Читать книгу Карга. Женский роман - Елена Ковалёва - Страница 5

На вокзале в Хабаровске артисток ждала большая компания. Сентябрь – любимый месяц хабаровчан: спадает летняя духота и до холодов еще далеко.

Фаня собрала всех встречающих в свою машину – родителей Божены, маму Риты и хорошего друга Божены, солиста театра музыкальной комедии Василия – и привезла к утреннему поезду. Василий, узнав, что Божена рассталась с Леонидом, готов был предложить ей руку и сердце, не выходя из авто.

Пока обнимались на перроне, знакомились – чуть не забыли про краба. Божена вернулась к проводнице.

– Самое главное чуть не забыли, – улыбнулась она, спуская пакет с крабом по ступенькам в руки подруги, которой он предназначался.

Фаня, согнувшись под тяжестью подарка, поставила пакет на землю. Заглянув внутрь, одобрила со знанием дела:

– Шикарный экземпляр!

Решили, что родители Божены прогуляются до дома пешком – они жили на Амурском бульваре, недалеко от вокзала. Отвезут маму Риты Юрьевны, а потом уже поедут на новую квартиру Фаины – на Пушкина.

– Мамочка! – Божена обняла маму, потом отца, отметив про себя, что вид у обоих родителей уставший. Как Ева? Малышка?

– Все хорошо, доченька, – мама едва сдерживала слезы радости.

– А, может, все-таки, поедете к нам? – спросил отец.

Надя обратила внимание, что подруга больше похожа на маму, но глаза – точь-в точь, как у отца – живые, синие, с золотыми искорками.

– Вечером обязательно приедем! С подарками!

Отвезли маму Риты Юрьевны, проехав почти до Северного микрорайона. Божена, сидя рядом с Фаней на переднем сидении, всю дорогу смотрела в окно – Хабаровск, как и Владивосток, был ей родным домом. За пять лет тут многое изменилось.

На заднем сиденье говорили в основном о театральных постановках – Василий поддерживал беседу с Надей.

Приехав на квартиру Фаины и освежившись с дороги, сели за стол. Фаня умела встречать гостей. Любила застолье, шум, большие компании.

– Как там Ритка поживает? Не сильно вас плющит? – спросила Фаня после первой.

Надя прыснула, уж больно подходящее словечко применила хозяйка.

– Еще по одной, и я на работу, – сказала Фаина. Василий, наливай!

– Фаня, ты работаешь сегодня? – удивилась Божена, ведь та изрядно «накатила».

– Мне это только на пользу, и флейта звучит лучше!

– Как же запах?

– Протру мундштук спиртом. Никто не поймет, откуда запах. Дезинфекция, слыхала про такое? Боженка, ты что, как первый раз замужем? Надя, она всегда такая зануда?

Надя, сама удивившись маленькому сабантуйчику перед работой, не нашлась, что ответить.

– Фаня, может, по третьей? – спросил Василий, разливая водку «Регион 27» и остановившись перед хозяйкиной рюмкой.

– Плесни на посошок! С приездом, девчонки! Рада вам, честное слово! – четыре рюмки радостно дзынкнули. Придется сегодня машину не брать! – Фаина встала и, сделав какой-то заковористый жест прощания, что отдаленно напоминало танец Шехеразады, удалилась из кухни.

– Боженка, приходите в колледж ближе к обеду! – крикнула уже из прихожей.

Оставшиеся за столом стали закусывать фаршированными яйцами, приготовленными Фаней собственноручно. Краба она придержала на вечер.

– Девочки, я вас оставлю. Понимаю, что с дороги вам надо отдохнуть, – Василий поглядывал то на одну, то на другую, обе казались хороши. Если будете уходить, ключ в дверях.

– Похоже, Василий тут, как у себя дома, – после того, как он ушел, сказала Надя. Ее лицо непривычно раскраснелось от трех рюмок.

– И не только он, Надюша! Фаня – такой человек. Не переносит одиночества.

***

Вечером у Фаины состоялся большой сбор. Девушки принарядились – не зря же тащили багаж. За раздвижным столом в гостиной разместилось человек двадцать. Звучали тосты, шутки, начались танцы.

