Читать книгу Йозеф Геббельс. Особенности нацистского пиара - Елена Кормилицына - Страница 3

С 9 января 1929 года новый глава стал выполнять свои обязанности на посту имперского руководителя пропаганды в системе имперского руководства НСДАП[32]. Переехав по адресу: Постшлитцфах, 80, где, собственно, и располагалось Ведомство имперского руководства пропагандой, Геббельс со всем пылом взялся за «воплощение воли фюрера в самых различных вопросах».

Спустя 4 года, когда он станет министром, большинство функций ведомства будет передано министерству пропаганды, а центральное ведомство в системе Имперского руководства НСДАП превратится в дублирующую региональную службу пропаганды и станет служить местом ссылки для неудобных партийных функционеров. Однако даже в таком «урезанном» виде оно будет поражать воображение обилием поставленных перед ним задач. Что уж говорить о том времени, когда министерства еще не было и в помине? Геббельсу приходилось рассматривать вопросы, зачастую не только не связанные между собой, но и вообще имеющие мало отношения к информационной политике. Вот лишь некоторые из функций, осуществлявшихся ведомством:

1) единое руководство пропагандой всех подразделений и присоединенных формирований НСДАП;

2) руководство транспортным отделом с государственным автопоездом «Германия» и вспомогательным поездом «Бавария», которые использовались для проведения крупномасштабных пропагандистских мероприятий;

3) руководство Главным управлением печатной пропаганды, занимавшимся технической обработкой пропагандистских материалов и отправкой их в национал-социалистическую и другую прессу;

4) организация выставок и ярмарок;

5) контроль за деятельностью партии в отношении пропаганды:

а) управление активной пропагандой с целым рядом дополнительных служб;

6) управление делами кино;

в) управление радиовещанием;

г) управление культурой[33];

д) координация работ партийных и государственных органов.

Этот период жизни Геббельса, как и последующие, характеризовался колоссальной загруженностью на работе. Утонув в рутине, он, однако, не забывал реализовывать свои карьерные амбиции, действуя жестко и без сантиментов.

Не прошло и года, как судьба вновь столкнула его с окончательно впавшими в немилость братьями Штрассерами. Произошло это при довольно драматичных обстоятельствах. Именно Геббельсу было суждено сыграть одну из ключевых ролей в процессе выведения из игры ставших неудобными бывших соратников.

Началось все с того, что внештатных работников, находившихся в подчинении у Отто Штрассера, стали под разными предлогами исключать из партии. Политический конфликт между Гитлером и Штрассерами назрел давно. Пока, правда, Гитлер сыпал угрозами, не предпринимая каких-то официальных действий. Так долго продолжаться не могло. Штрассер ожидал, что рано или поздно последует официальное заявление о разрыве. Возможно, это будет открытое письмо на страницах газет или еще что-то в этом роде. Время шло. Исключения из партии продолжались. Настала очередь особо ценного сотрудника Штрассера – Рихарда Шапке. Обладая незаурядным журналистским талантом, Шапке не раз позволял себе статьи, где с особой язвительностью отзывался о методах работы Гитлера. Очередная статья спровоцировала исключение Шапке из партии. Штрассер заявил о своей солидарности с соратником и призвал Геббельса провести в Берлине конференцию партийных работников.

Не вполне ясно, на что Штрассер при этом рассчитывал, но, к его огромному удивлению, Геббельс согласился. Второго июля, в назначенный день, Штрассер попытался войти в здание, где намечалась конференция. Дорогу ему преградили шестеро эсэсовцев. Штрассеру был задан вопрос, является ли он жителем данного политического округа, и если нет, то что он делает на партийном собрании, которое не имеет к нему никакого отношения? Напрасно Штрассер кричал, что собрание проводится по его инициативе. Ни он, ни его сторонники так и не попали внутрь здания. Ему оставалось лишь рассуждать о трусости и подлости Геббельса, не имея возможности что бы то ни было предпринять.

