими союзниками.

Максим присягнул на верность отечеству. Но теперь он понимает, как смешны люди, играющие в эту игру. Как смешон он, Максим Алексеев, раздувшийся от собственной значимости, как мыльный пузырь. Какой он царь? Марионетка, дергающаяся на веревочках. А вот Винсент мог бы претендовать на эту роль. Но ему это совершенно не нужно. У него другие жизненные ценности.

– Скажите, Винсент, вы счастливый человек? – спросил Максим.

– Да-а-а, – ответил тот с улыбкой. Глаза засияли. – Да, Максим Михайлович, я счастливый человек. Присаживайтесь к столу, – сам сел напротив. – Быть счастливым удается не всем. Люди вечно чем-то недовольны. Они не могут наслаждаться малым. Не желают собирать хрусталики счастья. Им подавай все сразу в огромных количествах. Но так, к счастью, не бывает. Счастье – это миг, мгновение, пролетающее мимо. Успел заметить и осознать его – радуйся. Не успел, смотри внимательней и жди, когда оно снова появится на горизонте. Знаете, в чем ваша беда, Максим Михайлович? – задал он неожиданный вопрос, который застал Максима врасплох. На его лице отразилось крайнее недоумение.

– Вы не умеете радоваться, – пояснил Винсент. – Вы неправильно радуетесь. Да-да, вы, Максим Михайлович, дуетесь, пыжитесь, чтобы все увидели, как вам хорошо. А все видят, как вам плохо. У вас глаза тусклые, безжизненные. Нет огня, нет молодецкого задора в вашем взгляде, Максим Михайлович. Такое впечатление, что вам лет сто, как минимум. Неужели вас жизнь так сильно трепала, что вы раньше времени состарились?

– Да нет, – ответил Максим. – Не сильно. Просто я никак не могу со смертью отца смириться.

– О, простите, я не желал причинить вам боль, – Винсент прижал руку к груди. – Примите мои соболезнования. И не грустите долго о том, чего нельзя вернуть. Все мы смертны. Никто не останется здесь навек. Никто.

Винсент поднялся, пошел за тунцом. Максим остался один. Осмотрелся. Посетителей в таверне стало больше. Но все они так тихо себя вели, словно играли роли статистов.

– Не обращайте внимания на наших еленцев, – сказал Винсент, поставив на стол большое блюдо. – Мы все здесь люди немногословные. Мы все долго размышляем над сказанными словами. Мы все руководствуемся правилом: «говори, юноша, если нужно, когда будешь спрошен, говори главное, многое в немногих словах. Будь, как знающий и, вместе, как умеющий молчать».[3] Так что, Максим Михайлович, не удивляйтесь, если на ваш вопрос собеседник ответит через несколько дней. Радуйтесь, что дождались ответа, – Винсент рассмеялся, сел за стол. – За ваше здоровье, господин Алексеев. За ваше избавление от меланхолии. За радость, которая непременно загорится в ваших глазах.

– Благодарю, – сказал Максим. – За вас, Винсент.

Винсент принялся за тунца. Прием пищи для него, по-видимому, был ритуалом особым. Максим залюбовался им, забыв о чувстве голода, донимавшем его весь день. Винсент заметив, что гость ничего не ест, покачал головой.

– Я совсем забыл, что вы, русские, после первой не закусываете, – наполнил рюмки. – За вас, Максим Михайлович. Кушайте, тунец быстро остывает.

– Вы удивительный человек, Винсент, – сказал Максим с улыбкой. – Мне повезло, что судьба нас с вами свела. Надеюсь, наше знакомство поможет мне ответить на многие вопросы. И я наконец-то стану счастливым человеком.

– Непременно станете, – проговорил Винсент. – Если поможете мне прикончить эту рыбину…

После ужина они долго сидели и молчали, глядя на звездное небо. Максима впервые молчание не тяготило. Оно ему нравилось. В нем было что-то таинственное, предчувствие чего-то. Винсент повернул голову, сказал:

– Вы же хотели узнать, как мы с Эммой познакомились.

Максим кивнул, хотя не мог припомнить, когда задал ему этот вопрос. Да, он думал об этом. Думал весь вечер. И сейчас, глядя на звезды, решил, что Эмма не могла не влюбиться в Винсента. Он очень красивый мужчина.

– Вам не стоит думать, что я сразил Эмму наповал свои обаянием, – сказал Винсент с долей иронии. – Мое обаяние ее напугало. Да-да, она меня испугалась. Мне пришлось прибегнуть к помощи магов и чародеев, чтобы заполучить этого ангелочка. Да, были времена! – Винсент рассмеялся. – Вы мне верите, а я болтаю вздор. Болтаю чепуху, потому что не хочу вам ничего о нас с Эммой рассказывать. Думайте, что хотите. Придумайте какую-нибудь душещипательную историю про старого развратника, соблазнившего юную красотку. Сейчас это очень актуально. Весь мир только и делает, что болтает о неравных браках. А почему вы не женаты? Неужели в России мало юных особ, которые готовы броситься в ваши объятия?

– Господин Винсент, спасибо за приятный ужин, – сказа Максим поднявшись. – Даю вам слово чести, я не собираюсь соблазнять вашу жену.

– Даю вам слово дворянина, – повторил Винсент с пафосом. – Все это пустые слова, мой мальчик. Что такое честь для нынешнего поколения? Запачканная одежда не более. Снял мундир, бросил в сторону и забыл обо всем на свете. Это не новая присказка, а суровая правда жизни. Нашей с вами, Максим Михайлович, жизни. Я вас не осуждаю. Суд там, – он показал рукой на небо. – Мне туда же. А вам?

– Сегодня я не готов ответить на ваш вопрос. Позвольте мне откланяться, – сказал Максим, зачем-то щелкнув каблуками. Рассердился на себя за глупое пижонство, но было уже поздно.

– Ступайте, поручик, – сказал Винсент с усмешкой. – Выспитесь хорошенько. Завтрашнее утро даст вам ответы на множество вопросов.

Максим резко развернулся, пошел прочь. В спину ему ударил смех Винсента. Беззлобный смех умудренного жизнью человека.

– Не будь тряпкой, Макс. Не раскисай, – приказал он себе. – Ничего страшного не произошло. Радуйся тому, что Винсент щелкнул тебя по носу. Подумай о том, где ты допустил промах. Соберись, покажи этим святым еленцам, что ты тоже что-то значишь.

Но тут же в памяти всплыли слова отца:

– Не думай о себе сверх меры, Максим. Не возносись над другими. Быть значимым в собственных глазах – глупо. Что-то значить для других – смешно. Только невежды измеряют себя самими собою. Не вставай в их ряды.

– Не вставай в их ряды, – повторил Максим. – Хорошо, что ты, отец, не знаешь, что я стал почетным невеждой Дворянского общества.

Максим зашагал быстрее. Он спешил к своему маленькому домику, словно там мог обрести успокоение…

Ночь была душной. Максим плохо спал. Поднялся с первыми лучами солнца, пошел к морю. Еще издали увидел Винсента. Огорчился. Его Максим видеть не желал. Хотел встречи избежать, но Винсент повернулся, помахал ему рукой, крикнул:

– С добрым утром! Вы нынче рано. Хотите получить сразу все сокровища мира?

Максим остановился поодаль. Отвечать ничего не стал. Винсент сам подошел к нему, протянул руку, сказал:

– Не сердитесь на старика за вчерашнее, господин Алексеев. Я вчера выпил лишнего и потерял контроль над собой, над своими эмоциями, – улыбнулся. – Вам знакомо такое чувство, как ревность?

– Нет, – ответил Максим.

– О, ля-ля! – в глазах Винсента появились озорные огоньки. – Значит ли это, что вы никого никогда по настоящему не любили?

Максим пожал плечами. Ему не хотелось ни о чем говорить. Он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Ему хотелось одного: поскорее покинуть этот святой остров.

– Вы не сможете покинуть наш остров до завтрашнего утра, господин Алексеев, – сказа Винсент, внимательно вглядываясь в хмурое лицо Максима. – Завтра приводнится в гавани самолет, который привезет Эмму и заберет вас. Я не хотел вам говорить об этом, но… Хотите выпить?

– Да, – признался Максим.

Они молча дошли до таверны. Винсент налил Максиму большую кружку холодного пива, сел напротив.

– Вы мне симпатичны, Максим Михайлович. Симпатичны, несмотря на то, что в вас есть что-то… – щелкнул пальцами, подбирая верное слово. Нашел. Произнес его с улыбкой:

– Эгоистичное. Вы – самовлюбленный человек. Этакий баловень судьбы. Так?

– Нет, – сказал Максим. – Так выглядит мой защитный панцирь. Я придумал себе такую броню, чтобы никто не лез мне в душу. Мне очень плохо без отца. Рядом со мной нет человека, которому я бы мог доверять. Я – воин, постоянно готовый к сражению. Даже здесь, на вашем святом острове, я под обстрелом, – ухмыльнулся. – Быть под обстрелом собственных мыслей сложнее, чем отстреливаться от чужих слов.

– Отстреливаться от чужих слов, – повторил Винсент, покачал головой. – А вы не пробовали воспользоваться мудрым библейским советом: «не воздавайте злом за зло и ругательством за ругательство»? Не пробовали промолчать в ответ на чужую брань?

– Времена сейчас не те, – ответил Максим.

– Полно вам, Максим Михайлович, – сказал Винсент. – Вечные ценности на то и вечные ценности, что подходят под любые времена. И через сотню лет после нас люди будут обсуждать эти же темы. Будут искать чашу Грааля, источник вечной молодости, философский камень, Истину. И ведь будут думать, что никому до них эти ценности отыскать не удалось. А мы, глядя на них с небес, будем посмеиваться. Так же, как сейчас посмеиваются над нами те, кто туда уже переселился, – улыбнулся. – Круговорот человеческого сознания. Неизбежность…

– Вы говорите так же, как мой отец, – сказал Максим. – Здесь, на острове я стал чаще его вспоминать. Вспоминать уроки мудрости, к которым двадцать лет назад я был не слишком внимательным. Теперь сожалею об этом.

– Думаю, вам нужно не сожалеть, а радоваться, что сейчас у вас появилась возможность все исправить. Внести коррективы в свою жизнь никогда не поздно. Заявляю вам об этом с высоты прожитых лет. Мне было пятьдесят, когда я начал все с нуля. Я имею ввиду нулевую точку, с которой начался отсчет моего изменившегося мировоззрения. Я попытался стать другим человеком: спокойным, добрым, уравновешенным, любящим и любимым. Не думайте, что до того момента меня никто не любил. Любили еще как. Но это была любовь временная, очерченная временными границами нашего бытия. А я мечтал о другой любви, – улыбнулся. – Вы меня понимаете. Да?

Максим кивнул. Обида на Винсента прошла. Он вновь был для Максима желанным собеседником, с которым не хотелось расставаться. К тому же Винсент говорил о том, что давно волновало Максима. С Винсентом он мог быть самим собой. Мог снова стать мальчишкой чистым, открытым, верящим в то, что жизнь – это праздник. Он смотрел на Винсента во все глаза, слушал его и время от времени повторял за ним:

– О, ля-ля!

– О, ля-ля, – смеялся Винсент, делая ударение на «о».

Они не заметили, что проболтали с рассвета до заката. До того самого момента, когда в таверну начали собираться посетители. Не сговариваясь Максим и Винсент замолчали. Никто не желал посвящать посторонних в свои тайны.

– Вы останетесь еще или?.. – спросил Винсент, поднявшись.

– Мне нужно лететь домой, – ответил Максим. – Спасибо вам за все. Передавайте привет Эмме. Я буду по вам скучать.

