Читать книгу В какой стране жить хорошо, или Cафари на «Большую пятерку» - Елена Лебедева - Страница 4

Прошло шесть лет. Звонков с приглашением получить Нобелевскую премию за научное открытие «Расстояние как основной способ решения проблем» ей не поступало. Может быть, человечество еще не достигло такого уровня развития, чтобы осознать всю важность этого закона. Она задумалась, какое следующее направление выбрать. Найти следующую страну ей помогла игра в ассоциации. Если поэт – то непременно Пушкин, если фрукт – то яблоко, если мечта – то Париж.

Десять из десяти ее клиентов на вопрос: «Куда вы мечтаете поехать?» отвечали: «В Париж!» И сама она тоже об этом мечтала. Конечно, она могла для науки пожертвовать собой и поехать в любую другую страну. Но лучше начать с самого приятного. А неприятное вообще стараться не делать…

Очень часто в жизни случалось, что достаточно было точно сформулировать для себя свое желание (иными словами, точно знать, что она хочет получить в результате) и как бы отойти в сторону – жизнь сама начинала искать кратчайшие пути к её цели. Кратчайшие – не в смысле быстроты, а в смысле самой возможности исполнения этого желания.

С точки зрения человека, это иногда очень долгий путь, кажется, что дорога эта идет в противоположную сторону, но, в конце концов, по достижении результата понимаешь, что только таким путём ты и мог получить желаемое. Все эти, как казалось, ненужные события на самом деле не отвлекали от цели, а были искусно вплетены в общую схему этого процесса.

Этим методом «исполнения желаний» она пользовалась очень часто с тех пор, как случайно о нём узнала. Она не могла вспомнить, откуда… Может, кто-то рассказал ей, а может, она прочитала в книге или увидела какую-то программу по телевизору. Иногда ей казалось, что она узнает что-то просто потому, что пришло время узнать.

В этот раз все тоже начало складываться само собой. Сын ее московской подруги уже два года жил в Париже и играл в какой-то рок-группе. Богатые родители снимали ему там квартиру и были очень этим счастливы: таким образом, они спасли его (и себя) от женитьбы на тридцатилетней провинциальной женщине, живущей в съемной комнате московской коммуналки вдвоем с подругой.

Двадцатилетний Петя, конечно же, был полон решимости встать на ноги и забрать невесту к себе в Париж, но прошел год, потом второй…. Его любовь не стала меньше, просто она трансформировалась в вечную любовь, при которой мужчина счастлив уже от понимания, что эта женщина существует. Совершенно необязательно при этом, чтобы она была рядом. В планы Антонины стать вечной невестой не входило, и она покорила сердце другого двадцатилетнего оболтуса, родители которого были богаты, но не настолько, чтобы изолировать сына в европейской стране.

В общем, все шло по заранее намеченному сценарию. Рок-группа, как ни странно, раскручивалась, набирала обороты и, победив на каком-то конкурсе, получила контракт на двухмесячное выступление в США. Квартира была свободна – главный вопрос был решен. Все остальные проблемы как-то отступили перед важностью момента.

К выбору гардероба она подошла очень серьезно. Потому что Париж – это не Америка. Это, можно сказать, центр моды, стиля и вкуса. Она не могла вспомнить, в каком именно фильме она это видела, но образ утонченной французской женщины стоял у нее перед глазами. Может, это были Миледи и госпожа Бонасье из «Трех мушкетеров», естественно, в исполнении Тереховой и Алферовой… Ее познания французского ограничивались шерше ля фам и се ля ви. Но ничего, думала она. Красота не требует перевода. Она сможет все понять и так.

Так же удачно удалось организовать и культурную программу. Созвонившись с Мари, работавшей во французской туристической фирме и попросив ее организовать встречу в аэропорту, она узнала, что, во-первых, ее приезду очень рады, и она будет их VIP-гостьей. И еще они хотят в качестве комплимента предложить ей несколько экскурсий в сопровождении их сотрудника, истинного знатока культуры Франции. «Кстати, он неженатый, – уточнила Мари».

Считается, что когда есть где жить и есть билет на самолет, осталось дело за малым. Ей нужна была виза.

В ее агентство звонят десятки раз за день и спрашивают: «А визы вы открываете?» Мол, мне и нужен-то пустячок, только визу открыть. Очень часто клиенты просят сразу мультивизу на год или уж сразу лет на пять – так удобнее. Ну, чтобы каждый раз не мучиться с бумажками, объясняют они, просто времени лишнего нет всякой ерундой заниматься!

Создается впечатление, что все представляют себе такой как бы магазин. Заходишь туда, платишь деньги, и тебе продают, как буханку хлеба, заветную бумажку, которую ты вклеиваешь в свой паспорт, – и вот она, долгожданная свобода передвижения по Европе, Америке или Англии! Но таких магазинов не существует. Процедура получения визы скорее напоминает устройство на работу. Ты пишешь резюме, прикладываешь рекомендации, а работодатель смотрит и решает, понравился ты ему или нет. Он может позвонить на твое предыдущее место работы и проверить, действительно ли ты там работал. Уже после всего этого принимается окончательное решение.

Особенно часто это бывает нужно тем, у кого есть родственники в какой-либо стране, Германии, например. Почему-то считается, что поездка к этому родственнику здорово сэкономит деньги. Такая поездка обходится обычно в три раза дороже, чем купить автобусный тур по Европе.

Но это они узнают только после приезда, а пока им нужна информация, как бы между делом, особо не напрягаясь, получить эту визу. Конечно, их родственники могут прислать приглашение, но они обычно не хотят морочиться по этому поводу, но чаще всего не потому, что не знают, как это делать, а потому, что, высылая приглашение, они берут на себя полную ответственность за своего родственника или знакомого.

А брать им эту ответственность очень не хочется! Да еще и за приглашение нужно заплатить. Даже если это стоит один евро, все равно жалко. Поэтому родственники чаще всего приводят много причин, по которым высылать приглашение не представляется возможным. Но даже если они посылают приглашение, то это лишь означает, что приглашенный должен лично своим делом заниматься. Зайти на сайт консульства, распечатать и заполнить анкету на языке той страны, куда он собирается ехать. Иногда документы нужно заполнять прямо он-лайн. Заполнить нужно правильно, иначе документы не примут. Когда все они готовы, нужно все собрать по списку.

Консульства разных стран требуют разные документы. Это могут быть и билеты, а если нет приглашения, то бронь отеля – обязательно на весь срок пребывания, а иногда и документы на то, что номер отеля полностью оплачен. Нужна также медицинская страховка, справка с места работы о зарплате, справка из банка об остатке денежных средств на счете. Могут запросить свидетельства о собственности на землю, недвижимость и автомобиль. Все эти документы нужны консульству для того, чтобы убедиться, что вы после окончания поездки вернетесь домой, а не останетесь нелегально собирать апельсины, мыть посуду или, что еще более страшно, займетесь воровством, проституцией, наркоторговлей.

Задача доказать свое намерение вернуться лежит на человеке, который запрашивает визу. То есть изначально на каждом лежит презумпция виновности, то есть консульство считает, что все люди, которые хотят посетить ту или иную страну, намереваются покинуть Россию навсегда. Только те из них, кто предоставил хорошие, по их мнению, документы, переводятся из категории злонамеренных в категорию невиновных и награждаются визой. Да, консульство именно «grant the visa», что в переводе означает «награждает визой».

Ну, так – жить она будет в квартире Лелиного сына, теперь нужно купить билет и останется только визу открыть.

С билетом проблем особых не предвиделось. Начинать нужно было с визы. Она была готова вылетать хоть сегодня, но открытие визы требовало времени. Причем все зависело еще и от загруженности консульства. Летом и на время новогодних праздников консульство требовало сдавать документы раньше обычного. Туристическая виза открывается только под бронь отеля на конкретные даты. Леля, конечно же, не могла предоставить ей нужных документов. Оставался один путь – обратиться в фирму, которая их «открывает».

Она знала, что работа таких фирм, по правде говоря, нелегальна: они бронируют отель, потом от него отказываются и берут деньги за эти «левые» приглашения. И к тому же, кто знает, какая репутация у таких фирм и насколько им можно доверять? Надо сказать, что на такие услуги был большой спрос, но в своем агентстве она никогда их не оказывала – она не делала того, в чем не была стопроцентно уверена. И никогда не ставила эксперименты на клиентах – таким способом заработанные деньги ее никогда не интересовали.

Тут, однако, предстояло проэкспериментировать на самой себе – другого пути у нее не было, проверенных контактов тоже. Страшно не было. «Если не получится, – думала она, – я же свои деньги потеряю».

Она обзвонила с десяток фирм: стоимость у всех была приблизительно одинаковая – 200–250 €. Но все говорили, что на ближайшие даты уже нет записи и нужно ехать в визовый центр и самостоятельно сдавать документы на визу. Это ее никак не устраивало, потому что траты на билеты на поезд и день жизни в Москве составили бы минимум еще 200 $. Она упорно продолжала обзванивать фирмы, и в одной компании ей сказали, что они могут ей открыть визу без ее присутствия. «Вот здорово!» – подумала она. Ее даже не удивило, что все твердили, что это невозможно, и только в одной фирме ей согласились помочь.

Вот если бы она выступала в роли директора турфирмы, она бы наверняка насторожилась: на все, что касается бизнеса, у нее была отлично развита интуиция, много раз спасавшая ее от проблем. Но в данный момент она выступала в категории «турист обыкновенный» и расценила нахождение ею этой фирмы как редкое везение.

Она купила дешевый билет в Париж на следующий понедельник. После его оплаты она решила прочитать условия аннуляции. И поняла, что он куплен по не сдаваемому тарифу, то есть штраф составил бы его полную стоимость. Значит, уже ничего изменить было нельзя. Она собрала документы по списку и отправила поездом в Москву с проводником.

С документами клиентов она никогда так не поступала, но на себе решила сэкономить. Всю ночь ей снилось, что ее документы выпали из поезда и лежат между рельсами, а она идет пешком в Москву и ищет их. Проснулась она в холодном поту. «Как это люди отправляют свои документы с проводниками и спят спокойно?» – подумала она.

Позвонила Леля и успокоила ее, сказав, что получила документы. Надо было теперь отнести их в фирму, находящуюся недалеко от Павелецкого вокзала.

Но вот фирма, по мнению ее подруги, абсолютно не внушает ей доверия. Располагается она в подвале, вывески нет никакой. Кроме того, они не дают никаких расписок, что приняли документы, и не называют точных сроков выхода виз из консульства.

– Разве у меня есть какой-то выбор? – спросила она ее. – Другие фирмы вообще отказали. Оставляй документы, риск – дело благородное.

– Да, риск, конечно, дело благородное, но в данном случае это не риск, а очевидная глупость, – не унималась Леля.

– Оставляй, – скомандовала она подруге, – У меня билеты невозвратные. Поздно другие варианты искать.

– Как скажешь, – покорно ответила Леля, – но под твою ответственность.

Через три дня ей позвонили из этой самой фирмы. Извинившись, они сказали, что сначала думали, что у них получится открыть ей визу без ее присутствия, но не получилось. Поэтому они предлагают срочно прилететь в Москву, успеть самой сдать документы по их приглашению, и получить визу к своим билетам в Париж.

– Как вы это себе представляете?! Я на работе. Билетов на сегодня точно нет, да и стоят они 400 $ туда и обратно. Хорошая стоимость визы может получиться!

– Это ваше дело, – невозмутимо ответила девушка-менеджер.

В Москве всегда так. Никто там перед клиентами особо не кланяется. Время на обслуживание составляет 10 минут, и если за это время клиент ни на чем не остановился, то менеджер займется следующим по очереди. Никто не будет работать бесплатно. Сегодня она ощутила это на себе. «Зачем я с ними только связалась?» – думала она, но винить было некого, кроме самой себя…

На следующий день утром она прилетела в Москву и перед входом во французский визовый центр встретилась с курьером, который передал ей так называемую «легенду», по которой она будет запрашивать визу. Она зашла внутрь и заняла очередь. Ждала она своей очереди всего часа четыре… Когда ее документы приняли, она поинтересовалась, когда виза будет готова.

– Обычно через три дня, но сейчас очень много документов, и виза обычно бывает готова на пятый день. Но иногда это может занять до двадцати дней.

– Как это до двадцати дней?! У меня билет уже куплен. А нельзя ли узнать по точнее? – испуганно спросила она у менеджера, принимающего документы. Она посмотрела на календарь. С учетом того времени, на которое фирма затянула с ее документами, она должна была вылетать как раз на пятый день после обеда. «Ну и хорошо, – оптимистично подумала она. – С утра получу паспорт и поеду в аэропорт».

– Все вопросы вы можете задать, позвонив в консульство. Мы, визовый центр, только принимаем документы и берем оплату. Срок изготовления виз нам неизвестен. Но вы не успеваете в любом случае на ваш самолет, потому что в понедельник консульство не работает, во Франции государственный праздник – Троица, – и менеджер показал на листок, прикрепленный к стеклу – календарь выходных и праздничных дат.

– Так что вам придется сдать свой билет или поменять его на другую дату, – закончил он. – Следующий!

