Читать книгу Те, кто уходит и те, кто остается - Elena Ferrante - Страница 19

Мне было трудно сосредоточиться на осмыслении «французского урока» и сути затянувшегося спора мужчин. Но и молчать мне надоело. Меня так и подмывало поделиться сведениями, почерпнутыми из недавно прочитанных газет, высказаться о ситуации в Париже, но в голове царил сумбур, и я не могла внятно сформулировать ни одну мысль. Я поражалась, что и Мариароза – такая умная и независимая – тоже хранила молчание и лишь с ободряющей улыбкой кивала, поддерживая Франко, что нервировало Хуана – он заметно терял апломб. Раз она молчит, сказала я себе, тогда скажу я. Иначе зачем я согласилась сюда прийти, хотя могла бы спокойно отдыхать в отеле? Я знала ответ на этот вопрос. Мне хотелось показать – тем, кто знал меня раньше, – какой я стала сегодня. Мне хотелось, чтобы Франко понял: я не просто его бывшая подружка, теперь я совершенно другой человек. Мне хотелось, чтобы он в присутствии Мариарозы признал, что относится ко мне новой с заслуженным уважением. Поэтому – мальчик уснул, и Сильвия ушла к нему в комнату, так что они больше во мне не нуждались, – я старательно искала повод опровергнуть слова своего бывшего любовника и наконец его нашла. С моей стороны это была чистая импровизация: мною двигали не выстраданные убеждения, а желание выступить против Франко. В голове у меня засела целая куча лозунгов, которыми я с напускной уверенностью и принялась жонглировать. В общих чертах я говорила о том, что у меня вызывают сомнения утверждения о нарастании во Франции классовой борьбы, а вероятный союз студентов с трудящимися представляется мне абстракцией. Говорила я решительно, боясь, что один из мужчин меня перебьет и их спор потечет по прежнему руслу. Но все, включая Сильвию, которая вернулась в гостиную на цыпочках и без ребенка, слушали меня внимательно. Ни Франко, ни Хуан не проявляли ни малейших признаков нетерпения, а венесуэлец, после того как я дважды или трижды произнесла слово «народ», одобрительно закивал. «То есть ты настаиваешь, что нынешняя ситуация не является объективно революционной?» – не выдержал Мари. Я знала этот его ироничный тон: с его помощью он пытался подчеркнуть, что я ляпнула глупость. Между нами вспыхнула перепалка: мы перебрасывались репликами, как мячиком: не понимаю, какой смысл ты вкладываешь в слово «объективно»; смысл такой, что переход к активным действиям неизбежен; если он неизбежен, значит, тебе делать нечего; ничего подобного, революционер обязан делать все от него зависящее; во Франции студенты сделали больше, они сломали систему образования, и ее уже не восстановить; вот и признай, что все меняется и будет меняться дальше; да, но ни от тебя, ни от кого бы то ни было не требуется сертификат с печатью, удостоверяющий, что революционная ситуация объективно сложилась, студенты сами перешли к активным действиям, вот и все; неправда; именно что правда! И так далее, пока мы вдруг оба одновременно не умолкли.

Это был необычный спор – не по содержанию, а по накалу: мы говорили, не задумываясь о хорошем тоне. Я заметила, что Мариароза смотрит на нас с особым любопытством: она догадалась, что нас связывало нечто большее, чем совместная учеба в университете. «Помогите-ка мне!» – обратилась она к Сильвии и Хуану. Ей нужна была стремянка, чтобы достать из шкафа постельное белье для Франко и для меня. Они ушли, и я видела, что Хуан что-то шепнул Мариарозе на ухо.

Франко тут же уставился в пол, сжал губы, будто пытаясь сдержать улыбку, и ласково сказал:

– Ты так и осталась мещанкой.

Так он в шутку называл меня несколько лет назад, когда я боялась, что меня застанут у него в комнате. Поскольку мы были одни, я довольно резко ответила:

– На себя посмотри. Вспомни свое происхождение и воспитание. Да и поведение тоже.

– Я не хотел тебя обидеть.

– А я и не обижаюсь.

– Ты изменилась. Стала злюкой.

– Я все та же.

– Дома все нормально?

– Да.

– А как твоя подруга? Кажется, ты была к ней очень привязана…

Этот его вопрос сбил меня с толку. Что я рассказывала ему о Лиле? В каких выражениях? С какой стати он вспомнил о ней сейчас? Что в нашем споре натолкнуло его на мысль о ней? И почему он углядел эту связь, а я – нет?

– У нее все хорошо.

– Чем она занимается?

– Работает на колбасном заводе под Неаполем.

– Разве она не замужем за лавочником?

– Брак продлился недолго.

– Познакомь меня с ней, когда буду в Неаполе.

– Обязательно.

– Оставишь мне ее адрес и телефон?

– Конечно.

Он смотрел на меня сочувственно, будто всеми силами старался не причинять мне лишней боли.

– Она прочла твою книгу?

– Не знаю. А ты прочел?

– Конечно.

– И как она тебе?

– Хорошо.

– В каком смысле?

– В ней есть хорошие страницы.

– Какие?

– Те, на которых главная героиня по-своему соединяет фрагменты окружающей действительности.

– И все?

– А этого недостаточно?

– Нет. Просто книга тебе не понравилась.

– Я уже сказал: хорошая книга.

Я знала его: он не хотел меня обидеть, и это меня разозлило.

– О ней много спорят, и она хорошо продается, – сказала я.

– Вот и отлично, разве нет?

– Да, но тебе-то она не понравилась. Что с ней не так?

Он снова поджал губы и наконец решился:

– В ней нет ничего особенного, Элена. За любовными интрижками героев и их стремлением подняться по социальной лестнице ты прячешь то, о чем действительно стоило бы рассказать.

– Что именно?

– Не важно. Забудь. Поздно уже, спать пора.

Он старался вернуться к насмешливо-доброжелательному тону, но на самом деле ни на йоту не отступил от своей новой роли человека, поглощенного выполнением настолько важной миссии, что все остальное его мало интересовало.

– Ты сделала все от тебя зависящее, верно? Просто сейчас – объективно – не время писать романы.