Читать книгу Собиратель - Елена Ивановна Вербий - Страница 2

Первым уроком была история. После звонка вместе с историчкой в класс вошла Наталья Николаевна – учительница русского языка и литературы, ребята называли её между собой Наша Наташа, потому что она была их классным руководителем. Следом за ней порог переступила незнакомая девочка.

– Знакомьтесь, ребята, – сказала Наша Наташа, – это Аня Гомес. Она приехала из другого города и теперь будет учиться вместе с вами.

Все дружно промолчали. А что говорить? Пускай учится, жалко, что ли.

Девочка как девочка: маленькая, худенькая, темные волосы гладко зачёсаны, ножки-ручки тонкие, круглая оправа очков закрывает половину лица, портфель в руках вместо модного ранца, школьный сарафанчик в клеточку, белые рукава и воротничок у блузочки. Фамилия странная – это да. Но в остальном, как все. Только взгляд за очками остановившийся, и на класс девчонка смотрит, слегка поворачиваясь всем телом то в одну, то в другую сторону, как робот.

– Иди, Анечка, садись пока туда, где свободно. Мы тебе потом постоянное место определим, – сказала Наша Наташа и ушла.

Новенькая не двинулась с места, всё ещё медленно покачиваясь из стороны в сторону.

– Ну, что стоишь? – громко спросила историчка. – Не можешь решить, куда сесть? Рядом с Кристиной Градовой место свободно, садись к ней, не стой столбом, урок идёт!

Новенькая вздрогнула, словно очнулась, тихонько пискнула: «Извините», – поспешно прошла в самый конец класса к последней парте, опустилась на стул рядом с Зёмой и завозилась с портфелем, доставая учебник.

Весь класс отметил заминку новой ученицы, взгляды всех учеников проследили за её передвижением. Но стоило девочке устроиться за партой и заняться подготовкой к уроку, интерес к ней угас, класс вновь занялся своими делами.

Кристина Градова скривила губы и через плечо многозначительно посмотрела на Костю Дубова, он сидел за ней. Заметив гримаску на лице приятельницы, мальчик вполголоса с ухмылкой прокомментировал: «Дурак дурака видит издалека». Его сосед – Венька Огурцов хихикнул и добавил: «Подобное притягивает подобное». Кристина в ответ кивнула, полностью развернулась к сидевшим за ней мальчикам и прошелестела: «Заметили, как она раскачивалась? Как очковая змея. К нашему идиоту подсела. Мы ей, значит, не подходим, – девочка поджала губы и добавила. – Надо научить манерам кобру очкастую». Она никогда бы не призналась, что от скользнувшего по лицу остановившегося взгляда тёмных глаз из-за стёкол очков по телу пробежал целый табун неприятных мурашек. Кристина бросила неприязненный взгляд на последнюю парту и начала обсуждать с соседями, как именно после уроков они укажут новенькой на ошибки в поведении с первых минут пребывания в классе.

***

Математика по расписанию стояла второй, поэтому Зёма был уверен, что успеет списать домашку у Димона на первом уроке, который история. Историчка обычно зад от стула не отрывает, на класс не смотрит, сорок пять минут сидит и вслух что-то по теме читает. И как только ей не надоедает? Бубнит себе под нос, и дела ей нет, что никто это художественное чтение не слушает. Уже читала бы про себя, так нет, вроде как новую тему рассказывает. А чтоб оценки в журнале были, историчка придумала письменные тесты. Раздаст каждому листочек с вопросами и тремя вариантами ответов, надо только галочки правильно поставить. При этом она не запрещает пользоваться учебником или интернетом, у кого он есть. Поэтому отметки у всех хорошие. Кроме Зёмы.

История, пожалуй, единственный урок, на котором каждый своим делом занят: Градова книжку электронную с собой носит специально, чтобы на скучных уроках читать; Дуб с Огурцом обычно в морской бой режутся по сети на своих телефонах. Остальные занимаются своими делами, кто во что горазд: кто рисует, кто бумажными шариками плюётся, кто в окно глядит, кто просто так болтает с соседом. Воробьёва с Крюковой «виселицей» развлекаются. Ну, с ними понятно всё, они слов разных много знают. Отличницы, но не задаваки. Всегда ближним помогают, списывать дают, а на контрольных по физике все варианты успевают решить и по рядам нуждающимся передать. И все как-то по старинке бумажками обходятся.

Если по чесноку, совсем не крутой класс у Зёмы, и школа – обыкновенная муницыпалка. Не лицей, не гимназия, и даже кадетского класса в ней нет. Одноклассники Зёмины тоже обыкновенные. Только трое богатеньких затесались.

В классе галдёж стоит, но негромко. А то, если в коридоре слышен шум из класса, завуч может припереться или директриса. Они, понятное дело, тоже не страшные сами по себе, но вот если матери пожалуются, будет полный отстой. Мать у Зёмы не то чтобы строгая, просто любит, чтобы все соседи слышали, как она сына воспитывает.

И вот что интересно: никто не слушает учителя истории, но если директриса или завуч заглянут в класс, они разглядят, что только Зёма отвлекается, и только его мамашу вызовут. Почему так происходит? Зёма, между прочим, единственный никогда не болтает с соседями.

Вообще-то, если бы дело касалось какого-то другого предмета, ему было наплевать: двойкой больше, двойкой меньше – разницы нет. Но не по математике.С сентября у них новая математичка пришла. Во-первых, она ученикам стала говорить «вы». Это было странно и неожиданно приятно. Зёма себя прямо как-то взрослее почувствовал, солиднее. Во-вторых, когда Зёму к доске вызвала, и тот, как обычно, набычился, она ни ругаться, ни обзывать его пеньком с глазами не стала, а как-то так Зёме вопросы начала задавать, что он задачу решил. Сам. И не очень долго даже у доски стоял. Главное, математичка ему разрешила не разговаривать, а ответы на её вопросы сразу в решении писать математическими примерами. Дело в том, что Зёма сильно заикался и понять, что он говорит, очень трудно, поэтому никто его и не слушал. На уроках, где устной речи много, его не спрашивали, а если спрашивали, до конца никогда не дослушивали. Просто ставили тройку из жалости. Вот Зёма и перестал дома уроки делать. Зачем, если все равно тройку поставят?

Математичка, как только поняла, что он говорит с трудом, сказала: «Вы, Земцов, можете не комментировать свои выкладки. Пишите решение, как считаете нужным. Даже если сомневаетесь, всё равно пишите. Если понадобится, я вам подскажу в каком направлении двигаться». Не только Зёма, никто в классе сразу не въехал, что за «выкладки» такие. Но потом как-то так получилось, что всё стало понятно. И что «выкладки» – это последовательное изложение математического решения, как бы сами допёрли. К концу урока каждый ученик себя чувствовал необыкновенно умным. И Зёма тоже. За ответ у доски он, кстати, пятёрку получил первый раз в жизни. С этого момента Андрей Земцов, которого все звали Зёмой из-за того, что он ещё в первом классе на вопрос «как твоя фамилия?» промямлил: «Ззе-емма…», решил, что математику будет учить обязательно. И учил. Каждый день уроки делал, к каждому уроку готовился. Очень трудное дело оказалось. Несколько часов ежедневного упорного сопения, гора перечёрканных листочков, но задание по математике, в конце концов, аккуратно переписывалось в тетрадь.

Вчера выполнить домашку не получилось. Всё из-за Русика – младшего брата. И чего он так разорался? Подумаешь, с велика упал. Велик-то трёхколёсный, малышковый! Всех делов – шишка на лбу и коленки ободранные. А ревел так, будто у него голова и ноги отвалились. Весело же было! Зёма велик сзади толкал, разгонял, а Русик потом мчался быстро-быстро и смеялся. Кто ж знал, что он повернуть захочет и в бордюр со всего разгона врежется. Сам виноват. Но Русика никто не ругал, а вот Зёме влетело не хило. Даже сегодня сидеть больно, а вчера вообще невозможно было. Главное – обидно, хотел же, как лучше.

Зёма в школу прибежал пораньше, надеясь заранее взять тетрадь у приятеля, потому что Димон всегда приходил раньше всех. Но сегодня его, как на зло, не было. Зёма расстроился, но потом подумал, что за урок истории домашнее задание по математике успеет сделать. Но посмотрел на количество примеров, да ещё целых три задачи, и понял: нет, не успеет.

