Читать книгу Сказки сибирских деревень - Елена Жданова - Страница 4

Бася, что к Медовой Бороде ходила, в девическую пору вошла. Марфину науку переняла крепко. Хоть и не велика годами была, а ходил-заглядывал к ней народ частенько. И то сказать, не всякому дано травку понимать. Нет, конечно, малину-бузину заварить на чай, или там подорожник, череду собрать по весне, оно каждый может. Однако ж до тонкостей, чтоб с пониманием, так это редкость. Тут, понимаешь, чуйку надо иметь. А Бася запросто различала травки и в каждой толк знала. По крови, видать, от бабки передалось. Марфа ещё по избе бегала, но хворала часто. И то сказать, старшему внуку сорок годков отстучало. Вот и считай, сколько ей было!

На ту пору приехал к нам купец с сыном. Сам Ерофей Митрофанович пожаловал. Обычно-то с приказчиком прибывал, а тут старшо́го взял. Парнишка лет восемнадцати, как и Бася. Ерофей тогда в силе был, почитай всю пушнину ему сдавали. Жировал, что и говорить! Ну, чин-чином сына водит, знакомит с делами. К Антипу в избу зашли, а тут и Бася по хозяйству прово́рит[16]. Зыркнула на молодого-то, тот и сомлел. Бася, слышь-ка, не больно видной была – коса, как водится, бровки вразлёт, и всё такое. А вот глаза у ней были на диковинку – на пол-лица, золотом отсвечивают, а как ресницами махнёт, так парни, вишь, и млели сразу. Сватались к ней и наши женихи, и с других деревень подкатывали, да только понапрасну всё. Бася зубками сверкнёт и скажет, как отрежет. Мать с отцом не неволили – поскрёбыш, вишь, любимица.

И этого Пантелея тоже скрутило. Пожи́ву[17] они с отцом взяли зимнюю, да и уехали восвояси. А Пантелей зачастил наездами. Чуть ли не каждую седмицу[18] бывал! И всё с подарочками. То колечко, то бусы, то браслетик какой. Однако Бася не принимала. «У меня, – говорит, – такого добра хватает!» Тот с подкатом к ней: «Мол, женюсь!» и на это у девушки ответ был: «Сама себе жениха выберу, да не по деньгам, а по́ сердцу!» Пантюша зубами скрежещет, а подступиться не может. Ну, и замыслил недоброе, силой взять. А там, думает, стерпится-слюбится. Приехал ночью утайкой с дружками. На тропе, где Бася в лес обычно ходит, засаду устроили. Ждут-пождут, да и сморило их. Чай, ночь-то не спамши!

Бася утречком мимо них ходко проскользнула. Идёт, о своём думки крутит. Хотелось ей найти травку особую, о коей бабка сказывала, жи́вотень[19]. Ту травку по-разному называли. Кто жи́ва кликал, кто жи́вота. То без разницы! Главное, помогала она часто там, где остальные отвары бессильными оказывались. Вот Бася и задумала найти её.

Ну, ясно дело, ни с кем мыслишками не делилась, сама по себе ходила, высматривала. А в округе май горит, солнышко прила́скивает. Скоренько добралась до задуманного места, огляделась, отметочки сделала, потому как у нас заплутать враз[20] можно, и пошла туда, куда редко кто заглядывал – к болоту. Марфа ей как-то сказывала, что на том месте прежде город стоял и вокруг него росла жи́ва не меряно. Подивилась Бася на те речи и, хотя матушка велела ей из головы это выбросить – небылица, мол! – крепенько запомнила. Бася давеча ходила в эту сторону, да водил её Хозяин по кругу. На сей раз подготовилась, травку-оберег взяла, опять же и заговор новый придумала. Ну, сказала всё, как надо, и ступила вперёд. И вправду, легко пошла, как по́ полю. В голове образ жи́вотеня держит, какой бабушка расписала. Да лёгкость скоро закончилась, кусты колючие со всех сторон подступили. Бася и так и этак крутится, нет хода и всё! Тут откуда ни возьмись, зайчишка под ноги выкатился. Глазком сверкнул и под куст порскнул. Глядит наша травница, а там тропочка едва видная. Пала на землю и поползла. Уж так ей хотелось исполнить задуманное! Пролезла всё ж таки промеж колючек. Поободралась, правда, но не унывает, веселёхонька. Только оправилась, а ей навстречь парень идёт, чубатый, волосом светел, глазок тёмный. Сам одет во всё серое, улыбкой светит, а зубки, вишь, по переду широконькие.

– Чего, – говорит, – ненагляда[21], забыла здесь? За ягодой рано ещё. Может, за пиявками в такую даль забралась?