– Храни тебя Господь, сынок, – обняв Максима, сказал Винсент.

– И вас, мой друг.

Максим ушел из таверны в самом прекрасном расположении духа. Собрал чемодан. Лег на кукольную кровать, моментально заснул. Ему было легко от осознания того, что с первыми лучами солнца он покинет остров Святой Елены, чтобы начать свою жизнь с нуля…

Небольшой самолет опустился на воду, подняв фонтан брызг. Остановился у причала. Пилот заглушил мотор, первым вышел из самолета. Следом за ним вышла Эмма в своем старомодном платье и шляпке с вуалью. Она обняла пилота, поцеловала его в щеку и пошла по причалу. Ступив на землю обернулась, помахала рукой, подобрала подол платья, побежала к стоящему на пригорке Винсенту.

– С возвращением, мой ангел, – сказал он, прижав ее к груди. – Эндрю все еще сердится на меня?

– Увы, – ответила она. Посмотрела на Винсента. – Может быть, тебе первому стоит сделать шаг к примирению?

– Да, но не сегодня, – сказал Винсент, взяв Эмму под руку. – Сегодня наш гость покидает остров. С минуты на минуту он появится здесь. Марсель уже пошел за ним.

– Понятно, – сказала Эмма со вздохом. Обернулась, помахала рукой пилоту. Он помахал ей в ответ.

Из окна своей комнаты Эмма видела, как Максим Алексеев подошел к самолету. Как оглянулся, словно хотел кого-то отыскать. Минуту стоял в раздумье, а потом помахал рукой наудачу тому, кто, может быть, его видит. Эмма улыбнулась, послала Максиму мысленный воздушный поцелуй, пошла на веранду. Оттуда было лучше наблюдать за взлетом самолета. Винсент уже сидел там в плетеном кресле с бокалом апельсинового сока. Эмма села рядом, спросила:

– Он понравился тебе?

– Ром, который ты привезла, да, – ответил Винсент с улыбкой.

– Не юлите, мосье Проскурин. Вы прекрасно поняли, что я спросила вас про этого русского человека, – проговорила Эмма, сев рядом.

– О, ля-ля! – воскликнул Винсент. – Наш Эндрю становится первоклассным пилотом. Посмотри, дорогая, как он лихо закладывает вираж!

– Он показывает гостю место тайных прогулок Наполеона. Место, где тот, возможно, никогда не гулял, – сказала Эмма, наблюдая за самолетом. – Об этом человеке столько много противоречивых сведений, что невозможно в этом избытке информации отыскать зерно истины.

– Мы с ним тоже говорили о зернах истины, – сказал Винсент.

– Ты говорил с Наполеоном? – Эмма нахмурилась.

– Я разговаривал с нашим гостем, – улыбнулся Винсент. – Мы с ним обсуждали притчу о сеятеле, сеющем зерна истины. Он слушал очень внимательно, когда я объяснял ему значение этой притчи. Я попытался без ошибок передать текст. Я сказа: «Сеятель слово сеет. Посеянное при дороге, означает тех, в которых сеется слово, но к которым, когда услышат, тотчас приходит сатана и похищает слово, посеянное в сердцах их. Подобным образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые когда услышат слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняются. Посеянное в тернии означает слышащих слово, но в которых заботы века сего, обольщение богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают слово, и оно бывает без плода. А посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают слово и принимают, и приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной в сто крат».[4]

– Думаешь, зерна прорастут? – спросила Эмма, с любопытством глядя на мужа.

– Думаю, да, – ответил Винсент. – Этот Максим Михайлович чем-то похож на нашего сына Эндрю. Я его намеренно рассердил, а потом… – Винсент рассмеялся. – Он раз двести повторил: «О, ля-ля!»

– Ты не преувеличиваешь? – с недоверием спросила Эмма.

– Я приуменьшаю, дорогая, чтобы ты не сочла меня лжецом, – ответил Винсент, поцеловав Эмму в щеку. – Мы с Максимом встретились на рассвете врагами, а расстались на закате лучшими друзьями. Я загадал, если сумею заслужить его доверие, то сын меня тоже сможет понять и простить.

– Я в этом никогда не сомневалась, – сказала Эмма. – Никогда…

Секретарь встретил Алексеева в аэропорту. Задал несколько вопросов, перешел к делам.

– Завтра вы приглашены на званый ужин в честь открытия галереи, – сказал Стас.

– Не пойду, – отрезал Максим.

– Но, Максим Михайлович, вы…

– Стас, я же сказала: не пойду, – перебил его Алексеев. – Поезжай вместо меня. Возьми свою подружку и повеселись от души. А мне нужно поразмышлять над смыслом жизни.

– Если я правильно понял, то на острове у вас на это не было времени, – сказал Стас с улыбочкой.

– Хочешь, чтобы я тебя уволил? – спросил Максим, посмотрев на него с презрением. – Распустился ты, Станислав, за эту неделю. Смотри мне, – погрозил ему кулаком.

– Простите, Максим Михайлович, – проговорил Стас. – Я исправлюсь. Куда вас отвезти?

– На край света, – ответил тот с издевкой. – Еще один минус, Стас.

– Я думал, вы захотите в офис заглянуть, – попытался выкрутиться Стас.

– Не захочу, – сказал Алексеев. – Дня два не захочу железно, – потянулся. – А, может быть, вообще никогда не захочу.

Стас от неожиданности даже сбавил скорость. Посмотрел на улыбающегося шефа, спросил с опаской:

– Вы шутите, Максим Михайлович?

– Я раз-мыш-ля-ю, – ответил тот. – Мне в голову пришла бредовая мысль: бросить все, и… – посмотрел на испуганного Стаса, рассмеялся. – Ладно, не дрейфь. Повоюем еще.

– После таких шуточек, Максим Михайлович, сотрудникам нужно валерьянку выдавать, – сказал Стас.

– О, ля-ля! – воскликнул Алексеев. – С каких это пор ты пристрастился к женским напиткам?

– С первого дня нашей с вами совместной деятельности, – пошутил Стас.

– Отвыкать надо, – посоветовал Алексеев. – Или нет, переходи на мужские напитки, Стас.

– Слушаю-с! – по-военному отчеканил тот.

– Да, спасибо за подарок, который ты мне положил в чемодан. Он пришелся кстати, – сказал Алексеев. – Водка, правда, не супер, но эффект был достигнут…

– Дама упала без чувств-с, – закончил фразу Стас.

– Упал в обморок ее муж, – сказал с улыбкой Максим. – А дама оказалась малопьющей. Все пьет, все ей мало.

– Да, эмансипация! – улыбнулся Стас. И как бы между прочим задал интересующий его вопрос:

– Она вас очаровала?

– Нет, – ответил Максим мечтательно. – Она околдовала меня. Приподняла вуаль на шляпке и… – посмотрел на Стаса, покачал головой. – Так не пойдет. Я выболтал тебе то, что должен был хранить, как военную тайну.

– Да ладно вам, Максим Михайлович, – улыбнулся Стас. – Вы же знаете, что я ваш саамы верный друг.

– Знаю, – сказал Максим. – Знаю, поэтому и говорю с тобой о ней. Больше не с кем. Вернее, больше никто не должен знать о ней, потому что… – вздохнул. – Потому что это все – моя фан-та-зи-я.

– А у вашей Фан-та-зи-и есть имя? – поинтересовался Стас.

– Да. Ее зовут Истина, – ответил Максим. – Истина, – подмигнул Стасу. – Вот такие вот дела…

Закрыл глаза. Ушел в себя. Стас покачал головой, подумал, что шефу срочно нужно жениться пока он совсем не свихнулся со своими фантазиями. Но, к сожалению, уговорить его совершить этот решительный поступок, невозможно. Сколько раз Стас знакомил Алексеева с фотомоделями и первыми красавицами. Все впустую. Ни одна из претенденток шефу не угодила.

– Твои модели похожи на карандаши из коробки. Все одинаковые, только по цвету различаются, – сказал ему с пренебрежением Алексеев. – Я не чертежник, чтобы восхищаться такими подарками. Смотрю я на этих красавиц и артикулы вспоминаю: Т, M, TM.

– Не понял, – растерялся Стас.

– На карандашах обычно свойство грифеля пишут: Т – твердый, M – мягкий, ТМ – твердо-мягкий, – пояснил Алексеев. – Неужели вам на уроках черчения это не объясняли?

– Не-е, у нас такого предмета не было, – ответил Стас. – Мы и рисованием-то занимались класса до четвертого.

– То-то и видно, что ты в искусстве – профан, – сказал Алексеев с усмешкой. – Так что заканчивай со своими художественными безобразиями. Надоели они мне.

– Ясно, – пробубнил Стас. После того разговора он с ролью сводни завязал. Решил подождать, понаблюдать за шефом. И вот, на тебе – новая фантазия по имени Истина.

– Спасать, спасать надо Максима Михайловича, – подумал Стас. – Надо что-то срочно придумать.

– О, совсем забыл! – воскликнул Стас, посмотрев на шефа, сидящего с закрытыми глазами. – Вам Патрисия звонила. Интересовалась, когда вы в Париж прилетите?

– Никогда, – ответил Максим, не открывая глаз. – Для нее – никогда. Так можешь и сказать, когда она позвонит, – открыл глаза. – Ты меня, в самом деле, на край света везешь что ли? Едем, едем, а все на месте стоим.

– Вы отвыкли от московских пробок, Максим Михайлович, – улыбнулся Стас.

– Отвык, – подтвердил тот. – Жизнь на Святой Елене размеренная, спокойная, приятная. Море рокочет, птицы поют, ветерок освежает разгоряченное тело, безлюдье…

– Что, совсем людей нет? – удивился Стас.

– Да нет, люди есть, но их так мало, что каждая встреча – неожиданность, – объяснил Максим.

– Как вы там выжили? – спросил Стас. – Я бы уже вечером удрал обратно. Не могу я без общения. Мне нужно быть в гуще событий.

– Всему свое время, Стас, – сказал Максим с улыбкой. – Я раньше тоже от тишины зверел, а теперь… – подмигнул Стасу. – Теперь мне ее катастрофически не хватает. Вот такие вот дела.

– Да уж, – покачал головой Стас. – И что же мы делать будем?

– Меньше болтать без дела, – ответил Максим.

– Понял, – сказал Стас. – Закрываю рот на замок, и…

Остаток пути они ехали молча. Алексеев даже выключил радио, чем окончательно расстроил Стаса. Тот решил, что странное поведение шефа – это начало больших перемен…

Максим вошел в квартиру, окинул ее придирчивым взглядом, сказал:

– Да-с, Максим Михайлович, переусердствовали вы с помпезностью. Стиль Людовика пятнадцатого явно не ваш. Но… – скрестил на груди руки. – Все здесь переделывать было бы верхом безумия. А вот устроить здесь музей кича было бы весьма недурно, – улыбнулся. – Нужно сказать Стасу, чтобы обмозговал эту идею. А я пока поразмышляю о… – посмотрел на себя в зеркало, покачал головой, вздохнул:

– О, ля-ля, Максим Михайлович. О, ля-ля…

Пошел на кухню. Насыпал полный стакан льда, налил виски.

– За вас, господин Проскурин. Надеюсь, вы тоже обо мне вспоминаете…

– Я решил его усыновить, – сказал Винсент. Эмма растерянно на него посмотрела, спросила:

– Кого?

– Того, о ком ты все время думаешь, – ответил он, глядя ей в глаза. – Не отпирайся, Эмма. Я же вижу. Я это чувствую.

– Нет, Винсент, нет.

– Да, Эмма, да. Тебе меня не переубедить, – сказал он строго. Она сдалась.