Данный инцидент и целый ряд других закончился выходом Отто Штрассера из НСДАП в 1930 году. То, что Штрассер был выведен из игры, можно было оценить не только как политическое событие, но и как личную победу Геббельса. Несмотря на то что «Ангрифф» выходил каждый день, а штрассеровское издательство «Кампф» переживало не лучшие времена, его устранение принесло Геббельсу необыкновенное удовлетворение. В дальнейшем ситуация разрешалась уже помимо него. Грегор Штрассер был убит во время «Ночи длинных ножей». Отто избежал подобной участи лишь потому, что хорошо прятался. После того как он решился на открытую конфронтацию с Гитлером и даже создал Союз революционных национал-социалистов (т. и. «Черный фронт»), ему ничего другого не оставалось. На выборах в 1930 году «Черный фронт» провалился, а Штрассер покинул Германию и переехал в Прагу, а затем в Канаду. Реакция Гитлера очень хорошо описана в мемуарах шефа политической разведки Германии Вальтера Шелленберга:

«Гитлер снова помолчал, словно о чем-то размышляя, и вдруг разразился бешеной тирадой против Грегора и Отто Штрассеров. Грегор величайший предатель и получил по заслугам. Конечно, Отто до него далеко, но как заговорщик он очень опасен, особенно если имеет поддержку чужих правительств. Это обстоятельство и тот факт, что Штрассер прекрасно осведомлен о деятельности нацистов за пределами Германии, делали его грозным врагом.

– Поэтому я решил, – сказал Гитлер, – уничтожить Отто Штрассера любыми средствами»[34].

Дальнейшие события напоминали классический шпионский роман. Шелленберг отправился в Лиссабон, поскольку появилась информация, что именно там следует искать Штрассера. В кармане пальто он вез два контейнера с флаконами. Одной капли сильнейшего яда хватило бы на то, чтобы человек скончался в считанные часы от болезни, похожей на тиф. К счастью для себя, Штрассер не появился там, где его искали, и тем самым избежал безвременной кончины. Флакончики были утоплены в море и пребывают там по сей день, а Штрассер до конца существования Третьего рейха находился в постоянной тревоге, поскольку попытки его физического устранения не прекращались.

Меж тем Геббельс продолжал свою деятельность на новом для него посту руководителя пропаганды. Одной из самых главных своих заслуг этого периода он считал то, что сейчас мы называем созданием мифа о фюрере. В данном случае наблюдался достаточно интересный симбиоз Гитлера и его «имиджмейкера». Чем более популярным становился фюрер, тем более прочные позиции завоевывал глава пропаганды, и, в свою очередь, возрастание авторитета Геббельса подхлестывало его в мифотворчестве, связанном с фюрером. Придерживаясь мнения, что средний человек мыслит, как правило, иррационально, Геббельс сделал основную ставку на эмоции и не ошибся. Теоретики пропаганды обозначили бы методы, выбранные им, как методы персонификации и стереотипизации[35].

Персонификация в данном случае проявилась в том, что характеристика политического течения свелась по сути к характеристике его главы – Адольфа Гитлера, который должен был стать близким и родным буквально каждому. «Студентам и интеллектуалам предоставлялся Гитлер в качестве художника и архитектора, оторванного от своей учебы в 1914 году необходимостью служить нации. Для особ сентиментальных у Геббельса имелся Гитлер, который питал любовь к детям. Рабочим он подавал Гитлера-рабочего. Перед ветеранами Гитлер представлялся в образе Неизвестного солдата Первой мировой войны»[36]. В более кардинальном своем проявлении метод персонификации сводится к полному слиянию образа лидера с течением, которое он возглавляет.

Однако подобное полное отождествление было опасно тем, что самый незначительный промах лидера тут же могло лечь пятном на все движение в целом. Геббельс прекрасно отдавал себе в этом отчет. Выход был найден им в том, чтобы сделать фигуру лидера вообще неподсудной. Таковой она могла стать в том случае, если бы лишилась человеческих черт и обрела бы черты божественные. В речах Геббельса, в его статьях, все чаще стала появляться чисто религиозная экзальтация. Организуя выступления фюрера в немецких городах, он часто предварял его речи колокольным звоном, полагая, что не следует упускать методы воздействия, наработанные веками.

