Читать книгу Я твое сердце. Встреча с самим собой - Елена Геннадьевна Соколова - Страница 2

Земля принимала все: ночь и день, зимний холод и летний зной, ураганы и шторма, ветра и бури.

Земля радовалась крупным каплям дождя, прогибающим листья на деревьях и пригибающим к земле траву на лугах.

Земля безропотно залечивала раны после извержений вулканов и радовалась появлению новой травы, на которую начинали приходить олени, обживая возрождающуюся территорию.

Земля не задавала вопросов: «Почему? За что? Зачем?» и послушно совершала обороты вокруг солнца и вокруг собственной оси. Делая одно, она не забывала делать другое.

Однажды Земля стала свидетелем появления человека и, зная чем обладал человек, с трепетом принимала каждый его шаг. Она несла на себе венец творения, однажды приняв за него проклятие.

Земля, быв частью человека, в определенный срок принимала человека в себя.

А люди, наделенные разумом, задавали бесконечные вопросы: «Почему? За что? Зачем?»

Земля вздыхала, производя при этом приливы и отливы: если разум – это всего лишь побуждение к ропоту, то не лучше ли оставаться землей?

Она вращалась, кормила поколение за поколением, ожидая, что среди множества рожденных найдется хотя бы один, который сделает то, чего не может сделать она – скажет «прости».

Я твое сердце.

1

Жаркое лето владычествовало над местностью, жители которой большую часть трудового дня занимались тем, что носили из водоемов воду для скота и растений.

Солнце, не стесненное облаками, вот уже много дней вдохновенно рассыпало свои жаркие лучи, под которыми плавился гудрон на крышах домов.

На телевизионных антеннах дремали ласточки, изредка слетая с места для того, чтобы проглотить подлетевших совсем близко мошек.

На лугу за деревней лениво мычали пасущиеся коровы и в поле работал трактор.

Из своего дома вышел Ефим Лукьянович – весьма немолодой человек, которого, однако, нельзя было назвать старым, оценивая статность в осанке и ясный взгляд.

Возраст оставил отпечаток скорее на характере этого человека, которого уважали и любили все в округе. Он мало говорил, вдохновляя примером своей собственной жизни утвердить в каждом желание и стремление к тому, чтобы хранить себя уровновешанным и чистосердечными.

По улице бодрым спортивным шагом вышагивал Константин Юрьевич. Его дом, построенный на холме, возвышался над всеми деревенскими постройками. Константин приветливо помахал рукой Ефиму Лукъяновичу, крикнув ему:

– Здорово, сосед!

– Привет! – ответил Ефим низким голосом, исходящим, казалось, из самой глубины сердца, из его сущности и проникающим в самую глубину в самую сущность того, к кому Ефим Лукьянович обращал свою фразу, и добавил, не спеша проговаривая слова, – все спортом занимаешься?

– Сердце берегу. Нашел методику, по которой доживу до девяноста лет. Сегодня уже второй раз пробежку выполняю.

– А когда ж первую пробежку успел пробежать?

Константин Юрьевич, словно опасаясь чего то, ответил в своей обычной торопливой манере, спеша скорее закончить разговор:

– Вся деревня еще спит, а я уже в форме. И у телевизора не сижу, как другие.

Ефим улыбнулся вслед убегающему Константину и развернулся на сто восемьдесят градусов.

В просторном дворе под навесом для летней кухни семнадцатилетний сын Ефима Ерофей рассказывал что-то веселое старшей сестре Фаине. Она перебирала ягоды.

Ефим спросил у детей:

– А мама в огороде, наверное? – и, не дождавшись ответа, сам себе ответил: – да и где ж она может еще быть? Пойду помогу Анастасье своей.

Ефим Лукьянович шагнул в сторону огорода, но тут ему под ноги во двор вбежала собака, облепленная репейником, и отскочив в сторону, принялась тереться спиной об угол своей будки, пытаясь освободить шкуру от колючек, которые только глубже проникали в шерсть.

– Бедолага, – вздохнула Фаина и звонким голосом обратилась к брату: – Ерофей, помог бы Дине, а? А то я руки не могу пачкать.

Ерофей поднялся со скамьи и направился к дому, а Фаина крикнула ему раздраженно:

– Ну, куда же ты пошел? Собаке помоги!

Ерофей, словно проигнорировав просьбу сестры, спросил отца:

– Охота тебе, папа, в такую жару из дома выходить?

Фаина крикнула уже отцу:

– Пап, скажи Ерофею, чтобы Дине помог, а то я с ягодами, а он не слушается.

Ерофей молча вошел в дом, жара заставляла быть скупым на слова, а Фаина пожаловалась:

– Видишь, папа? Все равно ушел. Ему говоришь одно, а он делает совсем другое.

Из дома на крыльцо вернулся Ерофей с гребнем в руке. Спустившись с крыльца, подошел к собаке и принялся вычесывать из ее шерсти репейник.

Собака прикрыла от удовольствия глаза. Фаина облегченно вздохнула, а отец сказал ей:

– Видишь, дочка, ошиблась ты. Ерофей то послушал тебя…

– Ну и что? Мелочи все это, – пробурчала Фаина, не дав отцу договорить.

– А огорчений сколько от мелочи этой? Ерофей растерялся, ты рассердилась, и я огорчился. Не стоит слово впереди дела посылать.

– Пап, ну что ты так…

– Не спеши со словами, дочка. Ведь не все мыслят так же, как и ты, а ты по своим мыслям о людях судишь.

– Из-за мелочи такой ты, папа, – обиделась Фаина.

Отец вздохнул и ласково сказал:

– Так ведь горькие слова, они, дочка, может, и мелочь, а сердце ранят. А ты, Ерофей, – обратился Ефим к сыну, – не считай за труд объяснить свои планы, не убегай, оставляя других в обиде.

Ерофей вычистил собаку, пристегнул ошейник и за поводок привязал к будке, а сам направился к крыльцу, чтобы убрать на место гребень. Фаина испуганно вскрикнула:

– После собаки…

Ерофей прервал фразу сестры и поспешил ее успокоить:

– Я хорошенько отмою гребень, не переживай.

Скоро Ерофей вернулся во двор.

Через забор увидел он Юлю, дочку Константина Юрьевича.

Юля с ярко-накрашенными губами, в облегающем платье прошла мимо двора, игриво покачивая торсом, потом остановилась, развернулась лицом к калитке и сказала весело:

– Ерофей, привет!

