Читать книгу Вот пришел папаша Зю… - Елена Лактионова - Страница 14

В этот же день была ещё одна большая неожиданность. После обеда единственное окно коммунальной кухни снова заслонил огромный мебельный фургон. Как и в первый раз жильцы 51-ой квартиры побросали кастрюли и столпились у окна.

– Великое переселение народов! – усмехнулась Харита Игнатьевна.

– Чего, опять к нам? – облизнулся Софокл.

В квартиру снова вошла Валентина Ивановна Матевенко, неся перед собой флаг парламентёра – очередной ордер. Жильцы с любопытством заглянули за спину Валентины Ивановны и обнаружили… Михаила Сергеевича и Раису Максимовну Гробачёвых.

– У нас что, отстойник бывших президентов? – саркастически спросила Серёгина.

– Что, и Борис Николаевич здесь? – растерянно и вместе с тем радостно воскликнул Михаил Сергеевич, увидев Наину Иосифовну и Татьяну в кухонных передниках. И повернулся к Раисе Максимовне: – Ну вот видишь, Раиса Максимовна, Ёлкин тоже здесь. Значит, и нам пережить можно.

Коммуналка и восемнадцатиметровка произвели на чету Гробачёвых тяжёлое впечатление. Более тяжёлое, чем на чету Ёлкиных-Доченко.

Михаил Сергеевич долго стоял у зарешёченного окна, скрестив на груди руки, и уголки его губ были опущены вниз – что обозначало крайнюю степень удручённых раздумий. Он представлялся себе Наполеоном, сосланным на остров Эльбу. Раиса Максимовна в такие минуты старалась его не трогать. Утешать она его будет потом.

А пока она распоряжалась вносимой мебелью и расплачивалась с грузчиками.

– Как ты думаешь, Захарик, – Михаил Сергеевич опустился на тюки с одеждой, – они пришли надолго?

Раиса Максимовна поняла, кого он имел ввиду.

– Ах, Ми! – вздохнула она. – В семнадцатом тоже рассчитывали, что большевики пришли ненадолго. А они продержались семьдесят лет!

– Захарик, ещё семьдесят лет мы не проживём.

…Когда-то, ещё в студенческие годы, Рая и Миша в Третьяковке увидели картину Венецианова «Захарка»: крестьянский мальчишка в кепке, из-под которой во все стороны торчат волосы. «Смотри, Рая! – рассмеялся Миша. – Этот Захарка ужасно похож на тебя!» Так Раиса Максимовна стала Захариком…

– Нужно что-нибудь предпринять, Ми, иначе мы здесь погибнем.

– Но что мы можем сделать, Захарик? – уныло спросил Михаил Сергеевич.

– Мы организуем путч против этого Зюзюкина!

– Нет, Захарик, второго путча мне не пережить.

– А в коммуналке жить хочешь?! – спросила Раиса Максимовна и сморщила носик: – Здесь стоит какая-то невообразимая вонь. – Вдруг она выпрямилась и торжественно объявила: – Ми, нужно связаться с Западом! Запад нам поможет.

– Но как мы с ним свяжемся, Захарик? Я так думаю, что за каждым нашим шагом следят зюзюкинские ищейки. Они нам ничего такого не позволят.

– Связь нужно установить где-нибудь в квартире, чтобы не вызывать подозрений. Например, в туалете или ванной комнате. В ручку душа можно вмонтировать мобильный телефон. Шум воды будет заглушать разговор. Я займусь этим сама. Связь с Западом я беру в свои руки. Ми, так жить нельзя!

На кухне выяснилось, что место Гробачёвым досталось самое невыгодное: на проходе и возле раковины.

– Все вакантные места давно разобраны, Раиса Максимовна, – проконстатировала факт Харита Игнатьевна, видя расстроенное лицо супруги экс-президента.

– Может быть, кто-нибудь уступит своё место мадам Гробачёвой? – ехидно обратилась к соседям Серёгина.

Гробовое молчание было ей в ответ.

– Народ безмолвствует, Раиса Максимовна, – усмехнулась Харита Игнатьевна.

– Раиса Максимовна, мы уступим вам своё место! – патетично воскликнули сёстры Ольга и Ирина. – Вот, пожалуйста, занимайте!

– О, как я вам благодарна! – обрадовалась Раиса Максимовна.

– Ну что вы, не стоит, – благородно возразила Ирина.

– Мы всё равно редко готовим, – добавила Ольга.

– Они у нас сыты пищей духовной, – объяснила Харита Игнатьевна.

Но выяснилось, что внушительных размеров шикарный стол Гробачёвых никак не втискивается в бывшее место сестёр.

– Может быть, кто-нибудь подвинет свой никчемный столик для королевского стола мадам Гробачёвой? – снова протестировала соседей «на вшивость» Харита Игнатьевна.

И опять гробовое молчание было ей в ответ.

– Народ безмолвствует, Раиса Максимовна, – притворно вздохнула Харита Игнатьевна.

– Отпилить его надо! – внёс ценное предложение Софокл. – Тогда будет в самый раз.

– Пилить мой стол?! – ужаснулась Раиса Максимовна. – Но это же антиквариат! Швеция!

– Вот чудненько! – всплеснула руками Харита Игнатьевна. – Теперь у нас на кухне будет «шведский стол»: подходи и бери, что душеньке угодно!

Находящиеся на кухне прыснули со смеху.

Раиса Максимовна высокомерным взглядом смерила эту язву, но промолчала. Она пошла жаловаться мужу.

– Ми! Они хотят пилить наш антикварный шведский стол! Он не помещается на кухне!

– Захарик, пусть пилят всё, что угодно, – махнул рукой Михаил Сергеевич. – У меня такое ощущение, что меня самого распилили пополам.