Впоследствии идея богоподобности Гитлера была подхвачена и другими соратниками по партии. В 1934 году Геринг в речи перед берлинской ратушей заявил: «Все мы, от простого штурмовика до премьер-министра, существуем благодаря Адольфу Гитлеру и через него». В 1938 г. в предвыборных призывах утвердить аншлюс Австрии и одобрить воссоздание Великой Германии говорилось, что Гитлер есть «орудие Провидения», и далее в ветхозаветном стиле: «Да отсохнет рука, которая выведет "нет"». Бальдур фон Ширах присвоил городу Браунау, где родился Гитлер, статус «места паломничества немецкой молодежи». Тот же Бальдур фон Ширах издал «Песнь верных», «стихи сложенные неизвестными юношами из австрийского Гитлерюгенда в годы гонений с 1933 по 1937 гг.» Там есть такие слова: «…Как много тех, кого ты вовсе не видал, но для которых ты – Спаситель»[37]. В дальнейшем, после прихода НСДАП к власти, политика, направленная на придание фигуре вождя сакральных черт, поддерживаемая государственными механизмами, станет более агрессивной. Она захватит самые разные слои населения и возрастные категории. Достаточно сказать, что питомцы детских садов начинали свой день с молитвы, являвшейся по сути вольным пересказом «Отче наш», где фюрера благодарили за «хлеб наш насущный». Принципиальное отличие «модифицированной» молитвы заключалось в том, что слово «Бог», заменялось на выражение: «Гитлер, мой Гитлер, посланный Богом».

В данном случае Гитлер выступал в качестве Мессии, пришедшего к людям, чтобы «спасти Германию от тяжелейшей нужды».

Тему мессианского служения фюрера будут весьма активно «разрабатывать» в течение всего времени существования Третьего рейха. Однако ни Геббельсу, ни самому Гитлеру так и не удастся использовать весь заложенный в данном методе пропагандистский потенциал. Дело в том, что в Германии с ее развитыми христианскими традициями оказалось необыкновенно трудно создать новое единое религиозное учение, лишенное внутренних противоречий. Подобные попытки предпринимались, но не получали стопроцентного охвата. Что говорить о стране, если даже лидеры национал-социалистического движения не могли договориться между собой окончательно. Например, взгляды Гитлера и Альфреда Розенберга на христианство существенно отличались друг от друга, а ведь оба они являлись творцами «библий», содержавших основы национал-социалистического мировоззрения[38].

Говорить об отношении Геббельса к христианству довольно сложно, поскольку для него, как и для всей верхушки НСДАП, данный вопрос перешел из разряда личных и мировоззренческих в разряд политических. В детстве он молился вместе с мамой, регулярно посещал с ней церковь. Сохранились сведения, что она мечтала о том, что когда-нибудь ее Йозеф прославит себя как церковнослужитель. Возможно, что мечты эти рухнули после того, как юный Геббельс получил аудиенцию у одного из руководителей Католического общества Альберта Великого. «Мой юный друг, ты не веришь в Господа», – таков был итог многочасовой беседы со священником[39]. Впоследствии, по мере взросления и продвижения по партийной лестнице, в отношении религии у Геббельса доминировал сугубо потребительский подход. Всячески подчеркивая свое отрицательное отношение к христианской доктрине, он не забыл обратиться перед началом войны с СССР к представителям евангелической церкви, ища у них поддержки: «Быть может, мы обратимся к немецкому епископату… чтобы он благословил эту войну как дело богоугодное»[40].0 далекой, детской вере он вспоминал один раз в год, сентиментально отдавая дань традиции, радуясь Рождеству, прославляя «народный рождественский праздник». Уже будучи министром, он никогда не забывал самолично одаривать подарками сотрудников и их детей. Однако Христу не было места в душе, где все больше утверждался Гитлер. Даже шеф политической разведки В. Шелленберг в своих воспоминаниях сетовал на то, что чересчур активная антицерковная политика Геббельса способна была лишь повредить имиджу Германии за границей:

