Читать книгу Роман с небоскребом - Елена Гайворонская - Страница 10

Когда падаешь слишком стремительно, поначалу кажется, что это происходит не с тобой. Такое со мной просто не могло произойти. Ведь для меня ничего не изменилось, я осталась прежней: не тунеядка, не калека, не маргинал, работаю как раньше, даже больше, намного больше, на пределе сил, и все равно скатываюсь вниз… И кажется, что это не взаправду, понарошку… Это всего лишь сон, очередной кошмар, самый жуткий из всех, которые были со мной в жизни, сейчас он закончится, и все вернется на круги своя. Я снова стану успешной, перестану экономить на еде, куплю тортик к чаю, выброшу рваные ботинки и приобрету новые, модные, а заодно туфли, платье и косметику. А в выходной, как прежде, поедем в «Столешники» по ужинать при свечах вкуснейшим мясом в горшочках с бутылкой отличного бордо…

Но этого не происходит. Постепенно на смену удивлению и возмущению приходит апатия. Перестаешь дергаться, принимаешь свое новое положение, смиряешься с безысходностью, как лягушка из старой притчи, которая устала двигать лапками и утонула… А вот этого делать нельзя. Главное – не сдаваться. Ни за что нельзя поддаваться усталости, ибо тогда – дно. Надо встряхнуться, собрать все силы, найти точку опоры. Появится злой азарт – я выстою, я сумею, я не просто удержусь, я выйду победителем! Мозг начинает работать четче, скорее, парадоксальнее. Он подбрасывает новые, на первый взгляд сумасшедшие решения. Какие-то из них оказываются ложными и неприемлемыми, но одно из сотни – мое. И это – выход из лабиринта, это – победа.

Только путь длинен и извилист и может занять годы.

Моя семья старалась изо всех сил, но угнаться за спринтерским темпом инфляции с каждым днем было сложнее. Мы узнали все хитрости и уловки бедности. Научились ездить «зайцем» в транспорте. Перешивать изношенную одежду так, чтобы выглядела более-менее современно. Закупать продукты на оптовом рынке перед закрытием в воскресенье, когда остатки продают в розницу и дешевле, а подгнившие и подмороженные овощи и фрукты вовсе отдают даром. Полировать обувь касторовым маслом, чтобы выглядела новее и служила дольше.

Жили «одним котлом», не разделяя заработки на ваши и наши – все валилось в одну кучу скромного семейного бюджета, не считая мелочи на карманные расходы. Вместе выживать легче и веселее. Вот когда пригодились бабушкины запасы! Мама занялась репетиторством, но в новые зыбкие времена мало кому требовались уроки математики. Образование утратило престиж. Вчерашние двоечники побросали школу и кинулись зарабатывать деньги, а те, кто стремился учиться, старался обойтись без репетитора, поскольку в их семьях тоже возникли финансовые затруднения. Папино предприятие закрылось, выданные на руки жалкие гроши язык не поворачивался назвать выходным пособием. Папа зарегистрировался на бирже труда, но желающих получить работу оказалось намного больше, чем предложенных вакансий.

– При социализме никто и не задумывался, насколько приятно работать, – горько иронизировал папа.

Поняв, что с биржей толку не будет, отец принялся искать работу самостоятельно, обзванивая родных и знакомых, обходя все мыслимые и немыслимые места возможного трудоустройства. Неожиданно богатырское сложение и суровая внешность оказались более востребованы, чем диплом о высшем образовании и опыт инженерного дела, – папе предложили место охранника на рыночном складе, сутки через трое.

– Жаль, что нет лицензии на оружие, – сокрушался небритый хозяин в спортивном костюме, с золотой цепью в два пальца толщиной поверх несвежей футболки «адидас». – Ну, ничего, я дам тебе газовую пушку. Если что, скажешь, нашел. Понял? Хорошие деньги плачу, соглашайся. Вчера тоже один инженер приходил, кандидат наук. На все был готов, но я не взял – уж больно хлюпик.

Папа подумал и согласился.

