Читать книгу Война с журавлями - Елена Кивилампи - Страница 4

– Избушка, избушка! Повернись лбом к солнышку, а ко мне крылечком! – крикнула Аля, когда они с братом выбрались из машины и наперегонки побежали к бревенчатому дому на окраине деревни.

Изба, где поселилась экспедиция языковедов, пустовала уже немало лет и служила чем-то вроде местного постоялого двора для приезжих – в основном охотников, туристов и шабашников. Володя не зря сравнил её с развалиной: дом давно был отключён от электричества; оконные стёкла почти не пропускали света из-за толстого слоя налипшей пыли, а участок вокруг домовладения зарос крапивой, снытью и иван-чаем высотой по пояс, а где-то и по грудь взрослому человеку.

– Вот ведь паразит! – сплюнул от досады Володя. – Говорил же ему, чтобы скосил тут траву! Предупреждал, что с вами двое детей приедут! A он задаток взял и даже не почесался!

– A что, у этого дома хозяин есть? – с удивлением спросила Лиза. – Так-то с виду не скажешь – какое-то выморочное имущество. И почему графские развалины? Здесь что, графья раньше жили?

– Да какое там! Просто новый хозяин как бы из бывших – если, конечно, не врёт. Хотя этот и соврёт – недорого возьмёт. В общем, выкупил он дом у сельсовета, когда прежние хозяева умерли, да только сам тут не живёт – новый дом себе построил, как раз рядом с хутором вашей бабы Нюры.

– Это какой-такой граф? – спросил Олег. – Уж не Орлов ли?

– Он самый. A кто бы ещё тут взял ваши финские марки? …Ладно, вы пока устраивайтесь, отдыхайте, а утром я сам с ним переговорю, жаба ему в рот!

Пока совсем не стемнело, Володя показал Олегу дорогу к колодцу, и тот принёс два ведра воды чтобы вскипятить самовар и наполнить чугунный рукомойник. Обстановка в доме оказалась более чем скромной, как выразилась Лиза, почти «спартанской»: деревянные лавки вдоль одной из стен, две железных кровати с панцирным ложем (обе ржавые, как средневековые латы), пара раскладушек и стол из некрашеных досок, служивший подставкой для закопчённой керосиновой лампы. По углам жилых комнат с потолка свисала серая паутина, а стены украшали старые фотографии в рамках – семейные портреты бывших хозяев дома.

Словно очутившись в зале музея, Олег задумчиво прошёлся вдоль стены, по очереди разглядывая пожелтевшие снимки: на одном стоял немолодой мужчина в форме бомбардира царской армии с двумя солдатскими «георгиями» на груди; на другом – женщины разного возраста в национальных костюмах прионежских карелок; дальше – молодой парень в шинели и будёновке рядового пограничной охраны НКВД, ещё несколько детских фотографий…

– Да ты, смотрю, совсем ожил! – заметила Лиза, закончив застилать их постель. – Чай пить будешь?

– Буду, – ответил Олег, доставая из рюкзака пакетик с купленной в дороге выпечкой. – Вот, кое-что осталось в закромах – могу поделиться, если хочешь.

– Ты опять за своё?! Да выброси ты эти коврижки от греха подальше!

– Вот возьми и выброси сама, если рука поднимется!

– Не поднимется. Ты же знаешь: у меня бабушка была блокадницей.

– То-то и оно! И никакие это не коврижки – всю дорогу удивляла своей эрудицией, а тут вдруг промахнулась. Это калитки. Такие обе мои бабки пекли, и прабабка тоже. Ты помнишь шаники от твоей еврейской бабушки? A это наш карельский цимес – вот я и не смог удержаться.

– Ну ладно, убедил! Только ешь их сам на здоровье, а я обойдусь.

Олег ещё раз прошёлся вдоль стены с фамильным фотоархивом и обнаружил некую странность: история жившей в доме семьи обрывалась примерно на 1980-х годах; а ещё треть стенки оставалась пустой, хотя в неё в шахматном порядке были забиты обойные гвоздики.

– Странные люди здесь до нас побывали, – заметила Лиза. – Новые фотографии забрали, а старые оставили.

– Да, нелогично… Хотя, может, просто новых не повесили, – ответил ей Олег. – Мне Володя рассказал, что тут раньше жил старик-ветеран, один воспитывал внучку. Потом она уехала в город работать, а дед всё ждал, когда она замуж выйдет, правнуков ему родит. Да так и не дождался: умер… A внучка его потом сюда вернулась и в этом самом доме повесилась от несчастной любви. Вот так и оборвался их род.

– Какая печальная история! – вздохнула Лиза.

