Читать книгу Белый лист или Пособие для начинающего параноика - Елена Герасимова - Страница 4

«Погода непостоянна, как женщина, – подумал Денский, заворачивая за угол геологического музея. – С утра все ясно и спокойно. Солнышко светит. Птички поют. А к обеду – и тучи, и гроза, и ветер… И совершенно непонятно, откуда все это взялось!..»

Погода действительно очень быстро изменила настроение. Естественно, в худшую сторону. Почему «естественно»? Да потому что до этого она была настолько хороша, что сама себе опротивела.

В серых проблесках погодной совести мрачное здание анатомического корпуса, внешне напоминавшее заформалиненные бренные человеческие останки, выглядело еще печальнее и безысходнее, чем обычно.

«И почему все анатомички так похожи? – подумал Денский, вспоминая бывший морг под окнами ЦНИЛа на малой Трубецкой. – Можно подумать, их выстроили с одной целью – показать, как духовная «начинка» накладывает отпечаток на внешность. Если бы это стало правилом, в мире исчезло бы разочарование…»

– Здрасьте, Алексан-Григорьич! – раздалось у Денского над ухом, когда он пересекал широкий вестибюль анатомички.

Источником приветствия оказалась длинноногая девица с патологически круглыми кукольными глазами и подвижными челюстями, сквозь которые доносился тонкий аромат рекламы “«Stimorol» без сахара”. Девица наводила на мысль о крокодиловой юбке и жадно-внимательном взгляде из-за угловой колонны.

Поморщившись, Денский продолжил шествие к лестнице, даже не ответив на приветствие. Девица громко фыркнула. По энергичным движениям ее губ легко читалось: «Все мужики сволочи, а этот …!!!» Но «этот …!!!» был слишком занят процессом поочередного сгибания и разгибания обеих ног, которые почему-то временно потеряли былую уверенность в себе, и не мог видеть эти явные признаки оскорбленного женского достоинства.

На третьем этаже перед деканатом две студентки (видимо, с «В»-потока: такие невзрачные есть только там) разминали язычки о новое расписание. Нет, не в буквальном смысле! Они в весьма тактичной, но крайне ядовитой форме обсуждали преимущества расписания шестнадцатой группы, которой полностью освободили субботу, перед собственным расписанием, которое обязывало их каждую субботу «тащиться к половине девятого на эту дурацкую философию!» Действительно, кому нужна философия в субботу в половине девятого утра?

Заметив Денского, обе трещотки замолчали, переглянулись и сделали вид, что не видят его. Денский в тот момент был поглощен поисками Маши, которую надеялся застать в деканате, поэтому не обратил на это внимание. Увы! За дверью с жуткой надписью «Деканат» его встретила только лучезарная улыбка специалиста по прочистке студенческих мозгов. Видимо, сегодня госпоже «чистильщице» не повезло с работой, и она была готова предложить свои услуги всякому, кто осмелится просунуть голову в деканат. Денского такая перспектива не устраивала, и он поспешил вернуться в коридор под сень расписания.

Ядовитые студентки уже успели скрыться, но, как вскоре выяснилось, только для того, чтобы устроить засаду. Одна из них неожиданно вырулила прямо на Денского из-за выступа стены, отделявшего предбанничек деканата от лестничной площадки, и сдержанно поздоровалась. Внимательно прослушав ответ, она с достоинством проследовала мимо, возвращаясь к расписанию. Вторая в это время продолжала стоять в уголке с явным намерением продавить собой грязно-розовую стену. Встретившись с Денским взглядом, в котором испуг смешивался с остатками разума, она тихо и раздельно прошептала: «Здрав-ствуй-те», – и, убедившись в несокрушимости кафедральных стен, юркнула под священную защиту расписания.

Поднимаясь на четвертый этаж, Денский услышал за спиной восторженный шепот и громкий искусственный смех. Размышляя о причине столь нескромного поведения, он едва не прошел мимо Маши, которая сливалась с унылым пейзажем за широким окном.

– Я думала, что-то случилось, – печально сказала она, поднимая на него свои бесцветные и до противного умные глаза, – и вы уже не придете…

– Что вы, Маша, я и так заставил вас ждать! – театрально возмутился Денский, отпирая дверь своего кабинета. – Входите, берите стул и садитесь к окну…

На минуту Денский скрылся в недрах необъятного шкафа, заваленного яркими плакатами, изображавшими материальную структуру процесса пищеварения. Вынырнув оттуда уже в ослепительно белом халате, который слегка попахивал женским кокетством, Денский одним движением переместил на письменный стол кейс, а под него – то есть, под стол, а не под кейс – вертлявое офисное кресло. Широко раскрыв пасть кейса, Денский углубился в поиски Машиного автореферата с беспокойным чувством, что забыл его дома.