– Привет, – спокойно ответил Ерофей.

Ефим Лукьянов удивился:

– А почему только Ерофею привет?

– Ну, всем привет! – исправилась Юля, – Фаина все по хозяйству? – усмехнулась Юля, не скрывая свое небрежное отношение к засидевшейся в девках, сестре Ерофея.

Фаина обиделась:

– А тебе какое дело?

– Да никакого мне до тебя дела нет. Я за новым журналом мод на почту иду. Ерофей, не хочешь составить мне компанию? Хоть узнаешь, чем цивилизованные люди живут.

Ерофей насупился.

Юля небрежной походкой направилась в сторону здания почты.

Ефим покачал головой и снова сделал шаг в сторону огорода, но тут с самого края деревни послышался нарастающий гул, и через несколько минут к воротам двора, разогнав куриц, подъехали на трех мотоциклах приятели Ерофея, что-то выкрикивая.

Когда выключились моторы, стали слышны голоса парней:

– Ерофей! Поехали на карьер.

Ерофей словно проснулся, услышав про купание, мигом выскочил со двора и уселся на мотоцикл за одним из ребят. Кто-то из них крикнул:

– За Юлькой еще заедем! – и снова загрохотали моторы. Поднялась пыль и мотоциклы умчались, сотрясая шумом всю деревню, дразня собак, охрипших от лая и снова распугивая кур.

Куры долго не могли успокоиться, а петухи, вышагивая из своих укрытий с надменным видом, изображали статность, показывая что ничуть не испугались никаких мотоциклов.

Ефим Лукьянович отказался от идеи идти в огород и присел под навесом возле дочери. Черные ягоды одна к другой послушно сыпались в чан, приставленный к скамейке. Фаина сдувала с ягод листики и мусоринки.

Отец прикрыл глаза и вдохнув аромат ягод, сказал:

– Руки у тебя, дочка, ловкие. Быстро работаешь, легко. На работу твою глядя, вкушать весело. Пусть муж тебе достанется такой, который ценить тебя сможет.

Фаина улыбнулась:

– Чудной ты, пап, молчишь молчишь подолгу, а на глупости всякие слов не жалеешь.

– Тебе мои слова пустыми кажутся?

– Мне, папочка, слова твои дороже золота. Поверь.

– Вот, доча, тебе я их и говорю. Сколько живу, дождем своих слов осыпать тебя буду. Ты – дочь моя, твоим счастьем живу.

Фаина тяжело вздохнула:

– Так где ж оно счастье мое?

Ефим Лукьянович весело ответил:

– Золотое сердце твое. Вот оно счастье. Если бы ты это смогла понять… Если бы люди смогли понять какой ценностью обладают… Жизнь другой бы стала.

А во двор, не спрашивая разрешения, вошла соседка Аня – ровесница Ерофея. Она не церемонясь, вошла под навес, села на скамейку рядом с Фаиной и взяв из корзины горсть ягод, принялась сдувать с них мусоринки:

– Я помогу тебе ягоды перебрать, ладно? – сказала Аня.

Движения Ани были резкими, неровными, руки в постоянном напряжении. Находиться рядом с этой девушкой никто не стремился. Ефим Лукьянович спросил у нее:

– А что, Анют, сама-то в лес ходила сегодня за ягодами?

– Нет. Воду матери таскала. Завтра с утра пойду. За коринкой, – ответила Аня громко. Она всегда говорила громко, – у меня мама вчера пошла и заблудилась. Шла не знала куда и вдруг змею увидела. А змей она боится до смерти!

– Это всей деревне известно, что она змей боится, – рассмеялся Ефим.

Аня продолжила:

– Рванула мама моя от змеи со всех ног и неожиданно к деревне вышла. Оказывается, она совсем не в ту сторону шла. Заблудилась бы окончательно. Змея ее с неверной дороги вернула и к дому направила.

Ефим ударил себя по коленям и восторженно воскликнул:

– Ну, чудеса! Вот так случай ты нам рассказала! Спасибо за историю такую. Это же надо! Кажется зло такое – змея, а к добру оказалась. Чего только не случается в жизни!

Фаина, устав от крикливой речи Ани, вступила в разговор:

– Ерофей с парнями на карьер уехал.

Аня громко рассмеялась:

– Я видела. Они мимо меня прокатили. И Юлька с ними.

Фаина закатила глаза к небу, словно прося у неба терпения на эту гостью, а гостья спросила:

– А в клуб Ерофей не пойдет вечером? Сегодня фильм хороший будут показывать. Я пойду.

Фаина небрежно ответила:

– У Ерофея и спроси. Мы-то откуда знаем?

Ефим Лукьянович горько взглянул на дочь и ласково ответил Ане:

– Я скажу Ерофею, что сегодня фильм хороший в клубе показывать будут. Он, наверное, придет.

Аня резко в своей, всех раздражающей манере, вскочила со скамьи и направилась к калитке, сказав на ходу:

– Ну, ладно, я пошла.

На улице, за калиткой довольно далеко от двора Ефима в этот момент разговаривали о чем-то две девушки, одноклассницы Ани.

Аня крикнула им:

– На карьер не пойдете? Жара такая…

Девочки хихикнули:

– С тобой, что ли? Чтобы все парни разбежались?

Аня привычно весело, на приподнятой интонации ответила:

– Ну, ладно, – и направилась в свой двор.

Когда Аня скрылась за воротами, Фаина спросила у отца:

– Интересно, она знает что-нибудь кроме этого своего «ладно»? Никто с ней общаться не может.

Ефим на выдохе проникновенно не сказал, а проговорил:

– Она сердце свое от боли защищает. Людей от себя отталкивает, чтобы к ней никто не привязался и чтобы самой ни к кому не привязаться. Одиночества боится.

– Зачем же тогда людей отталкивает? – не поняла Фаина.

– Самое плохое о себе впереди себя несет, чтобы всякий заранее знал с чем столкнется, если сблизиться с ней захочет. Чтобы на первых же шагах на пути в ее сторону отсеивались, не успев на территорию ее сердца войти. Боль разрыва ей не пережить.

– Так ведь, одна останется.

– Встретит того, кто всего этого не испугается. Уже ничего можно не бояться в будущем. Все самое плохое о себе она уже предъявила.

– Хитро, как ты, папа, все видишь. Откуда?