Зёма огорчённо склонился на парту, голову на сложенные руки положил.

– Андрей, у тебя что-то случилось?

Зёма только плечом дёрнул: чего этой новенькой спокойно не сидится, чего пристала?

– Может быть, я могу помочь?

Зёма оживился. А что? Если она домашку сделала, то какая разница, у кого списывать? Он повернулся к новенькой. Показал ей задание в дневнике, поднял брови, посмотрел вопросительно, дескать, ты решила? Руками изобразил, будто пишет что-то. Опять посмотрел вопросительно.

– Ты спрашиваешь, решила ли я домашнее задание?

Зёма энергично закивал.

– Нет, я же сегодня первый день. Я не знала по задание.

Зёма огорчённо уткнулся в руки.

– Ты не расстраивайся, – услышал Зёма шёпот прямо над ухом. – Я сейчас всё решу. Давай учебник.

Зёма снова воспрянул духом. Он сел ровно и придвинул учебник девочке. Она углубилась в чтение, а потом достала из своего портфеля тетрадь с надписью «черновик» и начала быстро записывать условия первого задания.

Странная девчонка. Зачем-то к нему за парту села, а могла рядом с Кристиной Градовой, у которой сегодня соседки тоже нет. Вообще-то у них в классе свободных мест нет, просто сейчас несколько человек болеют. Где эта новенькая сидеть будет, когда все выздоровеют?

Пока Зёма размышлял, девочка вырвала листок из черновика и подвинула к нему.

– Вот, ты пока переписывай первую задачу, а я буду решать дальше.

Зёма кивнул и тоже углубился в работу.

Аня делала задание увлеченно и быстро. Не прошло и половины урока, как девочка подвинула исписанные листочки соседу по парте.

Пока Зёма, кусая губы от усердия, переписывал к себе в тетрадь решённые примеры и задачи, Аня от нечего делать стала осматриваться. Всё-таки новое место, новые ребята, с которыми вместе предстоит каждый день встречаться, новые учителя.

Учительница, уткнувшись взглядом в лежащую перед ней большую книгу, что-то читала вслух. Её голос тонул в общем шушуканье и тихих смешках. Дети не обращали на бубнёж внимания и занимались своими делами.

Появление новой ученицы, по наблюдению Ани, заинтересовало только троих учеников, только их взгляды ловила она на себе, и ребята, поглядывая в её сторону, что-то обсуждали.

Первой взгляд притягивала девочка с кукольной внешностью. Золотистые кудри, вольготно рассыпанные по плечам, слегка вздёрнутый аккуратный носик, большие в пол-лица голубые глаза – явно первая красавица класса. Губки бантиком величиной с булавочную головку несколько портили общее впечатление, но этот недостаток восполнялся бесконечной уверенностью в собственном превосходстве, сквозившем в каждом движении. За партой девочка сидела одна, и Аня поняла, что именно её имя назвала учительница, когда предложила Ане скорее определиться с местом. Значит это и есть Кристина Градова, поняла Аня.

Прямо за ней свободно раскинулся на стуле мальчик с невыразительной внешностью – невнятного светло-русого цвета волосы, светлые глаза, черты лица мелкие и невразумительные. Но ассиметричная стрижка тщательно уложена волосок к волоску, школьный костюм сидит как влитой, усмехаясь, мальчик поглядывал на новенькую и говорил что-то красивой соседке.

За одной партой с ним сидел беловолосый вертлявый худой паренёк с острыми чертами лица и суетливыми движениями. Он внимательно слушал соседа, что-то крутил в ладонях и время от времени поворачивал голову, чтобы взглянуть на Аню, одновременно мальчик почёсывал нос то одной, то другой рукой, что делало его удивительно похожим на крыску. От троицы веяло холодом и недоброжелательностью. Золотоволосая Кристина что-то ответила, и мальчишки захихикали.

Аня тихонько вздохнула. Она первый раз меняла школу, и пока ей было неуютно.

Андрей – сосед по парте, наконец, закрыл свою тетрадь и вернул ей черновик. До сих пор он не сказал ни слова.

Аня накрыла черновую тетрадь учебником, сложила руки на парте и стала исподволь рассматривать сидящего рядом мальчика. Андрей внешне напоминал разваренную картофелину в мундире – такой же рыхлый, расхристанный и неаккуратный. Но он, был ярким, будто облитый светом. Когда Аня впервые на него взглянула, ища себе место, она в первую очередь увидела этот тёплый свет и потянулась к нему, потому что от всех остальных ребят веяло холодом.

Аня обвела глазами спины одноклассников и заметила, что Кристина по-прежнему шушукалась с соседями.

Прозвенел звонок, урок закончился. Дети загомонили в полный голос, начали оживлённо и шумно собирать с парт книги и тетради, учительница повысила голос, сообщая параграфы для изучения дома. Аня послушно открыла дневник и записала, но не все поступили так же – большинство рвануло в коридор, на ходу забрасывая за спину школьные рюкзаки.

Аня сложила в портфель вещи и спросила у соседа, который тоже не очень торопился покинуть класс:

– Следующий урок математика? Он будет в другом кабинете?

Мальчик кивнул.

– Я не знаю, куда идти, – сообщила Аня. – Покажешь?

Он снова кивнул, и протянул ей маленький блокнот, где коряво было написано: «Откуда знаешь моё имя». Девочка пожала плечами.

– Прочитала на твоей тетради.

Мальчик перевернул листок, там обнаружился новый вопрос: «Чего ко мне села».

– Просто так, – ответила Аня и посторонилась, чтобы сосед мог свободно выйти из-за парты, пропустила его вперёд на пару шагов и пошла следом.

Кабинет математики располагался этажом выше. Андрей Земцов шагал размашисто, вразвалочку, слегка сутулясь и глядя в пол, не замечая суеты школьных коридоров. Простой чёрный рюкзак без всяких украшений небрежно свисал с одного плеча. Аня шла за ним и чувствовала себя маленькой лодочкой в кильватере ледокола.

В кабинете математики она снова устроилась рядом с Андреем за последней партой. Одноклассники по-прежнему не проявляли к ней интереса. Никто не подошёл, чтобы познакомиться, будто не появилась в их коллективе новая ученица. Даже не смотрел никто. Её соседа тоже не замечали, как будто их обоих не существовало, и последняя парта пустовала. Аня постеснялась первой заговорить с кем-нибудь. Она подумала, что было бы проще, если бы появился повод, вот как с Андреем, но ничего не приходило в голову. Аня видела, что между собой ребята общаются свободно только на первый взгляд. Все разговоры или споры происходили с обязательным участием Кристины и тех мальчиков, которые занимали парту за ней. Судя по всему, эти трое были заводилами.

Школьный день тянулся своим чередом. Аня переходила из кабинета в кабинет, следуя за молчаливым соседом, садилась за парту, доставала школьные принадлежности, слушала учителей, выполняла задания, и снова переходила из класса в класс. На уроках учителя к доске её не вызывали, с места не спрашивали, наверно, давали возможность освоиться.

Аня так и не решилась заговорить с одноклассниками, если не считать соседа по парте. Но и Андрей целый день молчал и больше внимания на новую соседку не обращал.

***

Жаркий сентябрьский день перевалил за полдень. Закончились уроки первой смены, и ученики галдящей волной выплеснулись во двор, как шумное наводнение. За порогом школы общий поток разделился на небольшие речушки и ручейки, которые влились во встречный поток второй смены, спешащей занять своё место в классах.

Аня не спешила домой, через час после уроков в общеобразовательной школе её ждали занятия в школе музыкальной. Девочка рассчитывала перекусить бутербродами, захваченными утром из дома, в сквере около музыкалки. Времени до занятий было предостаточно.

Не успела Аня выйти из школы, её окружила группа одноклассников. Некоторые улыбались, но стоящая впереди рослая девочка была серьёзной, даже брови нахмурены.

– Пойдём, новенькая, – сказала рослая девочка, – знакомиться будем.

Тон, каким были произнесены эти слова, показался Ане не слишком дружелюбными. Не так представлялось ей доброе знакомство. Но остальные ребята опасений не вызывали. Их лица были скорее заинтересованными, а не злыми.