Бася сторо́жко[22] смотрит. Не поймёт, кто такой, откуда взялся. А потом заприметила – на ушах у него ровно пушок мягонький. Смекнула, что к чему. Поклонилась да и сказывает:

– Говорят люди старые, что здесь на болоте город стоял, а вокруг трава росла заветная. Хотелось бы ту травку увидеть да собрать для пользы человеческой.

– Есть, – отвечает он, – такая травка, да раненько ты пришла за ней. Приходи ближе к осени, тогда и покажу.

– Не забыть бы дорожку, – намекает девушка на непроходимые кусты.

Тот ей травку засушенную протянул:

– Вот тебе указка. Бросишь поперёд и пройдёшь без задержки.

Взяла Бася травку, а это заячья трава. Тут она и вовсе в мысли укрепилась, кто перед ней. Попечалилась малость, по душе ей паренёк-то пришёлся. Но что поделать. Поклонилась и назад пошла. А он ей вдогон:

– А что ж имени моего не спросишь, Бася? Али интересу нет?

– Отчего же нет, – ответствует она, – по нраву ты мне, да только не человек. Чего ж сердце зряшно маять?

Вздохнула и смотрит на него. Парень тоже опечалился, головой поник. Потом глянул да и молвит:

– Кто ж знает, как судьба повернёт? Может, я в таком обличии навек останусь, а может, и ты захочешь в мой облик перекинуться.

И добавил:

– Обратно по той же тропе к дому не ходи, у берёзок сверни, через пролесок скорее. Возле зарослей бузины поджидает тебя воздыхатель, умыкнуть хочет силой.

Бася глазами сверкнула:

– Спасибо за помощь! А с похитником я разберусь.

Назад-то в момент добралась, будто и не шла вроде. Ребят знакомых подговорила об насильнике. Те бока намяли славно Пантюшеньке! Бася, хоть и отговорилась ото всех сватов, но никого худым словом не обидела, а деревенские за своих крепко стояли. Купец прознал о сыновних проделках, за бато́г[23] схватился: «Позорить меня вздумал!» Наподдал, конечно, сынку. А тот пуще злобу затаил на девушку.

Ну, лето колесом прокатилось. За делами-покосами времечко быстро бежит. Вот уже и лист желтеть начал. Бася обещание заячье помнит, в лес опять собралась. Торбочку для трав взяла, травку дарёную на груди припрятала. Марфа видит, что неспроста внучка в лес идёт. Напутствует:

– Ежели что не так, помощи у Хозяина проси, чай, не откажет тебе!

– Спасибо, родненькая, только есть у меня защитник.

Сказала, а сама неулыбчиво смотрит. У бабки сердце защемило. Всё лето за лапушкой своей глядела, видела, что она смурная[24] частенько. Сколь ни спрашивала, ответа не дождалась. Ну, смекнула сама, что к чему. Поняла, что на сердце у Баси тоска любовная. Но невдомёк, по ком девка сохнет! А тут запах травки от девушки почуяла, дошло до старой!

– Охти мнешеньки! – всплеснула руками. – Да ты никак на заячью тропку попала? Неужто сам Заю́ша к тебе вышел?

Та встрепенулась:

– Заю́ша?

И чуть слышно добавила:

– Я так его и звала про себя…

Видит Марфа дело такое, пригорюнилась, а потом и говорит:

– Что ж ты, милая, отца-мать бросишь?

Та вздыхает:

– Как бросить, баушка? Ясно дело, этого не будет. Схожу за жи́вой и вернусь.

Проговорилась в печалях!

Марфа вскинулась:

– Ты что удумала? По себе ли дело взяла? Пропадёшь ни за грош!

Но та упёрлась намертво:

– Обещалась и пойду, не держи зла, не молви горечь.

Ну, пошумела бабка малость, потом всплакнула и проводила внучку до лесу. В этот раз Бася резво дошла до кустов непроходных. Огляделась, веточку заячью наземь бросила. Тут дорожка и открылась ей ровная. А на другом конце уж и Заю́ша ждёт. Без улыбки, правда. За руку девушку взял и повёл ей всё показывать. И увидала тут Бася город красоты невиданной. Не избы, а терема кругом. Да изукрашены так, что любо-дорого посмотреть. Резьба затейливая, где цветы да листочки, а где и звери лесные. И до того искусно всё сделано, что почти что дышит! А в другом разе выписаны и люди, как живые. То девушка с парнем рядом стоят, то женщина с детками, то богатырь. И опять же, кажется, что вот-вот сойдут и рядом встанут. В общем, мастеровитый люд, что и говорить. Все жители добротно одеты, в сапожках да расшитых рубахах. Хмурых лиц и не видать, с улыбкой народ жил.