Она отошла от окошка ошарашенная. Как же так? Стоимость билета – 18000 рублей – она уже точно потеряет, но на следующие даты может не быть билетов вообще! Ну, по крайней мере, дешевых точно не будет. Да еще эта поездка в Москву – дополнительный расход. А если визу вообще не дадут? Она забыла об этом спросить у менеджера.

– Извините, пожалуйста, позвольте задать менеджеру только один вопрос, – обратилась она к мужчине, который стоял за ней.

– Слушаю вас, – менеджер был очень любезен.

– А по какому телефону я смогу вам позвонить и узнать, дали мне визу или нет? Я не в Москве живу, а в Тарасове, может мне и ехать не нужно будет, если в визе откажут.

– К сожалению, эту информацию вы ни у кого узнать не сможете, – серьезным заученным голосом произнес он, наверное, уже в сотый раз за день. – Документы из консульства к нам приходят в заклеенных конвертах, и мы не имеем права их вскрывать. Это конфиденциальная информация.

– Что же вы мне предлагаете – приехать из Тарасова сюда прямо с чемоданом перед вылетом самолета, вскрыть конверт, увидеть, что мне отказано в визе, и вернуться в Тарасов обратно?

– Ну, если вам откажут в визе, то да. А если вы вскроете пакет и увидите, что вам визу дали, то поедете в аэропорт и полетите в Париж. – Менеджер опустил голову, давая понять, что разговор окончен.

Она вернулась в Тарасов, позвонила в фирму, через которую брала билет, и выяснила, что перенести билет на другую дату можно со штрафом всего в половину стоимости. Но так как дешевых билетов на желаемую дату нет, то ей придется доплатить еще 15 000 рублей за получение такого же билета на два дня позже первоначального.

На пятый день она прямо с поезда с чемоданом приехала в визовый центр и получила вожделенный пакет. Вынула из него паспорт и, о Боже, как ей повезло! – там стояла виза. Времени до вылета самолета оставалось очень мало, так что, сильно нервничая, она поехала в аэропорт на такси.

В итоге, с учетом всех накладных расходов и штрафов, билетов на поезда и такси, виза обошлась ей 900 €. Ничего этого не представляют себе клиенты, которые звонят в ее агентство и говорят: «Да меня уже все есть: и отель, и билет. Мне бы только визу открыть»…

С детства она знала, как должны выглядеть французские мужчины – настоящие мушкетеры. И уже представив, как ее в аэропорту будет ждать Михаил Боярский, она была рада, что придумала эту поездку. Вот повезло так повезло.

Ощущение счастья появилось уже в аэропорту Шереметьево, когда была объявлена посадка на рейс Москва – Париж. Она сразу ощутила себя такой важной особой, и так хотелось, чтобы кто-нибудь из знакомых ее сейчас увидел и спросил: «А куда ты едешь?», а она бы ответила так, как если бы ничего особенного не происходило: «Да, так, в Париж надо слетать по делу».

Желающих задать ей этот вопрос не было, и она решила сделать что-то такое, что соответствовало бы моменту. Она заказала себе свежевыжатый грейпфрутовый сок (апельсиновый был бы банальным в данном случае) и взяла бесплатную газету на английском языке, чтобы со стороны казалось, что она ее читает. Довольная собой, в предвкушении Парижа она поймала себя на мысли, что это и есть счастье.

И вот она уже выходит из аэропорта и начинает, озираясь по сторонам, искать знакомое лицо Михаила Боярского. Тут кто-то сзади тронул ее за плечо.

– Бонжур, мадам, – услышала она.

Оглянувшись, она увидела перед собой невысокого, невзрачного седого человечка в мятом рыжем пиджаке, надетом на белую футболку. Больше, правда, подходило слово «пиджачишко». Черная сумка «Пума» через плечо с ободранным белым кантом и башмаки из синего кожзаменителя удивительным образом дополняли его наряд, делая его образ гармонично законченным. Если бы известный художник решил нарисовать картину под названием «французишка какой-то», то лучшей модели ему было бы не найти.

– Филиппе, – представился он.

«Ну, хоть имя французское, и то ладно», – ей так не хотелось потерять свое ощущение счастья, что она решила не обращать внимания на такие мелочи. «У них другая культура, – подумала она про себя и вдруг рассмеялась. – Основа французской культуры – выглядеть как бомж. Хорошее начало!»

Во время поездки в такси Филиппе сказал ей, что он свободен после обеда и предложил прогуляться. «Я покажу тебе свой Париж», – с пафосом произнес он. Отказываться было неудобно, и она согласилась. Договорились, что он заедет за ней около двух часов дня.

Она вышла из такси и, поблагодарив Филиппе, направилась к дому, в котором располагалась ее квартира.

Дом был обычной пятиэтажкой с кодовым замком на входе и очень напоминал старый дом в спальном районе столицы. В подъезде пахло чем-то резким. Она каким-то шестым чувством сразу поняла, что это запах дуста, которым морят тараканов. Запах будил воспоминания детства, когда еще ее бабушка жила в комнате на общей кухне. Сколько лет прошло с тех пор! Последнего таракана она видела, когда ей было лет пятнадцать. Не может быть, чтобы в Париже были тараканы! Может быть, это запах краски или еще чего-нибудь?

Квартира оказалась такой крохотной, что выглядела «бедной родственницей» по сравнению с российской госпожой «хрущевкой». «Видимо, это малосемейка какая-нибудь», – подумала она.

Одна комнатка метров двенадцать была и спальней, и гостиной, и столовой. Посредине стояла двуспальная кровать. Впереди над узкой полкой висел телевизор, сбоку были три двери. За первой скрывался маленький шкаф, за второй – комната размером со шкаф. Это была кухня-кабинет, потому что в ней стоял небольшой холодильник, на котором стояла печь СВЧ, а рядом приткнулся столик с ноутбуком, закрывавшим дырку от отсутствующей двухконфорочной электрической панели. «Оригинально, – подумала она. – Естественная вентиляция». За третьей дверью был унитаз, угловая раковина и душ за шторкой.

Одну стену целиком занимало окно. Она открыла шторы. Вид был потрясающий – на глухую стену рядом стоящего дома с облупленной штукатуркой. «Да, – подумала она, – подруга не очень щедра с сыном: в московском коттедже в распоряжении Пети был целый этаж с видом на березовую рощу и частный пруд, в котором его дедушка разводил рыбу. Ну и правильно, пусть сам как-то стремится на роскошь зарабатывать».

В этот момент позвонила ее подруга Леля:

– Ну как тебе Петькино жилище?

– Классно, уютненько так, – ответила она, боясь показаться неблагодарной.

– Да, – согласилась подруга, – ты не представляешь, чего нам стоило найти что-нибудь приличное в этой дыре.

Под дырой имелся в виду, видимо, Париж. Она было подумала, что ее подруга говорит о другой квартире, но адрес, код и ключ говорили о том, что она находится именно в ней.

– Нам так повезло, – продолжала подруга, – остальные варианты были такие клоповники!

– В каком смысле «клоповники»? – переспросила она.

– В прямом, дорогая, – рассмеялась подруга. – Но не бойся, в Петькиной квартире клопов нет. Так что живи и радуйся. Кстати, как там твой француз, на Боярского похож? Ну, пока, целую!

Было уже полтретьего. Она стояла на улице – белая женщина в белом платье в белых балетках с белой сумкой.

Почему ей пришла в голову эта мысль? Да потому, что по улице мимо нее шли одни негры, ой, нет, черные, нет, как там нужно говорить? – афроамериканцы. С другой стороны, а при чем тут Америка вообще? Наверное, чтобы не обидеть, их надо называть афрофранцузами. Делать было нечего, оставалось только размышлять.

Вот почему, если мне скажут: «Вон белая идет», я не испытаю от этого моральных страданий, а они черные – и сразу куча проблем. Дискриминация какая-то. Нет, эту тему лучше не развивать. Район все равно ужасный; сильно подруга сэкономила на ребенке. Крохотная квартирка в центре черного квартала, вид на стену… А мне здесь жить теперь. Ну, где же он? Какая у него машина? С какой стороны он подъедет?

Вдруг она услышала сильный гул, и на тротуар, чуть не сбив ее с ног, вкатился мотоцикл. Это был Филиппе. Такого она точно не ожидала.

Мотоцикл был старый и какой-то покоцанный, но зато сам Филиппе переоделся в молодежную одежду: белые обтягивающие джинсы, белая футболка с ярким принтом, а на ногах черные остроносые ботинки.

«Ну уж нет, только не мотоцикл!», – решила она.

Поняв, что на мотоцикле она ехать не собирается, он несколько нахмурился и сказал, что люди, у которых машины, – глупые люди, потому что они не берегут окружающую природу, отравляя ее парами бензина. Это предполагало, видимо, что его мотоцикл движется Святым Духом.

Думая, что платить за такси ему будет дорого, она предложила ему поехать на метро. Эта идея ему не понравилась. В принципе она могла его понять. Ее подруга, например, никогда не пользовалась метро. Она говорила: «Я там задыхаюсь». Поэтому муж, чтобы спасти ее от смерти, купил ей маленькую машинку «Мини-купер». Может быть, Филиппе тоже просто не любит ездить в метро, сделала вывод она.

Он поинтересовался, куда она хочет поехать. Эти слова она знала, как ей казалось, всегда: Лувр, Елисейские поля, Латинский квартал, Монмартр, Нотр-Дам де Пари. Но Лувр и Елисейские поля она посетит самостоятельно. В Латинском квартале, судя по названию, мексиканцы одни, поэтому его она видеть не хотела – было достаточно впечатлений от ее афрофранцузского квартала. «Нотр-Дам де Пари», – выбрала она. Он на минуту задумался, а потом предложил:

– А давай прогуляемся здесь. Здесь тоже много интересного.

«Почему бы и нет? – решила она. – Нельзя жить штампами. Где, как не в Париже, можно себе позволить быть открытой для всего нового и неизведанного».

Они шли уже минут двадцать вдоль по улице, временами переходя через перекрестки. Он рассказывал про свое детство. У него был младший брат и младшая сестра. Его мама гуляла с ними в Люксембугском саду…

Улицы были похожи одна на другую. Такие же улицы могли быть в ее родном Тарасове, Рязани, или, скажем, Астрахани. На Париж это было совсем не похоже. Но ей было неудобно спросить, когда, собственно говоря, начнется Париж. Устав, она предложила зайти в кафе и выпить чашку кофе. Филиппе согласился, но сказал, что у него только кредитная карточка, а в кафе можно заплатить сумму меньше десяти евро только наличными. Чашка кофе стоила пять евро, пирожное – семь-восемь евро. Так что на двоих выходило больше двадцати евро. Она была уже во многих странах и никогда не слышала об ограничениях по сумме оплаты по карточке. Но Филиппе сказал, что это не проблема – он сейчас снимет наличные в банкомате, и они пойдут в кафе.

Деньги у нее, конечно, были, но ей бы даже в голову не пришло предложить ему заплатить за него и за себя, да и даже за одну себя. Человек вызвался показать город, его этим можно обидеть. Из-за каких-то двадцати евро можно расстроить человека! «Потерплю, ничего страшного», – уговаривала она сама себя.

Они плутали уже час, но банкоматов не было. Вдруг она увидела в переулке вывеску банка и показала ему.

– Но сегодня воскресенье, банки не работают, – ответил Филиппе. – Там нет банкомата, – продолжил он с явным нежеланием дойти и посмотреть.

Банкомат там был. Филиппе достал карточку, а она, чтобы он не подумал, что она может увидеть код, отвернулась в сторону. Напротив оказалась зеркальная витрина, и она увидела, что Филиппе сразу спрятал карту в карман брюк и стал нажимать на разные кнопки, делая вид, что случилось что-то непредвиденное.

– О, как же так! – воскликнул он. – Банкомат не вернул карточку и не выдал деньги!

Если бы она не видела собственными глазами, что он ее туда не вставлял, она бы ему поверила, настолько искренне он убивался по утраченной карте.

– Завтра с утра ты сможешь получить ее назад, – успокоила она его.

На что он ответил, что завтра он только напишет им письмо. В среду-четверг получит ответ, так что возврат карты затянется неизвестно на сколько. Понятно, на чашку кофе можно не рассчитывать даже на следующей неделе, усмехнулась она. Спрашивать его об остальных картах она не стала, (ведь обычно каждый человек имеет минимум две-три карты), потому что не сомневалась, что его ответ будет таким же «веселым и находчивым».

Слушая вполуха рассказы о его детстве и юности, она вдруг узнала дом, к которому они подошли, – это был ее дом. Значит, все два часа они ходили в этом двадцатом округе и теперь просто вернулись назад. Увидев растерянность на ее лице, Филиппе, решив ее приободрить, спросил, пробовала ли она когда-нибудь в жизни настоящий французский круассан. Он завел ее ближайшую булочную, и, сказав что-то по-французски продавщице, заплатил один евро за два круассана. Торжественно, словно государственную награду, он вручил ей один. Его, видимо, стоило бы засушить и привезти с собой в Россию как память о Париже, если бы не так сильно хотелось есть. Откусив кусочек и стараясь его прожевать, она ничуть не удивилась, что он был клеклым и холодным.