«Ничего не изменилось со студенческих времен, – заметила Божена. Люди новые, а атмосфера – студенческая! Фанин кавалер неотразимо хорош и безнадежно молод для своего преподавателя».

– Пойдем на кухню, покурим, – шепнула ей, проходя мимо стола, Фаина.

– Я же не курю! – Божена не сазу поняла, что Фаня зовет ее не для этого.

– Василий, оставляю Надю на тебя! – Божена пошла вслед за хозяйкой. Не давай ей скучать!

– Не волнуйся, Боженочка! Она в надежных руках! – Вася очищал для Нади грейпфрут.

На кухне было дымно, хоть топор вешай.

– Фанька, у меня голос сядет! – Божена открыла окно. Увидела освещенные окна соседнего дома. Там, этажом выше, на такой же кухне, обнимались двое влюбленных.

– Ты сама садись, а то упадешь! – похоже, Фаина хотела сообщить ей что-то про своего нового ухажера – вид у нее был загадочный.

– Рассказывай, дорогая! Я хорошо знаю это выражение твоего лица!

Но та не спешила с ответом:

– Не стала по телефону…

– Да говори уже! Замуж выходишь? По глазам вижу! – Божена с улыбкой поглядывала на подругу.

Фаня – сбитая, как сливки, взбитые в крепкую пену или в тугое суфле, упругая – только тронь, и брызнет соком. Она еще немного поправилась, но без стеснения носила обтягивающие кофточки, короткие юбки и делала это с каким-то только ей присущим шиком.

Когда Фаня волновалась, то всегда закладывала за уши свои пепельные волосы, стриженные под каре. И тогда становилась похожей на тролля. Вот и сейчас уши выдали ее волнение.

– За Андрюшку? Не знаю еще. Молодой слишком. Хотя перспективный, – Фаня затянулась и выпустила дым колечками – так из знакомых девушек умела только она.

– На флейте играет?

– Больше на нервах, – она снова затянулась.

– Красавчик! – Божена присела рядом с подругой, обняла ее за плечи. Ну, что? Не томи уже!

– Из Петербурга плохие новости…

– Что случилось?

– Леонид…

Божена насторожилась, никак не ожидала, что речь пойдет о нем. Потихоньку она стала забывать его – старпом вытеснил Леонида из сердца брошенной девушки.

– Что с ним?

– Инсульт!

– Какой инсульт? – слово «инсульт» никак не вязалось с молодым, здоровым парнем, к тому же, военным.

– Ишемический, – Фаина продолжала бросать медицинские термины в задымленное пространство кухни, вдруг сузившееся до размеров тревожно забившегося сердечка Божены. Если бы геморрагический, то…

– Фаня, перестать говорить загадками. Он жив?! – девушка отстранилась от подруги и ждала ответа, глядя ей прямо в глаза.

– Жив. Но парализован. Лежит.

– Почему ты мне не позвонила? – Божена встала и нервно подошла к окну. Влюбленные в окне напротив продолжали обниматься. Глотнув воздуха, она обернулась к подруге, которая тушила сигарету в мандариновой кожуре, не обнаружив пепельницу на привычном месте.

– Не хотела, чтобы ты все бросила и полетела в Питер. Знаю я тебя, мать Терезу.

– Когда это случилось?

– Три дня назад.

– Я полечу! – решительно заявила Божена. Нужно выхаживать. Все зависит от правильного ухода, я знаю! Особенно в первое время.

– Там без тебя есть кому выхаживать. Ты забыла?

– Да, действительно, вылетело из головы.

– Еще и Дана Викторовна приехала! – Фаня говорила о матери Леонида.

– Ты можешь мне рассказать, как это произошло?

– Знаю только, что его нашли на улице. Сначала думали, пьяный. Потом кто-то из туристов вызвал «Скорую».

– Почему из туристов? Ничего не понимаю!

– Туристы шли на экскурсию в Летний сад.

– Стоп! А он что там делал?! – Божена почти кричала.

– Откуда я знаю, что он там делал?! – в ответ закричала Фаина. Лежал! «Скорая» приехала, забрали. Оказалось – инсульт!