– Извините, ребята, я тороплюсь, – Аня попыталась обойти живую преграду, но дети заступили дорогу.

– Ничего, успеешь, мы недолго, – проговорил кто-то, – иди, давай.

И вся группа, плотно окружив Аню, двинулась за школу. Пришлось девочке идти с ними.

За школой на не слишком широкой тропинке между зданием и заборами частных домов, прижавшись к ограде, стояло небольшое одноэтажное строение из белого кирпича без окон, с плоской зелёной крышей. Деревянная дверь домика распахнута настежь, а на пороге стоит Кристина с теми мальчиками, которые сидели за ней в классе.

Группа школьников полукругом остановилась перед тремя одноклассниками, и кто-то толкнул Аню в спину, она невольно сделала шаг вперёд и оказалась в центре свободного пространства, окружённая ребятами.

Не смотря на явную грубость в поведении одноклассников, Аня пока не испытывала страха или беспокойства.

– Как прошёл первый день? – холодно спросила Кристина. Она стояла, слегка склонив голову, изящно отставив в сторону ножку и накручивая на палец золотистый локон. – Понравилось?

– Нормально, – вежливо ответила Аня. – Вы знакомиться решили? Так меня вам уже представили. Тебя зовут Кристина, как я поняла, осталось назваться остальным, и можно считать, что познакомились.

Градова приподняла бровь.

– Костик, – она слегка повернулась к русоволосому приятелю с модельной стрижкой, – она хамит?

– Похоже на то, – ответил мальчик и добавил, обращаясь к Ане, – вопросы здесь задаём мы. Дело очкариков – слушать и отвечать.

– Нехорошо так разговаривать с малознакомым человеком, Костик, – заметила Аня, – Я тебя не обижала, а ты обзываешься.

– Кому Костик, а кому Константин Эдуардович. Это раз, – высокомерно ответил мальчик. – Не обзываюсь, а говорю чистую правду: ты реально очкастая. Это два. У нас есть правила, и мы решили тебе их объяснить. Это три. С тобой разговаривают по-хорошему пока. Это четыре. Запоминай лучше, а то для тебя каждый поход в школу таким кошмаром станет, что Фредди Крюгер Красной Шапочкой покажется. Это пять. И, чуть не забыл! Ты должна извиниться. Это шесть.

Аня почувствовала, как поднимается в груди гнев, никто ещё так с ней не разговаривал.

– За что извиняться? – едва сдерживая возмущение, спросила Аня.

– Чё за фамилия такая – Гомес? – встрял с вопросом второй Кристинин подпевала – белобрысый, похожий на грызуна.

– Обычная испанская фамилия, – стараясь говорить спокойно, ответила Аня.

– Выходит, ты испанка? – удивился белобрысый. И тут же, с издёвкой, продекламировал, – Испанка-обезьянка в гости к нам явилась, говна навалила и не извинилась.

Дети за Аниной спиной захихикали и стали в разнобой повторять дразнилку. Аня поёжилась, стало обидно, глаза защипали подступившие слёзы.

– За что я должна извиняться? – выкрикнула она. – Что я такого сделала? Я никому слова не сказала!

– Вот именно, – поучающе сказала Кристина. – Не подошла, не поздоровалась. Полный игнор классу. Рядом с немым уродом села, целый день хвостом за ним ходила. Чего-то там для него делала. Запомни: с Зёмой никто не общается. Никто из нас. Только Димке Куренёву можно. Их за одну парту посадили, а ещё Зёмина мамаша за Димкиной бабкой ухаживает. Поэтому мы для Димы исключение сделали и разрешили с идиотом водиться. А больше никто не должен. Поняла?

Кристина говорила и медленно, шажок за шажком, подходила всё ближе. В конце концов, от её дыхания у Ани запотели стёкла очков. Последние слова Градова прошипела ей прямо в лицо. На Аню пахнуло резким противным запахом мятной жвачки. Аня поморщилась.

– Отойди от меня, – тихо произнесла она и отгородилась портфелем как щитом.

– А то что? – с издёвкой спросила Кристина.

Аня изо всех сил отпихнула её от себя портфелем, сжимая его обеими руками. Градова покачнулась.

– Ах, ты дрянь! – взвизгнула она и, размахнувшись, ударила Аню по лицу.

Удар был таким сильным, что дёрнулась голова, очки слетели, царапнув переносицу, и упали куда-то под ноги. Аня схватилась за щёку, вспыхнувшую болью, и потрясённо уставилась на обидчицу. Без очков всё вокруг потеряло чёткость, да ещё слёзы неконтролируемо хлынули из глаз. Повисла тишина.

– Вы видели, – продолжала верещать Кристина, – она меня первая ударила! Пусть извиняется за всё! Бей её!

Никто не двинулся с места. Тогда Градова грубо выдернула из Аниных рук портфель и с размаху ударила им девочку, метя тоже в лицо со стороны. Не прикрытой рукой. Аня, не ожидавшая ничего подобного, не успела загородиться, слегка оглушённая отступила назад, наступила кому-то на ногу и тут же получила тычок в спину, один, другой, и вот уже все, стоящие вокруг неё дети стали с силой толкать её друг другу, щипать, дёргать за волосы и кричать: «Извиняйся! Пусть на колени встаёт!». Кристина, добившись своего, отошла к сараю, где, прислонившись к косяку, стояли оба приятеля.

– Пошли, – сказала им девочка, – Теперь она будет знать и надолго запомнит, – что именно узнала Аня и что должна надолго запомнить, Кристина не сказала, – Венька, мой рюкзак из сарая принеси.

Белобрысый Венька вынес из кирпичного домика розовый рюкзачок, Кристина закинула его себе на плечо, мальчики подняли с земли сумки с учебниками, и они втроём спокойно покинули одноклассников, которые продолжали толкать друг другу Аню, словно она была большой боксёрской грушей.

– Зря ты её ударила, – сказал Костя. – Если нажалуется, нам влетит.

– Да ладно, – Кристина дёрнула плечом, – она одна, а нас много, кто ей поверит. К тому же все видели, что она первая начала. Я просто сдачу дала.

– А я думаю, ничего она не скажет, – вступил в разговор Венька, по привычке почёсывая нос, – очкастая из этих, которые гордые, – он хмыкнул, – испанка, блин.

Разговор сам собой иссяк, и дальше, пока им было по пути, дети шли молча.

Аня ничего не видела от слёз, она тихо вскрикивала от каждого толчка, слепо размахивала руками, пытаясь оттолкнуть хоть кого-нибудь, натыкалась на чьи-то кулаки, и чувствовала, что тычки становятся всё сильнее и больнее, а требования извинений всё яростнее и громче. Наконец, она перестала сопротивляться, сжалась, закрыла лицо и грудь руками и моталась, переступая ногами, под ударами из стороны в сторону. «Только бы устоять», – повторяла она про себя. Казалось, если упадёт – начнут бить ногами.

И вдруг все крики перекрыл чей-то яростный вопль. Избиение прекратилось, послышались возгласы «бежим!» и топот ног. Всё закончилось.

Ещё несколько мгновений она стояла, сжавшись и закрывшись руками, почувствовала чьё-то осторожное прикосновение к локтю и, вскликнув, отшатнулась. Аня открыла глаза. Перед ней стоял грузный молчаливый сосед и протягивал сломанные очки и портфель.

***Толик Зайцев учился во вторую смену, но, поскольку не ко всем урокам он относился с одинаковым почтением, то и к началу занятий не очень торопился.

Нельзя сказать, что Толик был лентяем или прогульщиком. Наоборот, учился он хорошо – твёрдый хорошист, то есть четвёрок в итоговых ведомостях о его учёбе было больше чем пятёрок, а троек не было вовсе. Но для себя к восьмому классу Толик уже определил, какие предметы для него главнее, а какие в жизни, по его мнению, не пригодятся вовсе. Биология сегодня стояла первым уроком, но она относилась к ненужным, поэтому, он не побежал в класс, услышав звонок на урок, а остался сидеть на яблоне, что росла в одном из палисадников частных домов за школой. Залез он сюда, потому что точно знал, что хозяев сейчас нет дома, а яблоки именно на этом дереве были большие краснобокие, твёрдые и кисло-сладкие. Объедение, а не яблоки. Только собирали их хозяева с нижних веток быстро, поэтому лезть пришлось высоко, чтобы достать желанный плод с самой верхушки.