Она вспомнила французское кафе на станции метро Маяковская, где они обычно встречались с подругой, аромат кофе и свежей выпечки, их разговоры о том, как бы было классно увидеть Париж… Они были готовы умереть от одной мысли об этом.

У каждого человека свой Париж. Кто-то считает, что Париж – это прежде всего Эйфелева башня, потом – Лувр, потом – Елисейские Поля, потом Нотр-Дам де Пари, потом Монмартр, потом все остальное. Другие называют последовательность «с точностью до наоборот». Одним нужны экскурсии с утра до вечера, и чем больше информации, тем лучше, другим достаточно просто ходить по магазинам, а экскурсию взять одну, «для порядка».

У нее был свой метод путешествий. Она считала, что в каждой стране и каждом городе есть своя атмосфера, свой дух. Чтобы почувствовать его, недостаточно посещать только достопримечательности. Нужно увидеть все: и памятники, и кафе, и рестораны, и магазины. Тогда впечатление от поездки будет максимальным. Групповые туры она не любила. Ее метод был прост: она покупала путеводитель, намечала для себя основные достопримечательности, которые необходимо увидеть каждому человеку «прежде, чем умереть», выбирала уютное кафе с видом на это место. И, в зависимости от времени и настроения, за чашкой кофе, чая или с фужером вина читала описание. Потом ей оставалось только зайти внутрь или обойти вокруг. Свежевыпеченное вкусное впечатление уже можно было положить на полку прекрасных воспоминаний и подпитываться им всю жизнь. Конечно, усвоенная информация будет, что называется «лайт», потому что все даты, имена королей и причины войн абсолютно не запомнятся. Но ощущение красоты и важности момента останется – а это было для нее важнее точных знаний. Тем более она сомневалась в том, что такие люди, которые прослушают гида и запомнят информацию на всю жизнь, вообще существуют.

Начать она решила, может быть, и с неглавной достопримечательности, но для нее именно это место почему-то много значило. Это была Бастилия. Она уже не помнит, когда это началось, но День взятия Бастилии был для нее праздником. Может быть, потому, что он празднуется четырнадцатого июля, и погода в ее городе всегда хорошая. Так же гарантированно хорошая, как первого февраля она гарантированно ужасная. Именно поэтому четырнадцатого июля праздновался День ее фирмы.

День Французской революции никогда не был для нее связан с политикой, он был символом победы старого над новым, движения к свободе и счастью. Французский народ вышел на улицы, штурмом взял тюрьму Бастилию, освободил узников под веселую «Марсельезу». А Делакруа увековечил все это в своей известной картине «Свобода на баррикадах». И погода была отличная, и жизнь во Франции поэтому такая замечательная сейчас.

А вот, например, седьмое ноября – День Великой Октябрьской революции – привел абсолютно не туда, потому что в ноябре всегда промозглая погода.

Именно сейчас ей предстояло насладиться историческим местом. Она выбрала очаровательную кондитерскую на площади Бастилии и, заказав капучино и круассан, начала читать. Круассан таял во рту, потом та же судьба постигла еще несколько потрясающих вкусностей. Так и должно было быть: вчерашний круассан, видимо, был просто сэконд-хэнд.

Многие вещи она знала в общих чертах и не любила вдаваться в подробности. Ее ничуть не расстроило, что Бастилию разобрали сразу же после штурма, и все, что она может увидеть, это, собственно говоря, пустое место, а именно эта площадь. Но остальная информация ее шокировала.

Оказывается, крепость Бастилия, построенная в 1382 году, изначально выполняла оборонительные функции на подступах к столице. Потом ее назначение изменилось, и она стала тюрьмой для политических заключенных. Когда в городе появились слухи, что король решил распустить Учредительное собрание, жители Парижа направились к Бастилии. Никто не планировал символического события, которое будет отмечаться как национальный праздник. Толпа восставших просто хотела завладеть оружием и запасами пороха, хранившимися в тюрьме.

В День взятия Бастилии 14 июля 1789 года в крепости находились всего 7 узников: четверо фальшивомонетчиков, двое психически больных и один убийца. Гарнизон Бастилии состоял из 82 ветеранов-инвалидов и 32 швейцарцев, в распоряжении которых было тринадцать пушек. Штурма Бастилии тоже не было. Почти единогласно военным советом было постановлено сдаться.

Хотя ничего страшного не произошло, она чувствовала себя обманутой. Крушение идеалов и надежд… Но потом она вспомнила, как весело проходили корпоративные вечеринки в ее фирме, и решила, что ничто ей не помешает продолжать праздновать день фирмы в этот день и дальше. Главное – она считала этот день праздничным! Она не виновата, что история революций, независимо от страны, при ближайшем рассмотрении вовсе не так грандиозна, как она себе ее представляла.

Обед предполагался в каком-нибудь ресторанчике с видом на Эйфелеву башню. Такой ресторан было очень легко найти, так как Эйфелева башня была видна отовсюду. До башни ей предстояло добраться на метро.

Она даже не сразу поняла, что это-то и есть вход в метро: очень было похоже на обычный подземный переход. Она вошла в этот узкий ведущий вниз ход-лабиринт и подумала: «Никакой московской красоты и московского размаха, все как-то сильно скукожено».

Вагоны метро тоже были маленькими и какими-то закругленными. Со стороны казалось, что в них высокие люди могут не уместиться по росту.

Как потом выяснилось, никакого московского удобства и в помине нет.

Села она в кресло, оказавшееся жестким и неудобным, напротив толстой афропарижанки. Прямо коленки в коленки.

Она много раз читала про парижское метро – что в нем на станциях нет указателей с перечислением всех остановок этой линии, как в московском метро, а написано только название конечной станции. Парижане даже сами не знают, какая ветка у них под каким номером, им надо также ежеминутно справляться со схемой, как и приезжим. Очень путаное метро: чтобы по схеме проехать какие-нибудь два сантиметра, нужно «пуд соли съесть» – по ступенькам вверх-вниз, вверх-вниз, потом по каким-то узким лабиринтам, по эскалатору, потом опять ступеньки. Просто катакомбы какие-то!

Еще принципиальное различие с московским метро и связанные с этим неудобства заключаются вот в чем: у нас нужно спуститься по эскалатору, и посредине будет вестибюль, а по краям поезда в одну и в другую стороны. А в Париже все наоборот: посередине рельсы для поездов, а по краям – платформы. Получается, если случайно проехать свою станцию, или просто захотеть перейти на другую сторону, придется опять ходить по каким-то бесконечным лестницам и лабиринтам, хотя, казалось бы, соседняя платформа – вот она, рядом.

В общем, было очень неудобно, и она решила без особой надобности метро не пользоваться. Лучше ходить пешком; это и для здоровья полезней.

В Париже сильно похолодало, и ей пришлось вернуться домой, чтобы надеть всю привезенную с собой одежду. Она даже не могла себе представить, что в мае может быть настолько холодно. Так как теплой одежды она не привезла вообще, то на красную водолазку без рукавов пришлось надеть синий болоневый длинный пиджак с рукавом три четверти. А сверху – белую короткую джинсовую куртку с длинными рукавами.

Эту последовательность она выбрала вовсе не потому, что это было лучшее сочетание цвета и стиля, а потому, что эти вещи могли надеться одна на другую и застегнуться при этом.

Получившийся ансамбль «из-под пятницы суббота» цвета триколор ее не смутил: «Меня здесь все равно никто не знает, – подумала она. – Но нужно будет, в самом деле, купить себе приличную теплую одежду».

Ресторанчик «случился», конечно же, французский. Нужно было осуществить полное погружение в культуру. Так сказать, задействовать все органы чувств. Из Викепедии она уже знала, что «французская кухня условно делится на региональную народную и изысканную аристократическую». Она решила начать с народной, и уже потом, после оплаты первого ресторанного счета станет понятно, сможет ли она завтра попробовать изысканную аристократическую кухню или все оставшееся время будет клиентом только дешевых забегаловок.

Она заказала страсбургский паштет из гусиной печени, луковый суп, мясной антрекот с салатом из свежих овощей и сыр на десерт. «Да, и еще принесите мне фужер красного сухого вина Бордо», – закончила она диктовать свой заказ официанту.

Ожидая свой заказ, она начала изучать, что интересного ей предстоит узнать об Эйфелевой башне. В это время раздался телефонный звонок – это был Филиппе. Он сообщил, что уже освободился и хочет ее кое о чем попросить. Портить себе еще один день в компании этого «эстета» ей совсем не хотелось, но отказать в просьбе она не могла. Она ответила, что собралась обедать в ресторанчике – недалеко от его офиса – и пригласила его к ней присоединиться. В ту же секунду Филиппе стал очень занят и сказал, что постарается освободиться через час, как раз, когда она закончит обед. Они договорились встретиться у метро. Она вздохнула свободно. И хотя она была рада, что он отказался от ее приглашения, все-таки ей не верилось, что все дело в банальной жадности. Нет, нельзя делать скоропалительные выводы. Причина должна быть в другом, и она ее обязательно узнает.

С Эйфелевой башней было тоже не все в порядке – обнаружились ранее неизвестные ей исторические факты.

К Всемирной выставке, посвященной столетию Французской революции, был объявлен конкурс на постройку в Париже сооружения, которое должно стать «стать эмблемой технических достижений XIX века». Победил проект известного французского инженера Александра Гюстава Эйфеля, и хотя в башне сочетались необычность, размах и техногенность, его конструкция сильно отличалась от всего, что было построено в Париже на тот момент.

Творческая интеллигенция Парижа в своем возмущенном письме в муниципалитет потребовала не финансировать «чудовищную постройку». Дословно письмо гласило: «…пора отдать себе отчет в том, к чему мы стремимся, и представить себе чудовищно смешную башню, возвышающуюся над Парижем в виде гигантской черной заводской трубы, которая своим массивом будет угнетать другие здания. Этот безобразный столб из клепаного железа бросит отвратительную тень на город, проникнутый духом стольких столетий…»

Ги Де Мопассан ужасно не любил Эйфелеву башню и поэтому обедал исключительно в ресторане, находящемся внутри нее. Он мотивировал такое поведение тем, что это единственный ресторан, из окна которого не видно ненавистной башни.

Обед был хорош. Особенно ее удивил луковый суп. Такого изысканного вкуса от такого ингредиента, как лук, она абсолютно не ожидала. У французов существует легенда, что луковый суп был впервые приготовлен королем Франции Людовиком XV. Однажды поздно ночью король захотел есть и не обнаружил в своем охотничьем домике ничего, кроме лука, небольшого количества масла и шампанского. Он смешал найденные продукты вместе и сготовил их – так получился первый французский луковый суп.

А может, особый вкус блюдам придает вид из ресторана? Вид на башню действительно был прекрасен.

Она установила лимит на расходы – пятьдесят евро в день. Счет за обед был на тридцать один евро. Учитывая траты на кофе и круассаны в кафе (одиннадцать евро) и две поездки на метро – три евро, на ужин у нее оставалось пять евро.

Подниматься на лифте наверх Эйфелевой башни она не хотела, потому что боялась высоты. Филиппе еще не освободился, и она решила пока сходить в какой-нибудь магазин и купить себе теплый свитер. Обойдя несколько магазинов одежды, она с ужасом поняла, что везде продается уже летняя коллекция, и найти свитер не представляется возможным.

Она не спеша подошла к станции метро Тюильри и еще издали заметила Филиппе. Сегодня его одежда не вызвала у нее особого удивления. Он был одет в обычный старомодный костюм, наверное, любимый. Точно такой же был у ее папы – он носил его уже лет двадцать, и убедить его купить новый было невозможно. Костюм был любимый, а любовь нельзя предать.

Филиппе, словно боясь, что она его снова пригласит куда-нибудь, сразу приступил к делу. Он достал из пакета серый шерстяной свитер. Развернул его. Во всю грудь на свитере был вывязан ярко-желтый круг с глазами и улыбкой. Свитер был как будто даже новым, но со стороны сердца зияла дыра размером с пятикопеечную монету. Причем дыра была насквозь, словно кто-то хотел убить Филиппе и убил. Пуля прошла навылет, но хозяин свитера чудом остался жить.

На самом деле оказалось, что этот свитер подарила ему сестра. Свитер лежал сложенный в шкафу, ожидая подходящего мероприятия. Лежал он, видимо, долго, и его насквозь проела моль. Тут Филиппе озвучил свою просьбу – не сможет ли она придумать что-нибудь, чтобы дырок не было видно? Ему приходила идея пришить заплатки, но, как ему кажется, они не подойдут по дизайну.

Сказать, что она удивилась такой просьбе: это ничего не сказать. Стараясь быть вежливой, она попыталась дать ему несколько советов. Советы оригинальностью не отличались: выкинуть свитер в мусорный бак или сделать из него стильную тряпку для мытья пола. Еще пришло в голову приколоть на грудь значок. Однако в таком случае пришлось бы приколоть второй значок – на спине, а это выглядело бы слишком авангардно даже для Филиппе. По ее взгляду он понял, что реанимировать свитер невозможно. Извиняясь, что не смогла ничем помочь, она решила сменить тему.