«В течение 1943 года я очень часто ссорился с Геббельсом по вопросу отношения к церкви. Я предупредил Гиммлера, чтобы он не оказался втянутым в антицерковную кампанию, которую вели Геббельс и Борман, поскольку Гиммлер как вероятный преемник Гитлера потерял бы в будущем всякое уважение за границей, если бы позволил вовлечь себя в эту кампанию»[41].

Отойдя от христианской веры, Геббельс ни в коем случае не отошел от веры вообще. Более того, он был ею буквально пропитан.

Существует мнение, что хороший пропагандист может убедить кого хочешь в чем хочешь, внутренне дистанцируясь от собственных утверждений, но отличный пропагандист проникнется ими в первую очередь сам. Убедив себя в своей правоте, он сможет творить чудеса. Геббельс был отличным пропагандистом. В конце войны масса народа вопреки разуму верила в то, что ко дню рождения фюрера, враг будет изгнан за пределы Германии. После войны люди сознательно шли на то, что не могли работать по специальности из-за не поданного прошения о реабилитации. Ведь подача прошения подразумевала отречение от режима и лично от фюрера. Если первое представлялось для многих мучительным, то второе – просто невозможным: «Другие его не поняли, предали его. Но в него, в НЕГО я все еще верю»[42]. Словом, метод работал.

Стереотипизация – второй из основополагающих способов психологического воздействия, применявшийся Геббельсом. Основан он был на создании иллюзорных стереотипов. Впервые понятие «социальный стереотип» было использовано американским журналистом Уолтером Липманом в книге «Общественное мнение», вышедшей в 1922 году. Сущность данного термина он свел к следующему: «Человек сначала представляет мир, а потом уже видит его»; поскольку «реальная действительность слишком обширна, сложна и изменчива для непосредственного знакомства с ней», человек перестраивает окружающий мир по «простой модели». Под влиянием информации о событиях, а не непосредственного наблюдения за ними, утверждает Липман, в сознании человека складываются упрощенные образы, стандартизированные представления об окружающем мире, «картинки в наших головах», или стереотипы»[43]. С автором трудно не согласиться, ведь во многом процесс человеческого мышления представляет собой своеобразную подгонку под уже имеющиеся схемы.

Попробуйте как-нибудь ради опыта нарисовать совершенно фантастическое существо. Вскоре вы с удивлением обнаружите, что каждый из его компонентов или оно само целиком имеет сходство с известным нам живым существом, предметом или явлением. Человеческий мозг не любит неизвестности и стремится по мере сил приноравливать информацию к готовым схемам. Таким образом, прием стереотипизации органично вписывается в саму природу человеческого мышления. Поиск нового сопряжен с кропотливой работой. Задача же грамотного пропагандиста – не допустить этой работы, а предложить своеобразный духовный полуфабрикат, который намного проще и удобнее потреблять и перерабатывать. Тезисы, формируемые при этом пропагандистом, неизбежно упрощаются до полностью примитивных. При этом чем более многогранное и сложное явление упрощено до стереотипа, тем дальше упрощенная картинка будет находиться от реальности. Этот факт не особо волновал Геббельса. Он с восхищением писал о фюрере как о мастере упрощения, который «видит сложнейшие проблемы в их лапидарной примитивности»[44]. Сам же действовал ничуть не хуже. Его задачей было «выражаться просто», поскольку он «имел дело с простым народом». Вот типичный образец «простонародных» выражений, направленных против политических оппонентов: «Эй, сволочь, выходи! Сорвите у этих гадов маску с рожи! Хватайте их за шкирку, бейте ногами в жирное брюхо, выметайте их с треском из храма!»[45] Грубость выражений в данном случае призвана была подчеркнуть естественность, близость партии к массам. Позже этот «народный» способ выражать свои мысли трансформируется в короткие и емкие лозунги: «Германия, пробудись! Жид, издохни! Фюрер, приказывай!»[46] и т. д. Рождался стереотип: НСДАП – не искусственное образование, члены этой партии и есть народ.