– Не знаю, дочка. Просто вижу. И вижу, насколько изворотливы и изобретательны люди, чтобы сердце свое от ударов укрыть или просто спрятать. Больше всего хранимого человек сердце свое хранит. А Константин, Юлькин отец, от сердца своего убегает. Видать, подвело оно его когда-то.

Фаина предположила:

– А у Ани это после того, как ее мать сдала в приют?

– Да, дочка, – ответил Ефим, – пережить такое потрясение еще раз она не сможет. Вот и сражается за сердце свое. Вернее за то, что от него осталось. Разбито оно у нее. Ведь если мать не любит, то никогда человек не поверит, что его может любить кто-то другой. Понимаешь? Если даже собственная мать…

– А к мачехе своей она хорошо относится. Мамой зовет, – похвалила Аню Фаина.

Тут, со стороны огорода послышался хриповатый голос старого Макара. Он жил на самом краю деревни и был зажиточным, жадным и сварливым. Настоящий брюзга. Слова, которые тихо проговорил Макар Анастасие, копавшейся в огороде, прозвенели на жаре довольно четко:

– Такую женщину разве можно тяжелой работой нагружать? Муж не бережет тебя. Сам-то, вишь, под навесом с дочкой прохлаждается…

Анастасия устало ответила вопросом:

– А твоя жена небось тоже в огороде пока ты за другими подглядываешь?

Макар попытался защититься:

– Моя жена была бы поласковее, так я и по деревне б не бродил. Не подглядывал.

Разговор затих. Фаина сквозь зубы проговорила:

– И что этот Макар суется в каждый огород?

Отец подхватил:

– Терпеть его не могу. Как поросенок в людях роется.

– И за людей-то только себя одного считает, – добавила Фаина.

А во двор с огорода вошла хозяйка дома Анастасия и всплеснула руками:

– Ну, и что же это такое, а? Стыд какой! Я одна в огороде спину ломаю, а они сидят язык чешут! Ладно, Фаина, а ты-то, Ефим, мог бы делом и посерьезнее заняться.

Фаина прислонилась к плечу отца и сказала:

– А может быть, мама, папа именно сейчас самым серьезным делом занят?

– Я у папы твоего устала кухню летнюю просить достроить. Сколько ж можно под навесом укрываться? А ты, дочка, ягоды могла бы побыстрее перебирать. Клубника еще не прополота.

Ефим поднялся со скамьи и сказал жене:

– Пойдем, покажешь, что там тебе на огороде сделать нужно.

– А Ерофей где? – спросила Анастасия.

– Ерофей купаться уехал с ребятами. Пусть освежится.

Лукьянов прошел за дом и в огороде увидел в проходах между грядками горки сорной травы, которую повытаскивала Анастасия, занявшаяся прополкой с самого раннего утра, взял вилы и принялся перетаскивать сорняки в компостную яму. Анастасия граблями подбирала мелкий травяной сор, который не подхватывался вилами. Очень скоро вокруг грядок стало чисто.

Ефим поставил на место вилы. Анастасия поставила грабли и, подбоченившись, осмотрела огород:

– Ну, наконец-то мы с этими сорняками разделались. Теперь бы клубнику привести в порядок, и будет полный ажур.

Ефим спросил:

– Баньку будем топить сегодня?

Анастасия ответила:

– Стопишь, так попаримся. Кто ж откажется?

– Пойду посмотрю сколько воды в баке, а ты отдохни. Вишь, работу какую провернула! Приляг.

И прошел к бане. Была она небольшая, а вот предбанник вмещал в себя стиральную машину, стол для глажения белья и большой диван, на котором можно было отдохнуть, выскочив из парилки.

Больше всего из всех забот Ефиму нравилось топить баньку. Он не любил приходить в уже готовое удовольствие. Нужно было пережить весь процесс пошаговой подготовки, начиная с наполнения водой всех имеющихся ёмкостей.

Дрова для баньки брались только хорошо просушенные. Ефим складывал их аккуратно в топке, поджигал лучиной, отщепленной от одного из полешек, и сидя на полу, наблюдал, как огонь разгорается.

За маленьким окошком стучались о стекло бабочки, рискуя попасть в паучью сеть, раскинутую в одной плоскости со стеклом. На ветках акации, растущей возле бани, трещали лопающиеся созревшие стручки, выкидывая семена. Кудахтала курица, зазывая шумных цыплят поактивнее склевывать жучков и червячков, которые оказались на поверхности земли после нескольких уверенных движений цепких куриных лапок..

Все, что было мелочью в этой жизни, по сравнению с тем, что планировал человек, создавало атмосферу, вдохновляющую человека что-то планировать. Ефим ловил каждое движение жизни, каждое ее дыхание в мелочах, которые и не были мелочами, но люди, считая что-то незначительным, проходили мимо, теряя нить, связующую и переплетающую великое и видимое с незначительным, а потому, незаметным. И становилось особым искусством удерживать эту нить, чтобы не потерять ощущение счастья. Ощущение гармонии. Почтение к живому в скромной оценке самого себя, через сознание своей неспособности, при всем желании вдохнуть жизнь в творение своих рук. И через это сознание, благодаря осознанию этого факта, бояться чью-то жизнь прервать.

Ефим убедился в том, что банька затоплена и вышел на улицу, плотно закрыв за собой дверь. Запах дымка разнесся над домом и огородом, даря труженикам села сладкое напоминание о том, что рано ли, поздно ли, но день закончится вечером с его отдыхом и досугом.

А Ерофей вернулся с купанья только к уже наступившему вечеру. Отец с матерью сидели в главной комнате дома за большим круглым столом и сортировали семена по пакетикам. Весь стол был уставлен коробками с наклеенными на них листочками, на которых аккуратным почерком были написаны названия семян и время их упаковки.

Фаина лежала на диване с наушниками и слушала музыку. Возле окна на письменном столе стоял компьютер. На нем прокручивался старый черно-белый фильм.

Ерофей заварил себе чай и развалился с кружкой в одной руке и с куском пирога в другой в кресле возле старого бабушкиного комода:

– Банька славно стоплена, пап. Спасибо. После купанья – то, что надо!

Анастасия сказала сыну:

– В морозильной камере пельмени. Я накрутила сегодня. Сварить?

– Нет, мама, мне чая хватит. Что за фильм?

– Тебе не понравится. Это нашей молодости, – ответила мама.