Холодно так стало, а она не привезла из дома теплой одежды, а в магазинах только летние вещи, пожаловалась она. Он посмотрел на нее, посмотрел на свитер и сказал, что хотя свитер очень дорогой, потому что качественный, и дорог ему как подарок сестры, но он очень хочет ей помочь. Поэтому он дарит ей свой любимый свитер, который надел только один раз до того, как моль проела в нем дыру. Она настолько замерзла, что решила не отказываться. «Спасибо огромное, – поблагодарила она Филиппе за щедрый подарок. – Мерси».

Напротив метро начинался парк Тюильри. Налево пойдешь – в Лувр придешь. Направо пойдешь – Елисейские Поля найдешь. Она вошла в парк и пошла прямо. В саду было несколько прудов, вокруг которых все было словно в какой-то сиреневой дымке. Подойдя поближе, она поняла, что это были цветущие ирисы. Это смотрелось так красиво, что она даже поняла состояние Моне, когда он рисовал свои полотна. Казалось, фиолетовым был даже воздух. Ирисы она любила, и в ее коллекции на даче было около двадцати разных редких видов. Ей было очень интересно, какие ирисы цветут в самом центре Парижа в самом известном парке около Лувра. Она спустилась к воде. Это был ирис бородатый – самый банальный и распространенный сорт. В России такие ирисы росли вдоль заборов у всех соседей на дачных участках. Но почему же здесь они кажутся какими-то волшебными, а дома это просто обычные цветы вдоль дороги? Ирисы были точно такие же, а впечатления – разные. «Есть какая-то проблема, и она во мне», – пришла она к неожиданному выводу.

Через парк Тюильри она прошла до Египетской колонны. Далее начинались Елисейские Поля. Пришедшую в голову мысль было невозможно просто так подавить в себе: Елисейские Поля показались ей обычной широкой центральной улицей с такими же магазинами и бутиками, как в Москве.

Вот, правда, почему так? Встречаешь, например, подругу на улице, и она тебя спрашивает: «Ты где была?» А ты ей отвечаешь: «Да вот, из Москвы вернулась. Знаешь, прошлась по Тверской, такое наслаждение, потом по Александровскому саду до Пушкинского музея, постояла у моих любимых «Ирисов» Моне. Они, кстати в Москве, а не в Париже. Потом решила кофе попить в кафе с видом на Москву-реку и кофточку себе в ГУМе купила». В лучшем случае подруга пропустит все мимо ушей, а в худшем скажет, что в Москве вообще делать нечего. Но если я скажу: «Да вот, из Парижа вернулась. Так, знаешь, по Елисейским Полям прогулялась, зашла в Лувр, на Монмартре выпила чашку кофе и купила себе кофточку в Галерее Лафайет», лицо подруги изменится до неузнаваемости. Что она при этом скажет, конечно, зависит от степени дружбы, но в ее взгляде наверняка будет присутствовать выражение: «Везет же некоторым».

Как обычно, шопинг затянулся. Ограничения дневного бюджета по оплате питания абсолютно не противоречили денежной безлимитке на покупки. Сумма, конечно, была строго фиксированная, но ее можно было потратить хоть в один день, если что-то очень понравится. Магазины были такие же, как в Москве: «Манго», «Зара», «Промод», «Адидас»… С теми же коллекциями, по тем же ценам. Она купила дочке сарафан, который хотела купить в таком же магазине в Тарасове, с той разницей, что в Тарасове нужный размер закончился, а здесь был в наличии. Зато дочь будет говорить подружкам: «Мама из Парижа привезла». Плохо это или хорошо? Абсолютно неважно. Потому что бороться с этим невозможно и нужно просто принять как есть. Такая уж ментальность у русского человека – китайский сарафан из Парижа обрадует его в сто раз больше, чем тот же сарафан, купленный в магазине напротив дома.

Позвонила подруга Леля. Услышав про шопинг, она сразу же дала ценный совет: «Я тоже раньше носилась туда-сюда, а теперь сразу иду в Галерею Лафайет. В дни распродаж цены всегда очень низкие. К примеру, туфли Шанель – 315 евро, босоножки Гуччи – 150 евро, сапоги Гуччи – 575 евро, туфли Кензо мужские вообще 85 евро! Даже не трать зря время на хождение по другим магазинам» – назидательным голосом закончила она.

Молчание с ее стороны подругу никогда не расстраивало, главное было – дать ей понять, что она все усвоила и тут же побежит туда, куда нужно.

– Спасибо тебе, дорогая, – только и успела произнести она.

– Да ладно, пользуйся, пока я жива, – ответила подруга и положила трубку.

Проходя мимо мусорных баков, она заметила бомжа. Разница в доходах между ее подругой и ней была такая же, как между ней и этим бомжом. «Вот подойду сейчас к бомжу и посоветую ему что-нибудь в бутике купить, пусть меня тоже благодарит».

Пора было возвращаться домой. Она очень устала. И хоть ее квартира была не очень далеко от Елисейских Полей, нужно было сделать на метро две пересадки. Поехать на такси ей не приходило в голову, потому что Париж очень дорогой город, и она направилась к метро. У станции метро находился маленький ларек, в котором жарили большие блины с разнообразной начинкой. Это будет мой сегодняшний ужин, решила она. «Шесть евро», – сказала продавщица, протянув ей блин, наполовину завернутый в салфетку, и бумажный стаканчик с чаем. Рядом был скверик с лавочками, но все они были заняты. На лавках и прямо на газоне сидело много народу, в основном французы, которые с удовольствием поглощали блины. В своей обычной жизни она этого не делала, но здесь села прямо на бордюр, поставила стаканчик с чаем на путеводитель по Парижу и начала есть. Это же Париж, а не Тарасов, здесь это нормально. Несмотря на нестыковки представлений и реальности, день прошел отлично, с дефицитом бюджета всего один евро.

Наступил понедельник. Все музеи мира в понедельник не работают, и только в Лувре выходной – вторник. Она рассчитывала на то, что народу в этот день не будет, ведь не все знают такие тонкости. А она знала, так что можно воспользоваться плюсами своей профессии. Итак, сегодня она планировала посетить Лувр. Приехав к музею, она решила позавтракать и изучить давно интересующий ее вопрос: какой музей лучше – Эрмитаж или Лувр? Вопрос был сложный, поэтому для своего решения требовал какого-нибудь особого места. А не пойти ли ей позавтракать в отель «Риц» на Вандомскую площадь? Этот отель известен еще и тем, что в настоящее время им владеет египетский миллиардер Мохаммед аль-Файед. Его сын Доди и принцесса Диана отправились из «Рица» в свою последнюю поездку, которая закончилась автокатастрофой под мостом Альма.

Фешенебельный отель «Риц» (Hôtel Ritz) был открыт швейцарским предпринимателем Сезаром Рицем в 1898 году. Здесь в разное время останавливались такие знаменитости, как Эдуард VII, Марсель Пруст, Чарли Чаплин, Грета Гарбо, Марлен Дитрих. А Коко Шанель прожила в отеле тридцать лет и умерла здесь же. Хемингуэй писал об этом отеле: «Когда я мечтаю о жизни на небесах после смерти, то всякий раз действие происходит в «Рице».

Она зашла в отель и прошла в бар. Как она и ожидала, «Риц» обставлен с музейной роскошью. Но когда ходишь по музеям, видишь все это золото, парчу, мебель, украшения и восхищаешься ими, но лишь как музейными экспонатами. Здесь же вся эта роскошь принадлежит каждому гостю отеля.

Ей принесли меню. Интересного было много.

Например, классический коктейль «Хемингуэй». Он был придуман во Франции в баре этого отеля. Бармены отеля смешивают ликер Cointreau, свежевыжатый лимонный сок и эксклюзивный коньяк 180-летней выдержки Ritz Reserve. Сохранилось лишь несколько бутылок этого редкого коньяка. Этот коктейль стал рекордсменом Книги рекордов Гиннесса как самый дорогой коктейль в мире. Порция этого коктейля стоит больше пятисот долларов. Нет, пожалуй, утро с коктейля она начинать не собирается. Что там дальше в меню? Бургер с картофелем фри – шестьдесят четыре евро. Слишком тяжелая пища для утра.

А вот то, что надо: Elite Green tea and wild strawberry meringue delight with shizo. В вольном переводе на русский язык это значит: «Чашка коллекционного зеленого чая и десерт из земляники с меренгами в необыкновенном соусе». Двадцать восемь евро. Она сделала заказ.

Еще одна немаловажная деталь, которую она заметила, – вежливость и открытость обслуживающего персонала. Они доведены ровно до такого состояния, чтобы быть безупречно ненавязчивыми. Служащие отеля никогда не посмеют ни словом, ни жестом, ни даже взглядом намекнуть вам, что вы не принадлежите к кругу людей, что обедают на террасе и заказывают виски в баре Vendome или Hemingway.

Звонок оторвал ее от созерцания окружающего пространства. Это был Филиппе. «Очень вовремя, надо пригласить его на чашечку кофе», – мысленно смеясь, подумала она. Все случилось, как она и предполагала. Сначала он спросил ее, куда ему подъехать, чтобы договориться об одном важном деле. Услышав название отеля, он замолчал, потом она услышала звук нажимающихся кнопок, словно у него вторая линия. Она представила себе, как Филиппе потерял сознание, и теперь работницы офиса ищут нашатырный спирт или то, чем там приводят в чувство настоящих французских мужчин. Через некоторое время Филиппе, видимо, очнулся, и трубка заговорила. Неотложное дело, как и раньше, встало на пути Филиппе, но что делать, без него никто не может обойтись! – объяснил он. И приступил к рассказу.

Дело было в том, что завтра будет День матери, а его брат, такой жмот, сначала не захотел организовывать вечеринку для их мамы. Хотя была его очередь, ведь прошлом году это делал сам Филиппе, а в позапрошлом – их сестра. Но потом все-таки согласился, и поэтому Филиппе хочет пригласить ее как свою невесту, потому что на данный момент у него никого нет. А брат будет с девушкой и сестра с мужем и ребенком. Брат его живет на Елисейских Полях, закончил Филиппе. Эта последняя фраза решила все. Ей очень хотелось увидеть, как живут настоящие французы. Филиппе, после нескольких дней общения с ним, она к французам не причисляла. Удовлетворенный ее согласием, Филиппе на ужасном английском сказал: «Увидимся завтра».

Пока она разговаривала и смотрела в окно, она не заметила, что перед ней как бы сама по себе очутилась абсолютно белая огромная тарелка с маленьким розовым кругом из соуса посередине. Несколько нарезанных клубничин слоями были переложены через карамельные пластинки белыми маленькими «безешками». Сверху десерт венчал купол из розовой пены.

Чай тоже был непрост. Белая чашка казалась прозрачной. Аромат чая был как бы отдельным самостоятельным блюдом. Интерьер дворца, атмосфера роскоши, аромат чая и лесной клубники – все вместе сложилось в гармоничный ансамбль. И если бы ее теперь спросили: «Как вы представляете себе Париж?» Она бы ответила: «Вот так».

Несмотря на дороговизну заведения, в баре было многолюдно. Но французов вокруг она не наблюдала. С соседнего столика слышалась английская речь, мимо нее прошла пара, как ей показалось, молодоженов. В их речи ей послышалось слово «аморе» – итальянцы, наверное. У окна сидел мужчина и пил шампанское. Она почему-то решила, что он русский, – слишком хорошо выглядит для иностранца. Допив шампанское, он прошел мимо нее и, заметив ее путеводитель на русском языке, пожелал ей приятно аппетита. По-русски. Она оказалась права.

Теперь можно было почитать про Лувр и Эрмитаж.

Существует масса исследований, сравнивающих эти два музея и их художественную ценность. Так, известно, что в Эрмитаже лучшее за пределами Голландии собрание картин Рембрандта в двадцать шесть полотен. Кроме того, там хранятся сорок две картины великого Рубенса, две картины Леонардо да Винчи (из имеющихся в мире четырнадцати), произведения великих мастеров Франции разных эпох Н. Пуссена, Э. Делакруа, К. Моне, О. Ренуара, П. Сезанна. Имеются скульптуры Ж.А. Гудона, О. Родена. Хорошо представлено также французское искусство конца XIX – начала XX века, от импрессионистов до А. Матисса (тридцать семь картин) и П. Пикассо (тридцать одна картина).

Перейдем к Лувру. Там находится семь картин великого Рафаэля, полотна Тициана, Тинторетто, Веронезе. Самая ценная часть коллекции итальянской живописи в Лувре – пять картин Леонардо да Винчи, это самое большое в мире собрание живописных произведений великого художника.

По количеству шедевров и владению раритетами эти музеи считаются равнозначными, но ей все равно хотелось сравнить более детально.

Начала она с Эрмитажа. В Эрмитаже общая площадь помещений (зданий) составляет 183 820 кв. м. Экспозиционно-выставочная площадь – 62 324 кв. м. В настоящее время выставляется 150 тысяч экспонатов, это из трех миллионов имеющихся. Если, к примеру, вы предполагаете просматривать по одному экспонату в минуту и расходовать на это двенадцать часов в день (не выходя в туалет и на перекуры) то пересмотрите всю экспозицию за двести девять (!) дней. Это, конечно нереально. Однако если сократить осмотр до шести часов в день, чтобы иметь возможность завтрака, обеда и ужина, то через год вы «выйдете на свободу», полностью закончив осматривать музей.

