Читать книгу Очарованные бездной - Елена Ханина - Страница 3

Я никогда не писала прозу. Сложноподчиненные предложения и простые диалоги собирались вместе и начинали заполнять страницы, переглядываясь с друг другом, насмехаясь над неудачливым любителем чтива, которого захватили врасплох своими щупальцами, убаюкивали прелестными обещаниями поведать нечто важное. Зайдя в книжный магазин, ощущала растерянность перед разноцветными обложками толстенных фолиантов, подмигивающих мне с полок. И каждый раз, с трепетом открывая очередную нарядную книгу, ожидала чуда., но вместо чуда приходило противное, гаденькое чувство разочарования. Это ощущение походило на то, уже изрядно позабытое, но все еще вкрапленное в память – когда ожидаешь встретить яркого, интересного собеседника в приглянувшемся тебе человеке, но уже после первых фраз понимаешь несостоятельность твоих надежд. Становится тоскливо и скучно. Иногда, чтобы не разочаровывать продавщицу, бойко рассуждающую о достоинствах книги и ее множественных почитателях, моментально соглашаешься купить и быстро удаляешься из магазина с ощущением непонятного беспокойства и собственной неполноценности. Книга, как вещественное доказательство твоей несостоятельности, кажется тяжелой. Дома, еще раз перелистав с десяток страниц, вдруг проникаешься жалостью к себе, к автору и вообще ко всему человечеству, истребившему километровые леса на бумагу и написавшим столько…

За короткую и даже длинную человеческую жизнь невозможно прочесть больше 3000 книг. Каждая неудачная встреча с книгой сокращает счастье встречи с твоей книгой. Все меньше и меньше книг, все меньше и меньше дней. Я пытаюсь припомнить книги, которые оказали на меня влияние или хоть чуть-чуть задели душу в последние годы, и с ужасом должна себе признаться, что этого не происходило. В прошлом веке, действительно, такие книги приходили часто. Но если говорить не о детстве, а уже о зрелом и перезрелом возрасте, то наверное, таких книг – или их авторов – можно пересчитать по пальцам.

Вспоминаются годы застоя, когда запрещённых авторов переписывали под копирку. И когда удавалось получить на ночь последнюю, четвёртую копию – жизнь казалась прекрасной. Солженицын, Зиновьев, Оруэлл, Войнович. Какую радость испытывали мы от прочтённого. Толстые журналы помогали делать открытия: Феликс Гросс, Анатолий Рыбаков. Радостно читались Токарева, Улицкая, Рубина. Но потом всё как-то ушло в песок. Знаменитый Солженицын, написавший невероятное количество произведений, стал скучен. Даже любимый Куракама читался уже без всякого энтузиазма. Стало ясно, что изменения произошли не с авторами, а со мной. Исчезли краски, которые делают эту жизнь столь привлекательной.

Последние годы делала многочисленные попытки прибиться к документальной литературе и попытаться почувствовать людей и эпоху через судьбы тех, кто жил и принимал активное участие в строительстве или разрушении своей жизни или жизни страны, в которой ему было суждено родиться или прожить часть своей жизни. Документальная литература, написанная великими людьми своего времени, или о великих людях, изобилует фактами, цифрами, именами. Очень часто создаётся ощущение, что пишущий человек задался целью заставить следующее поколение видеть его таким, каким он хотел бы остаться в истории. Люди, которые окружали его, вызывают эмоции, часто смешанные, предстают фигурами, окрашенными одним цветом.