– Да, я о нем думаю. Сама не знаю почему. Ничего не могу с собой поделать. Наваждение какое-то, – потерла виски. – Выходит, что в девятнадцать я была мудрее, чем сейчас. Это меня настораживает, тревожит и даже злит.

– Я вижу, – улыбнулся Винсент. Усадил Эмму на колени, сказал нежно:

– Я все вижу, мой ангел. Поэтому-то я и решил поговорить с тобой.

Эмма обняла его за шею, прошептала:

– Спасибо, мой друг.

– Если этот Максим станет моим приемным сыном, вы сможете чаще бывать вместе, и никто не посмеет осудить тебя, – сказал Винсент, поцеловав Эмму в щеку.

– Ты не похож на умалишенного, но то, что ты говоришь, лишено здравого смысла, – сказала Эмма отстранившись. – Я пытаюсь побороть свои чувства, избавиться от непрошенных мыслей об этом человеке, а ты предлагаешь их развивать. Ты разводишь костер, в котором я должна буду сгореть.

– Милая моя, твои чувства возникли не случайно, – проговорил Винсент назидательно. – Они возникли задолго до нашей с тобой встречи. Они возникли в тот самый момент, когда незнакомый мальчик столкнул тебя в реку.

– Зачем, зачем ты снова об этом вспоминаешь? – воскликнула Эмма. Встала, отошла от Винсента. – Мне тогда было десять лет или чуть больше. Сейчас мне пятьдесят…

– Или чуть меньше? – спросил Винсент с улыбкой.

– Чуть меньше, – машинально ответила он, улыбнулась. – Я веду себя глупо. Да?

– Да, – подтвердил Винсент.

– Что же мне делать? – спросила она растерянно.

– Лететь к нему, – ответил Винсент.

– Не-е-е-т! – воскликнула она, отмахнувшись. – Нет, Винсент.

– Да, Эмма, да, – он встал, прижал ее к груди. – Да.

– Ну, хорошо, – проговорила она со вздохом. – Хорошо.

– Вот и прекрасно, – обрадовался Винсент. – А то я думал, что мой гениальный план вот-вот провалится. Я рад, что этого не произошло. Слушай внимательно и запоминай…

Чем больше Винсент говорил, тем сильнее удивлялась Эмма.

– Господи, я прожила с тобой столько лет и даже не подозревала, какой ты! – воскликнула она.

– Да, я – великий выдумщик, – улыбнулся Винсент. – Считай, что это – старческий маразм или что-то в этом роде.

– Я люблю тебя, Винсент, люблю, – Эмма прижалась к его груди.

– Именно поэтому я поручаю тебе это безнадежное дело, – сказал Винсент с улыбкой. – Я знаю, ты выполнишь все мои…

– Капризы, – подсказала Эмма и звонко рассмеялась.

– Какое милое словечко: «капризы»! – Винсент, поцеловав ее в лоб. – Ты – гений, Эмма. Теперь я не сомневаюсь, что все произойдет так, как я задумал.

– Я тоже в этом не сомневаюсь, – сказала Эмма…

Прошло чуть больше недели после того, как Максим вернулся с острова. Этого времени хватило, чтобы стереть в его памяти почти все воспоминания о его обитателях. Слишком много проблем и забот навалилось на Максима. Он не успевал избавиться от одной неприятности, ее место тут же занимала другая. Казалось, им не будет конца. Некому было заткнуть рог изобилия, из которого они сыпались. Каждый раз, когда открывалась дверь, Максим вздрагивал.

– Если ты еще раз скажешь мне о чем-то плохом, я тебя убью, – в сердцах воскликнул он, швырнув в Стаса теннисным мячиком – трофеем с Уимблдонского турнира. Стас увернулся, захлопнул дверь, но через минуту вновь ее открыл.

– Что? – закричал Максим.

– К вам… дама, – ответил Стас, изобразив на лице удивление.

– Гони ее отсюда. Мне сейчас до дам нет никакого дела, – стукнув кулаком по столу, рявкнул Максим.

Стас медленно потянул дверь на себя, но она почему-то распахнулась. И прежде чем Максим успел произнести очередную тираду, на пороге появилась незнакомка, которую он так долго и безнадежно ждал. Он неожиданности Максим потерял дар речи, остолбенел. Несколько секунд он сидел без движения и, не мигая, смотрел на даму, стоящую в дверях.

– Вы позволите мне войти? – нарушила она молчание. Ее голос показался Максиму знакомым.

– Да, входите, – сказал он, поднявшись. – Присаживайтесь.

– Сварить вам кофе? – спросил Стас.

– Да, – ответила дама.

– Нет, – ответил Максим, но тут же добавил: – Конечно.

Стас понимающе кивнул, закрыл дверь.

– Здравствуйте, Максим Михайлович, – сказала дама, присев на край стула. – Я не удивляюсь такому странному приему. Вы меня не звали, не ждали…

– Ждал, – сказал он, глядя в ее глаза.

– Ждали не меня, – проговорила она с улыбкой. – Я слышала все, что вы сказали своему секретарю за минуту до моего появления.

– Извините, – сказал он. Сел за стол, провел рукой по лицу. – Слишком много дурных новостей приходится выслушивать последнее время. Нервы сдают. Кто вы? Что вас ко мне привело?

– Неужели вы меня не узнали? – встала, повернулась к нему вполоборота, чуть приподняла голову, проговорила, глядя вдаль:

– Мое имя – Истина. Я привезла вам привет с острова Святой Елены.

– Боже мой, Эмма! – воскликнул Максим. Вскочил, подбежал к ней, сжал ее руки в своих, поднес к губам.

– Как я счастлив, как рад вас видеть, Эмма.

Распахнулась дверь, вошел Стас. Он чуть не уронил поднос. Никогда прежде Стас не видел Алексеева таким счастливым. Никогда его глаза так не сияли. Никогда на щеках не пылал румянец. Никогда он не целовал дамам руки.

– Ваш кофе, – сказал Стас не своим голосом.

– Спасибо, – ответили Эмма и Максим, продолжая смотреть друг на друга.

Стас поставил поднос на стол, вышел, плотно прикрыв дверь.

– О, ля-ля, – сказал он, почесав затылок. – По-моему наш Максим Михайлович влип по полной программе. Хотя… – усмехнулся. – Я бы то же был не прочь приударить за та-а-акой дамочкой. Есть в ней что-то особенное. Что-то такое, что заставляет мужиков терять головы. Но в нашем конкретном случае это ни к чему. Фирма на грани банкротства. Того и гляди рухнет последний оплот дворянства. Поэтому хотя бы у одного человека должна быть голова на месте. Я беру на себя эту почетную и ответственную миссию, – сказал Стас, усаживаясь за стол.

– Вы к нам надолго? – спросил Максим.

– Навсегда, – ответила Эмма.

– Навсегда, – повторил Максим с улыбкой. Глаза засияли. Радость разлилась по всему телу. Максим хотел прижать Эмму к груди, расцеловать ее бледное лицо, но ее слова охладили его пыл.

– Я пошутила, Максим Михайлович, пошутила. Я приехала на три дня. Только на три дня или всего на три дня, как вам будет угодно.

– На три дня, – повторил он, выпуская ее руки. – На три, – улыбнулся. – Пейте кофе, пока он не остыл.

Подал Эмме чашку. Она присела к столу, сделала несколько глотков. Максим взял свою чашку, выпил сразу весь кофе. Да так и остался стоять с ней в руках.

– Я приехала в Москву по очень важному делу, которое касается вас, Максим Михайлович, – сказала Эмма, глядя на него снизу вверх. – Это не шутка. Это вопрос серьезный. Я бы даже сказала – щекотливый. Так ведь можно сказать?

– Да, – подтвердил Максим, чуть не выронив чашку.

– Да поставьте вы ее, – попросила Эмма. – Сядьте.

Максим повиновался. Сел чуть поодаль, положил руки на колени.

– Винсент решил усыновить вас, поэтому я здесь, – сказала Эмма. Максим рассмеялся.

– Я слышал, что усыновляют младенцев и маленьких детей. Но я уже давно вышел из этого счастливого возраста.

– Да, это так, – подтвердила Эмма. – Винсент это осознает, поэтому в слово «усыновить» он вкладывает другой смысл. Он предлагает вам, Максим Михайлович, стать его деловым партнером с правом наследования его части.

– Но, тогда вам, Эмма, ничего не достанется. Или у вас и на этот счет есть предложения, – Максим пробуравил ее недобрым взглядом. Он начал сердиться. Радость сменилась раздражением. Ему захотелось поскорее выпроводить Эмму и никогда больше не встречаться с ней. Но было невежливо просто указать ей на дверь. Нужно было что-то придумать. Максим посмотрел на часы. Эмма улыбнулась, поднялась.

– Извините, что побеспокоила вас, господин Алексеев, – сказала она сухо и пошла к двери.

– Постойте, – Максим вскочил. Эмма обернулась, посмотрела на него с нежным сочувствием, сказала:

– Вы мне очень-очень симпатичны, Максим Михайлович, наверно, поэтому я вижу и чувствую вас… Вы хотите поскорее от меня отделаться, но не знаете, как это лучше сделать. Вы занятой человек. Простите… Мне не нужно было приезжать, – голос дрогнул. Она взялась за ручку двери.

– Да постойте же, Эмма, – взмолился Максим. Подошел к ней, взял за руку. – Вы ведь в Москве впервые? – она кивнула. – Хотите, я ее вам покажу? Покажу Москву глазами москвича. Покажу все, что можно, и даже то, что нельзя.

– Я не стану отказываться от такого удивительного предложения, – сказала она. – Но как же ваши неотложные дела? Ваши деловые встречи и…

– Подождут, – улыбнулся Максим. Толкнул дверь, пропустил Эмму вперед. Стас поднялся.

– Меня сегодня ни для кого нет, – сказал ему Максим. – Я на совещании.

– Понятно, – сказал Стас. – Вызвать машину?

– Да, – ответил Максим, подумав:

– Что я делаю? Зачем я загоняю себя в тупик? Что мной движет?

Максим впервые шел за женщиной. Не шел, бежал, забыв обо всем на свете. Бежал за той, от которой минуту назад хотел избавиться, которую много лет назад легко столкнул с обрыва. Бежал и твердил: «Эмма, Эмма, Эмма». Все, происходящее с ним сейчас не поддавалось здравому смыслу. Поэтому Максим решил поддаться интуиции, которая подсказывала ему, что все когда-нибудь объяснится.

Максим уселся рядом с Эммой на заднее сидение. Попросил шофера покатать их по Москве. Взял на себя роль экскурсовода. Говорил много. Рассказывал о городе то, что знал и то, что придумывал находу, разглядывая вместе с Эммой фасады старых домов. Она радовалась, как ребенок. Иногда сжимала его руку и восклицала:

– Ах, как красиво! Как удивительно переплетаются старина и современность.

Сердце Максима сладко замирало. На вопросы шофера: не пора ли остановиться, он отвечал:

– Нет, маршрут должен длиться вечно.

Когда стемнело, и город осветился множеством неоновых огней, машина въехала в тихий дворик. Там в одном из старых домов разместился частный ресторанчик. Хозяин пожал Максиму руку, поклонился Эмме, проводил их к столику на двоих, спрятанному от посторонних глаз.

– Здесь вас никто не потревожит, – сказал он. – Приятного вечера.

– Закажите что-нибудь на свой вкус, – попросила Эмма. Максим сделал заказ, улыбнулся:

– Мне с вами удивительно легко. Такое ощущение, что мы знакомы много-много лет.