– A душа этой девушки, – продолжил Олег, – до сих пор здесь бродит, всё никак не успокоится. Поэтому дом и стоит заброшенный.

– Ты что, напугать меня решил?

– Да нет, просто делюсь информацией. Ты же за местным фольклором сюда приехала – так вот тебе готовая быличка с заплачкой.

Конечно, в отличие от Али, Олег с Лизой относились к разной «мистике и чертовщине» не просто скептически – они вообще не принимали эти истории всерьёз. Однако в ту ночь не Аля и даже не Лиза увидела кошмар – а сам Олег едва на задохнулся в холодном поту, когда ему во сне явилась молодая девушка с льняными, почти белыми волосами и светло-голубыми глазами, прозрачными, словно озёрный лёд. Незнакомка заговорила с ним на непонятном языке с протяжными гласными – по звуку напоминавшем речь стариков-рунопевцев, какую Олегу доводилось слышать в его детстве.

Проснувшись среди ночи, Олег долго лежал неподвижно и смотрел в потолок, слушая мышиную возню на чердаке и сдерживая дыхание чтобы не разбудить спавшую рядом Лизу, – ему стало стыдно за свою впечатлительность, в которой он переплюнул даже пятнадцатилетнюю Алю. Так и не сумев снова заснуть, он вышел во двор и встретил там научного «полководца» их экспедиции, курившего на крыльце, – тому тоже не спалось на новом месте.

– Волнуетесь, товарищ главнокомандующий? – спросил его Олег, присаживаясь рядом, а потом заметил в руках у Нестора кассетный плеер с наушниками: – Ух ты, какая игрушка! Это тоже от профессора Койвисто?

– Конечно, от кого же ещё? Такая игрушка сейчас две моих зарплаты стоит. A у нас в языке скоро появится новый оксюморон: «нищий профессор», всё к этому идёт… Ты сам-то хочешь послушать? Это та самая похоронная причеть.

Олег надел наушники, и Нестор Владимирович включил ему запись, которая привела историка языка в эту глухую карельскую деревню.

– Понимаешь что-нибудь?

– Не-а, – ответил Олег. – A вы?

– Ну, я-то кое-что понимаю. На уровне отдельных слов, словосочетаний, синтаксических конструкций. Но чтобы до конца во всём разобраться, нужен носитель, то есть билингв… A теперь вот это послушай. Узнаёшь?

Профессор вставил в плеер другую кассету, и у Олега от изумления округлились глаза:

– Ещё бы не узнать! Это же голос бабы Дуни! Она мне в своё время столько сказок перед сном рассказала, столько песен спела! A откуда это у вас?

– Это ещё из старых полевых материалов. Твоя прабабка – легендарная фигура в наших кругах. Известная сказительница и плакальщица, носительница опорного говора.

– Я знаю, – ответил Олег. – Она и по-карельски говорила, и по-фински, и по-вепсски…

– Да уж, не бабушка – а настоящий полиглот! Даже мне до неё далеко.

– Ну, Нестор Владимирович, вам ли жаловаться! Вы всяко больше языков знаете!

– Да тут речь не о количестве. Одно дело – язык по книгам выучить, и совсем другое – перенять в раннем детстве от живых носителей. Вот, сейчас ещё дам тебе послушать. Это её запись на том самом языке, сейчас найду, погоди… Я её случайно отыскал перед самым отъездом, когда решил заново прокрутить все архивные материалы по этому району… Знаю, знаю, о чём ты меня сейчас спросишь: как это вы, товарищи языковеды, такое проморгали? A вот так и проморгали, не заметили иголку в стоге сена…

Нестор Владимирович перемотал кассету и дал Олегу послушать короткую фонограмму – всего несколько фраз, звучавших от силы десяток секунд или меньше.

– Понимаешь, узнаешь что-нибудь?

– Да какое там, Нестор Владимирович! Столько лет прошло, а у меня с тех пор голова совсем другим была занята, – посетовал Олег. – Эх, знать бы мне тогда заранее! В те годы на местных языках не только старики – даже пацаны с девчонками на улице болтали. A я думал – да ну их, эти баляки-каляки! Всё равно с ними каши не сваришь – то ли дело русский или немецкий…

– Да, досадно, – вздохнул Нестор. – Сейчас такому опыту цены не было бы. Я же, когда эту новую запись услышал, чуть со стула не упал! Такое раз в сто лет выпадает, да и то не каждому.

– Так это что получается, открытие века?

