Читать книгу Я верю в чудеса - Елена Гриб - Страница 2

За последние полтора года я привыкла к шепоткам за спиной. Честно говоря, они меня не особо расстраивали. Подумаешь, у кого-то нет либо совести, либо собственной личной жизни, либо и того, и другого одновременно, и он развлекается перемыванием чужих костей. Может, у человека это единственная отдушина, что удерживает от депрессии?

Я научилась игнорировать грязь, но сегодня, в канун Нового года, посреди наполненного праздничным настроением кондитерского магазина мне сочувственным тоном сказали в лицо, что я – самая несчастная женщина в мире.

И как на такое реагировать? Это ведь не оскорбление, не злорадство и даже не насмешка – всего лишь непостижимая логика диванных психологов.

Я – несчастная? У меня трое замечательных детишек, лучший муж в мире, здоровые родители, уютный дом в пригороде и более-менее обеспеченная работа со свободным графиком. Жаль, с друзьями сейчас все сложно… Трудно поддерживать дружеские отношения, когда в тебе видят то ли героиню реалити-шоу о тяжелой женской доле, то ли обычную доверчивую дуру, которой всенепременно нужно открыть глаза на реальный мир.

Проблема в Олеге. Нет, не в любовнике, ха-ха! Олег – тот мужчина, с которым я обменялась клятвами у алтаря и собираюсь прожить долгую и счастливую жизнь вопреки всему. Да, черт побери, собираюсь, и плевать, что полтора года он считается пропавшим без вести!

За это время мое окружение разделилось на два лагеря. Одни давным-давно похоронили Олега, другие уверены: он сбежал и живет с любовницей, припеваючи. А, может, и с женой номер два, а то и три, четыре, десять…

Даже свекор со свекровью поддерживают эту теорию, а полиция так вообще едва не завела на меня дело по подозрению в убийстве. И только мы с дочурками знаем: папа любит нас и обязательно вернется.

Мы ждем его каждый день, но порой за будничной рутиной время летит незаметно. Зато в праздничные дни тоска чувствуется особенно сильно. К ней нельзя привыкнуть, разве что отвлечься на миг, забыть о действительности, а потом ощутить пустоту еще острее.

Для младших, Маши и Саши, ожидание – что-то вроде игры, они переживают разлуку легче, чем Варя. Ей одиннадцать, она почти взрослая, и отстаивает честь семьи с одинаковым рвением что в спорах с одноклассниками, что в разговорах с пожилыми родственниками.

Я пытаюсь втолковать, что у каждого – своя правда. Чужая голова – не флешка, ее не отформатируешь и не заполнишь правильной информацией. Без толку… Наверное, дочь чувствует фальшь в моей агитации насчет мирного сосуществования и терпимости.

Верно, фальшь есть. Я сама этого не понимала, пока не сорвалась. Сегодня, в кондитерской, я высказала своей последней оставшейся подруге все, что думаю о ее модели идеальной семьи.

И позицию «если в зюзю только по выходным, то не алкаш» зацепила, и по «плевать, что стукнул, сама виновата» прошлась, и «снова Вадик с работы ушел, бедненький, никак не впишется в уродский коллектив» припомнила, и «ну твой дурак, лампочки купил, вон же они висят в каждом подъезде бесплатные» не забыла, и про то, как супермачо Вадик котят с балкона швырял на глазах у собственного ребенка рассказала.

Именно котята стали решающим фактором былой дружбы. Вадик, невинное солнышко, сделал это по пьяни. Утром раскаялся и рыдал вместе с сынишкой. Он не виноват, что после трудного рабочего дня с пивом и пультом от телевизора на диване нервы от голодного мяуканья сдали.

Я виновата, ага. Бешусь от зависти, вот и наговариваю. Девочек младших к ним играть не пускаю, как будто Вадик извращенец какой-то!

О нет, Вадик не извращенец, это точно. Дети души в нем не чают. Он покупает мороженое килограммами, разрешает смотреть ужастики с расчлененкой, угощает пивом (только по глоточку!), а однажды учил мою семилетнюю дочь пользоваться электродрелью, потому как мужика у нас нет, а бесхозная дрель – есть.