– Так оно и есть, – сказала Эмма. – Спасибо вам, Максим Михайлович, за этот день. За ваш город. И за этот вечер. Здесь у вас другой мир, но он меня не пугает. А ведь я боялась ехать. Я думала об опасностях, которые меня будут подстерегать на каждом шагу, – рассмеялась. – Да, да, я – ужасная трусиха. Борюсь с этим недостатком постоянно. Раз в месяц выезжаю куда-нибудь с острова. Делаю это не для себя даже, а для Винсента.

– И в Москву вы ради него приехали? – спросил Максим, желая услышать отрицательный ответ. Но Эмма сказала:

– Да. Я приехала сюда по его просьбе, – отвернулась к окну. Воцарилось молчание. Максим не решался заговорить первым. Во время поездки по Москве между ним и Эммой возникла невидимая связь, разрушать которую ему не хотелось. Он не мог объяснить свои чувства, не мог охарактеризовать их, да и не собирался этого делать. Он понимал, что прежде с ним ничего подобного не происходило. И даже воцарившееся молчание не гнетет, а наполняет этот миг особым значением.

– Я рада нашему такому странному, неожиданно долгожданному знакомству, – сказала Эмма, глядя в окно. – Я о вас думала много. Непрестанно думаю с той первой встречи, – повернула голову. – Меня ваши глаза преследовали. Злые глаза безжалостного мальчишки. А сейчас они другие. В них я вижу растерянность и нежность. Вы влюбляетесь в меня, Максим Михайлович. Влюбляетесь сами того не подозревая, – вздохнула. – Но и я. Я тоже влюбляюсь в вас. Сопротивляюсь этому изо всех сил… Из последних сил. Так можно сказать?

– Да, – проговорил Максим еле слышно.

– Винсент был прав: это путешествие – самое опасное изо всех, которые я совершила.

– Думаю, вы зря преувеличиваете опасность, – сказал Максим. – С моей стороны вам ничто не угрожает. Я… Бред какой, – Максим провел рукой по лицу. – Не слушайте меня, Эмма. Давайте забудем про все условности и будем говорить так, словно мы давние друзья. Нам хорошо вместе. Я рад вас видеть. Рад слышать ваш голос. Расскажите о себе. Как вы жили все эти годы? Расскажите о своих мечтах, о своем острове. Будем говорить обо всем, кроме наших неожиданных чувств, чтобы не зайти в тупик.

– Не станем открывать запретную дверь, – улыбнулась Эмма. – Что ж, весьма разумное решение. Весьма…

– А, хотите, я вам стихи почитаю? – спросил Максим неожиданно для самого себя.

– Вы пишите стихи? – Эмма посмотрела на него с интересом.

– Да, – ответил Максим. – Но об этом никто не догадывается. Я ведь не похож на сентиментального юнца.

– Нисколько, – подтвердила Эмма. – Тем фантастичнее должны быть ваши сочинения. Читайте.

– Сетунь, Сетунь, ты не сетуй. Я не сетую совсем, – проговорил он, глядя на Эмму. – Должен вам объяснить, что Сетунь – это один из районов Москвы.

– Ах, Максим Михайлович, да зачем же вы мне стихи объяснять взялись? – воскликнула Эмма обиженно. – Стихи никогда объяснять не нужно. Пусть слушатель представляет все, что ему вздумается. Я решила, что Сетунь – это ваша возлюбленная. А вы… Читайте. И не останавливайтесь больше. С самого начала читайте.

– Воля ваша, – сказал Максим. – Читаю с самого начала. Стихи.

– Грустно, – сказала Эмма. Посмотрела на Максима. – А веселые стихи у вас есть?

– Есть, – ответил Максим. Подался вперед, проговорил тоном заговорщика:

– Это не про вас, а про Винсента, – сказала Эмма с улыбкой.

– Открою вам тайну, это не мои стихи. Их написал замечательный поэт Василий Фёдоров. Есть у него строчки: «Я в мир пришел не для страданья, пришел для счастья и любви». Прочитав их, я решил быть счастливым.

– Получилось?

– Сегодня я могу ответить на этот вопрос утвердительно, – сказал Максим. – Сегодня особенный день. Я бы сказал переломный. Надеюсь, что все плохое нас оставит в покое, уступив место свету и радости. Все у нас получится. Я уверен. Эта моя уверенность становится крепче с каждой минутой.

– Вы говорите о нашем предложении? – спросила Эмма удивленно. – Неужели вы хотите его принять, не узнав даже, что это за предложение?

– Простите мою бестактность, – Максим хлопнул себя ладонью по лбу. – Я сейчас говорил о своих делах, о своей компании, забыв о том, что вас сюда привело не простое любопытство, а важное дело.

– Мое дело потерпит, – сказала Эмма. – Мы обсудим его завтра. Вы же не будете возражать против нашей встречи.

– Не буду. Я буду на ней настаивать, – ответил он, разглядывая ее. Она смутилась, потупила взор.

– Засиделись мы с вами, Максим Михайлович. Проводите меня.

– Я ждал этих слов и боялся их услышать. Мне не хочется вас отпускать. Не хочется расставаться с вами, – сказал он со вздохом. Эмма посмотрела, виновато улыбнулась.

– Я знаю, чувствую это, – поднялась. – У нас с вами впереди еще два дня.

– Еще два дня, – повторил Максим. – А что потом?

– Все будет зависеть от вас, Максим Михайлович, – ответила она.

– А могу я уже сегодня что-то предпринять? – спросил он, преградив ей дорогу.

– Да. Отвезите меня домой, – сказала она.

– Слушаю-с, моя госпожа, – проговорил Максим, сделав шаг в сторону, чтобы Эмма смогла пройти к выходу.

Он еле сдержался, чтобы не прижать ее к груди, не расцеловать. Мысль о том, что впереди еще два дня, остановила его. Максим решил, что не нужно спешить, чтобы все не испортить. Он знал, что Эмма сама бросится в его объятия, как это много раз делали другие.

Он прекрасно понимал, что Эмма не такая, как все, но был уверен, что святых нет. Человек греховен по своей природе. Победить вожделение не удается почти никому. Максиму лишь нужно запастись терпением, не провоцировать Эмму, во всем ей потакать и ждать ответных чувств.

Если бы Максим знал, что все пойдет не так, как он нафантазировал, он бы ни за что Эмму не отпустил. Но он не был прозорливцем. Он проводил ее до отеля, поцеловал руку и уехал, пожелав ей доброй ночи.

Утром Максим пришел в офис в приподнятом настроении.

– Как наши дела? – спросил он у Стаса. Вместо ответа тот протянул ему конверт. Максим сразу понял, что это послание то Эммы. Только она могла подобрать такой красивый конверт, чтобы сообщить ему что-то неприятное.

– Фиаско, господин Алексеев, – сказал Максим. Взял конверт, пошел к себе. Сел за стол. Зачем-то прочел письмо вслух.

– Господин Алексеев, – писала Эмма ровным, красивым почерком. – Обстоятельства сложились так, что я не могу долее оставаться в Москве. Благодарю вас за удивительное, незабываемое время, которое мы с вами провели. Мы с Винсентом будем рады вновь вас увидеть на Святой Елене. С уважением Эмма.

P.S. Не думайте, что я забыла про дело, которое привело меня к вам. Все необходимые документы я передала вашему секретарю. Если наше предложение вас заинтересует, дайте нам знать. Искренне ваши, Винсент и Эмма Проскурин.

Максим поднялся, распахнул дверь. Спросил у Стаса:

– Где документы?

– Какие? – растерялся он.

– Те, что она тебе передала, – ответил Максим, буравя Стаса взглядом.

– Нам сегодня принесли только письмо, – сказал тот растерянно.

– А что было вчера? – спросил Максим. – Вспоминай.

– Да, – обрадовался Стас. – Дама вручила мне документы, сказала, чтобы я вам их отдал тогда, когда вы сами об этом попросите. Да, точно. Я их убрал в сейф. А в журнал входящих документов написал: дело под именем Дама.

– Хватит болтать. Давай документы, – приказал Максим. Стас протянул ему увесистую папку, сказал:

– Судя по весу, дело стоящее.

– Разберемся, – буркнул Максим, направившись к себе. – Меня не беспокоить.

– Ясно.

Максим бросил папку на стол, спросил невидимого собеседника:

– Зачем все так усложнять? Зачем? – отошел к окну.

То, что происходило на московских улицах, Максима совершенно не интересовало. Глядя в окно, он видел далекий остров Святой Елены, где по шуршащей гальке идет дама в старомодном платье и шляпке с вуалью.

– Зачем вы появились в моей жизни? Для того ли, чтобы отомстить мне за детскую обиду или для чего-то иного? – спросил он далекую Эмму. Но она не ответила на его вопрос. Она даже не повернула голову в его сторону. Она была занята своими мыслями.

– Если вы хотите, чтобы я сошел с ума от любви к вам, то не ждите, этого не произойдет, – сказал Максим, сжав кулаки. – Не забывайте, что я – серьезный, целеустремленный, преуспевающий человек, руководитель крупной фирмы, а не безусый юнец, потерявший голову из-за смазливой девчонки. Вы не в моем вкусе, Эмма. Вы слишком старомодны для меня. Вы… – Максим потер виски, покачал головой. – Не убедительно, господин Алексеев. Не убедительно. В современной одежде Эмма очень элегантная женщина. Не лгите себе. Вы были ею очарованы. А мысли о ней так прочно укоренились в вашей голове, что избавиться от них невозможно. Вам придется либо с ними смириться, либо…

Максим подошел к столу, взял бумаги, углубился в чтение. Чем больше он читал, тем серьезнее становилось его лицо.

– Вы решили не усыновить меня, а сделать свои рабом, господин Винсент, – сказал Максим, отодвинув бумаги. Побарабанил пальцами по столу. Несколько раз произнес: «О, ля-ля», меняя интонацию. Встал.

– Нет, ваше предложение меня категорически не устраивает. Я не буду вам отвечать. Подожду…

– Почему ты так быстро вернулась, дорогая? – спросил Винсент, когда Эмма вошла в дом. – Неужели вы стали любовниками?

– Прекрати, Винсент, – рассердилась она. – Ты знаешь, что этого никогда не произойдет.

– Знаю, – поцеловав ее в щеку, сказал он. – Просто мне еще раз захотелось услышать это от тебя. Не сердись. Ты выглядишь усталой.

– Я не спала всю ночь, – прижавшись к нему, сказала Эмма. – Мне пришлось нелегко. Бороться с собой неблагодарное занятие. Ты словно крутишься на карусели и никак не можешь спрыгнуть. Не хватает смелости сказать себе: прыгай, – посмотрела на Винсента. – Если бы Максим был понастойчивее, я бы проиграла это сражение. Ужасно неприятно сознавать себя порочной женщиной, но это так. Я постоянно думаю о том, что было бы, если бы он меня обнял… – уткнулась в грудь Винсента. – Прости. Это все так ужасно. Так низко, что хочется реветь.

– Реви, если хочется, – сказал Винсент, поцеловав ее в макушку. – Милая ты моя глупышка, как я люблю тебя. Я рад, что ты ничего от меня не скрываешь. Хотя, не скрою, от твоих слов в моей груди загорается огонек ревности. Я даже представил себя в роли Отелло. Но вовремя опомнился, вспомнив, что я сам отыскал его адрес, составил коварный план и отправил тебя в его объятия.

– Мы с ним не обнимались, – проговорила Эмма, всхлипнув.

– Ничего, у вас все еще впереди, – улыбнулся Винсент. Эмма подняла голову, строго спросил:

– Ты скрыл от меня что-то важное?

– Скрыл, – признался Винсент. – Больше этого не повторится. Я все-все тебе расскажу.

– Твои слова меня пугают, – сказала Эмма, прижавшись к Винсенту еще крепче. – Не говори мне ничего. Давай подождем ответ из Москвы.