– Отчего ж, – спрашивает Бася, – город сей сгинул? и куда весь люд подевался?

– Как пошёл с Северу лёд, так и люди к теплу подались, туда, где солнышко грело. Разбрелись по всему свету белому. А город со временем под землю ушёл, болотом покрылся.

А вокруг городища, слышь, трава растёт всякая и цветы промеж неё невиданные. Басин провожатый легонько рукой подтолкнул её на тропку слева и подвёл в уголок. Тут травница и приметила жи́ву. Слыхала она от бабки, что травка эта в одиночку растёт, а тут, вишь, её сколь хошь[25]. Рви, не хочу. Бася постояла, подумала да и говорит:

– А нельзя ли, мил друг, так сделать, чтоб травка эта людям чаще показывалась?

– Нет, – говорит тот, – никак нельзя. Потому что нет мира меж людьми, жадность да зависть их душит, а жи́ва токмо там легко в руки даётся, где царят понимание и любовь.

– Жалко мне зараз столько травы губить, – раздумывает девушка. – Опять же, когда ещё сюда попаду, кто ведает?

И к Заю́ше поворотилась, в глаза смотрит. Тот плечиками поводил и помалкивает. Бася насмелилась, присела и давай выкапывать, потому как в самом корне вся сила. Набрала, сколь решилась, торба полнёхонька. Пора, вроде, и до дому. Ну, пошли оба не в радостях, об одном и том же думки у них – как бы вместе быть. Идут, дороги не замечают. За руки взялись, смотрят они друг на дружку, в глазах у них тоска. А уж и прощаться пора. Напарник в руку ей камешек положил да шепнул:

– Как придёт охота повидаться, стукни об порог, на ночь глядя. Я и выйду тогда на окраину.

Камень тёмного цвету, в ладонь вмещается, но увесистый, а с виду не скажешь. Пошла по тропке к деревне травница, почти из леса вышла, а позади и грохнуло вдруг. Выстрел! Она спохватилась да назад кинулась. Смотрит, у куста Заюша лежит в крови, и наполовину в обличье заячьем. Поверху парнем остался, а ноги уж в серые лапки превратились. Рядом Пантелей со своими дружками ухмыляется:

– Вот, – говорит, – укараулил я вас! Что ж ты, девка человеческого роду, а со зверьём водишься? Али тебе парней мало?

И похаживает горделиво перед ней. Бася в сердцах-то и долбанула его камнем, что в руке был зажат, по лбу. Тот упал и дыху лишился. Дружки видят, девка на всё готовая, оробели малость. Да и то не поняли, что не рукой она вдарила, а камнем. Бася ружжо[26] схватила:

– Кто первый на тот свет?

Ну, те, ясно дело, на попятную, сбёгли от греха подальше. А она на коленки пала, Заюшу обтирает от крови да приплакивает малость, – известно, девка!

– Не судьба, видно, нам вместе хороводиться, лада моя, – это он ей так говорит, – теперь мне вовеки в шкуре звериной быть, дорога сюда заказана, да и ты ко мне никогда тропку не найдёшь.

– Погоди, – промеж слёзок она говорит, – сказывала мне баушка, что может человек стать зверем лесным, но слова надо знать заветные. Тебе они ведомы?

– Ведомы, Басенька, – кивает он, – но тебе не скажу. Не хочу, чтобы ты с родными рассталась.

Тут она как вскричит:

– Разве тебе решать удел мой? Поперёд меня спрашивай! А моё слово одно – с тобой хочу рядом быть. И весь тут сказ!

Видит Заюша, что девка твёрдо решилась, хоть и маленько не в себе. Прошептал слова заветные, а сам уж с лица спал, ослаб. Бася камешек подаренный приложила, куда надо, и слова прошептала нужные. В тот же миг и она, и раненый превратились в зайцев. Покрупнее обыденных, и у обоих меточки на груди – пятнышки в виде сердечек. Поскакали они прочь. С ноги у зайца капельки крови срывались иной раз, а у заюшки слёзки капали из глаз. Там, где на землю кровь и слёзы падали и выросла жи́ва.

Пара эта потом редко кому показывалась. А коли кому посчастливится её узреть, того ждёт доля редкостная. Непременно в жизни переворот к удаче будет. И ещё люди заметили, кто встренет[27] зайчишку с пятнышком на груди, тому и любовь выпадает верная да долгая. А торбочку с жи́вой люди нашли и долго пользовали да Басю добрым словом поминали. Так-то!