Теперь Лувр, один из крупнейших художественных музеев мира: в Лувре 160 106 квадратных метров. На 58 470 метрах экспозиционной площади демонстрируется 300 000 экземпляров. Это значит, что при режиме осмотра, как в Эрмитаже, потребуется больше двух лет для полного ознакомления со всеми экспонатами Лувра.

Да, такого она не ожидала… Как вообще можно говорить после таких цифр, какой музей больше понравился. За те два или три часа, которые самый интеллигентный человек выделяет в своей жизни на осмотр Лувра и Эрмитажа, он увидит одну десятитысячную часть экспонатов! Он, тем не менее, уже готов высказать свое собственное мнение на тему «Какой музей лучше».

Практически все ее клиенты ставили Лувр на первое место, иногда очень занятно описывая критерии сравнения, которые позволили им сделать такой вывод. «Лувр гораздо лучше Эрмитажа! Несколько входов и много касс, в том числе автоматических, меньше очередь. Большой вестибюль. Несколько кафе на разных этажах. Туалеты в Лувре на каждом этаже и в каждом крыле». В Лувре можно свободно фотографировать, правда, только без вспышки.

Теперь ей предстояло составить собственное мнение по поводу двух знаменитых музеев.

Единственное, что, по ее мнению, могло бы поставить Лувр на первое место, так это портрет Джоконды. Это общепризнанный факт.

«Джоконда» – самая загадочная и самая известная картина Леонардо Да Винчи. По сей день неизвестно, кто изображен на этой картине. Существует немало догадок по этому поводу, но все они – лишь равнозначные версии. Правды не знает никто. Не сохранилось ни одной записи художника об этой картине. И если о том, кто явился образом, можно только только догадываться, известность этой картины, как оказалось, объясняется очень легко…

«До 1911 года «Мона Лиза» была просто одной из картин Леонардо да Винчи, абсолютно не имеющей известности. Однажды один из экскурсоводов, проводя свою очередную группу туристов по залам Лувра, увидел на месте Джоконды пустое место. Директор Лувра, утверждавший, что украсть какую бы то ни было картину из Лувра невозможно, – был отправлен в отставку. Исчезновение картины произвело столько шума, на её поиски была поднята вся полиция Франции.

Выдвигались самые невероятные гипотезы ее изчезновения. Картину искали в Италии, Великобритании, Японии и даже в России. В прессе неоднократно печатались интервью с «похитителями», но за 2 года картину так и не нашли. Руководство Лувра решило повесить черно-белую репродукцию картины вместо бесследно утраченного шедевра. Кража «Моны Лизы» произвела такое сильное впечатление во всем мире, что около репродукции всё время можно было найти свежие цветы.

Наконец-то был найден настоящий похититель «Джоконды». Он оказался простым маляром, который красил стены в Лувре. Будучи большим патриотом своей страны, он считал несправедливым, что самая большая коллекция картин Леонардо да Винчи хранится не на его родине, а в Париже. На суде итальянец Перуджа рассказал, что он решил вернуть хоть одну из картин его земляка на родину и выбрал «Джоконду» только за её небольшой размер (77 × 53 см, дерево, масло).

Два года эта новость о похищении настолько долго занимала первые строки печатных изданий во всем мире, что неудивительно, что картина стала буквально мировой сенсацией.

4 января 1914 года состоялось триумфальное возвращение «Джоконды» в Лувр. За первые дни на неё пришли посмотреть более ста тысяч человек.

На сегодняшний день «Джоконда» – единственная в Лувре картина, которая не застрахована, потому что «она бесценна и руководство музея не может определить сумму страховой премии». На самом деле в 1962 году ее оценочная стоимость составляла около 100 миллионов долларов (в сегодняшних ценах – более 720 миллионов долларов), поэтому в отказе от страхования преобладает простой экономический расчет: «Мону Лизу» дешевле хорошо охранять, чем страховать.

Получается, что, если бы эту картину не украли и не разыскивали в течение двух лет, она не была бы сейчас так знаменита. И загадочная улыбка здесь ни при чем. Неисповедимы пути Господни – эта фраза, как никакая другая, подходит к этой ситуации.

Она оказалась права: очереди в музей не было, и она быстро спустилась по эскалатору в холл Лувра через знаменитую стеклянную пирамиду.

Первая картина, которую она увидела в раздевалке, была, что называется, картина «В реале»: супружеская ссора по поводу несовпадения взглядов на искусство.

Супруг достаточно громко на чистом русском языке объяснял своей жене, что он и так для нее много сделал – пошел с ней в Лувр! Он надеялся, что вечером они пойдут в «Мулен Руж». Он не ожидал, что Лувр окажется таким громадным. Он уже увидел для галочки и Нику Самофракийскую, и «Мону Лизу» и… да, пожалуй, и этого уже достаточно. Жена имела иное представление о счастливой семейной жизни. Сцена представляла собой живую иллюстрацию теории компромиссов, которая еще раз подтвердила свою несостоятельность. Муж уже оделся и, направляясь к выходу, через плечо бросил супруге, что будет ждать ее в половине седьмого около «Мулен Руж». Жена в долгу не осталась и сказала ему, в переводе на спокойный русский, что, мол, хорошо, дорогой, но не забывай – билеты у меня, и я твой билет подарю первому встречному. Со словами «Ты еще пожалеешь!» он покинул один из самых больших музеев мира. Супруга осталась одна.

При ближайшем рассмотрении эта женщина оказалась ее одноклассницей Ларисой, которую она не видела двадцать лет. «Вот так встреча!» – не верили они своим глазам. И, хотя им было о чем поговорить, они все-таки решили первым делом приобщиться к искусству.

Конечно же, она попросила подругу начать осмотр с «Джоконды», чтобы посмотреть на ее улыбку, как говорится, свежим взглядом. Она с радостью согласилась начать именно с «Джоконды». «Мне интересно твое мнение», – сказала Лариса и хихикнула.

Осталось непонятным, как можно после посещения рассуждать, понравилась тебе «Мона Лиза» или не понравилась, если ее там практически невозможно разглядеть! И уж тем более ее знаменитую улыбку! Во-первых, картина, как уже говорилось, маленького размера, да еще огорожена на довольно-таки большом расстоянии, так что зрители не могут подойти ближе, чем на десять метров. Во-вторых, она за стеклом: «Мону Лизу» поместили в специальный ящик из пуленепробиваемого стекла. Он заполнен гелием, и это создает идеальную атмосферу для хранения картины, которую вживую могут увидеть только реставраторы – и всего раз в году. Этот настенный резервуар был сконструирован специально для картины и стоил музею более семи миллионов долларов. Довершали ситуацию толпы народа перед ограждением, которые фотографировались на фоне знаменитой Джоконды.

– Ну? Ну? – допытывалась ее подруга. – Что скажешь?

– Без слов… – ответила она.

Остальные впечатления, которые она получила от осмотра картин и скульптур, полностью совпадали с ее ожиданиями. Осмотр Лувра продолжался до вечера, и попытка идти подряд по всем залам и поглощать все подряд, пока есть силы, привела подруг к полному несварению эстетического желудка.

Но вечером их ожидало кабаре «Мулен Руж» – Лариса пригласила ее на шоу в качестве первой встречной. Она, в свою очередь, предложила ужин за свой счет. Бюджет, конечно, никто не отменял, но какая же это скучная жизнь – высчитывать каждый день, сколько ты можешь потратить сегодня! Деньги были, значит, их можно было тратить. «Об экономии подумаю завтра. А сегодня гулять так гулять».

Поужинать было решено перед шоу, потому что в стоимость билета входило только полбутылки шампанского на человека. Были и более дорогие билеты с ужином, но, учитывая массовость мероприятия, не верилось, что ужин будет стоить этих денег. Они выбрали уютный ресторанчик недалеко от «Мулен Руж» и, решив особо не заморачиваться по поводу еды, заказали утку с салатом из свежих овощей, французский багет и по бокалу красного сухого вина. Ожидая заказ, они думали, что начнут взахлеб рассказывать друг другу о жизни, ведь они не виделись столько лет. Но, видимо, сложно было начать разговор по душам, избегая глупых вопросов. Например, «Как ты живешь?» За этим следовали стандартные: «Хорошо, а ты?» «И я тоже». Но молчание тянулось недолго.

Подруга начала первая, видимо, с больше всего волнующих ее тем.

– Слушай, я потрясаюсь. Тут тоже негры одни вокруг! Я-то в свою турфирму звонила – ругалась, что они меня в негритянский квартал поселили, а Лешка мой вообще сказал, что им не жить: когда вернется, закроет эту турфирму навсегда. Представляешь, нас в такой отель поселили. Номера для гномов, что ли? В санузел, извините за подробности, нужно заходить задом и со снятыми штанами, и таким же образом выходить, иначе не нагнешься их надеть.

Успокоив подругу, что им еще повезло, что нет клопов, она стала считать проходящих мимо столика людей. Действительно, из десяти проходивших мимо приблизительно восемь были темнокожие. А она думала, что это только ей так «повезло с квартирой»…

– Да, а еще меня что потрясло, – продолжала подруга. – Вот иду я вчера по бульвару. Кругом сплошные бутики. Ну, купила я себе платье брендовое, но его и одеть-то стыдно. Почему то в том, что продают в этих магазинах, никто не ходит. Как будто это неприлично – модно выглядеть.

Ну, посмотри, как выглядят парижанки. Вот, например, идет обычная женщина средних лет. Брючки, пиджачок, шарфик и сумка. Все абсолютно разного цвета и стиля. Прямо чувствуется, что все вещи куплены по случаю на распродажах. Ни про одну вещь нельзя сказать, что она модная. Брюки – просто брюки. Пиджак – просто пиджак. К сумке больше подходит слово авоська. А шарф вообще ни к чему не подходит, словно его специально выбирали, чтобы он отличался от других предметов гардероба.

Она была абсолютно согласна с подругой, но вдруг поняла, почему всегда считалось, что француженки очень элегантны – это по сравнению с американками! Американские широкие штаны на резинке могли бы быть флагом США. Эта мысль заставила ее улыбнуться. Замеченную улыбку подруга приняла на свой счет и, окрыленная успехом, продолжила:

– Вот если бы они жили в каком-нибудь провинциальном русском городишке, такая одежда была бы оправданной. Но здесь же – Париж. А парижане портят впечатление от города своим видом. Нужно их обязать одеваться красиво, чтобы соответствовать месту.

Да, мысль была интересной. Вот раньше все ходили в кринолинах, шикарных платьях, мужчины – во фраках. Ну, естественно, у кого были деньги. Сейчас деньги есть у всех, но почему-то стремление быть красиво одетой и ухоженной превратилось в «мальчика для битья». Что же получается, Чехов устарел с его определением: «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли»?

Если человек красиво одет, то он невоспитан, потому что хочет выглядеть лучше других, и глуп, потому что кроме одежды его ничего не интересует. Еще и сноб, так как оценивает людей только по внешнему виду. Поэтому такой человек достоин презрения…

Это автоматически предполагает, что прочие «нормальные» люди, одетые в безвкусную дешевую одежду, как бы не беспокоятся по поводу внешнего, а все сэкономленное время и средства тратят на что-то более важное. Они, мол, и без внешнего лоска счастливы. «У них другая культура, им другое важно». Как-то раньше она об этом не задумывалась, а вот бы было интересно узнать: что это за важность такая? Конкретно? Например, французская девушка вместо того, чтобы себе глаза тушью накрасить, говорит: «Нет, это для меня не важно! Я предпочитаю естественную красоту. Почитаю-ка я лучше Софокла в подлиннике». Или все-таки наша русская красотка час красится, другой час по телефону с подружкой болтает, а французская просто тратит на болтовню два часа? Хотя и друзей, в нашем понимании слова, у французов практически нет. Тогда – что? На что они тратят свое время и что для них это другое? Может, это просто лень и жадность, а не высокие материи, которые русский человек готов увидеть во всем только потому, что это французское, английское и американское?! «Ой, куда меня занесло», – подумала она. Но в этом вопросе она должна разобраться, чего бы ей это ни стоило!

Здание кабаре оказалось гораздо меньше, чем она себе представляла. Количество посадочных мест – 850. Еще в школе она писала реферат про здание цирка в ее родном городе и помнила с тех пор одну-единственную цифру, а именно – что вместимость зала была 1908 человек. Видимо, ее она запомнила, потому, что это был год рождения ее бабушки.

Кресла располагались ярусами над полукруглой сценой. Они зашли первыми, чтобы было время осмотреться, взяли рекламный буклет и стали его изучать.