– Я думаю, что ответа не будет, – Винсент усмехнулся. – Нужно быть безумцем, чтобы принять мои условия. Думаю, Алексеев не тот человек, чтобы проглотить такую наживку.

– Давай вернемся к этому разговору через неделю, – предложила Эмма. Винсент согласился.

Но поговорить им пришлось раньше. У Винсента случился сердечный приступ. Ехать в больницу он наотрез отказался. Взял Эмму за руку, заговорил. Эмма слушала его и бледнела. Ей показалось, что земля ушла из-под ног. И, если бы не крепкое рукопожатие мужа, она бы упала в обморок.

– Милая моя Эмма, я долго скрывал от тебя, что давно и безнадежно болен. Врачи помочь мне ничем не могу. Медицина бессильна. Время мое на этой земле подходит к финальной точке. Но я не грущу, а принимаю это с радостью. Ты же знаешь, что уход отсюда – это переход в новую реальность, где не будет больше боли, потерь и слез. Я уйду, ты останешься. Останутся твои новые чувства. Не противься им. Не отталкивай Максима от себя. Люби его, если он достоин твоей любви. Будь счастлива. Только одного прошу, не покидай наш остров. Живи здесь. И не терзай печалью душу свою. Печаль ничего не дает человеку, а только разрушает его изнутри.

– Винсент, я верю, что все обойдется, – сказала Эмма, прижав его руки к губам. – Ты поправишься. Болезнь отступит, поняв, как ты мне нужен, как я люблю тебя.

– Сегодня прилетает Эндрю. Позови его, – попросил Винсент. Эмма поднялась с колен, побежала к причалу. Эндрю издали ее увидел, побежал ей навстречу. Она уткнулась в его грудь, всхлипнула.

– Отец? – воскликнул Эндрю испуганно. Эмма ответила утвердительно. Эндрю помчался к дому. Вбежал, бросился к Винсенту.

– Прости, прости меня, отец, – воскликнул он. – Я – плохой сын. Я огорчал тебя. Я был глупцом. Я глупо жил. Я не слушал тебя. Я…

– Ладно, ладно, хватит, – перебил его Винсент. – Жизнь не так глупа, как нам кажется. Все наши промахи и просчеты закономерны. Все ошибки и предательства нужны нам для того, чтобы мы размышляли, чтобы научились отыскивать скрытый смысл бытия. Если бы мы с тобой не поссорились, ты бы не стал добиваться своей цели. Не понял бы, как важна для тебя эта маленькая победа, победа над собой. Ты избавился от своей нерешительности. Ты стал независимым человеком. Ты понял, что одиночество – это удел каждого из нас. Только оставшись один на один со своей бедой, мы понимаем, как велик Господь, как милостив Он к нам и как неоценима Его помощь. «Когда я немощен, я силен» – эти слова вслед за апостолом Павлом может повторить каждый из нас. «Будь тверд и мужествен, сын мой. Будь тверд и очень мужествен». Не пасуй перед трудностями. Принимай с радостью все удары судьбы. Иди вперед к намеченной цели. Будь собой, Эндрю. Ты у нас очень хороший человек. Я горжусь тобой. Не сердись на меня за то, что я спорил с тобой. Я делал это для того, чтобы закалить твой характер.

– Я знаю, отец. Я давно это понял, – сказал Эндрю. – Просто я не желал расставаться со своим юношеским максимализмом, никак не мог отказаться от желания поспорить. Я ссорился с тобой, а потом долго размышлял над каждым твоим словом и мысленно благодарил тебя за урок жизни. Сегодня я наконец-то благодарю тебя вслух за все уроки, которые ты мне преподал. Спасибо тебе, отец. Прости за то, что доставил вам с мамой немало хлопот. Если хочешь, я все брошу, и…

– Эндрю, не криви душой, – попросил его Винсент. – Ты не должен делать то, что тебе делать не хочется. Отправляйся на материк. Твое место там.

Эндрю поднялся с колен, спросил:

– Можно мне остаться?

– Лети, сынок. Мне уже лучше, – ответил Винсент поднявшись. Обнял Эндрю. – Удачи тебе. Увидимся через три дня. Передай привет невесте.

– Можно я привезу ее? – спросил Эндрю.

– Нужно, – ответил Винсент. – Я давно жду этой встречи.

– Правда, – обрадовался Эндрю. – Я думал, ты настроен против Жаклин.

– Мальчик мой, главное, чтобы она нравилась тебе, – сказал Винсент. – Слушай свое сердце. Оно тебя никогда не подведет. Не стоит искать одобрения ни у кого из людей.

– Спасибо, отец. Сегодня самый счастливый день в моей жизни! – воскликнул Эндрю. – Я наконец-то сделаю Жаклин предложение.

Они еще раз обнялись. Эндрю побежал к причалу. Издали помахал родителя, сел в самолет, улетел.

– Он сделает Жаклин предложение сегодня, – сказал Винсент усмехнувшись. – Я думал они давно поженились. В кого наш Эндрю такой нерешительный?

– В тебя дорогой, – ответила Эмма с улыбкой. – Тебе тоже потребовалось много времени, чтобы решиться на этот ответственный шаг. Тебе было почти сорок, когда мы поженились. А Эндрю еще нет тридцати.

– Ему следует быть более решительным, – сказал Винсент.

– А тебе следует быть внимательным к себе, – сказала Эмма. – Доктор прописал тебе лекарства и постельный режим.

– Не говори мне об этом, – взмолился Винсент. – Не омрачай моей радости от встречи с сыном. Пойдем лучше к морю. Посидим на нашем любимом месте.

– Ты уверен, что нам нужно туда идти? – спросила Эмма с опаской. Слишком бледным было лицо Винсента.

– Тебе незачем волноваться, Эмма, – сказал он, обняв ее. – Свежий морской воздух пойдет мне на пользу.

Винсент взял Эмму за руку, повел за собой в грот Наполеона, место их тайных свиданий.

Дотронулся рукой до прохладного камня, на котором были выбиты их с Эммой инициалы, сказал:

– Эти камни нас с тобой переживут. Когда нас с тобой не станет, время свой бег не замедлит, – посмотрел на Эмму. – Пообещай, что никому не откроешь секрет этого места, – она кивнула. Он обнял ее, сказал с нежной грустью:

– Когда я буду там, в далеком далеке, я буду знать, что ты приходишь сюда, чтобы подумать обо мне. Только не печалься очень долго.

– Не буду, – пообещала она, уткнувшись в его грудь. – Не буду…

Они с Винсентом пробыли в гроте до заката, а потом долго гуляли по берегу. Оба молчали. Время от времени Винсент останавливался, смотрел вдаль.

– О чем ты думаешь, – спросила его Эмма.

– О быстротечности жизни, – ответил он. – Мы познакомились с тобой на рассвете, а на закате приходится прощаться, – улыбнулся. – Какая удивительная игра слов: рассвет – закат. Ты не находишь?

– Ты прав, – сказала она. – Этими словами мы говорим о явлениях природы и о временных границах человеческой жизни.

Винсент обнял Эмму, пропел:

– Я верю, что все у нас будет хорошо, – сказала Эмма. – Господь милостив. Он продлит дни твоей жизни.

– Я тоже в это верю, – скала Винсент, поцеловав ее в лоб. – Пойдем, мой ангел. Еленцы нас заждались. Сегодня я обещал им приготовить ризотто с черной каракатицей.

– Значит, у нас сегодня будет незабываемый ужин, – проговорила Эмма, крепко сжав его руку. – Вперед.

Они весело рассмеялись и побежали к таверне. Увидев улыбающихся Эмму и Винсента, островитяне облегченно вздохнули. Никто из них не желал траурных известий. Винсента любили все. Он был негласным лидером, к мнению которого прислушивались. А таверна была излюбленным местом еленцев. Все вечера они проводили здесь. Никто не мог представить, что произойдет, если не станет Винсента. Люди не желали об этом думать. Они верили, что с Винсентом ничего плохого не случится.

Никто не догадывался, что Винсент держится из последних сил. Ему хотелось, чтобы островитяне запомнили его веселым, счастливым, жизнерадостным человеком, которому все по силам.

– Жизнь подарила мне много приятных минут, – думал Винсент. – Мне не о чем горевать. Рядом со мной – прекрасная, удивительная девочка – женщина, которую я безумно люблю. У нас вырос замечательный сын Эндрю – Андрей, продолжатель рода Проскуриных. Я уверен, что у Эндрю будет много детей. Уверен я и в том, что господин Алексеев приедет сюда еще не один раз и, возможно, захочет здесь остаться, – посмотрел на сосредоточенное лицо Эммы, улыбнулся ей. Она улыбнулась ему в ответ. – Я знаю, дорогая, что, несмотря на обещания, которые ты мне дала, ты будешь безмерно тосковать обо мне, – продолжил свои размышления Винсент. – Твоя печаль будет похожа на поднимающийся над землей туман. Она добавит темных красок в радужную картину моего нового мира.

Винсент поднялся, сказал громко:

– Господа, я безумно люблю свою Эмму. Я люблю нашу Святую Елену. Люблю всех вас.

– Мы тоже тебя любим, Винсент, – закричали люди.

– Пообещайте мне, что нового хозяина таверны вы примете, как доброго друга и будете приходить сюда каждый вечер.

В таверне воцарилось гробовое молчание. Никто не ожидал такого поворота событий. Люди были сбиты с толку. На лицах отразилась крайняя растерянность и даже испуг.

– О, ля-ля, такого единения у нас на острове еще не было! – воскликнул Винсент, захлопав в ладоши. Давайте поднимем бокалы за нас, за Святую Елену, за вечную жизнь!

Винсент высоко поднял бокал с водой, пошатнулся. Эмма подхватила его под руки.

– Прощай, – шепнул он и медленно опустился на стул. Стакан упал на пол. Осколки разлетелись в разные стороны. Винсент как-то странно запрокинул голову, закрыл глаза, перестал дышать.

– Нет, Винсент, – простонала Эмма, уткнувшись в безжизненное тело. – Н-е-е-т…

Прошло полгода прежде чем Максим Алексеев решил еще раз прочитать документы, оставленные Эммой. Время притупило чувства Максима, поэтому на предложение Винсента он смотрел теперь по-иному. То, что его тогда рассердило, теперь показалось мудрым.

– Только глупец откажется от такого заманчивого предложения, – сказал Максим, положив руку поверх бумаг. – Вы это знали, господин Проскурин. Вы просчитали все до мелочей. Даже время на раздумье вы дали мне столько, сколько нужно. Мне остается только пожать вашу руку и поблагодарить за такой щедрый подарок. Что я с превеликим удовольствием и сделаю.

Максим позвал секретаря. Велел ему срочно достать билеты на Святую Елену.

– К чему такая спешка, Максим Михайлович? – поинтересовался Стас.

– Объясню потом, когда вернусь, – ответил Алексеев.

– Вы опять хотите сбежать, когда весь календарь пестрит важными отметками, – сказал Стас, для пущей убедительности, ткнув в календарь пальцем.

– Станислав, – в голосе Алексеева зазвучали раскаты грома. – Я неоднократно предупреждал вас, что мои приказы не обсуждаются, а выполняются. Я должен улететь на остров первым же рейсом. Вам все понятно?

– Да, Максим Михайлович, – ответил Стас и плотно закрыл дверь в кабинет шефа.

Алексеев перелистал ежедневник, присвистнул:

– О, ля-ля, дел, действительно, много. Но все они не такие заманчивые, как предложение Винсента. Я сделал верный выбор.

Распахнулась дверь. На пороге появился Стас.