Так как Генька Безмозглый был ещё здесь, деля ёлкинские хоромы на отсеки, пилить шведский стол поручили ему. Раиса Максимовна стояла рядом с таким выражением, будто ей без наркоза пилили здоровую кость.

– Ну и дерево, зараза! – вспотел пилить Генька. – Дуб, что ли?

– Граб! – с достоинством ответила Раиса Максимовна.

– Гроб! – в тон ей ответил Генька.

– Будет нам тут всем гроб с крышкой! – раззубоскалился Софокл.

Ещё через полтора часа огрызок антикварного шведского стола был втиснут в фанерно-дровяную клумбу коммунальной кухни. Раиса Максимовна, рыдая сердцем, стала перетаскивать в него тефалевую посуду.

К вечеру удручённые Гробачёвы сидели в своей комнате на диване и обсуждали своё положение.

– Помнишь, Захарик, как мы в Ставрополе, когда только что приехали, снимали крохотную комнатушку у одних пенсионеров? – предался воспоминаниям Михаил Сергеевич. – В центре стояла огромная печь, а по углам еле-еле помещались кровать, стол и два стула.

– А книги?! Ми, ты забыл о книгах! – подключилась в воспоминания Раиса Максимовна. – У нас было два громадных ящика с книгами!

– И когда мы иногда ссорились, я стелил себе на этих ящиках… – рассмеялся Михаил Сергеевич.

– А потом ночью всё равно приходил ко мне… – лукаво добавила Раиса Максимовна.

Михаил Сергеевич был рад, что его Захарик немного развеселилась.

– А какая светлая была комната: целых три окна, выходящих в сад! О, Ми! Это было наше с тобой первое совместное жилище! Как… как мы были счастливы тогда, помнишь?

– Конечно, Захарик. Хотя жилось нам совсем нелегко.

– Да! Чтобы протопить эту чёртову печь, мы покупали дрова и уголь! А готовила я в крохотном коридорчике на керосинке.

– А помнишь, Захарик, ту огромную коммуналку, где мы жили потом? Мне сначала казалось, что там комнат пятнадцать, не меньше, а народу было…

– Комнат было всего восемь, Ми, – рассмеялась Раиса Максимовна. – А народу было действительно очень много. Чтобы умыться и сходить в туалет, приходилось порой ждать своей очереди.

– Да, это было целое маленькое государство. И как-то мы все там умудрялись ладить, вот что удивительно.

– Ми, я помню одно твоё письмо мне – из твоей командировки. Что-то такое… «Дипломатические отношения с суверенными единицами должна поддерживать ты. Надеюсь, не без гордости будешь проводить нашу внешнюю политику. Только не забывай при этом принцип взаимной заинтересованности».

Оба, и Михаил Сергеевич, и Раиса Максимовна, рассмеялись.

– Как давно это было, Захарик. И, вместе с тем, как недавно!

– Но, Ми! – воскликнула Раиса Максимовна, снова возвратясь в сегодняшний день. – Я думала, что этап коммунальных квартир давно канул в Лету! А получается, всё возвращается на круги своя. Вот уж не предполагала на старости лет опять попасть в коммуналку!

Михаил Сергеевич обнял жену за плечи и скорбно поджал губы.

– Захарик, мы с тобой столько пережили всяких катаклизмов и поворотов судьбы, что, может быть, процесс ещё пойдёт в другую сторону, благоприятную для нас, – не совсем, правда, уверенный в этом, проговорил Михаил Сергеевич. – Наверное, это я во всём виноват. Виноват в том, что вот сейчас мы с тобой, Захарик, сидим в этой комнате коммунальной квартиры.

Раиса Максимовна молчала.

– Помнишь, Ми, первые годы перестройки, мы с тобой в Италии… – начала она. – Миланцы приветствуют нас, скандируют: «Гроби, Гроби!» И у нас с тобой… Я помню это, Ми: у нас с тобой на глазах были слёзы. Слёзы радости, какой-то сопричастности… Ты повернулся ко мне и сказал: «И ради этого тоже стоило начинать перестройку!» – Раиса Максимовна с долей грусти посмотрела в глаза мужу: – Ми, скажи честно, если бы тебя вот сейчас спросили: стоило ли затевать перестройку, что бы ты ответил?

Михаил Сергеевич долго сидел молча, поджав губы.

– Ну, Захарик, – наконец сказал он. – Кто же мог предположить, что процесс пойдёт так далеко?

Уже поздно вечером Ёлкины услышали тихое поскрёбывание в свою дверь. Когда Наина Иосифовна открыла, на пороге стоял Софка. В руках он держал старенький деревянный стульчак.

– Я извиняюсь… – сказал он. – Вот… Не требуется? Подешёвке отдам.

– Да-да, конечно. Сколько?

– По старым ценам за полсотни. Значит, теперь – два с полтиной.

– И за два сойдёт! – выглянул из-за спины Наины Иосифовны зять Лёша и взял у Софокла стульчак.

Софка согласно кивнул.

Когда минут через пятнадцать Наина Иосифовна вышла в коридор, то увидела, что с таким же стульчаком Софокл скребётся в дверь к Гробачёвым.

По закону бывшим президентам, ушедшим в отставку, полагались телохранители. Были они выделены и Ёлкину с Гробачёвым. Правда, обе четы не без оснований полагали, что эти церберы по совместительству ещё и зюзюкинские агенты, и по ночам поставляют куда следует сведения о своих подопечных.

Телохранитель Ёлкина, за неимением свободных помещений в квартире поселился в кладовочке, а телохранитель Гробачёва – на антресолях. Для этого соседям пришлось предварительно их освободить от накопившегося там хлама.