– У вас есть ЭТА книга?! – восторженно пискнула Маша за его спиной.

– Какая? – вздрогнул от неожиданности Денский.

– Ну, как же, «Белый лист» Аполлинария Дурного! – буря восторга, которую было трудно ожидать от этой сверхуравновешенной особы.

– А это что-то особенное?

– Еще бы! – Машины глаза загорелись азартом. – Это нынешний хит детективного жанра! Впервые эта книга попала в продажу вчера в восемь вечера, а к половине девятого ее уже разобрали! Я опоздала на две минуты! Представляете?! На две минуты!!! А вы! Как вам это удалось? У вас есть блат в издательстве? Или продавец знакомый? О! Научите меня, как достать ЭТУ книгу! Пожалуйста!!!

Денский сидел, втиснувшись в кресло так, словно его придавило ударной волной ядерного взрыва, и с тупым недоумением взирал на разгоряченную Машу. ЭТО МАША?! Та самая железная умница, спокойная, как те ребята, которых она препарировала в морге?! Бог мой! Он явно бредит! Маша любит ДЕТЕКТИВЫ?!! Этот презираемый им, Денским, жанр?! О!!! Это выше его понимания!

Тем временем Маша спустилась с небес на грешную землю. В отличие от Денского, который еще не успел подняться из ада.

Заметив мученическое выражение его лица, она расценила это по-своему.

– Бедный Александр Григорьевич! – горестно воскликнула она. – Вы убьете себя, если будете столько работать! Это ж надо же довести себя до такого состояния! – Маша скрылась за упоминавшимся ранее шкафом, откуда вскоре послышался звон чашек и бульканье чайника. – Вот что. Вам непременно нужна женщина в доме, которая будет вам напоминать, когда пора ложиться спать. И будет готовить утренний кофе. Или чай. Что вы больше любите? А, да тут все равно только чай!.. Так вот, она будет вам напоминать… Это я уже говорила… И будет следить, что вы кушаете, вовремя ли, есть ли у вас дырка на халате… Кстати, где вы достали свой халат?.. Ну, или не на халате, а где-нибудь еще… Вы с сахаром будете?.. Без? Ну, ладно, его все равно нет… Да. И еще она будет следить, сколько у вас здесь сахара… Кстати, шоколадные конфеты полезнее… И много ли… А валокордин вам в чай накапать?.. Хорошо, я вам в ложечку налью!.. И много ли вы работаете, подрывая свое хрупкое здоровье!

Маша с торжествующей улыбкой выплыла из-за шкафа, держа в одной руке блюдечко с «дымящейся» чашкой чая, а в другой – столовую ложку и флакончик валокордина. Подойдя к Денскому, который все еще пребывал в трансе, она поставила чашку на стол и занялась опустошением флакона.

– Я знаю, Александр Григорьевич, это неприятно, – сказала она, оценивая расстояние от ложки до его лица. – Но вы же умница…

Денский с невыразимой тоской посмотрел на нее.

– И к тому же, у меня есть конфетка, – закончила она, приступая к действию.

– Маша, вы сошли с ума, – произнес Денский, когда ложка с лекарством уже подъезжала к его подбородку.

– Откройте ротик, – посоветовала Маша.

– Ма!..

– Умница…

– Что за га!..

– А вот и конфетка…

– Маша, я задохнусь!..

– Нагните голову!..

– Ма…ша…

– Ниже!.. Да куда же вы едете?!

Денский закашлялся, упорно не желая следовать Машиному совету. Та, видя, что дело серьезное, потянулась за его запрокинутой головой, ища левым коленом точку опоры у него на бедре.

– МАША!!! – взвыл Денский, вскакивая с места.

От этого толчка вертлявое кресло отскочило к окну и с грохотом опрокинулось, зацепив подставку скелета. Скелет пошатнулся и рухнул на стол, сдвинув чашку чая на самый край. Денский, не удержав равновесия, сел на груду костей, мгновение назад составлявших скелет, попутно задев чашку, которая ловко опрокинулась на него.

– Ах! Ваш халат! – воскликнула Маша, кидаясь на помощь Денскому. – Вы знаете, чай можно легко отстирать! – говорила она, беспощадно растирая темное пятно у него на плече. – Хотите, я сама отстираю? А? Завтра все будет готово… Правда…

– Маша, за что?! – прорыдал Денский.