– Зачем? – сокрушалась мама. – Не такие большие деньги. А если на склад нападут? Если тебя покалечат или, не дай бог, убьют? Время сейчас страшное, я никогда не думала, что в людях может быть столько жестокости… Вон вчера на соседа напали средь бела дня. Пригрозили ножом, сняли куртку, часы, деньги, сколько было, забрали. И никто не вступился.

– Если я просижу еще неделю без дела, сам озверею, – хмуро сказал папа. – Буду параллельно искать что-то получше. Смотри, молодые парни на любую работу готовы, а мне уже пятьдесят… Скажут – старый, что тогда? Ложись и с голоду помирай?

Мама не нашла контраргументов и, вздохнув, умолкла.

Иногда по выходным Сережка встречал поезд, проводник передавал «гуманитарную помощь» – фрукты, овощи из родительского сада, соленья домашнего приготовления, молодое вино в пластиковых бутылках из-под пепси-колы.

Сережка работал в институте, а ночь через ночь заступал на сторожевую вахту в небольшой продовольственный магазин-«стекляшку» неподалеку от метро «Электрозаводская». Вадик хохмил, что, как только они защитятся, станут требовать прибавки за степень. «Сторож – кандидат наук – звучит гордо», – провозглашал он, извлекая из бездонных карманов своего невероятного пальто то пару сосисок, то шмат колбасы, то кильку в томате, и важно поучал Сережку:

– Учись, аспирант.

– Это же воровство! – возмущался Сергей, воспитанный в лучших традициях законопослушания.

– Ха! Воровство – это то, что творит наше любимое государство, – парировал анархист Вадик. – Обчистило до нитки, и жаловаться некому. Полный беспредел. Парадокс: если я украду у кого-нибудь сто рублей, это назовут воровством. А если обворовать всю страну, это называется реформированием.

– Вот тебя как раз и посадят за две сосиски, – хмыкнул Сережка. – Если, конечно, ты не сумеешь доказать, что реформируешь таким образом несовершенную торговую систему.

– Хо-хо-хо! – заржал Вадик. – За две сосиски просто могут дать по морде. Да и то не факт. Ты ж не станешь ими демонстративно размахивать перед носом хозяина? Так что расслабься, никто твои карманы обыскивать не будет. Что упало, то пропало. Помнишь главный постреволюционный лозунг? «Грабь награбленное».

– А если они товар пересчитают? – сомневался Сережка.

– Да прям! Они кошкам больше скармливают. Видел, какой там кошан жирный? Скоро морда треснет. У них процент потерь в прибыль заложен. Мне кореш говорил.

– В самом деле, – поддержала я Вадика, – от килек в томате магазин не разорится. А нам добавка к ужину.

– Я ни разу в своей жизни не взял чужого, – задумчиво наморщив лоб, поведал Сережка.

– Все когда-нибудь происходит впервые, – утешил Вадик. – Будь проще, и люди к тебе потянутся. Сань, угости кофейком рабочего человека!

– А ты не прихватил кофеек из магазина? – съехидничала я. – Пошуруй в кармане, может, там еще что-нибудь затерялось?

Вадик послушно покопался и извлек сигарету, початую жвачку, пачку презервативов и маленькую шоколадку «Аленка». Сигареты, жвачку и презервативы запрятал обратно, а шоколадку торжественно выложил на стол.

– Да у тебя не карманы, а закрома родины, – восхитился Сережка. – Кенгуру отдыхают.

– Это меняет дело, – одобрила я, доставая жестяную банку кофейного напитка отечественного производства. – Господа сторожа, пожалуйте к столу.

Накануне Нового года на пороге появилась Крис. В новеньком полушубке из золотистой норки, удивительно идущей к рыжим кудрям, румяная от мороза, вся обвешанная красивыми пакетами, как Дед Мороз или, что вернее, Снегурочка. Из пакетов извлекла музыкальную пустышку, вышитые распашонки невероятной красоты, уморительные пинетки, большого розового слона, коробку французских трюфелей. Прислонила ухо к животу, послушала, как толкается сын, радостно рассмеялась.

– Футболистом будет, стопудово!

Мы прошли на кухню. Я заварила чай. Выложила шоколадку «Аленка» – магазинный трофей супруга. Открыла трюфели.