Разные стереотипы постепенно становились основой для мифов. В качестве самого хрестоматийного примера геббельсовского мифа, основанного на стереотипах, можно вспомнить миф о Хорсте Бесселе. Процесс его создания, основанный на героизации отдельной личности, а через нее и всего движения в целом, включал в себя, как и положено, несколько этапов. Первый этап – «поиск натуры». Попытка канонизировать нациста Кютемайера, погибшего в стычке с красными, полностью удалась, несмотря на множество неясных моментов, связанных с его гибелью. Однако эта смерть смотрелась в пропагандистском плане бесперспективно и из нее довольно быстро «выжали» все, что могли. И тут до Геббельса доходят сведения о том, что молодой поэт, три месяца назад приславший в «Ангрифф» стихотворение: «Выше знамена», умирает от ран, нанесенных ему коммунистом. «Натура» была найдена. Второй этап, – героизация. Смертельное ранение Хорста Веселя стало настоящим подарком. Своей смертью этот человек разом вознес себя на недосягаемую высоту. Если отбросить бытовые подробности и выделить идеологическую составляющую, что, собственно, Геббельс и сделал, то получается, что вооруженный коммунист застрелил члена национал-социалистической партии в его собственном доме. Правильный пропагандистский подход позволил «выпекать» героев в рекордно короткие сроки. В этом Геббельс, пожалуй, превзошел своего невольного учителя Густава ле Бона. Последний утверждал: «Даже не является необходимостью, чтобы герои были отделены от нас прошедшими столетиями, для того чтобы их легенда смогла быть трансформирована воображением толпы. Трансформация может произойти в течение нескольких лет»[47]. Каких там лет! Миф о Бесселе созрел буквально в течение нескольких дней. Третьим этапом можно считать создание собственно мифа и целого ряда стереотипов, сопутствующих ему, в частности стереотипов об агрессивности и опасности коммунистов, о готовности рядового члена НСДАП к самопожертвованию и пр. Соединяя данные стереотипы с другими, Геббельс вырастил полновесный миф о юном и необыкновенно одаренном поэте, члене НСДАП, безвременно ушедшем вследствие агрессии коммунистов. «Его песня обессмертила его! Ради этого он жил, ради этого он отдал свою жизнь. Странник меж двух миров, днем вчерашним и днем завтрашним, так было и так будет. Солдат немецкой нации!»[48]

«Выпекание» героев впоследствии будет поставлено на поток. В качестве примера можно упомянуть еще одно пропагандистское детище Геббельса – Герберта Норкуса, члена Гитлерюгенда, убитого, можно сказать, при исполнении. Когда 24 января 1932 года юный Норкус с товарищами раздавал предвыборные листовки, на них напали коммунисты. Норкуса ударили ножом, в результате чего он и скончался от потери крови. Его похороны и связанную с ними церемонию на кладбище Плетцензее Геббельс спланировал лично, превратив ее в массовую акцию. Впоследствии собрания на могиле Норкуса стали ежегодными, играя роль воспитательных мероприятий для членов Гитлерюгенда. Тема самопожертвования юношей с подачи Геббельса не будет обойдена и кинематографом. Так, в картине «Член СА Брандт» юный Эрик умирает от раны, полученной в стычке с коммунистами.

Однако все вышеперечисленные приемы при всей их результативности были лишь прелюдией к тому, что впоследствии Геббельс назовет «шахматной партией за обладание властью». Несколько подобных партий были «сыграны» в течение 1932 года, несколько избирательных кампаний были проведены, каждый раз делая Гитлера ближе к власти на один шаг. Истекавший весной 1932 года срок полномочий президента страны заставил многих политических деятелей задуматься о том, что будет после ухода такого гиганта, как Гинденбург, и допускать ли вообще этот уход. Действующий канцлер Брюнинг настаивал на продлении президентских полномочий без выборов.