Сидя на ветке и рассматривая окрестности, Толик увидел, как у школьного сарая сначала остановилась троица из пятого «А»: Градова, Дубов и Огурцов. Потом человек десять из этого же класса привели девчонку в очках. Толик понял, что начинается разбираловка, потому что вся школа знала, что эти трое верховодили среди своих одноклашек и частенько приводили к сараю для вразумления не согласных с их первенством. Даже если кто-то из наказанных оказывался потом с синяками, троих заводил никто не ругал. Все знали, что родители у этих троих пятиклашек были какие-то большие шишки, поэтому их детишкам многое прощалось.

Вообще это местечко у сарая – уединённое и тихое – было местом разнообразных разборок не только среди малышни, старшеклассники тоже выясняли здесь отношения друг с другом. На переменках сюда прибегали девчонки из младших классов посекретничать или старшеклассники – покурить.

Толику стало интересно, потому что «воспитательные» силовые воздействия направлялись, как правило, на строптивых мальчишек, девочек бить было не принято.

Когда Градова двинула девчонке в очках по физиономии, Толик приготовился поржать над редким зрелищем девчоночьей драки. Ведь девчонки по определению драться не умеют, и настоящего махача не будет, скорее всего, обойдётся выдиранием волос и воплями. Но оказалось, что Кристина не собиралась получать ответку, а тихо слилась, спровоцировав свою гоп-компанию на избиение девочки. Толик решил, что следует вмешаться, потому что одно дело, когда устанавливают превосходство один на один, и совсем другое, когда десять на одного. Нечестно это, не по-пацански. Подросток начал торопливо спускаться по веткам, но едва спрыгнул на землю, его чуть не сбил с ног табун пятиклашек, убегающих от Зёмы, воинственно размахивающего школьным рюкзаком и мычащего, как бык на корриде.

Зёму тоже знала вся школа. Вероятно, Толя Зайцев был одним из немногих, кто к нему относился с уважением. Остальные поначалу смеялись, или старались как-то задеть необычного молчаливого увальня. Но после того, как в прошлом году один из старшеклассников упал от Зёминого удара и сломал ногу, а потом целый месяц лежал в больнице, желающих задевать молчуна, поубавилось. За каждое злое слово обидчик тут же получал кулаком в нос. Зёме было всё равно сильный перед ним противник или слабый. Обидел – получи, не хочешь быть битым – молчи. Насмешки молчун научился не замечать. А насмехаться над человеком, который не обращает внимания на дразнилки, не интересно. Поэтому Зёму не трогали. Делали вид, что его нет. Так поступали не только школьники, но и учителя.

Толик, молча, показал Зёме большой палец в знак одобрения, и пошёл в школу. Скользнул взглядом по сжавшейся в комок плачущей девчушке, но не остановился. Не умел он сопли вытирать. Зёма защитил, пускай он и утешает, а Толику на уроки пора.

***

В музыкальную школу Аня не пошла. Мало того, что опоздала на урок, так ещё лицо опухло от слёз, на переносице царапина, а по щеке растёкся синяк от удара портфелем.

Она была благодарна Андрею за то, что он разогнал одноклассников и что проводил до дома. Беседа не очень получилась, потому что мальчик так и не проронил ни слова. Он хмурился, плотно сжимал губы и мотал головой или отмахивался, когда она в сотый раз говорила «спасибо». Только у дверей подъезда мальчик с трудом проговорил: «Н-н-не б-б-ойс-ся. Д-д-д-держ-жись м-м-мен-н-ня», – и почему-то покраснел.

Только теперь Аня поняла причину его упорного молчания. И сразу решила, что попросит папу помочь мальчику научиться говорить нормально. Странно, конечно, что его родители не обратились к логопеду. Аня точно знала, что есть такие педагоги, которые учат говорить даже глухих, а у Андрея со слухом явно всё было в порядке.

Что касается Кристины и двух мальчишек – её прихвостней, то Ане даже в голову не пришло просить о помощи родителей. Разобраться с одноклассниками надо самой, иначе нормальных отношений в классе не будет. Конечно, думала Аня, простыми разговорами делу не поможешь, потому что слушать её вряд ли кто-то будет. Постоянно прятаться за спину Андрея тоже не дело. Может, он и сможет защитить её от нового избиения, и то не везде. Не пойдёт же он вместе с ней в туалет, например. А вот от насмешек и мелких пакостей, на которые способны девочки, действующие всегда исподтишка, мальчик не убережёт. Поэтому надо, чтобы Кристина с прихлебателями извинились публично. Тогда победа будет полной и безоговорочной, и с одноклассниками больше никогда никаких проблем не возникнет.

Ещё во время разговора за школой, когда Костик пригрозил устроить ей жизнь, похожую на кошмар, и даже жуткого героя фильма ужасов припомнил, у Ани мелькнула мысль о том, как ей следует поступить.

На вопросы мамы, как прошёл первый день в новой школе и почему лицо исцарапано, Аня ответила, что в школьном дворе ей в лицо нечаянно прилетел баскетбольный мяч. Отсюда и царапина, и синяк, и очки разбитые. И на сольфеджио не пошла по той же причине. Вероника внимательно посмотрела на неё, сказала: «Хорошо, расскажешь, когда захочешь», – и больше ни о чём не спрашивала. Про синяки на спине и на руках Аня говорить не стала. Ничего, сами исчезнут.

Зато за ужином Аня очень подробно рассказала про знакомство с Андреем.

– Сильно заикается? – спросила Вероника.

– Ага, очень. Ни одного слова сказать не может. Как ты думаешь, его можно вылечить?

Ника пожала плечами.

– Я не специалист в области логопедии, а вот у твоего папы была уникальная методика лечения заикания гипнозом. Иногда ему было достаточно двух или трёх сеансов для полного избавления от заикания.Вероника поднялась из-за стола.

– Чур, ты моешь посуду, – сказала она дочери.

Аня неожиданно легко согласилась и принялась за дело. Ника встала рядом, посмотрела сбоку на личико дочери, вздохнула. Отёк от удара спал, остатки синяка к утру должны совсем исчезнуть, но царапины так быстро не заживут, понадобится несколько дней.

– Так и не хочешь рассказать, что случилось на самом деле?Невинный взгляд чёрных глаз, пожатие плечами.

– Мам, я уже сказала. Баскетбольный мяч. Очки слетели, упали, разбились. Оправа поцарапала нос и щёку. Что ещё рассказывать?

– Мне кажется, что было несколько иначе. Думаю, ты не хочешь рассказать о каком-то конфликте. Я могла бы помочь разобраться.

– Нет никакого конфликта. Просто случайность.Ника махнула рукой.

– Хорошо. Не буду настаивать, не хочешь – не говори. Но если понадобится помощь, я всегда рядом, договорились?

– Ага, – Аня вытерла руки, чмокнула мамину щёку. – Пойду, уроки доделаю и немножко кино перед сном посмотрю, можно?Ника кивнула.

– Конечно, детка.У себя в комнате, Аня доделала уроки, сложила учебники и тетради в портфель для завтрашнего похода в школу. Забралась на кровать, установила перед собой планшет, и, надев на голову наушники, включила «Кошмар на улице вязов».Вероника, переделав все вечерние дела, наполнила два стакана кефиром и направилась в комнату к дочери. Деликатно постучав в дверь, заглянула.

– Ты уже кино смотришь? Можно с тобой? Я не с пустыми руками, – Ника продемонстрировала стаканы с кефиром. – Если хочешь, я ещё печенье принесу.Аня сняла наушники, улыбнулась.

– Кефирчик очень кстати. Конечно, заходи, только я ужастик смотрю.Ника устроилась рядом на кровати, взглянула в экран.

– О, старый добрый Крюгер. Давненько я его не видела. Посмотрю с удовольствием. Только чего это ты перед сном страшилки решила смотреть?

– Решила немного в памяти освежить, – ответила Аня чистую правду. Она действительно хотела внимательно рассмотреть главного плохиша, уточнить, как именно он пугал героев, и в каких декорациях.