– Вы счастливчик, Максим Михайлович! – воскликнул он. – На нужный нам рейс оставался только один билет, словно, специально для вас. Вы летите завтра в шесть утра. Времени у нас вагон. Успеем подобрать подарки для вашей таинственной незнакомки.

– Лучше достань водку для таинственного незнакомца, – сказал Максим с улыбкой. – Его вкус я знаю. А даме пусть угождает кто-нибудь другой.

– Вы совершенно правы, барышням угодить невозможно, – поддакнул ему Стас. Он прекрасно знал, что шеф обязательно купит что-нибудь особенное для своей незнакомки. Стас не сомневался, что он летит к ней. Слишком счастливыми были у Алексеева глаза, когда он произносил Святая Елена, словно называл по имени возлюбленную…

Прилетев на остров, Максим остановился в том же маленьком домике. Бросил чемодан, пошел гулять по берегу. Но почему-то пошел в противоположную сторону от таверны Сан Винсент. Шел, поддавая ногами влажные камешки, и смеялся. Настроение было превосходным. Максим отметил, что здесь, на острове, он становится другим. Защитная броня, которой он прикрывается в Москве, исчезает сама собой, растворяется в морском воздухе, в ярком солнечном свете, в звуках ветра, поющего в расщелинах скал.

– Интересно, если я загляну в такую расщелину и что-нибудь спою, моя песня будет так же хороша, как песня ветра? – спросил Максим, подходя к куполообразной скале, нависающей над морем.

Для того, чтобы заглянуть в расщелину, Максиму пришлось подняться по камням вверх, а потом спуститься вниз.

– Надеюсь, я не зря сюда забрался, – сказал Максим, спрыгнув на ровную площадку перед отверстием в скале. Осмотрелся. Площадка напоминала чашу с зубчатыми краями, внутри которой было тепло и тихо. Ветер посвистывал наверху, а звуки, которые привлекли внимание Максима, доносились из скалы, из темного проема, перед которым он остановился.

Максим услышал в этих звуках что-то до боли родное. Подался вперед, наступил на камешек, который предательски хрустнул. Звуки исчезли. От неожиданно воцарившейся тишины Максим чуть не оглох. Ему показалось, что она длится вечность. Но двинуться с места ему не позволило чувство оцепенения. Максиму было не понятно, почему вдруг все тело стало каменным. Он стоял и смотрел во все глаза на темную дыру в скале. Там что-то шевелилось. Что-то приближалось к выходу, гипнотизируя Максима своим движением.

Отсвет заката разукрасил скалу, залив черноту проема белой краской.

– Белоснежная краска надежды, – подумал Максим и лишь потом осознал, что это не краска, а цвет одежды человека, стоящего в проеме скалы.

– Вы?! – проникают в сознание Максима слова. – Вы?! Но как, как вы сюда попали? Как вы отыскали это место?

Он ничего не отвечает. Он стоит и улыбается, разглядывая Эмму. Она одета в белое платье до пят. Белая накидка, наброшенная на плечи, напоминает крылья. На голове белый венок. На руках белые перчатки. Не хватает белого букетика, чтобы назвать Эмму невестой.

– Интересно, что она делает здесь одна? – думает Максим, разглядывая ее.

Она прячет лицо в ладони. Плечи вздрагивают. Осознав, что Эмма плачет, Максим шагает к ней, прижимает ее к груди и молча выслушивает ее слова, перемешанные со стонами. Максим силится понять смысл этих слов, но не может. Эмма говорит по-французски, значит, она сильно волнуется. Но и он, Максим, волнуется не меньше, поэтому не может вспомнить ни одного французского слова, кроме слова «любовь». Но произносить его сейчас неуместно.

Голос Эммы постепенно затихает, но она не спешит высвобождаться из объятий Максима. Это его радует, вселяет надежду.

– Ничего, что первый шаг к сближению сделал я, ничего, – думает он. – Главное, что Эмма меня не оттолкнула.

– Хорошо, что вы приехали, – сказала Эмма, подняв на Максима влажные от слез глаза. В них было столько боли и отчаяния, что Максиму стало страшно. По телу пробежал озноб.

– Что-то случилось? – спросил он сдавленным голосом.

– Да, – ответила она одними губами. – Винсент ушел…

– Винсент? – Максим побледнел. – Он вас бросил? Да?

– Да, – прошептала она.

– Да как он посмел? – воскликнул Максим. – Как…

– О, нет, нет, Максим Михайлович, не сердитесь, – проговорила Эмма, отстранившись. – Винсент не просто ушел от меня. Он… умер, – она снова спрятала лицо в ладони.

– Как умер? – спросил Максим растерянно. – Нет, он не мог умереть вот так просто. Нет…

– Он ушел от нас полгода назад, – сказала Эмма, присев на камень.

– Какая чудовищная несправедливость, – проговорил Максим, сжав виски. В голове не укладывается, что жизнерадостного, полного сил Винсента нет.

– Да. Его нет, а мы есть. Но мы ничего не можем изменить, – Эмма тяжело вздохнула, посмотрела на Максима. – Винсент просил, никого в этот грот не приводить.

– Вы свое слово сдержали, – сказал Максим. – Меня привело сюда провидение.

– Нет-нет, Максим Михайлович, провидение здесь ни при чем, – сказала Эмма. – Я думала о вас. Хотела, чтобы вы меня отыскали, чтобы… – посмотрела на него. – Чтобы вы меня утешили, и… – высоко подняла голову, чтобы слезы не вытекли из глаз.

– Скажите, Эмма, что это за особенное место такое? – спросил Максим, чтобы скрыть нарастающее волнение. – Неужели здесь спрятаны несметные богатства?

– Да, – ответила Эмма, продолжая смотреть в небо. – Зайдите в пещеру.

Максим шагнул внутрь, осмотрелся. Полукруглое углубление пещеры освещалось неярким светом, проникающим внутрь через отверстие вверху. Стены пещеры были гладко отполированы. Скальная порода поблескивала, словно, внутри нее скрывалась золотоносная жила. На одной из стен были выбиты инициалы Эммы и Винсента. Под ними находился ровный камень, похожий на ложе. Максим провел кончиками пальцев по буквам, сказал:

– Простите, господин Винсент, что вторгся без разрешения в ваше жилище. Сожалею о вашем уходе… Мне будет вас не хватать… Ну, почему, почему, почему, так странно устроена наша жизнь? Я бы должен радоваться, что моего соперника больше нет, а я безмерно опечален этим известием. Безмерно…

Вышел наружу, тронул Эмму за плечо, сказал:

– Пойдемте. Скоро стемнеет.

Она послушно поднялась, пошла вверх. Когда они вышли на морской берег, Максим сказал:

– Ваш путь более легкий, но я все равно выбился из сил и ужасно проголодался. Не подскажите, где здесь можно поужинать?

– В таверне Сан Винсент, – ответила Эмма.

– Прекрасное место. Вы составите мне компанию, мадам? – спросил он, взяв Эмму по локоток. Она высвободила руку, покачала головой, ответила:

– Не сегодня, Максим Михайлович. Позвольте мне сегодня побыть одной. Мы обо всем поговорим завтра.

– Надеюсь, вы не сбежите с острова так же, как сделали это в Москве? – спросил он, глядя ей в глаза.

– Обещаю вам, что завтра утром буду ждать вас в таверне, – ответила Эмма. – Вы же приехали сюда по делу? – Максим кивнул. – Вот завтра мы его и обсудим. Доброй вам ночи, Максим Михайлович, – сказала и пошла прочь. Не пошла, полетела, словно большая белая птица.

Глядя ей вслед, Максим подумал:

– Господин Алексеев, как приятно вас видеть! – воскликнул человек, с которым Максим столкнулся у дверей таверны. – Я – Марсель. Помните, мы говорили о том, что наши имена похожи?

Максим ответил утвердительно, хотя ни о чем подобном не помнил. Он вообще не помнил никого кроме Винсента и Эммы. А вот о нем, похоже, помнили все еленцы. Едва он вошел в таверну, посетители дружно воскликнули: «Он!» словно ждали его появления.

– Добрый вечер, господа и дамы, – сказал Максим по-французски.

Люди заулыбались, заговорили наперебой, а потом разом замолчали. Максим сел за свободный столик, сделал заказ, задумался. Его одиночество нарушил Марсель. Он сел напротив и заговорил с Максимом так, словно они минуту назад прервали беседу. Вначале Максим не понимал ни слова. Но постепенно смысл того, о чем говорил Марсель, стал ему понятен.

Из слов Марселя получалось, что Максим приехал очень кстати. Сегодня день рождения Винсента, а завтра будет обнародовано его завещание. Завтра все узнают, кто станет хозяином и владельцем таверны вместо Винсента.

– А разве Эмма не унаследовала все, что принадлежало Винсенту? – спросил Максим, старательно выговаривая слова.

– Она унаследовала только часть состояния, – пояснил Марсель. – Вторая часть отошла их сыну Эндрю, а таверна – это третья часть. Кто станет ее хозяином, мы узнаем завтра.

– Какая-то ненужная чехарда, – подумал Максим. Бедная Эмма. Как это все для нее унизительно. Как жестоко.

Принесли еду. Марсель поднялся, пожелал Максиму приятного аппетита, ушел. Несмотря на голод, Максим поел без аппетита. Голова была занята мыслями о таверне. Документы, подписанные Винсентом полгода назад, давали Максиму право бороться за наследство. Но должен ли он это делать? Не причинит ли это вреда Эмме?

– Ах, почему, почему она мне ни о чем не сказала? Почему не попросила о помощи? Что это: гордость или тайный умысел?

Максим отодвинул тарелку, отругал себя за нелепые мысли. Решил, что не стоит ни за кого ничего додумывать. Все объяснится завтра, поэтому нужно запастись терпением.

Максим расплатился, пошел в свой маленький домик. Улегся на кукольную кровать и моментально уснул.

Во сне ему явился Винсент. Он крепко пожал Максиму руку, поздравил с победой, широко распахнул дверь. Там на фоне ослепительно белого света проявилось заплаканное лицо Эммы.

– Помоги ей снова стать счастливой. Я верю, у тебя это получится, – сказал Винсент, и исчез.

Максим проснулся. Потер руку, которую пожал ему Винсент, сказал поморщившись:

– Ваше рукопожатие заставило меня вспомнить бессмертное творение Александра Сергеевича Пушкина. Вы – каменный гость, господин Проскурин, а я – тот, кто посягает на честь донны Анны, вернее Эммы, – посмотрел на часы. Встал. – Пора. «Я гибну, донна Анна», – улыбнулся. – Нет. У нашей истории будет иной финал. Не зря же Винсент попросил меня помочь Эмме. Не зря.

Максим побежал к морю. Ему хотелось броситься в воду, смыть с себя прошлое и стать новым человеком. Он верил в очищающую силу воды. Верил по-детски. Эта вера помогала ему переносить удары судьбы. Максим не сомневался, что она поможет ему и сегодня.

Он нырнул с разбега. Вода обожгла его своей прохладной свежестью. От неожиданности Максим громко крикнул и, широко размахивая руками, поплыл к берегу.

– В такой холодной воде купаются только русские, – сказала Эмма, протянув ему полотенце. – Доброе утро, Максим Михайлович. Как отдохнули?

– Доброе утро, Эмма. Не ожидал увидеть вас так рано, – признался Максим.

– О, это для меня – не рано, – улыбнулась она. – Я встаю с первыми лучами солнца. Почему? Чтобы ничего не пропустить. Вот, вас увидела. Одевайтесь. Простынете, – сказала и пошла вдоль берега, чуть приподняв подол своего старомодного платья. Максим оделся, побежал за ней следом.

– Мне сегодня приснился Винсент, – сказал он, поравнявшись с Эммой.

– О, это интересно, – она остановилась. – Что он вам повелел?