– Именно так, безо всякого преувеличения! Сейчас главное – нам самим ничего не испортить, не спугнуть старушку, а подкрасться к ней на мягких лапах, как выразилась сегодня твоя невеста… Я вот что подумал: может, лучше тебе к ней сперва заглянуть, так сказать, навести мосты? Она ведь наверняка знала твою прабабку.

– Наверняка знала, только с чем я к ней пойду? – ответил Олег. – Я тут давно уже отрезанный ломоть. Баба Дуня умерла, когда я только-только в школу пошёл, и другой родни у меня в этих краях не осталось.

– Ладно, чего сейчас зря гадать… Как говорится, утро вечера мудренее, – вздохнул профессор и хлопнул себя по шее, убив сразу двоих комаров, а потом оглянулся на куст сирени, где среди веток самозабвенно щебетал соловей.

– Надо же, какой талант! Три часа поёт и ни разу не повторился, одни новые рулады! – восхитился Нестор Владимирович и повернулся к Олегу. – Может, в дом пойдём? A то ведь живьём съедят, кровопийцы. …А ты, артист, – снова обратился он к соловью, – чем песни распевать, лучше бы мух ловил!

– Нет, я ещё посижу немного.

– Какой-то странный ты сегодня, Олежек. У вас с Лизой всё в порядке, вы с нею не поссорились?

– Конечно, нет, Нестор Владимирович! Ещё не родился на свет тот, кто нас с нею поссорит. Хотя есть нюансы, есть проблемы…

Профессор вернулся в дом, а Олег остался сидеть на крыльце, прислонившись виском к дверному косяку. Незаметно для себя он уснул и снова увидел сон. В этом сновидении уже не было голубоглазой девушки-карелки с льняными волосами. Олегу снилось, будто он один идёт на рассвете вдоль пяты высокого гранитного кряжа. Сон оказался на удивление ярким и достоверным, почти не отличимым от яви: Олег вдыхал прохладу шероховатого камня; растирал между пальцами влажный мох, проросший через трещины в скале; слышал доносившийся откуда-то издалека голос ветра в саамских сейдах…

Пройдя ещё несколько шагов, он увидел на гранитной стене наскальные рисунки. Древние охотники были изображены схематично: одноцветными, безликими, всегда в профиль, с одной рукой и одной ногой. Впереди них бежал двуногий лось пяти лет от роду, судя по числу отростков на единственном роге. Вдалеке другие охотники, вооружённые луками и стрелами, догоняли на лодке двоих бескрылых лебедей с вычурно длинными шеями, а возле леса вокруг костра застыли ещё несколько фигурок в позах пляшущих человечков.

Олег попытался представить себя на месте одного из этих охотников или разглядеть в нём кого-то из своих далёких предков, что жили тут много веков назад, поклоняясь духам камней и деревьев, – и вдруг на его глазах рисунки начали оживать. По-прежнему плоские, лишённые красок и объёма, фигурки стали двигаться: пламя заколыхалось на ветру, лодка закачалась на волнах; танцоры взмахнули руками и закружили в пляске вокруг костра; охотник метнул своё копье в лося, и сохатый галопом помчался в сторону леса из четырёх ёлок, напоминавших безголовые рыбьи хребты; там он едва не сшиб с ног танцоров, и те бросились от него врассыпную, а лебеди вдруг обрели крылья, вытянули вперёд шеи и заскользили по волнам, спасаясь от угрожавших им стрел…

Затем картинка изменилась, и Олег узнал в наскальных рисунках то самое низкорослое племя из греческих легенд, так удивившее когда-то античных историков своей странной журавлиной войной. Журавли были ростом выше самих пигмеев и наступали на них клином, напоминавшим своей формой одну из скандинавских рун, или перевёрнутую букву ижицу, или японский кандзи в виде двускатной крыши, или выдавленный на глиняной табличке знак ещё более древнего шумерского письма… Потом этот знак превратился в какой-то артефакт – то ли каменный наконечник копья, то ли обоюдоострый нож из обсидиана, то ли другое древнее орудие клиновидной формы… При виде его Олег испытал холодное, ноющее чувство – и от этого проснулся.

Примечания:

1. «СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ» (A Midsummer Night’s Dream) – комедия Уильяма Шекспира (1564–1616), написанная в период между 1594 и 1596 гг.

2. Калитки – карельские открытые пирожки из пресного ржаного теста с различными начинками (как правило, несладкими).

3. Шаники – еврейское творожное печенье; цимес – сладкое овощное рагу, ещё одно лакомство еврейской кухни.

4. Сейд – культовый объект саамов (лопарей); в узком смысле – сооружение из камней, поставленных друг на друга. Проходящие между камнями потоки воздуха порождают протяжные звуки, из-за чего такие сейды называют «поющими камнями».