– Включай, я с удовольствием присоединюсь.Они сидели рядом, прихлёбывали кефир, смотрели в экран планшета и думали вовсе не о фильме.Аня старательно запоминала подробности, а Ника с грустью размышляла о том, что дочка растёт и постепенно отдаляется. Вот уж и какие-то секреты появились. Как вернуть душевную близость и полное доверие дочки, что были до недавнего времени? Понятно, что фильм Аня смотрит с какой-то целью, а с какой – спрашивать бесполезно, ни слова не вытянуть, пока сама не захочет поделиться.

Глава 3Серый УАЗик с яркой синей полосой на боках и белой надписью «полиция», кряхтя и подпрыгивая на очередной колдобине, торопился доставить дежурную группу к месту происшествия. В темноте, куда он погрузился сразу после съезда с основной дороги, как хулиганы в подворотне, поджидали неожиданные препятствия: свет фар выхватывал углы строений, нагло вылезших на дорогу, ветки кустарников хлестали по бокам кузов и норовили зацепиться за открытые окна, а то дорогу вдруг перекрыла металлическая сетка.

– Чтоб этим любителям заборов пусто было! – с чувством высказался старший сержант Блинов, в очередной раз резко выворачивая руль полицейской «буханки». – На кой фиг было со всех сторон проезд перегораживать? От отдела до школы ходу три минуты, если по прямой, а мы уже пятнадцать кружим, заборы объезжаем!

– Для безопасности, чтоб посторонние по территории не шарились, – предположил Дима Степанов и схватился за свисающую с потолка ременную петлю, чтобы не свалиться с сидения на пол на крутом вираже. Он смачно чавкнул жвачкой и с громким хлюпаньем втянул слюну. Невысокий, коренастый, со слегка выпирающим животиком, гордо именуемым накачанным прессом, Дима был очень доволен собой. В отдел его зачислили всего неделю как, но это не мешало парню ощущать себя «крутым Уокером». Дима гордился такими же выцветшими на солнце соломенными волосами и почти техасским загаром. Подражая киношному эталону, Степанов не вылезал из кроссовок, затёртых джинсов и рубашек цвета хаки. На этом сходство с героем Чака Норриса заканчивалось. Слабая физподготовка молодого оперативника не сильно печалила. Минимум для зачёта имелся, к работе допущен – что ещё надо? Дима впервые выезжал на труп, и любопытство изжогой выедало нутро. Произошедшая трагедия оставалась чем-то далёким, как сообщение из новостей: лично не касается, значит – фигня.

– Безопасность на лицо – труп ребёнка в сарае, – не скрывая сарказма, пробурчал грузный пожилой криминалист. Он разительно отличался от остальных членов выездной группы не только возрастом, а было ему около пятидесяти, но и внешним шиком. Одет эксперт был так, будто не на происшествие собрался, а в театр: бежевый костюм-тройка явно шит на заказ, тёмно-зелёная рубашка с галстуком в тон идеально гармонировали с оттенком костюма, густые на зависть всем волосы, когда-то черные, а теперь цвета соли с перцем из-за седины, лежали над высоким лбом аккуратной волной. За очками в модной круглой оправе глаза казались больше, чем были на самом деле. Несомненным украшением являлись лихие мушкетёрские усы, под которыми скрывались тонкие, как бумажник нищего, губы. Он сидел около окна и упирался подошвами весьма изящных, надо отметить, форменных туфель в ножку специально вмонтированного столика, на который водрузил и придерживал короткопалыми руками свой профессиональный чемоданчик, и потому не опасался падения. За многолетнюю службу подобные выезды стали обыденностью. На месте происшествия Михаила Даниловича Соловца интересовали только следы, которые необходимо обнаружить и тщательно зафиксировать. Чувства и переживания при производстве осмотра остались в далёком прошлом.Возглавлял группу старший оперуполномоченный Владислав Кунгуров черноволосый, черноглазый, смуглый до черноты тощий и длинный, как поднятый шлагбаум, одетый просто и удобно в джинсы, клетчатую рубашка с короткими рукавами и лёгкие кроссовки. Около двери напротив криминалиста сидела невысокая девушка-кинолог в полевом тёмно-сером обмундировании, у ног хозяйки, вывалив розовый язык, безмятежно развалилась поджарая немецкая овчарка. Собака совсем не обращала внимания на подпрыгивания машины.

– А медик со следаком подъедет? Без медика же никак? Я правильно понимаю? – озаботился Дима. – И ещё вот интересно мне, как в темноте осмотр делать будем? Михал Данилыч, в твоём чемоданчике фонарики для нас найдутся? Или как?

– Димон, не тарахти, – беззлобно прервал поток вопросов Влад. – И кончай чмокать, достал уже чавканьем. Фонарик свой надо иметь.

– А чего ты мне не сказал? – возмутился Дима. – Я откуда знал?

– От верблюда! Блин! – Влад хотел ещё что-то добавить для вправления мозгов «мальку», но машина, взвизгнув, внезапно остановилась, и все пассажиры дружно качнулись вперёд.

– Всё, приехали. Вытряхивайтесь, – Блинов с оглушительным скрежетом дёрнул ручной тормоз. – Вот он ваш сарай, цените, пока я живой: через долбанную спортплощадку моя ласточка, как настоящая птичка перемахнула, хоть и на ладан дышит. Для освещения фары выключать не буду, только вы не очень там рассусоливайте, а то аккумулятор дохленький, если сядет, то кирдык.

– Не дрейфь, Санёк, – Влад снисходительно похлопал по плечу водителя, – комитетские не дадут пропасть, от них «прикуришь», если что.

– А где же стажёр, который нам этот выезд организовал? – ни к кому не обращаясь, спросил Михаил Данилович. Он успел надеть чёрный рабочий халат поверх костюма, приспособить на голову налобный фонарик и теперь аккуратно спускался с подножки автомобиля.

– Может за угол отлить отошёл? – предположил неугомонный Дима, спрыгивая следом.

– Разберёмся, – откликнулся Кунгуров.

К двери сарая, куда упёрся свет фар, прислонился зелёный школьный рюкзак, украшенный весёлой мордочкой Микки-Мауса. – Данилыч, ты давай сразу к сараю, замочек посмотри, портфель тоже, следы сними, если найдутся пригодные, ну и дальше по плану подготовь всё к приезду медика, сам знаешь, не мне тебя учить. А ты, – обратился он к Блинову, – беги в школу, собери всех, кого найдёшь, желательно где-нибудь кабинетик организовать, чтоб с гражданами беседовать не в темноте, отбиваясь от комаров, а в уюте и комфорте.Со словами: «Понял, сделаю», – Дима рысцой двинулся исполнять поставленную задачу.

– Ларочка, вы с Аксаем к Михал Данилычу, – девушка кивнула без лишних слов.

– Ну, а я, пока вокруг огляжусь, может и стажёр к этому времени появится. –Кунгуров посмотрел, как криминалист перед дверью сарая раскрывает на складном стульчике свой чемодан, включил карманный фонарь, заранее прихваченный из машины, и направился к правому углу строения, где заросли сирени не чернели сплошной стеной, как слева. И сразу же головы всех прибывших повернулись туда же от его рёва: «Ети-ить…Данилыч, нашатырь давай!»В естественной беседке, созданной ветвями сирени, уткнувшись макушкой и лицом в корни кустарника лежал без движения стажёр Алексей Перов, правая рука вытянута вперёд, локоть левой торчит вбок, неловко подвёрнутая под живот. В свете фонаря кровь на светлых волосах и воротнике голубой форменной рубашки выглядела неестественно алой. Она ещё не успела свернуться, очевидно удар нанесён, если не только что, то совсем недавно.

– Лара! – гаркнул Кунгуров, нащупав биение жилки на шее Перова – жив, слава богу, – Аксая сюда, может, догоним урода! Данилыч, стажёр на тебе!Криминалист, оставив возню с замком, поспешил на зов. Кинолог вместе с овчаркой успели раньше, и через мгновенье чуткий собачий нос уже обнюхивал неподвижно лежащего юношу.

Влад нетерпеливо притоптывал, готовый немедленно сорваться с места вслед за кинологом. Но Аксай, понукаемый хозяйкой, повертелся на месте, а потом вдруг встал на задние лапы, опершись передними на стену сарая, и басовито залаял.