Moulin Rouge – это всемирно известное кабаре, открылось в 1889 году. Сначала это был обычный бордель, где молодые девушки-куртизанки своими танцами развлекали солидных французов. Анри де Тулуз-Лотрек (1864–1901) был завсегдатаем кабаре, и неслучайно его «музами» стали первые танцовщицы кабаре. В своих работах талантливый живописец изображал жизнь Монмартра и главного его заведения – «Мулен Руж». Благодаря ему постепенно шоу становилось все более и более известным. Несмотря на то, что все шоу потрясает воображение, изюминкой «Мулен Руж» до сих пор является «натуральная кадриль», придуманная Селест Могадо в 1850 году. Несколько лет спустя англичанин Чарльз Мортон назвал её – «французский канкан», что в переводе с французского языка означает шум или гам.

В 1960 году заведение покупает семья Клерико и решает сделать из него самый модный мюзик-холл в Париже. Приглашенные хореографы отобрали танцоров из 17 стран мира и в 2001 году поставили шоу – «Феерия», на создание которого было потрачено 8 миллионов евро. В программе участвуют 100 артистов, 15 из которых – русские. На протяжении спектакля они переодеваются до 10 раз в костюмы стоимостью до 30 000 долларов. Всего используется 1000 сценических костюмов, 800 пар обуви, роскошные декорации, гигантский аквариум и огромный живой питон. 200 000 бутылок настоящего французского шампанского в год открывается для гостей, пришедших посмотреть это легендарное шоу, символом которого уже более ста лет является красная мельница.

Судя по описанию, шоу предполагалось «феерическое». Теперь нужно было наложить «реальную» картинку на свое заранее составленное представление. Артисты выступали профессионально, слаженно, но красивых девушек среди них она не увидела. Может, выступал не первый состав. Впрочем, и некрасивыми из тоже нельзя было назвать. Складывалось впечатление, что их отбирали по каким-то другим, нежели красота, критериям – от них, очевидно, в первую очередь требовалось умение хорошо танцевать. Что было странно, ведь внешность для такого мероприятия имела далеко не второстепенное значение!

Они сидели в середине зала, места были хорошими. Одно было плохо – в зале было так же холодно, как и на улице. Правда, серый дырявый свитер Филиппе, безусловно, помог сделать вечер более теплым. Холодного шампанского не хотелось абсолютно, и Лариса пожалела, что фляжка с коньяком осталась в сумке у мужа. Официанты разливали шампанское. Хочешь – не хочешь, а пить было надо. Они подняли фужеры и, как только Лариса отпила первый глоток, прозвенел ее сотовый. Она случайно нажала на кнопку громкой связи, и на весь зал разнесся зловещий голос мужа: «Вкуссснооооо тебееее?» В ту же минуту, давясь от смеха, к нам подошел Алексей. Оказывается, он купил себе еще один билет и все это время, с тех пор, как они еще сидели в ресторане, наблюдал за ними.

Поняв, что его супруга с подружкой не собираются делать ничего «противозаконного», он решил с ней помириться. «Я тебя простил», – начал он и замолк. Продолжения не последовало. По-видимому, так обычно и происходили примирения в семье подруги. Лариса незамедлительно простила мужа, и заключение мира решили отметить коньяком. Разливали его из фляжки под столом – это был секрет, который объединил их и сделал компанию единой и сплоченной. Они пили коньяк, и Лешка, как маленький ребенок, постоянно спрашивал у жены, когда же будет канкан. Ей тоже казалось, что шоу в «Мулен Руж» должно состоять сплошь из каких-то французских танцев и канкан должен проходить красной нитью через все представление. Но все оказалось совсем не так.

Шоу состояло из нескольких частей, представляя собой смесь нашего цирка и варьете с танцами, фокусниками, акробатами и клоунами. Танцы народов мира, включая даже французскую интерпретацию русского танца, как, впрочем, и само шоу, были на хорошем уровне, хотя непосредственно канкану – основному, что ожидаешь увидеть в «Мулен Руж», было уделено совсем немного времени – минуты три, не больше. Коньяк сыграл решающую роль при оценке шоу. «Отлично!» – это мнение было единогласным.

Они вышли на улицу и решили немного прогуляться, а потом взять такси и сначала довезти ее дома, а потом доехать до их отеля. Они шли по кварталу красных фонарей.

Ночь. Темно. Навстречу идет шарф, такое ощущение, что самостоятельно. А дело в том, что это афрофранцуз одет в черный плащ, сам «смуглый», только шарф яркий. Они, не сговариваясь, переглянулись. Потом какое-то время шли молча.

– Странно, – прервала молчание Лариса, – вот мы были в Париже всего три года назад, а за это время здесь столько изменилось. Мне Париж запомнился другим. Но возможно, что изменилась я, а не квартал, – философски закончила подруга.

Таксист был арабом. Здоровый и веселый, он долго объяснял им, что ехать предстоит очень далеко. В переводе на англо-французский – «периферик». И поэтому будет стоить дорого. До ее квартиры – десять евро и еще пять евро до отеля. «Ничего себе дорого», – удивилась она, ожидая, что такси обойдется гораздо дороже. Алексей, перебивая водителя, небрежно бросил: «Не проблема, переведи ему. Поехали уже, хватит болтать зря».

Когда они проезжали один из перекрестков, их подрезала машина, да так, что водитель еле-еле успел затормозить. Оказалось, что за рулем автомобиля была темнокожая девушка. Водитель-араб высказался об этой темнокожей водительнице примерно так же, как московские водители высказываются о блондинках за рулем, но дальнейшая его тирада несколько озадачила. Оказывается, что его, коренного парижанина (по виду темнокожего араба), уже достали эти черные приезжие африканцы! Везде эти черные лезут, даже на дорогах уже от них покоя нет, в общем, «понаехали тут в Париж всякие черные».

В шутку она предложила ему переехать в Россию.

– О, Раша! – воскликнул он. – Гуд, вери гуд. А потом продолжил:

– Холодно только у вас очень. И русский язык очень сложно выучить.

От него они с удивлением узнали, что в России двенадцать месяцев в году зима, а сложность русского языка мешает многим уехать в Россию из этой клоаки под названием Париж.

А она подумала: «Как хорошо, что у нас холодно. И отдельное спасибо Кириллу и Мефодию за русский язык!» Впервые она видела в этих обстоятельствах большой плюс. А то, что наша зима сурова только один месяц в году, – это большой секрет. А то понаедут всякие-разные…

С утра она спустилась в цветочный магазин и купила букет цветов для мамы Филиппе: все-таки День матери. Она была уверена, что уж во Франции ситуация будет совсем не такой, как в США. Уж в этой стране умеют ухаживать за женщинами! Букет можно было купить готовый за двадцать евро, но ей показалось, что такой букет будет слишком обыкновенным для утонченной французской мадам, всю жизнь прожившей в Париже и гулявшей со своими детьми в Люксембургском саду. Она обратилась к девушке-дизайнеру, и та составила ей букет, как говорится, скромно, но со вкусом. Круглый букет из мелких белых хризантем, похожих на ромашки, был поставлен в соломенную корзинку в форме перевернутой дамской шляпки. Эксклюзивный бант из белых кружев на ручке корзинки завершал изысканную композицию. Букет положили в нарядный пакет с ручками. Получилось то что надо, и стоило всего двадцать пять евро.

Она собиралась прийти в гости не с пустыми руками. С собой из России она привезла набор из шести палехских расписных деревянных тарелочек с шестью маленькими деревянными ложками. В набор также входил расписной деревянный горшочек с крышкой. Горшочек она планировала использовать в качестве икорницы, банку красной икры предусмотрительно привезла с собой тоже. Она предполагала, что, может быть, в поездке ей придется посещать или устраивать вечеринку – ну, в общем, всегда нужно иметь что-то на всякий случай. Вот и пригодилось! Вся композиция будет смотреться очень нарядно, а главное – она будет иметь русский колорит.

Подготовив все для мероприятия, она позвонила Филиппе, чтобы уточнить, во сколько он за ней заедет. Филиппе ответил сразу же, как будто ждал ее звонка. Он сказал, что за ней заедет мама, потому что она живет недалеко. Потом они заедут за ним и потом уже поедут к брату. Договорились, что она будет ждать мадам Мейер в час дня на улице. «Ты ее сразу же узнаешь, – уверенно продолжал Филиппе, почему-то не уточняя, по каким признакам можно будет это сделать. – Да, чуть не забыл, она совсем не говорит по-английски». Как же они будут общаться, она же не знает ни слова по-французски?

Она стояла на улице и озиралась по сторонам. С какой же стороны она может подъехать? Тут ее взгляд привлекла одна машина – старенькое «Рено». Водитель пытался припарковаться между двух машин. Рядом стоял полицейский и без малейшего интереса наблюдал за процессом. Водитель устраивается бампер к бамперу и двигает рядом стоящий «Ауди». Не удержавшись, она подошла к полицейскому и поинтересовалась, как поступать хозяину «Ауди», если ему бампер поцарапали. Полицейского этот вопрос очень развеселил:

– Вы же в Париже, мадмуазель! Это нормально! Но если хозяину «Ауди» очень хочется, он может пойти в комиссариат, написать заявление, указать номер машины, которая поцарапала его авто… Но это все равно ничего не даст, он только время потеряет.

«Да, чудеса…» – подумала она, продолжая наблюдать за машиной-хулиганкой. Тут из нее вышла старушка – «божий одуванчик» и стала переходить дорогу. Она уже не сомневалась, что это и была мадам Мейер.

В отличие от молодых француженок, одетых с какой-то нарочитой неряшливостью, это была настоящая мадам. И дело было совсем не в одежде, хотя на ней был очень элегантный брючный костюм. Ей было за семьдесят, но в ней присутствовали все необходимые атрибуты женщины ее возраста, знающей себе цену: тщательно уложенные пепельные кудряшки, шарфик, сумочка, начищенные туфли-лодочки. Одежда была неброской, но в совокупности с королевской осанкой и шлейфом духов, производило впечатление настоящей леди.

Первым, что она услышала от нее, было: «Бонжур». Ничего из дальнейшей речи мадам она не поняла, хотя пыталась ей сначала по-английски, а потом и жестами объяснить, что она не знает французского. Но мадам проигнорировала все эти робкие попытки, пока не сказала гостье все, что планировала. Они подошли к машине, и бабулька, открыв багажник, показала ей на маленький ящик с клубникой из супермаркета и вопросительно посмотрела на нее. Теряясь в догадках, что именно та хочет от нее услышать, она улыбнулась и закивала головой. Видимо такого ответа от нее мадам и ожидала. Удовлетворенная, она закрыла багажник и села за руль.

Дорога до дома Филиппе была недолгой, но показалась ей вечностью. Складывалось впечатление, что правила дорожного движения были для мадам Мейер чем-то вроде интересной книги, которую она была бы не прочь почитать, если бы не было более важных дел.

Несколько раз ей сигналили, но это совершенно не влияло на ее принципы. Она решила доехать до дома Филиппе со скоростью света и не собиралась учитывать разнообразные преграды в виде светофоров и знаков дорожного движения. За рулем старушка была очень спокойна, что говорило о том, что это ее постоянная манера вождения. Описанным выше способом она припарковалась у одного из пятиэтажных одноподъездных домов и стала звонить по телефону, видимо, Филиппе. Тот не брал трубку. После нескольких безуспешных попыток дозвониться мадам жестом показала ей следовать за ней.

Они долго звонили в домофон у подъезда, но дверь им никто не открывал. Со словами «Филиппе, Филиппе» старушка открыла дверь своими ключами, и они вошли в подъезд. Дом был точно такой же, в каком жила она. Они поднялись на третий этаж, дверь оказалась не заперта. Войдя в крохотную прихожую, она услышала громкую «мультяшную» музыку и звуки вроде «блям-блям-блям». Комната оказалась еще меньше, чем ее: это была какая-то комната-кровать. Причем, подход к кровати был только с одной стороны, а с другой кровать была придвинута к стене. На кровати перед телевизором сидел Филиппе и играл в Тетрис. На коленях у него стояла тарелка с картошкой, и он ложкой с большим аппетитом поглощал незатейливый обед.

Интеллектуальное занятие, однако, подумала она. Из-за громкого звука он не слышал звонка в дверь. И хотя они уже несколько минут стояли в комнате, он продолжал играть, никак не реагируя ни на что вокруг. Видимо, отвлекать человека от важного дела было не в правилах настоящих французов, потому что бабулька терпеливо ждала окончания игры. Наконец Филиппе оглянулся.

– Бонжур, – весело приветствовал их он. – Хорошо, что вы зашли ко мне. Посмотри, как я живу!

С гордостью он обвел рукой свою комнату размером около пятнадцати квадратных метров, обставленную икеевской мебелью, да и той было негусто: из мебели была только кровать и журнальный стол, на котором стоял телевизор. На стене висела книжная полка. Особенно ей запомнился мотоциклетный шлем, который стоял на здоровой музыкальной колонке, рядом с телевизором. Шлем выполнял две функции: во-первых, являлся единственным элементом декора в этой комнате, а во-вторых – поддерживал полку, крепления которой частично вырвались из стены. Еще раз осмотрев комнату, стараясь придать лицу выражение восторга, она подумала, что всю жизнь считала самой нелепой квартирой маленькую русскую «хрущевку». Эта квартира была гораздо меньше. «Миттеранка какая-то», – назвала она ее про себя, но хозяин был страшно горд, что в ней живет. Видимо, ей удалось добиться от своего лица выражения тихой зависти – уже покидая свои апартаменты, Филиппе хвастливо изрек: «Вот так мы и живем в Париже».