– Ну вот, видите, опять ваши нервы разошлись! – она оставила в покое его халат и глубокомысленно сдвинула брови к переносице. – У меня еще валерьянка есть. Хотите?..

– Что у вас здесь за… – резко распахнулась дверь, пропуская худого человека с яйцеобразным черепом.

Продолжением реплики послужил многозначительный свист.

– Ну, ты наклюкался, брат, – сказал вошедший, когда все свистящие тоны были исполнены. – Помощь нужна?..

Оба смотрели на непрошеного гостя со смешанным чувством неловкости и отчаяния. Ситуация была весьма пикантная. Если бы вошел кто-нибудь другой, а не Анатолий Сергеевич Шаткий – воплощение всех земных неудач и хронического невезения – все могло закончиться не совсем приятными процедурами в кабинете у заведуюойщего кафедрой.

За сорок восемь лет своей невеселой жизни Шаткий успел не угодить всем и каждому, являясь, в сущности, добрейшим и мягчайшим человеком. Единственный недостаток его – слабохарактерность – считался едва ли не врожденным пороком, и те, кто не презирали его, высокомерно снисходили до жалости. Единственным человеком, с которым Чудик – так называли Шаткого студенты – мог общаться, был Денский. Тот знал, что самый умный человек на кафедре – Шаткий, который анатомию знал лучше кого бы то ни было. Да, он был со странностями. Да, он даже не защитил кандидатскую, хотя на его материалах выбилось в люди немало шустрых аспирантов. Да, он стал вечным ассистентом кафедры и не умеет преподнести свои знания. Но он мыслит не мелочно. Глобально. Сам не понимая порой, о чем. Ему не повезло в жизни (и опять эти женщины! во всех смертных грехах замешаны женщины!), вот и все.

Шаткий, понимая, что ответа на его вопрос он не дождется, решил действовать на свой страх и риск. Плотно закрыв дверь, он приблизился к месту происшествия.

– Ого-ох-го-хо! – воспроизвел он нечто, схватившись за голову. – Тройной перелом бедра! Ужас!..

– Где?! – забеспокоилась Маша.

– Да вон, под ним, – пояснил тот. – Это надо же! Такой экземпляр os femoris испортить! Да тут еще и вторая… Даже целая! Алексан-Григорьич, что ты хочешь за эту косточку? Все сделаю!..

– Все? – выдавил Денский, поднимаясь с груды костей.

– Да!

– Тогда забирай свою косточку и иди отсюда к чертовой матери!

– Понял, – отозвался Шаткий, нагибаясь за трофеем. – Только… я ведь помочь хотел… Может, посторожить надо… А то, знаешь, ходят тут всякие… разные…

Обращенные на Шаткого взгляды явно свидетельствовали в пользу того, что он в данной ситуации и является одним из тех самых нежелательных «всяких» и еще менее желательных «разных». Осознав сей факт в процессе почесывания теменной части собственного черепа, Шаткий, потоптавшись для приличия перед дверью, вышел, невнятно распрощавшись с дверными петлями. Денский мгновенно подскочил к захлопнувшейся двери и после двух или трех неудачных попыток запер ее, почувствовав себя спокойно только тогда, когда ключ оказался в кармане его халата.

– Маша, – с легкой дрожью в голосе проговорил он, опускаясь на стул. – Вы понимаете, что это значит?

– Что именно? – не поняла та.

– Этот скелет собрал сам Морин, – тихо сказал Денский.

– Значит, он забыл укрепить ребра, – авторитетно заявила Маша, нагибаясь к куче костей. – Так, одно, два, три…

– Маша, это музейный экспонат! – возопил Денский.

– Здесь не хватает двенадцатого ребра слева, – донеслось в ответ из-под стола. – А где череп?..

– Закатился за ножку… Маша!..

– Ага! Вы правы… Я не вижу правую ключицу…

– Посмотрите под левой стопой… Маша!..

– Так, – Маша устроилась на полу, по-турецки скрестив ноги. – Череп цел, columna vertebralis тоже, таз на месте… claviculae, scapulae… – ее голос перешел в бормотанье. – Ну вот! – она весело поднялась и сложила уцелевшие кости на стол. – Теперь все в порядке!

– Маша! – отчаянно взмахнул руками Денский. – Это скелет Морина! Если он узнает, ЧТО здесь произошло…

– А кто ему скажет? – вполне резонный вопрос.

– Он это заметит, как только войдет сюда.