Гитлер, в свою очередь, оказывался перед очень сложным решением: либо, не испугавшись поражения, самым радикальным образом выступить против всеми уважаемого имперского президента, либо, по предложению канцлера Брюнинга, попросить фракцию НСДАП в рейхстаге одобрить продление президентского срока в обмен на привлекательные политические обещания Брюнинга, играя при этом на руку существующей власти. В сложившейся ситуации Геббельс в очередной раз продемонстрировал свою способность самым коренным образом влиять на ход исторических событий. Он приложил максимум усилий к тому, чтобы убедить сомневающегося Гитлера в целесообразности выступления против престарелого президента. После длительных уговоров, расчетов и сомнений во Дворце спорта прозвучало официальное подтверждение того, что фюрер выдвинул свою кандидатуру. В своем дневнике Геббельс оставит восторженное описание произошедшего: «Дворец спорта переполнен. Общее собрание членов партии Западного, Восточного и Северного районов. Бурная овация сразу же в начале собрания. Когда я после часовой вступительной речи открыто объявляю о кандидатуре фюрера, на целых 10 минут разражается буря воодушевления и восторга. Люди встают, ликуют и выкрикивают приветствия фюреру. Кажется, вот-вот обрушится потолок. Грандиозная картина. Это действительно движение, которое не может не победить. В зале – неописуемая атмосфера упоения и экстаза. Поздно вечером фюрер еще раз позвонил мне. Я доложил ему обо всем, и он еще зашел к нам домой. Он рад, что объявление о его кандидатуре произвело такой эффект. Он был и остается все же нашим фюрером»[49].

Как видно из последнего предложения, Геббельс ощущает себя демиургом новой Германии, «делателем королей». Соответственно, грядущие выборы воспринимаются им как личный вызов. Несмотря на участие в предвыборной борьбе коммуниста Тельмана и представителя радикальных буржуазных правых Теодора Дюстерберга, основными соперниками в борьбе за президентское кресло стали Гитлер и Гинденбург. По признанию самого Геббельса, упор в избирательной кампании был сделан на «плакаты и речи». В этих речах буквально утонула Германия. В последние недели перед выборами нормой стали три выступления за один вечер. Не довольствуясь живой речью, он лично проследил за тем, чтобы были подготовлены к выпуску 50 000 граммофонных пластинок необыкновенно маленького диаметра, которые при необходимости могли бы быть разосланными по всей стране в

обычных почтовых конвертах. По улицам ездили грузовики, увешанные наглядной агитацией, с которых разносились политические призывы. Подписи к плакатам зачастую придумывались опять-таки лично Геббельсом. На местах гауляйтеры проводили многочисленные благотворительные акции вплоть до бесплатных обедов. Вся предварительная работа была выполнена отлично. Впоследствии Геббельс будет утверждать, что, несмотря ни на что, он вполне допускал возможность поражения. Слишком уж авторитетен соперник! Однако факты говорят обратное. Пропагандист убедил себя сам. 13 марта, накануне выборов, в «Ангрифф» было заявлено: «Завтра Гитлер станет рейхспрезидентом». Видимо, в эти дни Геббельс и сформулировал для себя правило на будущее: «Осторожность – мать мудрости». Впоследствии он всеми силами, не боясь конфликтных ситуаций, будет стараться избегать преждевременных заявлений в средствах массовой информации. Результаты выборов стали потрясением для национал-социалистов. Гинденбург одержал внушительную победу, доказав, что возможности пропаганды огромны, но не безграничны:

«Мы просчитались не столько в оценке наших голосов, сколько в оценке шансов противников. Им не хватило только 100 000 голосов до полного большинства. КПГ совершенно провалилась. С сентября 1930 мы прибавили 86 %, но что толку? Наша партия в депрессии и утратила мужество»[50].