– В клуб фильм хороший привезли, – сказал Ефим Лукьянович сыну, – не хочешь сходить?

Ерофей спросил:

– А что за фильм?

Отец растерялся:

– Не знаю…

– Называется как?

– Да, не знаю, сказали только, что хороший.

Ерофей не отставал:

– А кто сказал?

Ефим:

– Да кто б ни сказал просто, сходил бы… Как искупался-то?

– Отлично. Вода теплая. Жара в это лето такая, что из воды вообще вылезать не хочется. Народу на карьере!.. На машинах понаехали. С шашлыками, с собаками. Эти городские жители – бледные, как ростки картофельные. Воды боятся. Пока они в воду зайдут, мы уже до острова и обратно проплыть успеваем.

Анастасия спросила:

– Соревнуетесь с горожанами?

– Ну да. Есть немного.

Отец рассмеялся:

– Я в твоем возрасте тоже ревнивым был. Доказывал, что городские парни – заносчивые хлюпики.

Анастасия спросила:

– А сейчас?

– Повзрослел, – пожал плечами Ефим Лукьянович, – быть горожанином тоже не простое дело. Везде свои сложности.

Ерофей отпил из чашки горячий чай и спросил, выдохнув пар:

– А как понять, взрослеешь ты или на месте стоишь?

Анастасия вскрикнула даже:

– Ты, сынок, еще в пеленках уже взрослым себя считал.

– Считать-то считал, а как оно на самом деле? – не отстал Ерофей.

Ефим тряхнул головой и, словно самому себе, а не сыну ответил:

– В детском возрасте многие элементарные вещи, жизненно необходимые для тебя, тебя же и уговаривают сделать. Знаешь, шапку надеть, покушать вовремя и сытно, слабых не обижать, стариков уважать… В юношеском возрасте ты уже сам это понимаешь и делаешь для самого себя. А в возрасте отцовства другим можешь подсказать и напомнить. О других начинаешь заботиться. А самый важный показатель взрослости, Ефимушка, это когда ты себя перестаешь видеть точкой, вокруг которой весь мир вращается. Тогда и уважение к людям приходит и эгоизм уходит. Полезным становишься.

Ерофей молчал. Анастасия шуршала пакетиками. Ефим подписывал на пакетиках названия семян. Фаина, не снимая наушники, крикнула:

– Ерофей, как там на карьере народу много?

Ерофей кивнул головой, понимая, что слов сестра все равно не услышит, а Фаина прокричала:

– Подожду, когда жара спадет, тогда народу станет поменьше. На карьер схожу.

Ефим мельком взглянул на дочь, чтобы убедиться, что она в наушниках, и сказал мечтательно:

– В такую жару сладкой коринка зреет. Ох, как давно я не ел эту ягоду! Роща с деревьями этими слишком далеко.

– Знаю я где эта роща, – сказал Ерофей с набитым пирогом ртом.

Ефим продолжил:

– Я, бывало, в четыре утра поднимался и шел за коринкой. Только в жаркое лето ягоды эти сладкими бывают. А ароматные какие! Истосковался я по ягоде этой.

2

Рано утром, в четыре часа поднялся Ерофей с постели, оделся, взял корзинку и тихо выскользнул из дома. Из будки лениво вылезла собака Дина и сонно вильнула хвостом в знак приветствия.

Ерофей помахал собаке рукой и шагнул со двора в сторону рощи, о которой говорил отец.

Шел молодой человек не спеша, чтобы сберечь силы на сбор ягод и на обратный путь. В кармане куртки лежал кусок хлеба и несколько огурцов с грядки.

Путь к роще проходил мимо соснового леса. Чистый утренний воздух был наполнен влагой и запахом хвои. Пели проснувшиеся птицы, ворчали в канавах лягушки.

Солнце поднялось еще невысоко, когда Ерофей дошел до веселого ручья, бегущего по заботливо сложенным кем-то камням. Кристально чистая вода била прямо из под земли в глубокую воронку, вымытую за многие годы силой течения родника.

Из воронки вода стекала дальше в долину и неуловимыми путями достигала глубокого озера, которое находилось за сосновым лесом на большом расстоянии от самого родника. По берегам ручья, который переходил в небольшую речку, росли осока и камыш.

Ерофей омыл родниковой водой лицо и руки и, вволю напившись, продолжил свой путь.

Даже если бы пить и не хотелось, ни один прохожий не посмел бы пренебречь родником и обязательно бы остановился возле него.

Каждый, проходивший мимо, считал своим долгом уделить некоторое время тому, чтобы соприкоснуться с чистой живой водой, пробившейся на поверхность земли в этом диком, не принадлежащем никому месте. И в тот момент, когда путник опускался к воде, щедрость родника, щедрость самой природы полностью принадлежали ему одному – путнику, словно награда за проделанный не близкий путь.

Ободрившись загадкой ручья, Ерофей продолжил свой путь, улыбаясь ясности собственной мысли о том, что есть люди, встреча с которыми сопоставима с умыванием в такой вот родниковой воде. И, что мало их – таких людей.

Люди эти могут быть затерянными в разных обстоятельствах жизни. Их мысли могут быть заглушенными разными идеями, убеждениями, предрассудками. Эти родники могут быть стеснены постройками вокруг них и кипучестью бытия людьми, жизнь которых зависит от влаги, которую приносит родник.

И наверное невозможно стать таким родником своими усилиями. Необходимо им родиться и сохраниться для тех, кому однажды, чтобы жить и не умереть, станет необходимым испить чистой ледяной, бьющей из недр Земли, родниковой воды, подаренной Самим Богом, Который и определяет биться этим самым родником. Пробиться к поверхности земли через все преграды и не потеряться в кипучести жизни.

Через полтора часа Ерофей оказался в роще. Запах карины, распаренной жарким солнцем, наполнил сознание сладким покоем. Этот дух, обитающий здесь, был еще одним даром для тех, кто приходил сюда, преодолев не малое расстояние.

Ерофей принялся собирать ягоды. Приходилось тянуться за ними или пригибать ветки. Ягодка за ягодкой, и вот уже половина корзины наполнена.

Где-то за деревьями кто-то тоже собирал коринку, шелестя ветками.

Ягодник дал себе отдых, съев огурцы с хлебом, и снова принялся за работу.

Пот катил градом. Пыл разгоряченной земли добавлял жару, но закончил юноша работу только тогда, когда корзина наполнилась до краев.

