Читать книгу Восемнадцать ступенек. роман - Елена Константиновна Есина - Страница 5

И, если, не брать во внимание

Пьянство и наркоманию,

Царили б в мире гармония и красота,

Если не брать во внимание

Грех прелюбодеяния,

То были б мы с тобою, как Ромео и Джульетта!

Крематорий.

Наутро дождь прекратился. Сашка спросил: «Мы помирились наконец-то?», заваривая утренний кофе. Я ему показала язык: «Даже не думай» и засобиралась с Катькой на прогулку.

Вчерашний день таял в памяти, оставив после себя смутную досаду на собственные откровения и легкую грусть. Дочка увлеченно копалась в песочнице. Я присела на скамейку, прикидывая дальнейший распорядок дел на сессию, но тут мой телефон буквально взорвался тирадой смс-сообщений.

Первое – от заведующей детским садом с вопросом, смогу ли я все же хоть несколько дней в неделю выходить на работу во время сессии, второе – от соседки-приятельницы, которая интересовалась, почему я вчера не отвечала на ее звонки, а остальные – штук пять или шесть – от тебя.

«Привет, прости за вчерашнее, надеюсь у тебя дома все хорошо». «Девочка, я о тебе все утро думаю, наваждение какое—то». " И прихожу к выводу, что я влюбился в тебя по самые уши, кстати, горящие, ты меня, случайно, не материшь там?». " Давай встретимся». «Приходи ко мне, пожалуйста».

Я крепко задумалась, побарабанила пальцами по корпусу телефона и застрочила ответы. Сначала заверила заведующую, что дни, свободные от экзаменов и зачетов вполне могу уделить работе, потом ответила Нинке-соседке, что вчера была немного занята. Твои же сообщения я перечитала еще несколько раз, решительно не понимая как на них реагировать.

С юности так сложилось, что число моих друзей мужского пола превалировало над количеством подруг. Притом Сашка стал всего лишь вторым человеком, с кем меня связывали долгие отношения, которые в итоге привели к свадьбе и переезду из шумного города на Волге в тихое Подмосковье. Про одинокую буйную юность и досадный инцидент с потерей девственности я старалась просто не думать и в итоге мне стало казаться, что этого и не было никогда, либо было, но не со мной, а с кем-то другим, относительно знакомым, но ко мне не имеющим ни малейшего отношения. В институте я приобрела в друзья множество ребят с машиностроительного факультета. Они были за меня готовы в огонь и воду. Мы вместе провели немало веселых часов в учебе, в походах, в прогулках, в лазании по крышам, а с одним из них мы даже встречались где—то два с половиной года и планировали пожениться. А потом как-то быстро все изменилось. Он уехал, а я погоревала недолго и от скуки стала тесно общаться с Сашкой, коллегой по суши—бару. И глазом не успела моргнуть, как мы уже живем вместе, потом – гуляем по Москве, потом – стоим в ЗАГСЕ и я говорю «Да» на вопрос тетки в тесном старомодном костюме. Дальше воспоминания комкаются, прочно трамбуются в мешанину из бессонных ночей, пеленок, зубов, бумажной волокиты, вспышек скандалов и вереницы бурных ночей примирения.

Сашка старался. На самом деле старался быть хорошим мужем. Но он как будто не знал, что значит по-настоящему нести счастье или проклятие супружества. Саша не стремился сажать деревья, зачинать сына и брать в ипотеку квартиру в новостройке. Тем не менее, узнав о моей беременности, был крайне счастлив. Носил мне мандарины вязанками, выбирал коляску и кроватку для новорожденной дочки с пылом, сравнимым с выбором нового процессора для любимого компьютера. Вставал по ночам к малышке на каждый писк, пока я однажды не высказала, что толку-то и нет от его вставаний. Ибо Катерина Александровна, четырёх месяцев от роду, просыпалась ночью исключительно от голода. И при всём желании мужа дать мне отдохнуть лишнюю минуту, мне приходилось подниматься следом. Катька до года признавала только грудное молоко в качестве ночных перекусов.

Человеческая память избирательна. Мы можем заставить себя не помнить то, чего не хотим, правда, разной ценой. Дело в том, что, несмотря на то, что я себя считала порядочной девушкой и верной женой, в моей жизни было несколько эпизодов, которые я трусливо предпочитала не припоминать и тем более не вытаскивать наружу. Не смотря на вполне гладкую семейную жизнь, еще до свадьбы с Сашкой, я каждые полгода до икоты влюблялась в кого-нибудь, совершенно платонически и безответно. Влюбившись же, вдохновенно писала акварели на фэнтезийную тему – всяческих драконов и рыцарей. Мечтала по ночам, водя кистью по намоченному листу бумаги, а потом все резко прекращалось. Влюбленность лопалась как мыльный пузырь, и я успокаивалась, до следующего раза. Причем абсолютно не терзала меня совесть. Почему я вышла замуж именно за Сашку? А тут тоже дело вопросов совести и верности, скорее всего. При всей его приземленности и неприятия искусства в любом виде, он казался мне добрым, честным и простым, как уголь, а еще – надежным. У нас не было ни общего прошлого, ни конкретных планов на будущее. Он не лез мне в душу, не учил меня жить, примирялся с тем, что я могла с головой уйти в интересную книгу, пренебрегая домашними делами. Иногда я удивлялась, насколько мы разные, на что муж мудро говорил, что двум одинаковым людям со временем станет неинтересно бок о бок. Я думала о Димке, своем институтском парне, и согласно кивала. Ибо вот с ним, как раз, у нас были одинаковые мысли, слова и фразы. Однако это не помешало мне несколько раз грязно изменить ему по чистой случайности, бездарно и спонтанно, а потом он уехал в Австралию на стажировку. А я осталась…