Второй тур выборов был назначен на 10 апреля. Снова началась погоня буквально за каждым голосом. Деятельность Гитлера и Геббельса в данный период можно было охарактеризовать кратко: они говорили. Говорили, стараясь найти подход к каждому будущему избирателю. Большое значение в предстоящей борьбе имел тот факт, что оба принадлежали к совершенно разным типам ораторов. Фигура Гитлера без труда угадывается во многих теоретических работах, посвященных типологизации агитаторов.

«Одним типом агитатора является возбужденный, беспокойный и агрессивный человек. Его динамичное и энергичное поведение привлекает к нему внимание людей; им передается его возбуждение и беспокойство. Он склонен действовать, прибегая к драматическим жестам, и выражать свои мысли, используя театральные эффекты. Его появление и поведение питают инфекцию беспокойства и возбуждения»[51]. Достаточно посмотреть фотографии Гитлера, сделанные во время публичных выступлений или кадры кинохроники, чтобы понять справедливость подобной классификации его как оратора. Очевидцы его выступлений замечали, что как бы Гитлер ни пытался чередовать интонации, все равно возникал судорожный и надрывный крик. Срывающийся голос, неправильно выстраиваемые фразы – все это воспринималось толпой как ярость, боль и страдание человека, неравнодушного к судьбе Германии. Кампания «Гитлер над Германией» подразумевала огромное количество подобных выступлений. Наняв для себя и своего окружения самолет, фюрер перелетал из города в город, буквально завораживая толпы тех, кто уже был готов за ним следовать.

Совершенно к иному типу ораторов относился Й. Геббельс.

«Второй тип агитатора более холоден, спокоен и величав. Он волнует людей не тем, что делает, а тем, что говорит. Он может быть скупым на слова, но способным говорить острые, едкие и язвительные вещи, которые "проникают под кожу" людей и заставляют их взглянуть на обсуждаемое в новом свете»[52]. Геббельс был вполне способен не только привести слушавших его в истеричное состояние, но и доказать свою мысль, убедить в ее правильности, а значит, вербовать новых сторонников среди тех, кто поначалу не поддерживал нацистов. Он аргументированно доказывал, что правительство беспомощно, что оно не способно вывести страну из кризиса.

Несмотря на все старания, нацисты снова проиграли. Гинденбург остался. Но если рассматривать данное противостояние как борьбу агитационных методов, то становится понятным: данное поражение было еще одним шагом на пути к победе. В то время как Гинденбург в результате предвыборной кампании увеличил количество своих сторонников на один миллион человек, у нацистов их прибавилось два миллиона.

Далее последовали выборы в ландтаги Пруссии, Ангальте, Вюртемберга, Баварии и Гамбурга. В своих дневниках Геббельс сетовал на невозможность остановиться хоть на минуту. Он продолжал выдавать одну идею за другой, более того, лично контролировал их осуществление. Гитлер в это время был оторван от земли в буквальном смысле этого выражения. Он вновь летал, выступая в самых разных городах[53]. После выборов в рейхстаг 31 июня, когда НСДАП далеко опередила все другие партии, оставалось сделать буквально один шаг к власти. Пройдет меньше года, и

Гитлер будет приведен к присяге в качестве канцлера. В первые дни лично Геббельсу этот факт не принесет ничего, кроме разочарования. 5 февраля он не без горечи напишет в своем дневнике: «Функ[54] хочет стать госсекретарем по прессе и пропаганде. Этого еще недоставало. Я должен ему помогать. А Руст[55] будет министром культуры. Вот так-то. Я очень угнетен… Меня размазывают по стенке. Гитлер мне почти не помогает. Я потерял мужество…»[56] Но Геббельс переживал совершенно зря. Та власть, которой будет наделен он, даже не снилась Функу и Русту. Ему не придется подстраиваться под новую Германию, ища в ней место для себя, – Германии придется подстроиться под него.