– Родственники что говорят?! Дана Викторовна, я так понимаю, двоюродная сестра твоей мамы? Или отца? Раз Леня тебе троюродный!

– Что ты орешь? Возьми себя в руки! Не троюродный он мне!

– Как? Ты же говорила…

– У нас общий отец.

– Так, значит, Леня тебе родной брат?!

– Единокровный.

– Как это?

– Если общая мать – дети называются единоутробными, а если отец – единокровными.

– Но у него другая фамилия, отчество. Ты – Зевеева, он – Рыбаков.

– Дана не стала записывать его на отца. К тому же, она почти сразу вышла замуж, и отец дал согласие, чтобы ее муж записал ребенка на себя.

– Почему ты мне никогда об этом не говорила? – Божена тяжело опустилась на стул около раскрытого окна.

На кухню заглянул ученик Фани.

– Фаина Султановна, – почтительно обратился он к ней. Гости ждут краба.

– Сейчас принесу! – Фаня встала и вытолкала бойфренда за дверь. Достала из шкафа большое фарфоровое блюдо и, с трудом вытащив огромного краба, – в холодильнике ради гиганта пришлось снять две полки – водрузила морского красавца на блюдо животом вверх.

– Ужасно! – сказала Божена. Не понятно, к чему относились ее слова – то ли к ситуации с Леней, то ли к крабу, беспомощно раскинувшему свои конечности на огромной фарфоровой тарелке.

Когда Фаина вышла за подмогой, чтобы доставить гвоздь программы к столу, Божена достала из ее пачки сигарету и закурила, хотя не делала этого со второго курса колледжа, когда начались проблемы с голосом.

– Это из-меня! – сказала она вернувшейся Фаине, вспомнив ссору с Леонидом у решетки Летнего сада. Тогда он сравнил ее лицо со страшным лицом горгульи.

Вслед за Фаней на кухню вошли два качка, готовые нести блюдо дня гостям. Божена после таких известий не смогла принимать участия в общем веселье. Пошла в выделенную им с Надей комнату, легла на диван и стала слушать любимую аудиокнигу. Она случайно включила на главе, когда Мария Каллас прокляла Аристотеля Онассиса, бросившего ее ради Жаклин Кеннеди.

В воскресенье оказалось, что Василий позвал Надю на утренний спектакль в Музыкальный театр. Вчера, перед праздничным застольем у Фани, Божена и Надя навестили семью Божены, вручили подарки, потютюшкали хорошенькую «кудряшку Сью». Сегодня их ждал мамин рассольник.

– Какой спектакль? – спросила подругу Божена.

– «Кот в сапогах».

– Василий сегодня играет? – понимающе улыбнулась Божена.

– Да, – засмущалась Надя. На вечерний спектакль уже не получится, ведь у нас поезд.

– Конечно, сходи! У Васи прекрасный баритон! Я тебя провожу. Тут недалеко.

– Может, вместе?

– Нет, что ты! Семья – это святое!

Божена проводила подругу до театра, по пути рассказывая ей о местных достопримечательностях центральной улицы города.

– Улица названа в честь графа Муравьева-Амурского, генерал-губернатора, одного из основателей города. Но театр стоит на непереименованной части улицы. Здесь – еще Карла Маркса! – Божена пыталась говорить весело, но мысли о Лене не оставляли ее.

– Боженочка, ты что сегодня такая? Ревнуешь? – Надя уже знала, что та в юности нравилась Василию.

– Что ты, Надя! Нисколько! Тебе показалось. Грустно уезжать, вот и все…

– Вася ведь ухаживал за тобой, – Надя чувствовала себя неловко.

– У меня тогда был Леня, – Божену передернуло от сказанного ею «был».

– Ты ничего не рассказывала про Леню!

– Значит, расскажу, – Божена грустно улыбнулась и подтолкнула подругу на ступеньки служебного входа в театр, где уже стоял Вася и призывно махал рукой.

Договорились, что после спектакля Надя позвонит.

– Надя, обратный поезд около девяти! – Не загуляй!