– Чего это он? – удивился Кунгуров.

– Похоже, след по верху идёт, может на стене что-то учуял, надо крышу осмотреть, – ответила девушка.

– Да ладно! – возмутился Кунгуров, – Это каким таким чудом жулик по стене на крышу залез? Он, по-твоему, таракан, что ли?

– Я не знаю, таракан он или муха, но Аксай без вариантов указывает наверх, – холодно отозвалась Лара, погладила пса и ласково сказала, – хорошо, Аксай, молодец!

Пёс повернул умную морду в сторону Кунгурова и ещё дважды тявкнул, пытаясь объяснить туповатому двуногому, что след имеется только здесь.

– Ну, я такими талантами не обладаю, – пробурчал Влад, – ты с Аксаем давай в обход, ещё следы поищи, а я акробатом поработаю.

С этими словами он перешагнул через ноги лежащего без сознания Перова и устремился вглубь беседки, туда, где в свете фонаря ржаво поблёскивала сетка ограждения. Плетение у сетки было достаточно крупным, чтобы засунуть в его сегмент кончик ботинка. Но осуществить задуманное у Кунгурова не получилось, едва он уцепился пальцами и повис на ограждении, как под его тяжестью сетка с пронзительным скрежетом изогнулась и рухнула вместе с незадачливым «акробатом». Вслед за шумом падения послышались заковыристые возгласы упавшего.Тем временем Михаил Данилович облил рану на голове стажёра перекисью водорода, приложил к затылку марлевый тампон, поднёс к ноздрям парня смоченную нашатырём ватку и с радостью увидел, как Алексей сморщился и раскрыл глаза.

– Вот и ладушки, – удовлетворённо проговорил криминалист, помог пострадавшему повернуться на бок и покрутил перед его лицом растопыренными пальцами, – сколько пальцев видишь?

Алексей с трудом сфокусировал взгляд. Ему понадобилось собрать всю волю, чтобы соединить воедино два тёмных силуэта с яркими звёздами на голове, сидящих перед ним на корточках, и в несколько раз уменьшить количество торчащих перед глазами пухлых пальцев.

– Два, – хрипло выдавил он. – Кажется.

– Правильно, голубчик, – похвалил эксперт и убрал влажную ватку в пакетик. – Я полагаю, сотрясение имеет место. Сейчас доктор подъедет и диагноз уточнит. Но тебе, друг мой, в госпиталь съездить очень рекомендую, хотя бы для документирования повреждений.

– Угу, – невнятно промычал Алексей, пытаясь подняться на ноги, и Соловец тут же подхватил его под руку.

– Давай-ка, я тебе до машины помогу добраться, – сказал он. – Одному-то трудненько будет.

Отряхивая джинсы от налипшей травы, ржавчины и мелкого мусора, через слово вспоминая матерей всех, кто имел отношение к установке сетки, из глубины беседки к ним подошёл Кунгуров. Лара с Аксаем тоже вернулись ни с чем.

Вся компания подошла к машине, где эксперт помогал поудобнее устроиться Алексею в ожидании врача. Коренастый водитель сержант Блинов спокойно курил около УАЗа.

– Похоже Степанов подкрепление ведёт, – сержант указал рукой с зажатой сигаретой в сторону школы.

В темноте хоть и с трудом, но можно было рассмотреть, как через спортивную площадку в сторону сарая двигаются три черные фигуры.

– Чудненько, в таком случае я, с вашего позволения, продолжу заниматься своими непосредственными обязанностями, а то коллега-медик уже здесь, а объект осмотра ещё недоступен, – с этими словами Михаил Данилович покинул машину и вернулся к дверям сарая.

– Вот, шеф, всё сделал, как ты велел, – не доходя до машины закричал Дима. – Кабинет организовал, там сейчас следачка людей допрашивать начала, тех, что в спортзале занимались. Это вот, – он показал на щуплого сутулого мужчину лет шестидесяти в черной форме с надписью «секьюрити» над нагрудным карманом, – Осипов Алексей Иванович – охранник. Ну, а медика вы и сами знаете. – Степанов мотнул головой в сторону высокого широкоплечего с гладко выбритой головой молодого мужчину в чёрном. Кожаная сумка на длинном ремне, перекинутом через грудь, тоже была чёрной. Дед судебного медика Сергея Михайловича Сомова родился в далёкой Африке сыном вождя и воином, как все масаи . Он приехал в Москву, чтобы стать врачом, да так и остался в Советском Союзе, женившись на русской девушке. От деда Сергей унаследовал кожу, цвета кофе со сливками, слегка оттопыренные уши на круглой голове, маслины круглых глаз под массивными надбровными дугами, слегка приплюснутый широкий нос, выпирающие толстые губы и пластику, присущую всем коренным жителям Чёрного континента.

Сомов молча протянул руку Кунгурову, потом сержанту, обернулся к кинологу, но, разглядев, что это девушка, кивнул ей.

– Чего-то я не понял, – удивился Влад, во время приветственных рукопожатий. – Почему следователь в школе, а не здесь?

– А это, Влад, ноу хау в работе следствия, – вместо Степанова сочным баритоном отозвался Сомов. – Мы пока ехали, Марина Вячеславовна мне доступно объяснила, что от трупов её тошнит, а в профессионализме опергруппы она не сомневается, поэтому доверяет тебе составить протокол от её имени.

– Вот коза драная! – вскипел Кунгуров. – Я ей составлю!… я ей так составлю…

– Да, брось ты, – флегматично прервал его возмущения сержант Блинов, щелчком запуская окурок в полёт. – Можно подумать, ты не знаешь, что Белозёрова через неделю помощником прокурора будет. Ей на комитет уже плюнуть и растереть. Даже я знаю, что она осмотры по фоткам пишет, – он обратился к темнокожему медику, – Сергей Михалыч, потерпевшего нашего осмотри.

– Точно! Серёг, у нас там раненый в машине, – спохватился Влад.

– Так не труп, слава богу? – спросил Сомов, залезая в машину.

– Да нет, это наш стажёр от кого-то по башке получил, а доступ к трупу сейчас Соловец сработает, я ещё не видел ничего. Думал злоумышленника поймать, но только штаны порвал да вымазался, как свинья.

Пока врач осматривал голову Алексея, тот порывался что-то сказать, но Сомов никаких посторонних разговоров, кроме, как о самочувствии, не допустил. А когда беглая диагностика и бинтование головы закончились, к машине вернулся эксперт Соловец. Его обычный вид столичного денди испарился: чёлка – дыбом, очки перекошены, усы обвисли подковой. Две фотокамеры с разными объективами болтались на груди, и он взволнованно теребил ремни руками. Тем не менее, о вежливости криминалист не забыл.

– Всех приветствую, кого не видел, – нервно поздоровался он, и, глядя на мнущегося в сторонке худого понурого мужчину в форме охранника, спросил, – это у нас кто?

– Охранник ключ от сараюшки принёс, – влез с комментариями Степанов, надул жвачный шарик и, когда тот лопнул, с чавканьем собрал резинку в рот, а потом поинтересовался, – Данилыч, ты там доступ к месту обеспечил? Шеф, может, пойдём уже смотреть?

– Слышь, Димон, я тебе русским языком сказал: не тарахти и выплюнь жвачку! – взорвался Кунгуров, – И без тебя тошно! – И тут обратил внимание на взъерошенный вид эксперта, – что такое, Михал Данилыч? Чего это тебя так…встряхнуло?

Соловец поправил очки, взлохматил и без того торчащую чёлку, ухватился за свои камеры, как за спасательные круги, и сказал:

– Владислав, отойдём.

– Эй, что значит «отойдём»? А я? – возмутился Степанов.

– «Я» свинья и последняя буква в алфавите, – отрезал старший опергруппы. – Данилыч, тебе ключ нужен? Нет? Значит ты, Дмитрий, охрану обратно в школу проводи к следователю. Потом вернёшься, будешь протокол писать, раз их величество не желают.

Степанов выплюнул жвачку.

– Вот всегда так! Как, самое интересное, меня в ссылку. Я думал…

– Ты не думай, – оборвал Кунгуров. – Исполняй!