Как только они сели в машину, она спросила у Филиппе, почему мадам показывала ей клубнику в багажнике. Задав несколько коротких вопросов и получив столько же длинных ответов от своей мамы, Филиппе перевел, что ящичек побольше куплен на праздник, а ящичек поменьше – это подарок лично ей.

– Эту клубнику вырастила твоя мама? – спросила она.

Оказалось, что клубника была куплена в обычном супермаркете. Она удивилась. Обычно магазинная клубника абсолютно невкусная. Да и в обоих ящичках ее было не больше полкило.

– Это очень дорогая французская клубника. Ты никогда такой не ела, – перебил ее мысли Филиппе. А дальше спросил:

– А ты вообще когда-нибудь ела клубнику?

– Приходилось, – сказала она, вспомнив длинные грядки клубники на даче родителей. Клубника была нескольких сортов, и сказать, что она таяла во рту, – это не сказать ничего! Никому не приходило в голову посыпать ее сахаром, потому что она была такая сладкая, что хотелось только запить ее холодной водой.

А вкус этой клубники из супермаркета она знала даже слишком хорошо. Иногда, увидев ее в магазине, дочка просила ее купить, ведь выглядела ранняя ягода всегда очень привлекательно. И каждый раз, зная результат, она все же покупала клубнику в надежде, что, может быть, хоть эта будет вкусная. Но нет – в очередной раз дорогая покупная ягода имела такой вкус, как будто была произведена на фабрике резинотехнических изделий.

Вообще, она уже начала жалеть, что согласилась принять предложение Филиппе. Она наивно полагала, что только Филиппе супержадный тип, а тут, видимо, вся семейка такая же.

Она решила сменить тему и, пока они стояли у светофора, стала рассматривать в окно цветочный магазин.

– Это цветочный магазин, – пояснил Филиппе. Есть готовые букеты, которые выставлены на улице, а еще можно сделать индивидуальный букет, обратясь к девушке-флористу.

«Да неужели?» – так и хотелось ей сказать что-нибудь едкое. Вместо этого она предложила ему выйти и купить цветы для мамы.

– Что ты, цветы такие дорогие, к тому же моя мама цветы не любит, – сразу же нашелся он. Чем дальше, тем интереснее. Филиппе никто не смог бы превзойти в сочинении историй для оправдания собственной скупости.

– Скажи мне, а вот ваша семья – это бедная французская семья или не очень? – задала она вопрос, который давно ее интересовал. Она тут же пожалела, что спросила, но было поздно – пришлось выслушать всю историю членов семьи Мейер.

Пропустив мимо ушей всю информацию, касающуюся знатности происхождения рода, практически королевского, она поняла, что он относит всех Мейеров к так называемому среднему классу. Его мама Ирен на пенсии, живет в своей однокомнатной квартире, оставшейся ей в наследство от мужа, он сам обладает достаточными средствами, чтобы снимать себе хорошую квартиру в спокойном районе. Ведь у него высокооплачиваемая работа (что-то вроде «начальника транспортного цеха») в одной крупной туроператорской фирме Франции.

Старший брат Оливье, к которому они и направлялись, вообще везунчик. Он работает представителем известной французской косметической компании в странах восточной Европы. У него хорошее жалованье, что позволяет ему снимать шикарную квартиру на Елисейских Полях.

Младшая сестра Софи работает старшим менеджером в банке, ее муж работает там же, и они живут в каком-то доме, принадлежащем этому банку, правда, квартиры там не очень хорошие.

Она не могла себе представить, что существуют квартиры хуже, чем та, в которой жил Филиппе. Но, оказывается, такие есть.

В общем, по его мнению, лучше всех устроился его старший брат, но он сноб и выскочка. Один раз взял у Филиппе утюг, а потом сказал, что вернул, а на самом деле не отдавал. И он, Филиппе, в ванной брата видел свой утюг в шкафчике.

Она кивнула головой в знак согласия. Бред какой-то. Утюги друг у друга воруют. Может, это только одна семья во всей Франции такая? Ну и повезло же ей с ними познакомиться. А может, они все здесь такие? Размышляя о природе скупердяйства, она вдруг заметила огромную толпу черных, стоящую на какой-то площади и громко скандирующую лозунги.

На ее вопрос Филиппе ответил, что это эмигранты из Африки, требуют жилплощадь в Париже, потому что им негде жить. «Останови скорей машину, – пошутила она, – я выйду и присоединюсь к ним, мне тоже нужна квартира в Париже». Не поняв ее насмешки, Филиппе серьезно ответил, что ей не дадут квартиру в Париже, потому что она белая.

– А вот я что подумал, – вдруг сказал он, – может, мне в Россию поехать? Ты ведь сможешь помочь мне найти работу?

– Какую работу? – удивилась она. – А какое у тебя образование, что ты умеешь делать?

Из его ответа она поняла, что образования, в ее понимании этого слова, у него не было. Какие-то двенадцатимесячные курсы при колледже гостиничного бизнеса после окончания школы. Он же ее вопросу удивился:

– А что мне надо уметь делать? Я же француз, разве этого недостаточно?

Они повернули на площадь Согласия. Вдали уже виднелась Триумфальная арка. Наверное, они скоро приедут. Интересно, думала она, в каком доме живет Оливье? Дома на этой улице были похожи на остальные дома в Париже – такие же шестиэтажные здания серого цвета с окнами до пола, огражденные снаружи металлическими коваными решетками. Это, кстати, и были так называемые французские балконы. На Елисейских Полях дома чуть выше, чуть наряднее, чуть больше ящиков с геранью на балконах. Это был именно тот случай, когда это «чуть» превращало улицу из обычной в изысканную.

Дом, в котором живет брат Филиппе Оливье, она представляла себе очень отчетливо: красивое здание с шикарным парадным входом, консьержкой в холле на первом этаже. И обязательно посереди холла должен стоять круглый стол с большой вазой живых цветов. Квартира должна быть большой и просторной. Мебель в стиле Людовика XIV или XVI – на этом ее познания заканчивались. Стол будет накрыт в столовой; длинный такой стол, человек на двадцать. Столовое серебро, бронзовые подсвечники, непременно большая ваза, например, с белыми лилиями. Сам Оливье будет одет демократично, чтобы не ставить в неловкое положение более бедных родственников, а его девушка Ванесса будет в маленьком черном платье со скромными бриллиантами в ушах. Ну вот как-то так… Интересно будет проверить, что она угадала, а что нет.

Они уже долго ехали по Елисейским Полям, но вдруг свернули в какой-то переулок.

– А разве твой брат живет не на этой улице? – спросила она Филиппе.

– Да, – ответил он, – Все параллельные улицы в этом районе тоже называются «Елисейские Поля». Немного попетляв, они остановились у обычного с виду дома в конце улицы. «Это скорее Елисейский тупик какой-то», – подумала она. У подъезда их уже ждала сестра Филиппе Софи с мужем и восьмилетним сыном Тео. Все тут же начали обнимать и целовать друг друга и шумно что-то обсуждать. Ее представили как девушку Филиппе, и вся компания вошла в подъезд дома. В суматохе она забыла посмотреть, была ли в подъезде консьержка, но вазы точно не было. Ее и не могло было быть, потому как это был обычный подъезд обычного дома, точно такого, в каком жила она.

Двери лифта открылись, и они увидели хозяина. Он уже ждал их на пороге дома. Вся процедура обнимания и целования повторилась снова, и все наконец-то вошли в дом. Так получилось, что она зашла первая и, зная, что их было шесть человек, постаралась сразу пройти подальше от двери. Она сделала несколько шагов и очутилась перед окном с открытой балконной дверью. Оглянувшись, она поняла, что квартира закончилась. Это была та же самая «миттеранка», но комната была несколько больше, чем у Филиппе, – метров восемнадцать, и помимо икеевской кровати вмещала еще икеевский диван, перед которым стоял журнальный столик и телевизор. Кухня представляла собой узкий аппендикс шириной около метра и длиной около двух. В кухне была плита, небольшая тумба для посуды, печь СВЧ и холодильник. Журнальный столик в зале был накрыт, что называется, «под завязку». На нем стояла бутылка красного сухого вина и три плошки: одна с чипсами, другая – с помидорами черри, третья – с маслинами.

Вся шумная компания просочилась в комнату и начала занимать места. Диван был маленький, только для двоих. Это были самые престижные места, и они достались ей и мадам. Остальные демократично расположились на полу вокруг журнального столика. Последней гостьей была Ванесса: она появилась на пороге запыхавшаяся и стала что-то объяснять, вероятно, причину своего опоздания. Видимо, причина была уважительной: все одобрительно закивали головами и раздвинулись, освобождая ей место у стола. Ванесса, видимо, чувствовала, что ей не достанется цивильного места за столом. Хорошо, что она оставила свое маленькое черное платье дома, заменив его на широкие джинсы, провисающие в середине, и обтягивающую майку с висящими на ней цепями.

Тем временем разлили вино. За столом стало шумно. Она не стала прислушиваться к их беседе, все равно не поняла бы ни слова. Уже было около трех часов дня, очень хотелось есть, но гости пили вино с чипсами и, судя по виду, были очень счастливы.

Все как будто забыли про нее, но неожиданно у нее появился собеседник в лице племянника Тео. Мальчик тоже не знал английского языка, хотя уже два года учил его в школе, как потом выяснилось; зато у него в сотовом телефоне был переводчик, и он, шустро нажимая на клавиши, набирал разные вопросы на французском, а она ему отвечала, тоже с помощью переводчика. Вопросы были самыми разными, например, растет ли в России картошка? какие медведи ей больше нравятся – белые или бурые? хорошо ли в России играют в футбол? На все вопросы, кроме последнего, она знала ответы. Чтобы не отвечать на последний вопрос, она решила поучаствовать в разговоре для взрослых.

– А вот мечта всех русских людей – увидеть Париж. Даже был такой фильм снят – «Увидеть Париж и умереть». А какая у вас мечта? – спросила она.

За столом воцарилось молчание, которое нарушил маленький Тео:

– А мы и так в Париже, зачем нам туда хотеть? – за всех ответил он. Ответ был смешным, но других версий не последовало, все как будто согласились с ребенком.

Оливье добавил что-то вроде «Это у вас в России плохо, и вы мечтаете увидеть Париж, а у нас все хорошо». Хозяин дома, подводя итог, обвел рукой комнату, словно в подтверждение своей мысли. Она как-то растерялась: безобидный, казалось, вопрос привел совершенно не туда, куда она ожидала. И хотя сама она тоже так считала, услышать подобный вердикт от иностранца была не готова.

Так значит, он считает, что его жизнь удалась. Да ее обычная трехкомнатная квартира в центре города с хорошим дизайнерским ремонтом и красивым видом из окна выглядела дворцом по сравнению с его малосемейкой! Первый раз в жизни она ощутила в себе какую-то национальную гордость.

– Но ведь жить без мечты неинтересно, – высказала она пришедшую ей вдруг в голову спасительную мысль.

– Ну, может быть, я бы Нью-Йорк посмотрел, – произнес Филиппе. И они стали что-то обсуждать по-французски. Наблюдая их жестикуляцию, она сделала вывод, что эта тема их затронула за живое.

– А в каких странах вы были? – спросила она, обращаясь как бы ко всем вместе. Ответ ее ошеломил. Как оказалось, мадам Ирен не покидала пределы Парижа ни разу. Она не была даже на Лазурном побережье. Оливье ездит, в основном, в Польшу и Германию, но только в командировки. Один раз он был в Египте в трехзвездочном отеле. Софи недавно ездила с подругой на машине на три дня в Брюссель, жили они при этом в кемпинге. Тео еще мал, чтобы путешествовать, но он похвастался, что родители возили его один раз в Диснейленд. И это при том, что туда ехать всего полчаса от центра Парижа! Филиппе сказал, что он много где был, но по взгляду Оливье, который понимал английский, она поняла, что это не так. Оливье не стал говорить правду, а она сделала вид, что поверила.

«Вот интересно, – подумала она, – они не путешествуют, потому что у них нет денег, или потому, что не хотят? На что же тогда они тратят свои большие зарплаты? Съемные квартиры, дешевая одежда, полуфабрикатная еда… Как же тщательно они скрывают это «другое», на что тратят свое время, свободное от ложных ценностей!»

Ну да ладно, пора уже было поздравить мадам с Днем матери. Она попросила разрешения выйти из-за стола и подготовить небольшой сюрприз. Выйдя на кухню и закрыв за собой дверь, она вынула палехские тарелочки, маленькие деревянные ложечки и переложила красную икру из банки в деревянную миску с крышкой. Все это она вынесла в комнату на подносе. При ее появлении (больше, впрочем, подходило слово «явление») за столом воцарилась тишина. Изумление, которое она прочитала в их взглядах, позволило ей в тот момент почувствовать себя настоящим божеством. Поставив угощение на стол, она сказала, что все русские едят икру ложками, и показала, как это надо делать, зачерпнув полную ложку икры и отправив ее себе в рот.