С тех пор – к черту Вадика! Его сынишка, одногодок Саши, моей средненькой, охотно играет у нас дома скучными безопасными детскими (ужас, правда?) игрушками, обожает мультики и передачи о животных. Хороший мальчишка… Надеюсь, он будет приходить к нам и после сегодняшнего.

Наверняка будет. Новогодние выходные Вадик проведет на бровях, бывшая моя подруга – ухаживая за ним и исполняя его желания. Любознательный ребенок в эту схему не вписывается, поэтому не стоит волноваться – его ссора не коснется.

Говорят, выскажешь все – станет легче. Завидую тем, для кого это срабатывает… Мне, наоборот, было тошно, как будто накопленное негодование выплеснулось не на собеседницу, а на меня саму. Хотелось принять душ или хотя бы вымыть руки. Я не умела ссориться, и даже в государственных учреждениях вооружалась ледяной вежливостью, которая пусть и действовала слабее, чем базарные разборки, зато не оставляла в душе гадливости.

Мелко сыпал снег, но белые крупицы не успевали покрыть тротуар – зимняя обувь прохожих смешивала их с грязью в мгновение ока. День выдался суетливым… Тридцать первое декабря, как-никак, люди спешат разобраться с делами и окунуться вечером в праздничную атмосферу.

Хмурые лица, торопливые шаги, плечи сгорблены под тяжестью покупок… Такое впечатление, что идет подготовка к ядерной зиме, а не наступает Новый год.

Ближе к окраине толпа рассеялась, и я перестала прижимать к груди большой торт в картонной упаковке, защищая его от чужих локтей и пакетов. Тут располагались жилые дома, заброшенный Дом Культуры и несколько магазинчиков.

Мне не требовалось заходить за продуктами – я из тех, кто запасается заранее. Жаль, что у тортов короткий срок годности… Кстати, нужно ведь купить свежий хлеб! Если бы его как раз не разгружали, я бы о нем и не вспомнила.

По радио в кабине «хлебовозки» сообщили, что уже полдень. Быстро время летит! Я собиралась «туда и обратно», а на деле ушла из дому больше чем на час. Как там мои девочки? Младшие клеят из картона украшения на елку и наверняка не вспомнят о существовании мамы, пока все не будет готово, а вот Варя злится, сомнений никаких.

На этой неделе она у нас – будущий шеф-повар мирового класса, собирается поразить семью очередным кулинарным шедевром, но кухарить в одиночку ей пока рано. Ничего, терпение тоже надо развивать.

– Нет новостей? – спросила продавщица.

Это про Олега, конечно же. Тут все друг друга знают.

– Нет, тетя Люда. – Я заплатила за четыре буханки хлеба и килограмм грецких орехов, без которых вполне можно было обойтись, но хотелось порадовать младших – тех еще грызней. – С Новым годом.

– Спасибо, Валечка. И тебя с праздником.

Тетя Люба, по-моему, торговала здесь до моего рождения. Она всегда находилась в центре сплетен, но нравилась мне тем, что никогда не пересказывала, кто, что и где болтает о моей семье.

Бывает порой: идешь по улице, никого не трогаешь, говоришь кому-нибудь: «Здравствуйте!», а в ответ: «Ой, Валечка, золотко, сейчас такое расскажу! Эта языкастая змея Галька сказала в поликлинике, что Олеженька твой с ее сестрицей городской годами шашни крутил! Бедная ты, бедная…» и слезка сочувственная на щеке для полноты картины.

Вот что ответить? Что это – чистая правда? Что до шестого класса Олег сидел за одной партой с Галькиной сестрой, дарил ей купленные мамой шоколадки на Восьмое марта и провожал домой, потому что жили они по соседству, возле пустыря, где собирались бездомные собаки?

Слишком длинно и похоже на оправдание, а оправдываться мне уже осточертело, равно как и объяснять, что эта новость устарела, мне ее трижды пересказывали.