– Пошли, – уныло сказал Дмитрий охраннику, и повернул в сторону черного без единого светящегося окна здания школы. Охранник пожал плечами и безмолвно направился следом.

– Ну, что там, Данилыч?

Но Соловец не торопился отвечать. Он ещё раз провёл рукой по волосам, поправил ремни камер на шее, переступил с ноги на ногу и только тогда продолжил.

– Хорошо, что ты Степанова отправил с поручением… Да… Так о чём это я?.. Вот что, друзья мои, сейчас мы вот как поступим…Ларочка, Саша, – обратился он к кинологу и водителю, – вы пока тут побудьте с нашим раненым, и от машины не отходите. А вы, коллега, – это уже судмедэксперту Сомову, – и ты, Влад, пойдёмте. Даже очень замечательно, что Марина Белозёрова трупов боится. Очень хорошо…Лишние глаза ни к чему. Пойдёмте.Он развернулся к сараю, но тут раздался голос Алексея Перова:

– Мне с вами, можно? Я же его нашёл, я уже видел.

– Нечего там посторонним делать, – отмахнулся Соловец, но пришедшая в голову мысль заставила его остановиться и озабоченно спросить, – Надеюсь, не фотографировал?

– Даже в голову не пришло, – слабо отозвался стажёр.

– Вот и славно, – с облегчением вздохнул криминалист. – Ты пока в машине остаёшься. Когда голова болеть перестанет, всё подробненько расскажешь. Пойдёмте, коллеги, и вот, – он достал из кармана и протянул Кунгурову свёрнутые в комочек бахилы и медицинские перчатки. – Надень. У вас, Сергей, свои?

– Разумеется, – ответил Сомов и достал из сумки белый халат и уже упомянутые вещи.

Около сарая все остановились, чтобы натянуть на обувь бахилы, а на руки перчатки. Медик облачился в белый халат. Из-под закрытой двери пробивались лучики света.

– Внутри есть лампочка, – пояснил Соловец, – но я вас, коллеги, сразу предупрежу: будьте очень, – выделил он интонацией, – очень аккуратны, объект крайне хрупок.

– Это что там в сарае хрупкое? – удивлённо проворчал Кунгуров.

– Сейчас всё поймёте, – ответил криминалист, открыл дверь, но прежде чем переступить порог, повернулся к оперативнику.

– Влад, я сейчас включу камеру, буду записывать, ты вводную часть, как положено, проговори, а дальше неофициально записывать будем, только, чтоб мы могли потом на бумагу перенести всё, что увидим. Хорошо?

– Кгм, – прочистил горло Кенгуров, – я ничего не понял, ладно, сделаем по-твоему. А кто-нибудь знает, адрес у школы какой?

– Не важно это сейчас, просто скажи: «школа № 7». Давайте быстрее начнём, кто последним зайдёт, запереть не забудьте, – Соловец распахнул дверь и на пороге повернулся с камерой к Владу. – Очень славно, что она есть, задвижка, то есть, никто нам не помешает.

– Включай шарманку. Я готов, – и уже глядя в камеру, – Производится запись осмотра мета происшествия…

Он назвал город, номер школы, дату, время и перечислил всех присутствующих поимённо, когда вводная часть закончилась, Соловец развернул объектив и шагнул вперёд, за ним Кенгуров и Сомов, который закрыл дверь и задвинул запор.

Внутри небольшой комнаты, по прикидкам Кунгурова величиной с кухню в брежневке, то есть не больше девяти квадратных метров, со стенками из необструганных досок, пахло застарелым сигаретным дымом, как бывает в редко проветриваемых помещениях, где много и часто курят и ещё чем-то смрадным, как в бомжатнике, подумалось Владу. Яркая лампа под потолком без утайки заливала тёплым светом сложенные горой старые сломанные стулья, три узкие полки на стене с картонными коробками, широкий самодельный стол под ними из таких же необструганных досок, как и стены, железную вешалку с кучей мятых рабочих халатов, несколько уличных мётел и веников. Очень аккуратное и ухоженное подсобное помещение. Даже дощатый пол чисто выметен.

Посередине свободного пространства на полу лежало свернувшееся в позу эмбриона маленькое скрюченное тело в обвисшем школьном светло сером костюме. Бросалась в глаза невероятная худоба сжатых кулачков и тонких запястий, завёрнутых за спину и удерживаемых вместе толстой свободно обвисшей лохматой бечёвкой. Такая же бечёвка обвивала щиколотки торчащих из брючин ног, тоже очень тонких, настолько, что детские туфли на ступнях выглядели великанскими башмаками.

Влад сразу отошёл к дальней стене к столу и наблюдал оттуда за работой экспертов.

– Теперь, коллега, – Соловец, не прерывая съемки, обратился к Сомову, – я бы советовал ни в коем случае не прикасаться к телу руками. Воспользуйтесь пинцетами, чтобы приподнять одежду. Я, видите ли, осматривал карманы и, боюсь, разрушил тазобедренный сустав.

Сомов промолчал, только нахмурился и достал из недр висящей на боку сумки два медицинских зажима.

– Это тоже подойдёт, – одобрил Михаил Данилович. – И первым делом, попрошу вас, Сергей Михайлович, осторожно отодвинуть воротник, видите под затылком? Я думаю, что эти проколы нанесены прижизненно. К сожалению, это только мои догадки. Надеюсь, вы при лабораторном исследовании установите точнее.

Сомов опустился на корточки, осторожно подцепил зажимами воротник пиджака и белой рубашки и слегка оттянул их. Открылась детская шея. Невероятно худая, даже скорее тощая, туго обтянутая тонкой серо-жёлтой, как пергамент, кожей с чёрно-красными разводами. Под линией волос в середине разводов выделялся чётко очерченный багрово-чёрный круг, по окружности виднелись множественные ранки, похожие на надрезы.

– Секундочку так подержите, я сделаю снимки, – Соловец несколько раз щелкнул затвором камеры. – Всё, я продолжаю запись. Вы озвучите свои впечатления, коллега?

Сомов ещё несколько секунд разглядывал пятно.

– Похоже на след от хиджамы , – наконец сказал он. Соловец согласно кивнул.

– Это что за хрень? – поинтересовался Кунгуров от стола, хорошенько рассмотреть оттуда не получалось, но он не сводил глаз с происходящего.

– Процедура такая медицинская. Устарела давно, – ответил Сомов, – кровопускание специальными банками. Что ещё? Кожные покровы чрезвычайно сухие, вообще, судя по видимым из одежды частям тела, я вижу, что тело мумифицировано. Не понимаю, как это могло случиться. Мне сказали, что утром мальчик был жив. А то, что мы видим… не укладывается в сознании.

– Это что, у него древней банкой всю кровь выкачали? – оторопел Кунгуров.

– Нет, конечно, это невозможно, – Сомов отпустил зажимы с одежды и отложил их в сторону на пол, он хотел осторожно притронулся к голове и спине мальчика, чтобы повернуть тело лицом к свету, поскольку в пределах видимости было только иссохшее ухо и часть обтянутой пергаментной кожей скулы и нижней челюсти.

– Не трогайте! – воскликнул Соловец, но было поздно – голова и шея мальчика от прикосновения с тихим шелестом рассыпались, как рассыпается высушенный солнцем куличик в детской песочнице. Несколько мгновений – и на деревянных досках только кучка серой пыли прикрытая сверху горкой коротких русых волос около воротника скрюченной детской фигурки. Теперь безголовой.

– Ё-ооптель…– протянул Кунгуров.

– Этого не может быть, – одними губами прошептал Сомов, не отводя глаз от того, что только что было детской головой.

– Я сказал тоже самое, когда увидел мумифицированное тело, а потом ещё раз, когда понял, что объект осмотра очень хрупкий, – отозвался Соловец. – Видите на месте бедра впадина – это я пытался осмотреть карманы, а под рукой вдруг осело.

– Так, чего делать-то теперь? – Влад Кунгуров растерялся. Никто из экспертов не ответил. Они смотрели друг на друга и пытались совладать с охватившим смятением.

Из ступора всех вывел грохот, потрясший дверь.