– Знаете, что? – Маша что-то задумала. – Вы поезжайте куда-нибудь на недельку. Нервы подлечите. А я попрошу ребят из костной комнаты, чтобы они занялись скелетом… Тут не хватает пяти-шести костей…

– Маша! Откуда натуральные кости возьмутся в костной комнате?! – ушат ледяной воды на Машины угли.

– Ну… есть несколько наборов… – неуверенно сказала та. – К тому же, еще остается Шаткий!..

– Легче отнять кость у собаки, чем у Шаткого, – скептически заметил Денский.

– Ну, попробовать-то стоит, – тихо сказала Маша, подкатывая офисное кресло к столу. – Кроме того, Морин уже наверняка забыл про этот скелет…

– Подумать только! – резко вскочил Денский (он, видимо, не слышал последних Машиных слов). – Подумать только! Из-за какого-то вашего Дурного… – Денский судорожно вздохнул и плюхнулся в кресло.

– Во-первых, он не мой, – обиженно сказала Маша и легко дернула спинку кресла. – А во-вторых, он не «какой-то», – она снова толкнула спинку, – а самый популярный автор детективов! Знали бы вы, сколько шедевров у него на счету! Одни «Убиенные в аду» чего стоят!

– Маша, только не говорите, что вы любите детективы! – заерзал в кресле Денский.

– Я их не люблю, – выглянула из-за его плеча Маша. – Я их обожаю. Я жить без них не могу! – в качестве знаков препинания она в конце каждого предложения весьма основательно встряхивала кресло, отчего Денский едва не выпрыгивал из него. – В детстве я мечтала стать следователем, но мама встала в позу, и я пошла сюда…

– А причем здесь нормальная анатомия? – быстро поднялся Денский, не выдержав пытки.

– Меня не взяли на судебку, – просто ответила Маша, обхватив руками спинку многострадального кресла и мечтательно закрывая глаза.

– Маша, – осторожно спросил Денский, – а вы не боитесь, что я обижусь и скажу: «Не видать вам кандидатской как своих ушей»?

– Нет, – Маша открыла глаза и изумленно посмотрела на него. – Вам необходимо, чтобы я защитилась у вас. Зачем же вам из-за каких-то пустых принципов портить себе жизнь?

– Логично, – пробормотал Денский, снова погружаясь в транс. – И где же вы научились этой железной логике? – громко спросил он.

– У меня есть знакомый в прокуратуре, – Маша вновь мечтательно закрыла глаза. – Он иногда рассказывает мне дела, которые ведет, и мы вместе строим логическую цепочку, шаг за шагом прослеживая путь преступника на виселицу!..

– Маша, вы что-то путаете, – перебил ее Денский. – Преступников сейчас не вешают.

– Какая разница! – Машины глаза вновь заблестели азартом. – Не на виселицу, так в тюрьму, на зону, еще куда-нибудь!

– А детективы? – спросил Денский, думая о чем-то своем.

– Детективы учат меня правильно вести расследование, – ответила она и восхищенно посмотрела на него. – А что, вы тоже решили попробовать?

– Н-нет, – запнулся Денский.

– А «Белый лист»?

– Как?.. Откуда вы знаете… – ошарашено спросил Денский.

– Но я же видела его в вашем кейсе…

– Вы видели письмо?..

– Какое письмо?

– Ну, как же, то письмо, которое я вчера… – Денский охнул и буквально упал в подставленное Машей кресло. – Господи! За что мне все это?!

– Александр Григорьевич, – зашептала Маша, – вас шантажируют?

– С чего вы взяли? – вздрогнул Денский.

– Это письмо, о котором вы только что сказали… Оно вас напугало? – продолжала допытываться она.

– Ничего не напугало, – Денский отвел взгляд.

– Не обманывайте себя! – воззвала к нему Маша с высоты своих криминальных познаний. – Меня-то вам все равно не обмануть. У вас на лице ТАКОЕ написано!..

Денский невольно дотронулся до лица рукой и… сдался.

– Ну, что ж, Маша, если вы такая любительница загадок, – сказал он, открывая кейс, – то поломайте голову над этой.

Он подал Маше замучившее его письмо, которое она подхватила чуть ли не на лету.

– Я получил его вчера утром по почте, – сказал он.

– Ага, а почтового штампа нет! – начала поисковую работу Маша.

– И даты тоже, – добавил Денский.

– А причем здесь дата? – спросила Маша.

– В том детективе Дурного… тоже получают письмо без штампа, но с датой.

– И тоже с белым листом?

– Да.