– Повелел сделать вас счастливой, – ответил Максим. – Правда, он не сказал мне, как.

– У каждого свой способ достижения цели, свой путь к ней, – сказала Эмма, пошла вперед.

– Но ведь и счастье для каждого из нас имеет свой особый смысл, – сказал Максим. – Что для вас значит слово «счастье»?

– Состояние полета, – ответила она. – Полета души и безграничной свободы.

– Но мне кажется, что все это у вас есть, – сказал Максим. – Я видел, как вы летаете, парите над землей. Для вас нет никаких границ. Вы свободны, но, несмотря на это, несчастны. Почему? Чего еще не хватает в вашей формуле для полного счастья? – Эмма пожала плечами. Максим заметил, как напряглась ее спина, спросил:

– Вы об этом говорить не хотите?

– Не хочу. Не хочу, потому что думаю о другом, – ответила она.

– О завещании?

– Нет, – повернулась, посмотрела на Максима. – Я думаю о договоре, который привезла вам в Москву. Вы решили его принять?

– Да, – ответил он.

– Это меняет дело, – Эмма улыбнулась, протянула ему руку. – Спасибо вам, Максим Михайлович, теперь мне будет легче.

– Означает ли это, что я должен заявить о своих намерениях? – спросил Максим.

– Думаю, нет, – ответила она. – Хотя, поступайте так, как сочтете нужным, правильным.

– Но мне важно знать ваше мнение, – воскликнул он. – Прикажите мне стать вашим слугой, и я с готовностью им стану.

– Вы так говорите всем своим дама? – спросила она с упреком.

– Нет, Эмма. Ни одна из моих знакомых не слышала от меня таких слов, – ответил он, стараясь быть спокойным. – Вы, вы – единственная женщина, из-за которой я потерял рассудок. Да-да, моя рассудочность, рассудительность полетела под откос. Все мои непоколебимые принципы рухнули. Я похож на человека, лишенного почвы под ногами. Полгода я убивал в себе чувства, возникшие после встречи с вами. Поверил, что сумел это сделать, но… – покачал головой. – Вы рядом, и все начинается сначала, с самого-самого первого дня, когда глупый мальчишка столкнул девочку в реку. И нет никакого спасения, Эмма. Вы – мое наваждение. Вы… – перевел дыхание, договорил с дрожью в голосе. – Наверно, это и есть любовь… Вы – моя безответная любовь. Смогу ли я без вас жить?

– Я бы задала вам другой вопрос? – сказала Эмма.

– Задайте, – попросил Максим.

– Сможете ли вы жить со мной, Максим Михайлович? Жить здесь, на острове вдали ото всего, к чему вы привыкли.

– Думаю, на этот вопрос нам поможет ответить время, – Максим улыбнулся. – А вы, действительно хотите, чтобы я жил с вами?

– Хочу, но ужасно этого боюсь, – призналась она. – Я обязательно начну вас сравнивать с Винсентом. Вы будете сердиться. Возненавидите меня и сбежите. Ваш уход разобьет мне сердце, – вздохнула. – Думаю, Максим Михайлович, вам лучше уехать сразу. Уехать, чтобы не исчезла иллюзия прекрасного. Уехать пока мы с вами можем быть добрыми друзьями.

– Думаю, нам следует отложить этот разговор, – сказал Максим. – Поговорим потом, когда будут раскрыты все секреты Винсента.

– Дело в том, Максим Михайлович, что секрет существует только для вас, – Эмма улыбнулась. – Но именно этот факт придает ему особую важность.

– Постойте, если я – главное действующее лицо этой пьесы, то что бы вы делали, если бы я не появился во-время? – воскликнул Максим.

– Мы послали бы за вами, – ответила она. – Или переслали бы вам копию завещания. Не злитесь, Максим Михайлович, вам это не к лицу, – крепко сжала его руку. – Винсент не считал нужным хранить секреты. Он все их придавал огласке. Теперь я понимаю, что делал он это намерено из-за боязни не успеть сказать о главном. Он готовился к своему уходу. Он чувствовал, что это может произойти в любой момент. И никто из нас не подозревал, что главную свою тайну Винсент унесет с собой, – убрала руку, отвернулась к морю. – Винсент умер с улыбкой на лице. Никто не знал, как ему нестерпимо больно…

Эмма пошла вперед. Максим не стал ее догонять. Он смотрел ей вслед и твердил, как заклинание:

– Не будь тряпкой, Макс…

В назначенное время в таверне собрались все жители острова. С сосредоточенно серьезным видом люди смотрели на дверь, из которой должна была выйти Эмма. Максим сидел за отдельным столиком словно изгой, которого не желают принимать соплеменники.

– Смогу ли я когда-нибудь стать таким же, как они? – думал Максим, глядя на море. – Хочу ли я стать таким же, как они? Может быть, Эмма права, и мне лучше приезжать сюда в гости. Или лучше вообще забыть обо всем, и…

Распахнулась дверь. На пороге появился высокий худощавый пастор в черной сутане. Следом за ним вышла Эмма в белоснежном наряде, делавшем ее похожей на ангельскую птицу.

– Друзья мои, – сказал пастор с улыбкой. – Сегодня мы еще раз поговорим о Винсенте Проскурине. Вернее, поговорим с ним, – протянул руку в сторону Максима. – Господин Алексеев, подойдите, пожалуйста, к нам. Именно вам Винсент поручил прочесть важный документ, ради которого мы здесь все собрались, – подал Максиму большой конверт.

– Боюсь, мне не под силу выполнить это поручение, – сказал Максим смущенно. – Мой французский ужасен.

– Не волнуйтесь, господин Алексеев, – успокоил его пастор. – Винсент оставил послание на русском языке.

– Но, это значит, что вы не поймете ни слова, – сказал Максим, обведя людей растерянным взглядом.

– Мы все поймем, господин Алексеев. Читайте, а Эмма будет переводить, – похлопав его по плечу, сказал пастор.

Максим глубоко вздохнул, вскрыл конверт. Достал лист с гербовой печатью, прочел:

– Рад видеть вас в добром здравии, дамы и господа. Я горд и счастлив, что всю свою жизнь прожил на острове Святой Елены, называя вас еленцами. Спасибо, что были со мной в горе и радости, что мой дом стал вашим домом, а ваши дома были моими. Подумать только, у меня была сотня домов, сотня любимых женщин и преданных друзей. А на закате моей жизни судьба подарила мне редкостную возможность встретить еще одну родственную душу – русского юношу, которого я без колебаний называю сыном. Да, Максим, я считаю тебя своим сыном. Я думал, что успею передать тебе все свои секреты, но… За меня это сделает Эмма. Моя дорогая, моя несравненная Эмма, как сильно я люблю тебя…

Максим несколько раз глубоко вздохнул, чтобы побороть волнение и подступившие к горлу слезы. Максиму хотелось броситься к ногам Эммы и умолять ее прекратить этот спектакль, терзающий душу и ему и ей. Но в зрительном зале было слишком много людей, ловящих каждое слово, написанное Винсентом. Максим не имел права быть малодушным. Никто не должен знать, что происходит между ним и Эммой. Их чувства – это их тайна, в которую незачем посвящать посторонних.

А Винсент, похоже, был иного мнения. Он заставил Максима произносить вслух те слова, которые тот никогда прежде никому не говорил. Он берег их для единственной женщины, не надеясь ее когда-нибудь встретить. И вот теперь, из-за прихоти Винсента, Максим стоит рядом с той, которую готов считать своей воплощенной мечтой, и на глазах у всех признается ей в любви. Знал ли Винсент о чувствах, возникших у Максима? Скорее всего, да. Иначе он бы не написал это признание в любви. Теперь все слова, которые Максим захочет сказать Эмме будут лишь жалким подражанием Винсенту, повторением его слов.

Максим осознает, что все слова, когда-то уже произносились, но их говорили другие другим. А ему, Максиму, придется повторять их Эмме вслед за Винсентом. Поэтому невозможно унять дрожь. Поэтому так изменился его голос:

– Эмма, как безумно я люблю тебя. Моя любовь подобна морю. Я целую ступни твоих ног. Моя любовь, как солнце. Я ласкаю тебя и согреваю своим теплом. Моя любовь – ветер. Я расплетаю и заплетаю твои пшеничные косы. Моя любовь – ночь. Я баюкаю тебя и пою тебе колыбельную: Эм-ма, Эм-ма, Эм-ма…

– Господи, я больше не могу, – прошептал Максим. Эмма смахнула слезу, попросила:

– Дочитайте, пожалуйста.

– Можно мне глоток воды, – громко сказал Максим. Пастор подал ему воды, посмотрел с сочувствием. Максиму показалось, что он сказал:

– Не будь тряпкой, Макс…

Максим откашлялся, продолжил читать:

– Наступит день, когда другой скажет тебе все эти слова. Скажет так же нежно, как это делал я, потому что по-другому слова любви, адресованные Эмме, произносить невозможно. Спасибо тебе, мой ангел, за то, что ты выбрала меня среди множества других, разбросанных по миру одиноких скитальцев. Спасибо за то, что свято хранишь все данные мне обеты. Спасибо. Да хранит тебя Господь…

Максим чуть помолчал, продолжил:

– Господа и дамы, пришло время назвать имя того, кто станет владельцем таверны Сан Винсент, – Максим обвел всех долгим взглядом. Нарочно оттягивая ответственную минуту. Наслаждался своим превосходством, мстил за то, что все эти люди видели его пылающие щеки, слышали его дрожащий голос, были свидетелями его объяснении в любви Эмме.

– Имя этого человека – Андрей Проскурин! Наш с Эммой сын Эндрю станет хозяином таверны, если пожелает остаться на острове Святой Елены навсегда. Если Эндрю не пожелает жить здесь постоянно, то его место займет мой названный сын Максим Алексеев. Но он тоже должен будет жить на острове постоянно. Если и он не пожелает стать святым еленцем, то таверна Сан Винсент будет принадлежать Эмме Проскурин.

Вас, друзья мои, я прошу уважать того, кто наденет передник торгового дома Сан Винсент.

Предлагаю поднять бокалы за наше здоровье и процветание нашей Святой Елены! О, ля-ля, господа и дамы, о, ля-ля! Вечно ваш Винсент Проскурин.

P.S. Повода для грусти нет, дамы и господа. Мы все когда-нибудь перешагнем предел, разделяющий этот мир на две части: видимую и невидимую. Я первым сделал этот шаг, стал невидимым для вас. Но память обо мне осталась с вами. До скорой встречи, мои дорогие. Салют!

На барной стойке взорвалась бутылка шампанского. Минуту люди смотрели изумленно в ту сторону, откуда послышался звук, а потом дружно зааплодировали, засмеялись и закричали: «О, ля-ля!», стараясь подражать особой манере Винсента. Официанты подали всем шампанского.

Пастор отвел Максима в сторону, пожал руку.

– Вы держались молодцом, несмотря на то, что упорно боролись со своими чувствами, – сказал он. – Хочу дать вам совет. Никогда не стыдитесь искренних чувств. Любовь – самое лучшее, что есть у каждого из нас. Любовь – это чудо, подаренное нас Творцом. Любовь никогда не исчезнет. Никогда, – улыбнулся. – Винсент был бы рад видеть вас хозяином таверны и мужем Эммы. Но только вы сами знаете, как нужно поступить. Выбор за вами, господин Алексеев.

– Вы говорите со мной так, словно сын Винсента и Эммы уже отказался от наследства, – сказал Максим.