– Эй, – возмущался из-за двери Дима Степанов, – вы чего там заперлись? А я? Я охранника Маринке сдал и пришёл вам помогать. Открывайте, давайте! Шеф, ты обещал, что я протокол писать буду, я у Белозёровой бланки взял аж на шесть листов. Ну, вы чего?

– Господи! Только этого олуха здесь не хватало, – простонал Кунгуров, потирая лицо ладонью в резиновой перчатке. – Чего делать-то? – ещё раз, понизив голос, спросил он.

– У школы труповозка стоит, – прошептал Сомов, – давайте я принесу мешок для трупов, туда упакуем тело, то, что рассыпалось, соберём в пакет– и в лабораторию.

Соловец покачал головой:

– Рассыплется всё к едрене-фене, одну труху в одежде привезём и никому ничего не докажем, даже с записью. Я думаю, ребятки, и вы послушайте меня старика, надо сначала поумерить пыл этого молодого энтузиаста, – он качнул головой в сторону двери. – Камеру здесь включённой оставим, мало ли какие изменения произойдут, пока нас не будет, пусть фиксирует.

– А где мы будем? – вырвалось у Кунгурова.

– Не перебивай старших, – одёрнул его Соловец, – Так. Значит, камера пусть снимает, – с этими словами он осторожно на цыпочках переступил через тело и обошёл останки головы, стараясь не потревожить их, поставил камеру на стол около Влада, удостоверился, что нужная часть пола в кадре и продолжил, – мы сейчас выйдем, сарай запрём. И…

– И?.. – снова перебил Кунгуров.

– Не нашего это уровня дело, вот что я вам скажу, коллеги. Я почти тридцать лет в органах, и ничего подобного не видел, а уж вы и подавно. Надо доложить наверх. Пусть генерал решение принимает.

– Что, прямо самому начальнику главка? – поразился Влад. – А моего начальника уведомить не надо? Может, сначала начальнику РОВД Краснову позвонишь?

– Нет, это не уровень начальника РОВД, Самому позвоню, – покачал головой Соловец. – Мы когда-то учились вместе, и у меня его личный номер есть. Займись своим Димоном, чтоб он к объекту не сунулся. Ну, а вы, Сергей, действуйте по обстоятельствам. Всё. Выходим.

Кунгуров подошёл к двери и громко сказал:

– Дмитрий, три шага назад от двери отошёл быстро, а то по лбу получишь, –прислушался и отодвинул щеколду.

Они вышли друг за другом, Соловец – последним. Он осторожно прикрыл дверь и снова навесил замок. Кунгуров, зацепив локоть Дмитрия, потянул его к машине, Сомов шёл за спиной Степанова почти вплотную. Соловец завернул в глубь естественной беседки за углом сарая и пропал из виду.

– Чего там? – Степанов, увлекаемый оперативником, оглядывался на судебного медика, который едва не наступал ему на пятки. – Чего дверь-то опять заперли? Я готов как пионер трудиться, не покладая ручки, – он для достоверности потряс зажатыми в руках листами и шариковой ручкой.

–Угомонись, – с досадой сказал Кунгуров. – Тебе будет новое задание. Сейчас идёшь обратно к школе вместе с судмедэкспертом. Останешься с Белозёровой.

– Не, ну я так не играю! Я хочу осмотр делать вместе с тобой, а ты меня всё время куда-то отсылаешь! Чего у Белозёровой делать? Массовость создавать? Я живую работу хочу.

– Как же ты меня достал! Хочу то, хочу сё! – снова не сдержал раздражения Кунгуров. – Мне твои хотелки до одного места. Твоё дело– исполнять мои указания. Если сам не понимаешь, доступно объясняю: все– понял? – абсолютно все допросы следователя на первоначальном этапе делаются на основе объяснений, взятых нами на доследственной проверке. Вот иди и перепиши все её допросы на бланки объяснений и время не забудь согласовать, чтоб не получилось, что ты опрашивал людей после её допросов. Вперёд!

– А труп? Я хочу…– увидев, как зверски исказилось лицо старшего опергруппы, Степанов попятился, – понял, понял, уже ушёл.

Дима опустил голову, нарочито понурился и развернулся в сторону чернеющей за спортплощадкой школы.

– А трупа нет, – проговорил подошедший Соловец.

К счастью Дмитрий отошел достаточно далеко и не услышал слов эксперта.

– Как это – нет? – одновременно воскликнула Лара и Алексей Перов.

– А вот так, – развёл руками криминалист. – Вещи мальчика, его телефон есть, а тела нет. Ошиблись вы, голубчик.

– Не мог я ошибиться, – растерянно ответил Алексей, он хотел быстро выскочить из машины, но из-за головокружения едва не вывалился наружу. С одной стороны его удержала от падения крепкая рука водителя, дымившего очередной сигаретой, а с другой – цепкая подмога кинолога.

Кунгуров и Сомов переглянулись, но промолчали. Михаил Данилович пригладил рукой в медицинской перчатке волосы надо лбом.

– У вас, Алёша, сотрясение, а это, знаете ли, чревато… – Соловец поправил очки на носу, – спутанностью сознания, правда, коллега? – обратился он за подтверждением к Сомову. Тот неопределённо покачал головой, то ли соглашаясь, то ли удивляясь такому предположению. – Ну, вот, доктор со мной согласен. Пришлось доложить, что вызов был…ошибочным. Сейчас начальство понаедет…

Соловец обратился к Кунгурову:

– Владислав, уж не обессудьте, что распоряжаюсь, но мне кажется, что машину с санитарами можно отпустить. Это раз. Мальчику раненому в больницу бы желательно попасть, да и кинолог вроде тоже больше не нужен, может быть Сашу попросить, чтобы он их развёз? Как вы считаете? Я ни в коем случае не командую. Просто добрый совет.

Влад Кунгуров стянул с рук перчатки, несколько раз сжал и разжал ладони. Он поймал выразительный взгляд криминалиста и ответил:

– Михал Данилыч, я ведь старший только в отсутствие следователя, а Белозёрова здесь, то есть не прямо здесь, а там, но всё же здесь… – запутавшись, Влад скомкал перчатки и махнул рукой. – Ладно, семь бед…Короче, так и сделаем. Санёк, – обратился он к воителю, – доедешь до школы, заберёшь Степанова, скажешь, что я велел ему стажёра к врачу сопроводить, ну, подождёте пять минут, пока он там объяснения переписывает. Потом Лару в отдел доставь, оттуда прямо в госпиталь. Потом с Степановым остаётесь в отделе. Ларочка, если дежурный спросит, скажи, что мы ещё работаем.

– А если Димон меня пошлёт куда подальше? – поинтересовался Блинов.

– Не пошлёт. Скажешь, что я ему голову откручу.

– Если дежурный спросит, сказать, что тело не обнаружено? Что ошибся стажёр? – уточнила Лариса.

– Ага, – кивнул Кунгуров, – именно так и скажи. Пока вы едете, я ему позвоню, предупрежу. Сергей Михайлович, – обратился оперативник к Сомову, – ты останешься или уедешь?

Судмедэксперт задумчиво выпятил и без того пухлые губы. Он размышлял. С одной стороны, если уже сказано, что тело не обнаружено, то ему делать здесь абсолютно нечего, но в действительности-то всё иначе. Они столкнулись не просто с загадкой, произошло что-то совершенно непостижимое. Уехать, значит, ничего не узнать. Прикоснувшись к тайне, Сомов не мог не попытаться узнать, как будут развиваться события дальше. И что произошло на самом деле. Хотя бы с точки зрения судебной медицины.

– Труповозку я отпущу, – ответил он, – но сам останусь, и мальчика-стажёра, может быть, тоже отправлять пока никуда не надо?

– Давайте, друзья мои, не будем спорить, – твёрдо сказал Соловец. – Я сообщил Николаю Васильевичу, что на месте останутся только те, кто видел. Поэтому уехать должны все, кроме нас троих. Это не обсуждается.

Кунгуров покачал головой.

– Как потом мне оправдываться – не представляю.

– Ты пока об этом не думай. Ты о том, что в сарае думай. А руководство уже в пути, Николай Васильевич обещал, что будет в течение часа. Идите, коллеги, отправляйте всех отсюда. Ты уж постарайся, Влад, чтобы не в меру энергичный Дмитрий и госпожа следователь уехали. Будем ждать начальство.