– Александр Григорьевич! Это же здорово! – Маша вскочила и едва не запрыгала по комнате от восторга. – Это будет мое первое дело! А потом… Так, вы должны мне все рассказать.

– Да я уже все рассказал, – пожал плечами Денский. – И вообще, я считаю это чьей-то глупой выходкой.

– Зря, – авторитетно заявила Маша. – Ничего просто так не бывает. Давайте подумаем, кто бы мог вам писать.

– Откуда мне знать! Почерк незнакомый… Обратного адреса нет… Что можно здесь узнать?

– Очень много.

– Например?

– Писала женщина.

– Почему? Чертежным шрифтом…

– Это не чертежный шрифт, – перебила его Маша, пристраиваясь на ручке кресла. – Видите, какие завитки у «д», «б», «р». Мужчина не стал бы так стараться, а написал бы печатными буквами. К тому же, – продолжила она после небольшого раздумья, – вы должны ее знать.

– Почему?

– А зачем ей тогда менять почерк и выписывать все эти кренделя? – вполне резонно, что еще сказать.

– А если она так пишет всегда? – спросил Денский.

– Едва ли, – последовал ответ. – Так пишут на открытках. Но не более.

– Почему? – в третий раз спросил Денский.

– Ну, потому что так красивее, – ответила Маша. – Стоп. А зачем писать адрес красивее? Может быть, она хочет его выделить?

– Зачем? – Денский вспомнил разговор Зарубина с Зайковским и поежился.

– Чтобы что-то сообщить. Например, предупредить об опасности.

– Почему об опасности? – не понял Денский.

– Белый цвет у древних символизировал печаль, – сказала Маша. – Посылая вам белый лист, то есть кусочек этой печали, она предупреждает вас о том… – Маша с ужасом посмотрела на Денского. – Александр Григорьевич! Вас могут убить!

– Маша, опомнитесь! – Денский не знал, за кого ему больше бояться: за себя или за Машу, чьи странности наводили на определенные размышления. – С чего вдруг кому-то меня убивать? И при чем здесь красивый почерк?

– Ну, конечно! – Маше оставалось только крикнуть «Эврика!». – Вы могли стать свидетелем убийства или какого-нибудь грязного дела мафии. Эта женщина знает вас и, симпатизируя вам, о чем говорит красивый почерк, хочет уберечь от опасности, так как вы, являясь свидетелем…

– Свидетелем ЧЕГО?! – терпение Денского дало трещину.

– Откуда я знаю, – спокойно отозвалась Маша. – Это вы свидетель, а не я.

– Маша, я никакой не свидетель! – трещина расширяется. – Все, что я видел за последний месяц, это студенты и препараты!..

– Так, может быть, вы сами не заметили в этой суматохе, как стали свидетелем? Но ваши преследователи-то не знают, что вы не знаете, что стали свидетелем, и поэтому…

– Маша! – трещина в терпении выросла в ровный каньон, на дне которого заблестело пламя ада. – У меня нет и не может быть никаких преследователей! Я не свидетель! Это письмо – глупая шутка! А Дурной – идиот!!!

Кто-то осторожно постучал в дверь.

– Войдите! – крикнул Денский.

Ручка двери судорожно задергалась, но это ни к чему не привело. Стук повторился. Денский, вспомнив, что сам запер дверь, встал, чтобы открыть ее. За дверью стоял Шаткий.

– Ничего не случилось? – спросил он, старательно заглядывая внутрь.

– Нет, – холодно ответил Денский.

– Вы тут потише, – заговорщицки понизил голос Шаткий. – А то шумите так, что в деканате штукатурка сыплется… Я-то что… Я ничего… А вот если САМ услышит…

– Разве САМ здесь? – забеспокоился Денский.

– Не только здесь, но и требует к себе профессора Денского, – сказал Шаткий. – Так что…

– Маша! – обернулся к ней тот. – Насчет автореферата мы с вами поговорим через неделю. Вы можете быть свободны!..

– Но как же так!.. – возмутилась Маша, вскакивая с ручки кресла.

– Ключ отдадите Анатолию Сергеевичу, – бесстрастно продолжал Денский. – До свидания!

О! С каким удовольствием вырвался он из того маленького ада, в который превратился полчаса назад его кабинет! Он даже забыл, что на халате красовалось огромное рыжеватое пятно, о чем ему незамедлительно напомнил САМ – Святослав Алексеевич Морин.

– Вы все работаете, – сказал он. – Не стоит… Сейчас не стоит… Вы даже не заметили, как испачкали халат! Это формалин? Ничего, отстирается…

Да уж. Отстирается.