– Ну, как ты? Рассказывай.

Мы долго не виделись. Вначале Крис сердилась на то, что я продолжаю принимать дома Вадика. Тщетно я пыталась объяснить, что, несмотря на их разрыв, он не перестал быть другом моего мужа. Но время прошло, страсти улеглись, и передо мной сидела прежняя, вполне довольная Крис.

– У меня все о’кей. Нет, пока нигде не учусь и не работаю. Наслаждаюсь жизнью. Эх, жаль, у тебя больше не покуришь, – подмигнула Крис. – Беременным и кормящим вреден табачный дым. Впрочем, я ненадолго. Попрощаться. Уезжаю в Париж на неопределенный срок. Папан расщедрился, снял для меня квартиру. Мила закатила ему пару истерик на тему «дочь совсем отбилась от рук». – Подруга рассмеялась, но не очень весело.

– Здорово, – улыбнулась я, – чем там думаешь заняться?

– Не знаю, – подергала плечами Крис, – поработаю где-нибудь. Вдруг получится? Должно же у меня хоть что-нибудь получиться…

– Брось хандрить, – сказала я, – все у тебя получится. Ты классная, умная, красивая девчонка, и сама об этом знаешь.

– Насчет первого согласна, а насчет второго… – Она задорно рассмеялась, тряхнув кудряшками, и я, наконец, увидела прежнюю жизнерадостную Крис. – Но спасибо за комплимент.

Рассеянным взглядом она обвела крохотную кухню, дешевый отечественный гарнитур из страшноватого ДСП, обтянутого пленкой под дерево. Потолок в желтоватых потеках – подарок соседки сверху, заливавшей нас с завидной регулярностью. Под потолком бельевые веревки, на которых сушились папины «семейники». Прогоревшую плиту с кособокими комфорками. Заклеенное скотчем окно, за которым завывал мусорный ветер и вовсю тарахтели, прогреваясь, машины – краса и гордость отечественного автопрома.

– Значит, теперь здесь? Надолго?

– На неопределенный срок. – Я печально усмехнулась. – Видишь, мечты о небоскребе не осуществились.

– А уехать не хотите? Сейчас многие уезжают.

– Все может быть. Если поступит хорошее предложение. Пока его нет.

– Помнится, Вадик мечтал свалить в Штаты, – язвительно промолвила Крис, и ее личико исказила презрительно-яростная усмешка. – И где он теперь?

– Пока на месте.

– Неужели? – Крис саркастически повела выщипанными бровками, покривила тонкие губы. И я поняла, что рана свежа, хоть и заросла сверху тоненькой розовой кожицей. Неосторожное прикосновение все еще причиняет саднящую боль. Отчего-то я почувствовала неловкость, будто, сама того не желая, разбередила болячку.

– Слушай. – Крис помялась, поводила пальчиком по столу, устремила на меня пытливый серый взгляд из-под мохнатых коричневых ресниц. – Если честно, сейчас ты не жалеешь, что не осталась с Артемом?

С Артемом?

Моя угорелая безбашенная юность вмиг пронеслась перед глазами. Промчалась, как в ускоренной перемотке старого забытого неинтересного фильма, из которого я выросла, как из старой юбчонки. Мне было сложно объяснить Крис или кому бы то ни было, что ночью, когда закрывалась дверь в нашу десятиметровку и мы оказывались вдвоем на тесной кровати, и Сережка обжигал поцелуями мои губы, живот, грудь, плечи, спину, колени… не было в целом мире женщины богаче меня… Никогда не любила говорить на подобные темы. Мне казалось, что слова, произнесенные вслух, теряли свою мелодичную гармонию и начинали звучать напыщенно и фальшиво, как в дешевом сериале.

Я положила руку на пытливо притихший в ожидании ответа живот, с улыбкой покачала головой и честно призналась:

– Ни о чем не жалею. Нисколько.

Не знаю, что отразилось в тот миг на моем лице, но серые глаза Крис на мгновение заволокло туманом, губы дрогнули, а потом она улыбнулась, задорно встряхнув рыжей гривой. Резко поднялась.

– Ну ладно. Мне пора. Привет Сереге.