Читать книгу Пусть лёгкая витает грусть - Елена Кулешова - Страница 8

Глава 4. Кроличья нора

Оглавление

Вторая встреча с мисс Фаридой была немного более раскованной, но Алисе приходилось напрягаться, чтобы понять, что говорит психолог.

– В тебе слишком много гнева. Целое море гнева, моя дорогая, – говорила она Алисе. – И большая часть агрессии направлена на внутреннюю тебя. Она не такая, какой бы ты хотела ее видеть, эту маленькую девочку.

–Да, она не такая, – соглашалась Алиса. Она была уверена, что внутри нее – маленький мальчик, а не девочка, запертый в этом странном, стареющем, вялом теле. Алиса и вправду не особенно-то себя любила: быстро полнела, была какой-то неуклюжей и раскоординированной. Когда она еще носила очки, в старшей школе, то избегала играть в волейбол и баскет. Только потому что, как ей казалось, мяч обязательно прилетит ей в лицо. И он летел – словно намагниченный. Попадал в дужку очков, которая больно врезалась в переносицу, потом на некоторой время Алиса слепла и плакала – не от боли, от обиды. Как игрок она только приносила вред команде, и однажды здоровенный парень по имени Пауль от души пнул ее ногой. Отпечаток был громадным, и не отстирывался, как ни старалась Алиса. Семья была бедной, и заменить платье возможности не было. Так она и ходила, до конца года, с этим позорным знаком чуть ниже спины, каждый день подвергаясь насмешкам. Не смеялись только те, кому Алиса помогала делать домашние задания, и вскоре она поняла, что только так может заслужить любовь большинства: добровольно беря на себя их работу. Нет, конечно, они ее не любили.

– Ты понимаешь, что тебя не любили, Алиса? – спросила мисс Фарида.

Понятно было без слов. Ее не то, что не любили, ее ненавидели за то, что была "всех умнее", за то, что, несмотря на отсутствие косметики, была явно красивее большинства сверстниц. И все равно, а, может быть, именно поэтому, продолжали глумиться: над лицом, прической, одеждой, фигурой, походкой. Каждый день, ежесекундно проверяя на прочность. Дома проверка не прекращалась, но приобретала другие формы: удастся ли избежать встречи с пьяным отчимом, а если нет – как быстро и безболезненно получится завершить многочасовой разговор с ним. Отчим любил поговорить – о том, как был пилотом RAF, как служил в морской пехоте, как знает шесть языков, в том числе очень сложный русский… Все это было враньем: Месгрейв-старший всю свою жизнь проработал слесарем на конвейере, и, подвергаясь немилосердному прессингу со стороны коллег, как и Алиса, нашел свою отдушину – в ирреальном мире, построенном из воображения и алкоголя. Алиса убегала в книги.

– Попробуй понять, какая ты есть, попробуй принять себя. И вот еще – какой бы ты была, если бы удалось обойти без всех этих мучений и надломов, – коварно подкинула задачку мисс Фарида.

– Я рисовать не умею, – призналась Алиса, отпив кофе. Он был все тот же, но она начала уже привыкать ко вкусу.

– Посмотри на себя в зеркало. Кого ты видишь?

На Алису смотрела приятная относительно молодая еще женщина, голубоглазая, светловолосая, не без некоторой наивности и миловидности. Тонкие розовые губы, пара родинок на щеке. Аккуратные ушки, вздернутый носик. Очень симпатичная, хотя, конечно, не для Vogue. Приятная классическая английская внешность. К такой бы подошли невероятные шляпки тридцатых годов: то плоские, как пшеничный блин, то хитро закрученные, украшенные вуалеточным тюлем, то наползающие на один глаз из полупрозрачной пластиковой соломки… Внешность идеальной девушки из лондонского кафе, скулы чуть шире, чем хотелось бы. Только вот Алиса чувствовала себя совсем, совсем другой. Внутри нее бунтовал и рвался на волю сильный и от того слишком напористый черноволосый мальчишка. Он так и застрял в возрасте четырнадцати лет – буйный подросток, рвущийся наружу из тесной клетки. Он, как Питер Пен, постоянно втаскивал Алису в какие-то игры и приключения. И, уж если продолжить аналогию, подумала Алиса, то к ней постоянно прибегали то вялые и глуповатые Венди, то ревнивые и истеричные Тинкер-Белл. А ей хотелось вечного противостояния с самым настоящим капитаном Крюком. Так хотелось, что Питер начал играть обе партии – и за себя, и за капитана. Но капитан так и не пришел.

– Ты замечталась, Алиса? – мисс Фарида шутливо похлопала ее кончиками пальцев по плечу.

– Нет, я думала об Огдене.

– А что с ним? – похоже, психолог была все еще не в курсе.

Алиса ее просветила: и про удар по голове, о котором писали газеты, и про отрезанные руки, и про то, как она стала свидетелем тихого ареста предполагаемого убийцы в ресторане. Мисс Фарида побледнела, стиснула тонкие пальцы и одними губами зашептала что-то, видимо, молитву – так, во всяком случае, подумалось Алисе.

– А руки? – спросила наконец мисс Фарида. – Руки – их не нашли?

– Еще нет, – пожала плечами Алиса. Огдена ей было не жалко, но от картин возможной смерти его – мутило. Она отпила уже остывшего кофе и взяла последний сухарик. Понюхала: все тот же жирный запах бекона и неведомых специй. Странное блюдо, привезенное с родины мисс Фариды – ржаной хлеб, который та называла "черным", густо сдобренный ароматизаторами мяса и пряностей, засушенный в вакуумной печи. Тонкие, длинные кусочки, похожие на мумифицированные гренки, трупики сэндвичей – расчлененные и замученные. Еще мисс Фарида любила угощать своих клиентов белыми семечками подсолнуха, посыпанными солью – это было странно, и те, кто рискнул попробовать, говорили, что процесс их разгрызания затягивает хуже наркотика. Это называлось, как объяснила мисс Фарида, stchiolkat' semechcki. Совершенно непроизносимо.

Когда первый шок прошел, мисс Фарида вернулась к разговору. Удивительно быстро взяв себя в руки, психолог словно надела маску, вновь став улыбчивой и внимательной. Она спросила:

– Ты готова падать в кроличью нору, Алиса?

Алиса была готова – там, на самом дне, одетый в жилетку, смешные клетчатые штаны и цилиндр с кроличьими ушами, стоял черноволосый мальчишка, протянув к ней руки. Уже падая, Алиса видела, как стремительно растет мальчик, превращаясь сначала в юношу с легким пушком над верхней губой, затем – в молодого парня в ковбойке и, наконец, когда до столкновения оставался миг – перед Алисой, по-прежнему протянув к ней руки, стоял неотразимой красоты сорокалетний мужчина в строгом деловом костюме, на лацкане которого была прикреплена ленточка ордена Британской империи. Он улыбнулся, и Алиса провалилась в эту широкую, искреннюю улыбку, растворившись в незнакомце так, как растворяется в чае колумбийский сахар: быстро и без остатка. У ног мужчины лежало несуразное трикотажное платье, белый скомканный парик и старые, склеенные на переносице липкой лентой, поцарапанные очки.

Пусть лёгкая витает грусть

Подняться наверх