Перевязал Ерофей корзину курткой из тонкой хлопчатобумажной ткани, которую скинул с себя, еще как только солнце стало припекать, закинул корзину за плечо и шагнул на тропу в сторону дома. В это же мгновение на тропу из-за деревьев шагнула Аня и вскрикнула, увидев Ерофея.

Ерофей спросил растерянно:

– Ты что тут делаешь?

Аня громко некрасиво рассмеялась:

– Так, ягоды собираю. Уже собрала. А ты?

Ерофей показал на свою полную корзину. Идти в одиночку, встретившись на одной тропе, было бы нелепо, и ягодники пошли вместе.

Обратный путь оказался по-настоящему изнурительным. Жара нещадно палила так, что только одна мысль била в висках – скорее бы ручей. Встреча с ним была уже не приключением, а вопросом выживания. Ерофей предложил Ане:

– Может тебе помочь? Давай возьму у тебя корзину.

Аня громко ответила:

– Да не. Ладно, не надо.

Когда послышался шум воды, Ерофей и Аня из последних сил прибавили скорость и… услышали в стороне мяуканье. Очень жалобное. Сил не было даже повернуть голову в сторону, откуда послышалось мяуканье, и молодые люди не остановились. Они шли к ручью.

Мяуканье раздалось такое истошно-отчаянное, что Ерофей, чуть не плача от досады, что оттягивается время утоления жажды, поставил корзинку возле тропинки и шагнул в сторону, откуда послышался звук. Аня поставила свою корзинку возле корзинки Ерофея и направилась вслед за ним. Мяуканье слышалось из кучи набросанных веток.

Ерофей и Аня подошли к веткам и пристально всмотрелись сквозь них. Там, по колючкам, обдирая в кровь лапки и мордочку, копошился маленький белый пушистый котенок, пытаясь выбраться на свободу.

Аня испуганно вскрикнула:

– Ах! Миленький! Как же он там оказался?

– Откуда ты взялся здесь? – удивился Ерофей и принялся перекидывать ветки, поцарапав себе лицо.

Аня торопливо включилась в спасательную операцию, при этом движения ее были ритмичными, спокойными и уверенными. Она молча, сосредоточенно подхватывала ветви из рук Ерофея и аккуратно оттаскивала их в сторону так, что ни разу не зацепила ими Ерофея.

– Смотри, – мягким женским голосом сказала Аня, – он уже пищать не может.

Ерофей предположил:

– Может, он силы бережет. Видит, что его спасают, – Ерофей почувствовал себя странно неловко рядом с Аней, неожиданно увидев в ней девушку.

Аня это поняла и спасла Ерофея, сказав:

– Интересно, он брошенный или заблудившийся? Когда вытащим его, то себе можно будет взять?.. Ну, или тебе.

Ерофей по – мужски предложил решение вопроса:

– Пусть сам выберет, в каком доме останется.

Вскоре бедный котенок радостно дрожал на ладонях Ерофея.

Ерофей прижал котенка к своей окровавленной щеке. Аня счастливо улыбалась, почесывая котенка за ухом.

– Пить хочет, – сказала она.

Ерофей усадил котенка на корзинку поверх куртки, поднял корзинку с земли, и вернулся на тропинку, ведущую к ручью. Аня прошла следом.

Где только взялись силы? Но уже не обессилевшие и изнемогшие, а бодрые и радостные спустились молодые люди к ручью, когда наконец дошли до него.

Котенка Ерофей опустил возле ручья. Белые пушистые лапки коснулись воды. Котенок опустил мордочку и принялся с наслаждением лакать, прищурив глаза.

Сильные ладони Ерофея уверенно подставленные под бегущую воду, наполнились ею. Аня подставила свои ладони, и поток воды стал на мгновение их общим потоком.

Оба смеялись словно дети. Вода включила в иссохшем сознании ощущение настоящего счастья.

И тут произошло нечто сверхъестественное. Родник на мгновение замер. Остановил свое течение, и вся часть воды, которая соприкоснулась с ладонями Ерофея и Ани, застыла огромной прозрачной каплей.

Молодые люди оба вскрикнули и выронили эту каплю в воронку, заполненную водой, а ручей снова продолжил свое быстрое течение.

Ерофей и Аня синхронно кинулись за каплей и осторожно достали ее из воронки, удерживая в своих ладонях…

Сказочный мир окружал Ерофея… Сказочные деревья, сказочной красоты цветы. Птицы, пролетающие высоко в небе, были сказочными, и вдали красовался сказочной красоты дворец.

По дороге из дворца скакал всадник и провозглашал по всей сказочной стране о том, что тот, кто спасет дочь царя, получит в награду полцарства и руку его дочери принцессы в придачу.

Всадник поравнялся с Ерофеем и остановился возле него.

– Ты кто? – строго спросил всадник.

Ерофей уверенным голосом ответил почему-то сказочно:

– Я Ерофей, крестьянский сын. Иду по миру счастья искать.

Всадник сказал:

– Следуй за мной, – и не спеша развернулся в сторону дворца. Ерофей направился вслед за всадником. Очень скоро подошли они к входу во дворец и всадник, не спешиваясь громко сообщил стоящим возле дверей охранникам:

– К Его Величеству!

Двери раскрылись. Всадник сошел с коня и оставил его на улице, а сам ввел во дворец Ерофея. Оказались они в огромном зале, украшенном хрустальными светильниками, возле которых в золотых клетках сидели жар – птицы. На высоком троне восседал царь в великолепной мантии.

За троном стояли два пажа в бархатных куртках. Золотая корона царя сверкала драгоценными камнями, названий которых Ерофей просто не мог знать. Царь осмотрел Ерофея с ног до головы и приказал ему:

– Ты возьмешь меч, щит и латы. Получишь самого бесстрашного коня и отправишься на поиски моей дочери!

Ерофей растерянно пожал плечами и попытался возразить:

– Я не знаю куда идти, Ваше Величество.

– Твое сердце тебе подскажет. Я вижу, что оно есть у тебя.

В зал внесли сверкающие латы, меч и щит. Ерофея облекли в латы, которые странным образом оказались точно по размеру для него, а меч и щит абсолютно подходили для весовой и возрастной категории Ерофея.

В таком сверкающем снаряжении и вышел Ерофей во двор дворца, где с нетерпением ждал его белый конь. Он храпел, выпуская клубы дыма из ноздрей, и громким кличем звал Ерофея поспешить.

