Читать книгу Ужасное наследство - Елена Хисамова - Страница 3

Иногда мне кажется, я знаю, с чего всё началось. Может, мне просто хочется верить в это. Первые детские воспоминания наполнены кошмаром, который отложился в памяти пугающим Букой из-под кровати. Оскал зубов чудовища был ужасен, а глаза всегда закрыты. Я начинал плакать во сне и просыпался от крика. Ко мне подбегали мама или отец, брали на руки, успокаивали, баюкали. Позже взрослые стали сердиться и искренне не понимали, почему ребёнок боится спать в полной людей крошечной комнате коммунальной квартиры. Там на восемнадцати метрах, кроме нас троих, ютились ещё дед, бабушка и маленькая новорождённая Сонечка. Кровати стояли почти вплотную друг к другу, на расстоянии вытянутой руки. Чем старше я становился, тем сильнее раздражались родители от ночных концертов. Я пытался объяснить им терзавший меня страх. Но разве может ребёнок четырёх лет связно передать ощущение знания, что если жуткий монстр в его сне откроет глаза и посмотрит на него, то маленькое сердечко остановится от ужаса?

Никто из взрослых не понимал меня. Я чувствовал, что только Сонечка, малышка-сестра, смотревшая не по-младенчески серьёзно и участливо, разделяла мои страхи и мучения. Сейчас, когда столько потерь и боли позади, я жалею об одном: лучше бы кошмарный Бука тогда посмотрел на меня, взглянул хотя бы одним глазом. Потому что настоящий монстр не он, монстр – я.

Время шло, мы с Сонечкой росли. Маленькая комната дрожала от детских криков днём и от воплей ужаса вашего покорного слуги – ночью. Конечно, днём мы бесились не только на восемнадцати квадратных метрах. Мы всё чаще устраивали вылазки в длиннющий коммунальный коридор, в котором находилось множество полезных и пригодных для игр вещей. Где можно было подслушать интересные разговоры взрослых. В коридоре мы резвились, пока кто-нибудь из соседей не выбегал с гневными репликами из своей комнаты. Тогда мы покорно возвращались к себе, притихшие и пристыженные. Но дети не умеют надолго сдерживать кипучую энергию. Ребёнок напоминает мне щенка. Тот развлекает сам себя, крутится, как волчок, пытаясь уцепиться зубами за собственный хвост. А через секунду уже озорничает, схватив тапочек или что ещё в зубы, и не знает усталости. Так и мы – затихали ненадолго, а потом шалость опять била через край. Надо заметить, что заводилой всегда был я. Моя дорогая сестра София – очень спокойная и послушная девочка, родилась настоящим ангелом, как любила называть её бабушка. Почему я говорю о Софии в прошедшем времени? Теперь сестра не здесь. Она, надеюсь, в гораздо лучшем мире. Но до этого момента мы ещё не добрались, поэтому подожди, читатель. Пока мы ещё дети, и коммунальная квартира живёт с топотом маленьких ножек, радостным визгом, заливистым смехом и душераздирающим криком по ночам.

Конечно, соседи тоже мучились от жутких воплей. Если дневные их раздражали иногда, то ночные злили не на шутку. Однажды, сидя в туалете, я услышал, как на кухне две соседские кумушки обсуждали меня. Они говорили, что Нинка – дура (это они так о матери, глупые старые курицы), и ей давно пора отдать мальчишку в дурку. Я ещё не понимал значение грубого слова, но по интонации, с которой оно было сказано, даже детский умишко сообразил – там ад. И они договорились: если так будет и дальше продолжаться, сообщить в поликлинику районному врачу. Пусть придёт кто-нибудь и разберётся, что делать с ненормальным выродком. Я чуть не свалился с толчка от ужаса. Забыв, зачем я вообще туда пришёл, хотел выбежать и с кулачками накинуться на злобных тёток. Но в последний момент нечто остановило меня. Будто невидимой рукой схватило за шиворот так, что ворот футболки врезался мне в горло, и дыхание перехватило. Тихий злобный шёпот прошелестел в ушах: «Рано». Я неслышно отпёр задвижку и на цыпочках прокрался до комнаты. Страх и обида душили меня. Думаю, именно тогда во мне появилось чувство гораздо сильнее злости. Я воспылал ненавистью. Мне хотелось убить. И я исполнил желание. Но убил не их. Бабушка стала первой жертвой. Сначала я думал, что её смерть просто случайность. Всего я как не понимал, так и не понимаю до сих пор. Но вся страшная чертовщина начала выходить из-под контроля, когда умерла моя любимая бабушка.

* * *

Я узнал, что у неё была сестра, совершенно случайно. Бабушка никогда не упоминала о ней. Однажды я залез в её старую сумку. Ох, что это был за восхитительный потёртый ридикюль! Я обожал без разрешения, пока никого не было дома, порыться в нём. Там умещалась куча прекрасных, понятных и непонятных мне вещей. Например, бабушкины медали и ордена. В годы Великой Отечественной войны она была санврачом и, говорят, творила чудеса – делала операции так, что больные воскресали с того света. Так рассказывали люди, которые в праздник Победы приезжали поздравлять её. Девятого мая дверь нашей квартиры не закрывалась. Ветераны, прошедшие войну, приходили, чтобы поздравить бабушку, сказать ей слова благодарности за спасённую жизнь. Даже из других городов и стран приезжали повидаться с ней!

Всевозможные милые безделицы, неизвестно для чего пригодные, тоже хранились в бабулиной сумке. И, конечно, старые выцветшие фото. Однажды я долго копался в ридикюле, перебирая сокровища, и случайно почувствовал, что за надорванной подкладкой лежит кусок плотного картона. Мои любопытные руки тут же влезли туда. Я вытащил старую-престарую фотокарточку и на ней увидел двух абсолютно одинаковых девочек. Сначала мне показалось, будто они половинки единого целого. Но через секунду понял, насколько они диаметрально противоположны: как радость и горе, слёзы и смех, свет и тьма. Глаза одной лучились добротой, радостью и состраданием. Глядя на неё, душа пела от счастья. Это была моя любимая бабушка, только маленькая. Глаза другой горели неистовством, ненавистью и злобой. В тот момент я с ужасом подумал: «Вот они глаза безобразного ночного Буки. Сейчас я умру».

Тут в комнату вбежала бабушка. Такой сердитой я её не видел никогда. Выхватив из рук фотокарточку, она отшлёпала меня, как «сидорову козу», впервые в жизни. Я даже и не подумал зареветь. Может, потому что ещё не пришел в себя от испуга. Или поразил факт, что меня наказала моя добрейшая бабушка. Ещё мне врезалось в память, что несколько раз она повторяла один и тот же вопрос: «Ты Сонечку показал? Ты показал Сонечку?» Я думал, бабушка просто оговорилась от злости и спрашивала, не показывал ли я Софии карточку? Потом я понял: она боялась, что фотка увидит сестру сама. В ту ночь мне первый раз приснился не уродливый Бука. Во сне мне явилась девочка с фотографии, бабушкина сестра-близнец, которая завораживающе шептала: «Приходи, дорогой, я жду тебя. Ведь ты – это я». Той ночью я впервые не орал, но обмочил постель, как малыш. Мне было ничуть не стыдно, потому что случилось кое-что похуже – я перестал говорить.