– Это так, – пастор скрестил на груди руки. – Эндрю – пилот. Он оставил Святую Елену ради своей мечты – бороздить небесный простор. Эндрю объявил во всеуслышание, что не желает становиться вторым Наполеоном, отбывающим пожизненный срок на острове. Винсент рассердился, указал сыну на дверь. Больше года Эндрю не появлялся здесь. Незадолго до смерти Винсента они помирились, – пастор вздохнул. – Винсент знал, что Эндрю не станет хозяином таверны. Он написал его имя в завещании, следуя общепринятым правилам. На ваш счет у него тоже были сомнения. Вы живете в другой стране, говорите на другом языке. У вас много других интересов, кроме желания любоваться красотой этих мест. Значит, остается только один претендент – Эмма. Ей Винсент верил как самому себе. Эмма удивительная женщина, удивительная. Мы зовем ее дама-невидимка. Минуту назад она была рядом, держала вас за руку, а потом исчезла, как мираж. Вы видели, как это произошло?

– Нет, – признался Максим. Для него исчезновение Эммы стало неприятной новостью.

– И я тоже не видел, как это произошло, – сказал пастор. – Но зато я знаю, куда она пошла.

– Куда? – спросил Максим, глядя в проем двери, распахнутой настежь.

– Она пошла к морю, – ответил пастор. – Догоняйте ее. Думаю, вам есть о чем поговорить. А мы пока поговорим о вас. Вы с Эммой – красивая пара. Идите, господин Алексеев и да поможет вам Господь…

Максим увидел Эмму издали. Она стояла на краю обрыва с раскинутыми в разные стороны руками и смотрела на небо. Максим остановился в нескольких шагах от нее.

– Спасибо вам за все, Максим Михайлович, – сказала Эмма не меняя позы. – Вы вернули меня в юность. В ту беззаботно счастливую пору, когда все еще только начинается.

– Моей заслуги здесь нет, – проговорил Максим. Эмма опустила руки, медленно повернулась к нему, сказала, глядя в глаза:

– Ваша заслуга в том, что вы читали послание Винсента, как свое. Вы мне все эти слова от своего имени говорили. И голос у вас дрожал, и…

Максим подался вперед, желая обнять Эмму, но она вытянула вперед руки, замотала головой:

– Нет, нет, Максим Михайлович, умоляю вас, не нарушайте границу, возникшую между нами. Не спешите, чтобы потом ни о чем не сожалеть. Вы ведь ничего обо мне не знаете. Вы видите лишь то, что подсказывает вам ваше воображение…

– Да почему вы все за меня додумываете? – возмутился Максим. – С чего вы взяли, что я буду сожалеть из-за того, что обнял вас? Может быть, я буду сожалеть из-за того, что не сделал этого?

Максим вновь попытался ее обнять, но она отодвинулась на самый край обрыва, спросила:

– Вы снова хотите столкнуть меня вниз?

– Нет, – ответил Максим, резко развернулся и пошел прочь.

– Зачем? Зачем? Зачем я сюда приехал? Что я хотел найти здесь? Любовь? Понимание? Бред. Все это – несусветный бред, который придумали слабаки, чтобы утешать самих себя, – думал Максим, ускоряя шаг. – Хватит. Хватит. Хватит. Воздушных замков нет, не было и никогда не будет. Пусть в них верят истеричные барышни. Наша жизнь слишком жестока, поэтому я не имею права раскисать…

Максим собрал вещи, улетел, ни с кем не попрощавшись. Решил, так будет лучше для всех.

За штурвалом самолета, увозящего его с острова, сидел пожилой немногословный француз. Максим спросил его про Эндрю. Тот ответил, что Проскурин улетел на учебу в Париж.

– Теперь вы, Эмма, полноправная хозяйка таверны. Конкуренты сбежали, струсили, оставили вас одну, – подумал Максим, глядя на исчезающие вдали очертания Святой Елены.

Когда самолет приземлился на материке, Максим спросил пилота:

– Почему сегодняшний рейс выполнялся вне расписания?

– Мадам Проскурин попросила меня об этом, – ответил тот, пробуравив Максима недобрым взглядом. – Она сказала, что после полудня русскому нужно будет улететь.

– Понятно, – Максим сжал кулаки. – Вы снова все за меня решили. Просчитали все мои шаги…

– Что-то не так? – поинтересовался пилот. Его насторожило выражение лица Максима и странные слова, которые тот произнес. Максим говорил по-русски, поэтому пилот ничего не понял. Да ему и незачем было что-то понимать.

– Передайте привет мадам Проскурин, – сказал Максим с деланной улыбкой. – Прощайте. Благодарю за полет…

Вернувшись в Москву, Максим дал волю своему негодованию. Отругал подчиненных, которые не имели никакого отношения к тому, что творилось в его душе. Рассорился с некоторыми партнерами. Сорвал несколько важных переговоров, не явился на важные встречи.

– Максим Михайлович, вы решили разрушить свою компанию? – спросил Стас, уставший от безумств шефа. – Что с вами?

– Кризис среднего возраста, – отшутился Максим.

– Если он продлится еще пару дней, мы все погибнем, – проговорил Стас, прижав обе ладони к горлу. – Спасите нас, Максим Михайлович, умоляю.

– Неужели, все так плохо? – спросил Максим с улыбкой. Он знал, как Стас любит преувеличивать. – Неужели за неделю я умудрился разрушить все до основания?

– Максим Михайлович, – застонал Стас. – Прошло уже четыре недели, че-ты-ре, – для большей убедительности он поднял над головой четыре пальца и потряс ими.

– Ты утверждаешь, что я попал во временной разлом? Что потерял связь с реальность? – Максим нахмурился, посмотрел на календарь, на часы, покачал головой. – Да-с. Прошло четыре недели, а я этого не заметил. Не заметил, потому что все мои дни были, как братья близнецы. Я находился в душной маленькой комнате без окон. В этой комнате было много людей, которые мешали мне дышать. Я их вытолкал взашей. Но дышать легче не стало…

Максим сдавил виски, подумал о том, что боль, раздирающая его изнутри не уменьшается, а растет. С ней нужно что-то делать. Но что?

– Что будем делать? – спросил он у Стаса.

– Восстанавливать разрушенное, – ответил тот, засучив рукава.

– Сил и времени на это уйдет больше, чем на разрушение, но думаю, шанс на спасение есть.

– Шанс на спасение есть всегда, – улыбнулся Максим. – Как вода находит выход, как и мы его найдем.

Он прикрыл лицо ладонями, вспомнил Эмму, стоящую на обрывистом берегу. Ветер развевал ее белые одежды, играл волосами, подхватывал слова и нес их к Максиму, стоящему от нее на расстоянии вытянутой руки.

– Вы снова хотите столкнуть меня вниз? Сно-ва…

Максим убрал ладони от лица, стукнул ими по столу, воскликнул:

– Нет. Я не собираюсь вас сталкивать вниз. Я хочу вам помочь, – посмотрел на изумленного Стаса, улыбнулся. – Мои финальные слова к тебе не относятся. Занимайся делами.

– Понял, – сказал Стас, удаляясь из кабинета.

Максим взял чистый лист бумаги, вывел крупно: новый проект.

– Сан Винсент.

– Да. Нам нужно взвесить все плюсы и минусы, сделать свои расчеты, и только потом садиться за стол переговоров, – сказал Максим воображаемому собеседнику. – Думаю, время для дружеских рукопожатий не за горами. Винсент весьма прозорливый человек. Он предложил нам выгодное дело. Важно не упустить эту выгоду. За дело, Максим Михайлович…

Принятое решение примирило Максима с собой. Он совершенно успокоился. Сумел наконец-то спрятать мысли об Эмме за семью замками. Строго-настрого приказал себе не открывать их до лучших времен, которые обязательно наступят…

После того, как Алексеев ушел, Эмма еще долго стояла на краю обрыва и смотрела вдаль. Она видела, как взлетал самолет, увозящий Максима. Как солнце нырнуло в море. Как неслышно опустилась на остров ночь.

Эмма стояла, обхватив себя за плечи руками, и вспоминала о том, как впервые приехала на Святую Елену…

Ей было тогда семнадцать лет. По настоянию тетушки по отцовской линии Эмма надела длинное платье цвета пепельной розы, в тон ему шляпку с вуалью и ажурные перчатки. В руках Эмма держала кружевной зонтик из той же ткани. По уверению тетушки Камилы так одевались русские аристократы в начале двадцатого века.

– Зачем нам быть похожими на них? – поинтересовалась Эмма.

– Затем, чтобы понравиться русскому, живущему на острове Святой Елены, – пояснила Камила.

– Но, если этот человек – ровесник века, что общего может бить у нас с ним? – резонно заметила Эмма. Камила рассмеялась. Обняла девочку за плечи.

– У тебя с ним, моя дорогая, не может быть ничего общего. Очаровывать русского буду я. А ты будешь моим компаньоном, переводчиком, если хочешь. Не зря же твоя мама Люсьен заставляет тебя разговаривать по-русски. Проверим, забыл свой родной язык наш мосье или нет. Ну, по рукам?

– По рукам, Камила, – сказала Эмма, вздохнув с облегчением. – Если честно, я испугалась, что ты заодно с родителями. Отец мечтает выдать меня замуж за преуспевающего человека. Но мне всего семнадцать. Мне еще рано думать об этом.

– Ты права, моя кроша, – сказала Камила, поцеловав ее в лоб. – Выходить замуж нужно после тридцати, когда ты четко понимаешь, что тебе нужно. Я достигла этого удивительного возраста и прекрасно понимаю, что мне от жизни нужно. Именно поэтому мы и едем с тобой на Святую Елену. Я стану женой русского, живущего там.

– Он об этом знает? – поинтересовалась Эмма.

– Нет, – рассмеялась Камила. – Нет, моя милая, он о своем счастьи даже не догадывается. Наш приезд будет для него сюрпризом. Представь, каково будет его удивление, когда он узнает, что в доме Наполеона поселились две очаровательные незнакомки, – Камила щелкнула пальцами. – Он не сможет побороть свое любопытство. Он захочет с нами познакомиться и потеряет голову, – Камила уселась в кресло, приняла театральную позу, спросила?

– Скажи, разве можно остаться равнодушным, глядя на такую красавицу? Ну, что вы молчите, дитя мое? Восхищайтесь мною.

– Если честно, я не знаю, как это делают старички, – сказала Эмма, пожав плечами.

– Ах, святая простота! – воскликнула Камила, вскочив. – Как же я люблю тебя, Эмма. У нас с тобой все получится. Мы с тобой прекрасно друг друга дополняем.

– «Ангел черный, ангел белая – перелет и недолет»,[6] – подумала Эмма, но говорить о странном сравнении, пришедшем ей в голову, Камиле не стала…

Они прилетели на остров. Поселились в маленьком домике. Два дня бродили по берегу моря в одиночестве. Их предупреждали, что Святая Елена – странное место. Вначале может показаться, что остров необитаем. Гостей там не жалуют. Камила этому не поверила, но выходило, что предостережения не были беспочвенными.

– Неслыханная дерзость, – возмутилась Камила. – Неужели у этих островитян атрофировались все чувства? Неужели их не распирает любопытство? Мы приехали сюда на пару недель, а они думают, что мы решили тут навеки поселиться. Если завтра до полудня к нам никто не подойдет, я сама начну действовать. Я сама разыщу этого русского старичка, – сказала Камила и улеглась спать.

Спала она долго и очень крепко. А Эмме было жалко тратить время на сон. Ей хотелось побольше узнать об острове и островитянах. Ее толкало вперед юношеское любопытство. Гуляя по острову с Камилой, Эмма была лишена возможности быть собой. Она играла роль великосветской дамы, фрейлины Ее Величества тети Камилы. Эта роль ей порядком поднадоела. Ей хотелось сбросить старомодный наряд и помчаться по берегу наперегонки с ветром.