Ерофей легко вскочил в седло, взял поводья и вихрем понесся по дороге от дворца. Конь словно слышал голос сердца Ерофея и скакал в том направлении, которое Ерофею виделось верным.

Долго ли коротко ли, а примчал конь Ерофея через леса, поля и болота непроходимые к скале высокой, а на скале той высоко на уступе оковами железными была прикована прекрасная девушка. Красоты неслыханной и невиданной. Хотелось смотреть и смотреть на волосы золотые, стан словно точеный, облаченный в платье шелковое, но нельзя время терять. Надо искать как помочь.

Скала отвесная, гладкая. Зацепиться не за что. Взялся Ерофей за меч и попробовал ударить по скале, чтобы хоть какую-нибудь ступеньку выбить. Тут из-за скалы выпрыгнул откуда-то на уступ к принцессе пес черный. Мерзкий, слюнявый. Рычит, на Ерофея кидается, а Ерофей раскрутил свой меч, кинул в пса и отсек псу голову.

Покатилась голова по скале и в каком месте ударилась, там выемку оставила. По ним как по ступенькам Ерофей на уступ поднялся. Меч свой поднял и мечом по оковам железным ударил. Освободились руки измученной принцессы и упала она в объятия Ерофея.

Аккуратно, чуть дыша от счастья, донес Ерофей красавицу до коня своего. Усадил в седло, а сам пошел рядом, коня под узцы взяв.

– Как же ты оказалась в беде такой? – спросил Ерофей у принцессы.

Принцесса, словно ручьем звенящим, красивым голосом проговорила:

– Злое чудище превратило мою маму в злодейку, и она приказала заковать меня в эти кандалы, обрекающие на одиночество. А пса поставила охранять меня, чтобы всякий с отвращением от меня отворачивался. Только ты не испугался. Ты спас меня, – сказала принцесса, и Ерофей неожиданно узнал в ней, в принцессе… Аню.

– Как тебя зовут? – спросил Ерофей.

Принцесса серебристо рассмеялась счастливым смехом и ответила:

– Ты знаешь, как меня зовут.

Ерофей весело сказал:

– Твой папа кое – что обещал за спасение своей дочери. Не передумает?

– Ты о полцарстве?

– Я о принцессе.

…Ерофей и Аня стояли возле родника и держали в руках застывшую каплю воды.

– Что это было? – шепотом спросил Ерофей.

– Мне кажется, – ответила Аня очень тихо, – мне кажется, что мы с тобой были внутри этой капли… И смотри, у тебя раны на лице зажили.

Аня провела ладонью по щеке Ерофея, и он неожиданно для себя, желая продлить сказку, из которой только что вернулся, нежно поцеловал Ане руку.

Девушка мило улыбнулась и красивым голосом произнесла:

– Спасибо, мой рыцарь. Ты спас свою принцессу.

Ерофей бережно завернул каплю в куртку. Котенка посадил себе на плечи и, взяв обе корзинки с коринкой, зашагал к дому. Аня шла следом.

Уже в деревне Аня взяла свою корзинку и пошла к своему дому, а Ерофей свернул к своему.

Дома встретили Ерофея укоризной:

– Как же так можно было уйти и не предупредить никого? Мы тут так перепугались, – сказала мама, – а ты за коринкой ходил? Это ж весь день угрохал на ягоду, из которой и не сваришь ничего. Лучше бы за материалом для летней кухни съездил.

Ерофей молча посадил котенка на скамейку под окно, а корзину с коринкой поставил на крыльцо. Отец вышел из дома, полной грудью вдохнул запах этих распаренных под солнцем ягод, и слеза прокатилась по его щеке.

– Просто чудо какое-то. Прямо как в молодости. Только сказать все же нужно было, что ты собираешься уйти.

– Тогда не было бы чуда, пап. Не всегда нужно говорить. Тайну, ее испугать можно.

– Это точно ты сказал. А никого там в роще кроме тебя не было случайно?

– Папа! Так ты знал? Ну, хитрец! Только, вот еще одна тайна…

Ерофей развязал куртку, и все увидели застывшую каплю росы, размером в две ладони.

– Что это? Лед? – вскрикнула Фаина.

– На такой жаре растаял бы лед. Сам не знаю, что это. Чудо какое-то. Тайна.

Фаина аккуратно взяла каплю и медленно вошла в дом, но неожиданно поняла, что находится внутри этой капли…

Мягкий свет окружил девушку и в прозрачной тишине она услышала свое дыхание.

Фаина улыбнулась. Никогда прежде она не улыбалась так искренне. И никогда не чувствовала себя так естественно и непосредственно. Она была уверена, что здесь ее правильно понимают, и это создавало надежное чувство защищенности, полной безопасности.

Где-то вдалеке звенел ручей. Очень странный шум, напоминающий перезвон подвесок хрустальной люстры. И шаги Фаины стали нежно звенеть, словно капли таящей воды, падающие в ручей. Девушку окружала удивительная природа: самой замысловатой формы растения, совсем не похожие на деревья, а скорее на вытянутые стеклодувом сверкающие цветные ленты и нити. Словно стеклянные, но живые. Все было живым и путь сам прокладывался под ноги.

Наконец, сквозь заросли странных растений, на которых резвились птички, которые тоже были словно стеклянные, показался ручей. Фаина подошла поближе и, протянув руку, приподняла ветви-ленты, заслоняющие путь.

Ручей сверкал невероятными цветами и весь переливался. Вода в ручье не сливалась в сплошной поток, а складывалась из отдельных маленьких сверкающих – каждая сама по себе капелек – росинок, словно сыпавшихся, а не стекавших в долину.

Звон этих капелек и разносился по всей округе.

В каждой капельке отражался и помещался весь сказочный мир, в котором оказалась девушка.

Фаина скинула туфли, спустилась к ручью, присела на бирюзовый камень возле воды и опустила в ручей ноги. Капли засверкали, брызнув на платье. Девушка почерпнула воду ладонью и отпила. Сладость разлилась по всему телу. И сознание того, что весь этот прекрасный мир принадлежит ей, что все это ее собственность, окутало безмятежным покоем, который никто и ничто не мог нарушить.