Семейный обед прошел, как в детстве. Отец, как всегда в праздник, сидел за столом чисто выбритый, в белой наглаженной рубашке.

Единственным отличием было присутствие маленького существа – теперь весь мир крутился вокруг голубоглазой Сюзанки. Она, в отличие от женщин семьи, не считая крашеную Божену, была белокурой, но такой же кудрявой, как все.

– Боженочка, когда мы дождемся внучка? – спросила мама.

– Мама, Ева выполнила ваше заветное желание. Вам мало забот? – Божена постаралась перевести внимание на малышку. Та сидела на высоком стуле за общим столом и осваивала новое пространство, барабаня деревянной ложкой по тарелке и раскидывая по сторонам манную кашу. Папа девочки сбежал еще до ее рождения.

Говорили о репетициях, погоде, новой подруге Божены, недоумевая, почему Надя не пришла на обед. Родителей обрадовало, что преподаватели колледжа обещали включить выступление дочери в рождественский концерт, который каждый год проходил в краевой филармонии.

– Потом, как Настя, приедешь к нам с сольным концертом, – Ева говорила о солистке Приморской сцены Мариинского театра, которая тоже окончила колледж искусств.

В Хабаровске очень гордились своими выбившимися в люди выпускниками и часто называли их только по именам.

Трогать больную тему за семейным обедом не решились, видя, что Божена сама не своя от печальной новости. О Лене Фаня рассказала родителям Божены в машине, правда, без подробностей.

Ева, прощаясь со старшей сестрой, обняла ее на пороге. Это было непривычно – воспитанные в строгости, сестры редко выражали эмоции подобным образом.

«Теперь мы не только сестры, – подумала Божена. Подруги по несчастью». Мама незаметно вытирала глаза платочком.

Попрощавшись с родными, Божена вышла из парадной – она еще не отвыкла называть подъезд по-питерски парадной. Позвонила Наде.

– Боженочка, Василий пригласил меня в арт-кафе – прямо здесь, в театре.

– Как прошел спектакль?

Трубку схватил бывший воздыхатель:

– Отлично прошел! Зря ты не пришла посмотреть на кота Василия в сапогах! Мы подъедем часов в семь, хорошо? Прогуляемся в парке, сходим на Амур. Не теряйте нас!

– Хорошо, Вася!

– Боженочка, как у тебя? – в трубке снова звучал голос Нади, непривычно радостный, возбужденный.

– Все хорошо, Надюша. До встречи!

Перед отъездом предстоял разговор с Фаней. Вернувшись к ней на квартиру и открыв дверь дежурным ключом, услышала из кухни голоса Фани и ее ученика – они ссорились. Фаина Султановна закатила ему сцену ревности.

Божена прошла в выделенную им с Надей комнату и стала собирать вещи. Потом прилегла на двуспальную кровать, укрылась желтым клетчатым пледом. В голову лезли мысли о горгульях на ограде Летнего сада и словах, сказанных в сердцах Леониду: «Рада, что у тебя останется мое изображение!..» Она не очень верила во всякие мистические вещи, но, похоже, это был именно тот случай.

Вечером у вагона собралась компания провожающих. Родители Риты Юрьевны, приятные интеллигентные люди, привезли к поезду ту же сумку, теперь с ответными дарами, и большого плюшевого дельфина. Пока вручали подарки, говорили напутственные слова и грузили багаж, объявили отправление. «Амурские волны» не звучали.

Помахали провожающим из окна, разместили вещи под сиденьями и, отдав проводнице билеты, присели к столу. К ним в купе никого не подсадили. Поезд тронулся.

– Поедим? – спросила Божена, выложив на стол жареную курочку, огурцы, вареные яйца и даже соль в спичечном коробке. Мама позаботилась!

– Я заметила, что в Хабаровске много улыбающихся лиц, – Надя с куриной ножкой в руке рассеянно улыбалась.

– Это из-за солнца, – Божена сожалела, что перед отъездом ей не удалось поговорить с Фаней. Триста солнечных дней в году.

– А во Владике?

– Чуть меньше.

Проводница принесла чай. Ложечки театрально позванивали в стаканах в такт движения поезда. Чай остался невыпитым.