К чему я это все навспоминала? Несмотря на то, что мне шел двадцать шестой год, я была абсолютно неопытна в отношениях с противоположным полом и была уверена, что, обладая весьма посредственной внешностью, могу рассчитывать лишь на то, что мужчины видят во мне в первую очередь собеседника, друга, а никак не сексуального партнера. А еще, несмотря на то, что сама называла себя матерью, и в глазах общества считалась взрослым самодостаточным человеком, я в глубине души была уверена, что до зрелости мне еще очень и очень далеко. И истово верила в то, что где-то есть настоящие взрослые, истинные, у которых имеются ответы на все незаданные вопросы.

Припомнив откровения минувшего вечера я пришла к выводу, что надо, во-первых, извиниться, во-вторых, расставить как говорится, все точки над «Ё», и сделать это надо явно не по телефону. Однако идти в общежитие, где стоит эта кровать, на которой едва не случилось очередного глупого недоразумения, не хотелось абсолютно.

«Давай встретимся завтра, только на нейтральной территории» – застучала я по кнопкам и нажала иконку с нарисованным конвертом.

Однако на нейтральной территории не вышло.

«Прости, я все вещи постирал, приходи сразу в общагу», – написал ты утром следующего дня на мой вопрос, где и во сколько встречаемся.

Меня это и озадачило и позабавило – надо же, какой наивностью веет от этого сообщения. А ведь именно ты производил впечатление того самого «взрослого»! Ну что ж, на трезвую голову почему бы и не пообщаться!

Я медленно оделась, причесалась, накрасилась, и, препоручив Катюху Сашке, собралась, огрызнувшись на вопрос мужа: «Ты куда» абсолютно неиформативным: «По делам!». Помедлила, обуваясь, вдруг вылезла из кроссовок, достала из—под кровати папку со старыми рисунками, и, поколебавшись, сунула в нее несколько разных фотографий.

И вот снова гулкая лестница, запах табачного дыма и краски, твоя комната, чисто прибранная и давно обещанный кофе, крепкий и сладкий. И позабыв обо всем, снова говорим обо все на свете. Я показываю тебе свое творчество – наброски акварелью, гуашевые джунгли, острые угольные штрихи, мягкие пастелевые мазки, сую их тебе в руки, с наслаждением вдыхая меловый запах бумаги. Тут же достаю свои детские фото, институтские снимки, распечатанные когда-то с первых камер мобильных телефонов. Торопливо вынимаю из сумки диск Пинк Флойд – Стена, да, та легендарная Стена, ты посмотри, слышишь, обязательно найди, где посмотреть, там такая графика! ДДТ по радио хрипловато напоминает, что Актриса-Весна снова на сцене, и у меня возникает ощущение, что я вернулась домой из долгого странствия, я не вижу ни морщин у твоих голубых глаз, ни шрама на виске, прикрытого волосами. Лишь то вижу, как ты смотришь, понимаю, что ты слышишь меня, и ни словечка не сказано впустую.

Ты осторожно целуешь меня, я словно вплываю в ясную гавань, прильнув к твоему плечу. Тиха и бескрайняя нежность, и мне начинает чудиться, что мы знакомы всю жизнь.

– Лёша, Лёшенька… – бормочу я, откидываясь на высокие подушки, и перед восторженными глазами потолок плывёт и изгибается, словно чудная невиданная волна.

– Не называй меня так, – шепчешь мне в губы, и приникаешь к виску долгим ласковым поцелуем.

Глаза мои распахиваются в удивлении. Я теперь вся – удивление. И радость. И нежность.

– Лёня, Лёнька. Зови меня просто Лёнькой…

Твои пальцы путаются в моих волосах, тянут, легонько касаются шеи, ласкающе, плавно…

А время идёт, нет, оно бежит, летит, скачет, как сказочный Сивка-Бурка.

Ты провожаешь меня до выхода из подъезда, и я еще добрый час кружу по улицам, охваченная полузабытым чувством юности и легкости. Насущные проблемы отступили, потонули в этом чувстве. И я неожиданно, остро и отчетливо почувствовала, что снова живу, а не просто ем – сплю – дышу.

Такое уже было, было давно, и казалось утраченным, как и юность, как и наивность, но вот вернулось, пустило ростки в недрах души, стало тянуться ввысь и шириться с каждой секундой. И я уже знала, что придя домой, непременно достану бумагу, кисти, краски и буду работать над новой картиной, пока солнце совсем не скроется за линией горизонта.

И впервые за долгое время ни память, и сожаления о чем—то, прошедшем мимо меня, не будут сверлить ни мыслей моих, ни души.