Фаина присмотрелась к дну ручья и поняла, что камни, которыми дно устелено, были драгоценными. Девушка достала один камушек и подняла его над головой, чтобы рассмотреть в лучах света. Когда свет проник в камушек и преломился в нем, тогда из самого камушка лучами брызнул свет, и в этом сиянии появились любимые герои детских сказок Фаины.

Дюймовочка с принцем Эльфов, Маленький принц, Золушка и даже курочка Ряба.

– Этого не может быть! – обрадовалась Фаина, – я так давно не читала никаких сказок…

И тут на противоположном берегу ручья появилась, словно выступила из ниоткуда, красочная избушка.

Фаина спрятала камушек в карман, при этом герои сказок растаяли, вскочила на ноги, обула туфли и перепрыгнула через ручей. Подойдя к двери, она постучалась. Никто не открыл, тогда девушка толкнув дверь, вошла внутрь.

Там за дверью оказалось по – царски роскошно. Странно, что такое убранство пряталось в обычном деревенском доме. Великолепная резная мебель была словно влита в пол зала. Чистота и порядок были безупречными.

– Кто здесь живет? – крикнула девушка, и позолоченная дверь соседнего зала распахнулась. Вошла необыкновенной красоты женщина в бирюзовом длинном платье, усыпанном жемчугом.

Фаина смотрела на чудесные каштановые волосы. Они тяжелыми волнами лежали на плечах. Взгляд синих глаз незнакомки приятным теплом пронизывал душу. Хотелось смотреть и не отрывать взгляд.

– Кто ты? Ты так прекрасна… – на выдохе спросила очарованная Фаина.

Глубоким красивым голосом женщина не спеша ответила:

– Я твое сердце.

– О, нет…

– Нравится?

– Да, Очень, но… как это?

– Я – это ты. И ты напрасно прячешь меня в этой избушке. Мне так хочется простора и свободы! Избушка совсем не достойный облик для всего того, что внутри нее.

– Но ты свободна, – заволновалась Фаина.

– Я свободна ровно настолько, насколько ты позволяешь мне быть свободной. Ты своей ворчливостью стараешься спрятать мою красоту. Не делай этого. Будь открытой. Такой, какая ты есть.

Фаина достала из кармана камушек и сказала:

– Смотри, когда я подставила камушек свету, то из него появились сказочные герои. Настоящие.

Сердце сказало:

– Ты всегда читала хорошие сказки. Спасибо тебе. Мне нравится все то, чем ты меня окружила. Все, что ты видишь здесь, – это твой труд. Труд твоей собственной жизни.

Фаина хотела еще что-то сказать, но увидела, что находится в своем доме возле старого бабушкиного комода. В комнату вошла мама и попросила:

– Дай посмотреть красоту эту.

Дочка молча протянула каплю маме.

Мама взяла ее и неожиданно услышала чудесную музыку.

Осмотревшись вокруг, женщина увидела, что находится в сказочном саду. Это было точно сказкой, хотя в сказке она никогда прежде не бывала.

Дыхание наполнилось запахом абрикосового дерева. Слаженное пение ярких птиц создавало ощущение, что играет целый оркестр.

Анастасия сделала несколько шагов, и ветви деревьев аккуратно пригнулись, предлагая свои чудесные плоды. Стоило только протянуть руку, и в ладони оказывался тот фрукт, который хотелось съесть. Листья на деревьях были словно шелковые – тонкие и очень мягкие, а трава под ногами была похожа на пух.

Анастасия в полном потрясении рассматривала чудесную растительность, но неожиданно вспомнила про время, которое напрасно теряет, и по-деловому зашагала вперед, не совсем понимая, на что сможет потратить спасенное от безделия время.

Вдруг откуда-то издалека послышался женский голос:

– Ау! Ау!

Анастасия прислушалась и крикнула:

– Кто здесь?

– Ау!

– Кто Вы? – Анастасия побежала навстречу услышанному голосу, но остановилась возле пруда. Пруд был необыкновенно живописным. В нем плавали лилии с шелковыми лепестками, никогда не увядающими.

Из воды выпрыгивали золотые рыбки и с пушистым плеском ныряли обратно в воду. Все было чудесно: ажурная скамейка возле пруда и столик перед ней, и все же хотелось кое что переставить по-другому. Наверное, скамеечку следовало бы передвинуть поближе к воде…

– Ау! – послышался снова чей-то голос, и Анастасия оставила пруд и снова побежала на голос.

Сделав несколько шагов, она остановилась, чтобы помочь птенчику поправить в гнезде подстилку. Снова послышался голос, и снова Анастасия побежала ему навстречу и наконец увидела перед собой прекрасную немолодую женщину в бархатном синем платье. Женщина растерянно смотрела своими голубыми уставшими глазами на Анастасию.

– Кто Вы? – почти шепотом спросила Анастасия.

– Ты совсем забыла обо мне, – почему-то заплакала прекрасная незнакомка, – ты потеряла меня, и я давно не могу отыскать свой дом.

– Да нет же, Вы ошибаетесь. Я не знаю, кто Вы.

– Конечно. Ты просто забыла меня, словно меня вообще нет.

Анастасия спросила:

– Но кто Вы?

– Я твое сердце, – всхлипнула женщина.

– … Мое сердце?.. Но вы так прекрасны! Где Вы живете?

Незнакомка счастливо улыбнулась, и сказочный сад мгновенно сменился на великолепные апартаменты большого дома, настоящего особняка.

– Как ты богата… – воскликнула Анастасия, – позволишь ли ты мне войти в твой дворец?

Женщина в бархатном платье счастливо рассмеялась и сказала, подняв руки:

– Да. Ты очень богата. Это твой дворец.

Анастасия не придала значения словам женщины, вошла в распахнутые двери и оказалась в светлой комнате. Мебель тоже была светлой, а на дверцах шкафов и шкафчиков были нарисованы яркие цветы. Золотые портьеры дополняли обстановку, отражаясь в лакированном полу.

Все на своих местах. Во всем гармония и порядок.

– Здесь все так, как я всегда мечтала. Никогда бы не уходила отсюда, – еле сдерживая слезы, проговорила Анастасия и села на пол. Совершенно естественно, не опасаясь того, что ее неправильно поймут. Чувство полной защищенности присутствовало от той уверенности, что здесь ее всегда поймут правильно.

– А ведь постоянно уходишь. Просто убегаешь, – грустно сказало сердце и тяжело вздохнуло, – ты совсем не думаешь обо мне.

– Я не понимаю. О чем Вы?

– О суете, которой ты себя нагрузила. Ты так много успеваешь за день, так много планируешь на будущее, а я совсем потеряна.

– Но я никогда не предполагала о твоем существовании. Мне всегда так хотелось, чтобы красиво было вокруг… Что же мне делать?

– Не забывай обо мне. Все самое ценное и самое прекрасное приобретенное тобой за твою жизнь – это я. И твои близкие любят быть рядом с тобой не потому, что ты многое успеваешь, а потому, что им хорошо со мной – с твоим сердцем…

Анастасия стояла в комнате с каплей в руках. Дочка внимательно смотрела на свою маму, а та подняла взгляд, осмотрелась вокруг и аккуратно положила каплю на комод:

– Какое счастье!

В дом буквально влетел Макар:

– Что за красоту принес Ерофей из родника? Ого! Вот это да! Ну-ка, можно хоть в руки-то взять? – не дождавшись ответа, он схватил каплю… и оказался в собственном огороде возле своего же дома…

Макар копался в земле, сидя возле грядки, и плевался, с раздражением ворча:

– Чем кормят, а? В какой обстановке жить-то приходится! Совершенно ничего съедобного.

Расстроившийся Макар покинул свой пустой огород и тихонько прокрался в чужой, на котором чего только не было!

Принялся Макар пожирать все, что нашел съедобным, а как все съел, снова стал землю есть уже на этом чужом огороде и плеваться, и ругаться, и о жизни своей сокрушаться несправедливой.

И тут Макар увидел чьи то поросячьи копытца.

Макар поднял голову, и от омерзительного типа, которого увидел перед собой, его стало тошнить.

Странный человек со свиным пятачком, перемазанным землей, хрипло сказал:

– Привет.

– Что это? Кто это? – прохрипел испуганный Макар.

Странное существо совершенно спокойно ответило хрипловатым голосом Макара:

– Не узнал? А я твое сердце.

– Не может быть! О, нет! – и Макар в отчаянии поднял голову к небу, ища помощи, и увидел над собой пролетающих птиц, которых никогда прежде не замечал.

Осмотревшись вокруг себя, увидел Макар прекрасные цветы, поднимающиеся из земли и высокие деревья с великолепными кронами.

Сердце весело сказало:

– Вот это и нужно видеть в людях, а не копаться в земле. Умей ценить то, что произращает земля. Простая земля.

Макар начал икать и сквозь икоту спросил в полной растерянности:

– Ты мое сердце?

Сердце хмыкнуло и ответило:

– А ты что-то другое ожидал встретить? Уж извините, во что меня ты превратил, тем я и стало. И по чужим огородам нечего шастать. Свой нужно возделывать. Чтобы что-то пожинать, прежде нужно посеять.

– Так когда ж это я по чужим огородам шастал? Я честный человек. Я, между прочим, ягодки с чужого куста не сорву!

Сердце человекопоросенок хрюкнуло:

– Ну, ты только мне-то не говори этого. Ягодки он не сорвет с чужого куста…

Понял Макар, о чем проговорило ему сердце, и полный тоски и раскаяния, посмотрел на свое сердце и увидел, как исчез с его лица пятачок, а копытца стали ногами.

Сердце все еще хриплым хрюкающим голосом проговорило:

– Наконец-то мы с тобой встретились. Я хоть человеком стал.

Макар торопливо заговорил:

– Ты сейчас исчезнешь? Побудь со мной еще немного. Поговори со мной. Образумь меня на путь истинный.

– А я с тобой постоянно. Только ты не всегда помнишь об этом. А чаще не хочешь об этом помнить.

…Старый Макар стоял с каплей в руках возле комода и горько, а может быть, сладко плакал. Он аккуратно положил каплю на старый комод и направился к двери.

После уходах Макара весь остаток дня хозяева дома ничего не делали, а только любовались сверкающей диковинкой.

Поздно вечером в окно постучалась Юля. Ерофей вышел на крыльцо:

– Что? – спросил он.

– Ты, Ерофей, на костер придешь? Ребята уже сложили. Сейчас зажигать будут.

Ерофей сморщил лоб и спросил:

– А кто будет?

– А кого не будет? Все будут. А кто тебе нужен, чтоб был?

Ерофей сказал:

– Приду.

– Я тебя подожду, – предложила Юля, игриво поворачивая своим корпусом, – вместе и придем.

Ерофей сказал:

– Нет, я один.

Юля резко развернулась и обиженно вышла со двора.

Ерофей намазался мазью от комаров, насыпал картошки в пакет, взял огурцов свежепросоленных и вышел из дома. До места, где обычно жгли костры, идти было недалеко. Шум веселых голосов собравшихся парней и девушек, разжигающих костер, разносился по всей округе.

– О! Ерофей с котомкой продуктов катит1 – громко обрадовался один из парней.

– Привет! – ответил Ерофей и положил пакет поближе к разгорающемуся огню.

Когда затихло шуршание пакета, все замолчали, встречая ночь, и сосредоточив внимание на еще слабых языках пламени. Его блики освещали лица сидящих вокруг. Среди них был городской парень, который приехал в деревню на лето. Звали его Стасом.

Тишина торжественно и величественно воцарилась над землей. Даже ветер притих, а плеск выпрыгивающих за мошкарой рыбешек из темной реки подчеркивал ночное безмолвие природы.

Огонь разгорался все сильнее, подогревая собравшуюся молодежь вытапливать из умов самые прикольные шутки и самые блестящие мысли. Начался разговор с простых реплик о красоте родного края и мечтах о его будущем. По накатной перешел в обсуждение последнего фильма, просмотренного в клубе.

– Такие гонки!

– Съемка бесподобная! А драка какая!

Стас, свысока поглядывая на деревенскую публику, проговорил:

– Да, фильм-то этот старый уже, а на технике вашей в клубе его и смотреть невозможно было. Вот у нас в городе в кинотеатрах такие эффекты! Закачаешься.

Никто ничего не смог ответить на это, и кто-то из девушек вернулся к фильму с другой темой, выразив восхищение внешностью главной актрисы, а кто-то из парней выразил свою собственную точку зрения относительно этого, утвердив мнение окружающих в том, что самые красивые девушки собрались сейчас вокруг этого самого костра. Юля, поймав свою тему, весело предложила:

– А чего в тишине сидеть? Давайте магнитофон включим. Дискотеку устроим, раз уж здесь самые красивые девушки!