Мадам тоже взяла ложку и, зачерпнув ей одну икринку, долго жевала ее, будто смакуя вкус, кивая при этом головой. Потом все присоединились к поеданию икры. Ели они ее очень медленно, по чуть-чуть, словно это был совсем уж редкий суперделикатес. Она решила, что настало время подарить мадам букет и, вынув его из пакета, поздравила мадам с тем, что у нее такие замечательные дети, и пожелала дождаться правнуков.

Когда мадам увидела корзинку с цветами, у нее на глаза навернулись слезы. Она что-то говорила в ответ довольно долго, но в вольном переводе Филиппе ответ был простым «спасибо». Впрочем, в помощи Филиппе в данном случае она не нуждалась, потому что по всему виду строгой мадам было видно, что она очень растрогана.

Вечер продолжался в том же духе, и она была благодарна самой себе за идею с икрой. Не в последнюю очередь потому, что это позволило ей самой хоть что-то съесть. Оливье неплохо говорил по-английски, и они перекинулись парой фраз о французской косметике и продажах ее в России.

Мадам перебила их разговор вопросом: «А где же ланч?». Наконец-то хоть один человек вспомнил, для чего они собрались. А то она уже собиралась пойти пообедать в кафе на улице. Все оживились. Оливье принес из кухни миску с салатом типа греческого и блюдо с курицей гриль. Как ей показалось, курица была куплена готовой в супермаркете, и он ее просто разогрел в СВЧ.

При виде курицы все в один голос восторженно воскликнули: чикен, чикен! Не зная, как на это реагировать, она задумалась. Что это означает? Радость по поводу курицы была не наигранной, значит, это редкая дорогая еда. Или они вообще не едят, и любая еда ими воспринимается «на ура»? Тем временем мадам разломала курицу на мелкие кусочки, даже крылья поделила на три части, и первой поднесла блюдо к ней, что указывало на особое расположение.

К курице гриль она относилась более чем спокойно. Она любила курицу, но только если ее приготовить каким-нибудь особым способом. Лучшее, что она когда-либо пробовала из курицы, было чахохбили в исполнении ее подруги детства Лены. А просто курицу гриль обычно покупали на пикники или когда очень хотелось есть, а готовить было лень. «Может быть, крыло?» – подумала она и положила себе среднюю часть, потому что в крайней части есть было вообще нечего. Когда она сама готовила курицу, она обрезала эту часть для кошки Муськи.

Увидев, что она положила себе на тарелку только один кусочек курицы, мадам показала ей жестом, что она может положить себе еще.

– Спасибо, мне достаточно, – ответила она.

Но мадам не успокоилась и, покопав вилочкой среди кусочков, нашла и положила ей в тарелку именно тот засохший маленький кусочек крайней части крылышка. Сделав это, она удовлетворенно улыбнулась и, положив себе ножку, передала блюдо с курицей дальше по кругу.

Поедание ланча длилось недолго, потому что других блюд предложено не было. Но все были абсолютно счастливы. Чувствовалось, что праздник удался. В конце перешли к десерту. Это, как она и думала, была клубника, и как она и догадывалась, производства того же завода резинотехнических изделий, что и в Тарасове. Ее посыпали сахарной пудрой, а поверх выдавливали взбитые сливки из баллончика. Было видно, что они прямо-таки наслаждаются вкусом. Она проделала то же самое в надежде, что вкус улучшится. Вкус изменился, совсем как в анекдоте. Стал «ужас», но не «ужас-ужас», как было без сахара и сливок.

Обед закончился, и все вышли на террасу. Терраса была достаточно большой, практически такой же, как комната. Уже смеркалось, и Оливье зажег свечи, все сели вокруг низкого столика, и гостям был предложен ликер. Хотя терраса выходила на соседний дом, эта часть вечера понравилась ей больше всего: это было хоть немного похоже на Париж в ее представлении.

Ее мысли были о том, как далеки от реальности наши представления о жизни в других странах. В этом, собственно, не было бы ничего плохого, если бы эти представления не мешали наслаждаться тем, что мы имеем. Ведь, то, что она имеет в своей жизни, было на порядок лучше того, что имеют люди в других странах. Включая клубнику!

Тут она обратила внимание, что мадам пристально смотрит на нее, потом переводит взгляд на Ванессу, потом опять на нее, словно сравнивая их обеих. Это ее рассмешило. К ней подошел Филиппе и сказал, что мадам хочет у нее что-то спросить. Филиппе перевел: мадам считает ее очень элегантной девушкой с хорошим вкусом, в отличие от Ванессы. Она интересовалась, в каком бутике я купила такие элегантные кожаные туфли. Ответ потряс мадам. Фиолетовые туфли российской марки «Респект» она купила в магазине Сити-обувь на центральной прогулочной улице в Тарасове. Эти туфли она взяла с собой в Париж по причине удобной колодки, мягкой кожи и из-за того, что они не занимают много места в чемодане. Туфли были недорогими и удобными. Она бы никогда в жизни не поверила, что мадам удивят именно российские туфли, а не ее брендовое итальянское платье, брендовый английский плащ и французский брендовый шарф.

Она пригласила мадам в Тарасов, пообещав посещение всех обувных бутиков. Мимоходом она увидела, как мадам берет что-то со стола и кладет себе в сумку.

Распрощавшись с хозяевами, они спустились вниз и сели в машину. Обратная дорога до дома была быстрой. Ночной Париж был тих и ярок. Все дома подсвечивались ярко-желтым светом на фоне мерцающей огнями Эйфелевой башни. Улица рядом с ее домом была свободна, и парковка мадам не прибавила никому царапин бампера. Попрощавшись с мадам и поблагодарив ее за клубнику, она увидела, что именно она забрала со стола. Это была сахарная пудра и сливки в баллончике. Мадам протянула их ей и подмигнула: мол, не зря же добру пропадать, лучше пусть добрым людям достанется.

Она поняла, что ее кандидатура на роль невестки одобрена. Да, это ведь было мечтой каждой девушки в России. Она будет говорить: «Я вышла замуж за француза», и ей все будут завидовать. А на деле попасть жить в такую семейку – значит: есть курицу по праздникам и носить свитер с дыркой. Смеяться было нельзя, но очень хотелось…

С каждым днем погода становилась теплее и теплее. Уже с утра светило солнце, и по прогнозу дождя не предвиделось. Хороший день, чтобы погулять по городской набережной и дойти до знаменитого собора Нотр-Дам де Пари.

Однажды она была в Германии и видела Кельнский собор. Как рассказывал экскурсовод, Кельн во времена начала его строительства был самым могущественным городом Германии, поэтому было принято решение строить здесь кафедральный собор по примеру Франции с ее Нотр-Дам де Пари. Только по своим масштабам немецкий собор должен был затмить все аналогичные сооружения в мире. Собор строился более шестисот лет, и две главные башни высотой 154 метра были достроены только к 1824 году. Это один из самых впечатляющих соборов Европы, с самым большим фасадом в мире, занимающий третье место в мире по высоте. Главное богатство собора – золотая гробница с мощами трех волхвов (Ларь трех волхвов), украшенная тысячами драгоценных камней и жемчужин. Она помнит свои впечатления: собор ее потряс, хотя раньше она никогда про него не слышала. Если у его создателей была цель построить величественное сооружение, то они, по ее мнению, ее превзошли. Башни собора были видны из любой точки Кельна, и, что интересно, во время Второй мировой войны собор не был разрушен при бомбежке, потому что самолеты использовали его в качестве ориентира.

Она уже была близко к собору Нотр-Дам де Пари, но его все еще не было видно. Странно, подумала она. Но ведь Париж всегда преподносил ей сюрпризы. Собор не был исключением. Подойдя к нему, она увидела, что башен не было. То есть они были, но недостроенные – не хватало самих шпилей.

– Высота собора Парижской Богоматери составляет 35 метров. Его строили с 1163 по 1345 год, причем самое продолжительное время понадобилось для возведения башен, которые так и не были достроены до конца. «В соборе хранится одна из великих христианских реликвий – терновый венец Иисуса Христа», – услышала она речь русского экскурсовода. Обернувшись, она увидела экскурсионную группу из России. Как выяснилось позже, они путешествовали по Европе по программе «Кельн – Брюссель – Амстердам – Люксембург – Париж». Ведь они только что из Кельна приехали, сообразила она. Интересно, какой собор им больше понравился? И она обратилась с вопросом к двум женщинам, стоявшим рядом.

– С первого взгляда Нотр-Дам де Пари меня совсем не впечатлил, – высказала свое мнение девушка. – После Кельнского собора в Германии я ожидала чего-то большего. Но вглядевшись, поняла, что ошибалась: главной идеей собора Парижской Богоматери являются не формы, не размеры, а внутренний дух.

– Да, – поддержала ее другая, – Кельнский собор выглядит как громадная темная скала, а собор Парижской Богоматери – это изящная статуэтка, украшенная резьбой. На мой взгляд, отсутствие башен, эта их квадратность добавляют собору изюминку. Ну что вы хотите, Париж есть Париж!

Она и не сомневалась, что общее мнение окажется в пользу Нотр-Дама. Безусловно, она понимала, что сравнивать соборы нельзя. Это все равно, что сравнивать картины или скульптуры. Каждое произведение искусства бесценно. Но как можно углядеть гармонию в отсутствии башен только потому, что это Париж, она не понимала. Тем не менее, удержалась от того, чтобы высказывать свою точку зрения по этому поводу, а только поблагодарила их за ответ.

Уже собираясь пройти в собор, она снова услышала гида. На этот раз женщина-экскурсовод договаривалась с туристами о встрече на этом же месте через два часа после обеда. Еще она рассказала, что обычно обедает в кафе на другой стороне улицы, где вкусно и недорого. Молодая женщина-гид выглядела как настоящая француженка: элегантно одетая, с короткой, но очень стильной стрижкой и приятным голосом. Она располагала к себе окружающих, не прилагая к этому никаких усилий.

Ей захотелось поговорить с ней, и она последовала в кафе. По дороге они познакомились. Гида звали Александра. Она уже пять лет жила во Франции, была замужем за французом, но не очень удачно. (Ей было абсолютно понятно, почему). Теперь развелась и работает гидом в нескольких туристических фирмах. По специальности она историк, и Франция всегда была ее мечтой. Поэтому она много и досконально знает Париж, являясь одновременно любителем и профессионалом, но, к сожалению, ее знания абсолютно невостребованы.

«Вы же сами видели, что русский человек и в недостроенном соборе находит изюминку лишь потому, что он в Париже». Оказывается, она слышала ее разговор с туристами из группы.

Исторически сложилось так, что на протяжении почти двух веков Франция была ближе России, нежели другие европейские страны, и более того – в известном смысле была для дореволюционной России проводником европейской культуры. По-видимому, что-то из этих прошлых времен осталось в «генетической памяти» нашего народа, который и сегодня воспринимает Францию как некую особую державу Европы, а Париж – как всемирную столицу моды и красоты. Франция вообще ассоциируется в представлении россиян с искусством, эстетикой, утонченностью.

«Раньше я пробовала рассказывать туристам правдивую историю Франции, но реальная история мало кого интересует, и на меня даже пожаловались: сказали, что я оскверняю их мечту» – сказала ей Александра.

Тем временем они подошли к итальянскому кафе, выбрали столик с видом на небольшой скверик и заказали пиццу. После нескольких минут разговора они уже перешли на «ты». И совершенно не чувствовалось, что они знают друг друга не больше часа.

Она решила поделиться с Александрой своими размышлениями о том, что все ее представления о Париже оказывалось неверными, причем не в пользу Парижа.

– Может, я что-то не так понимаю?

Александра рассмеялась.

– Хочешь, давай поиграем в игру. Ты будешь говорить мне, как ты себе представляешь что-то в Париже, а я тебе буду говорить правду. Только ты должна быть готова слушать исторические факты.

Да, она была готова. Предложение было интересным.

– Так, с чего бы начать? Ну, например, вот дома старинные, каменные здания в неоклассическом стиле, выстроенные в единую линию на улицах Парижа. Серые такие, красивые, аккуратные. У нас в России все какое-то разнокалиберное.

– Здесь все очень просто, – начала Александра. – В 1852 году произошел переворот, который организовал Наполеон Третий, племянник Первого. Он провозгласил рождение Второй империи и возглавил ее. В Париж пришла новая жизнь. Новый император обладал достаточной властью, чтобы экспроприировать старые дома, снести их и заняться благоустройством города. Главой всех строительных работ был назначен барон Осман – человек неуемной энергии и немецкого происхождения. Настоящая его фамилия была Гаусманн, так что к туркам он никакого отношения не имел, просто французы переделали на свой лад трудную фамилию. Барон был наделен неограниченными финансовыми полномочиями. Недавняя революция продемонстрировала, как легко узкие улочки старого Парижа превращаются в баррикады и как трудно транспортировать полицию и войска по его запутанным дорогам. Честолюбивый барон задумал «перекроить» Париж в архитектурном плане. По его приказу сносили целые кварталы трущоб. На их месте появлялись широкие улицы, застроенные «типовыми» серыми зданиями в шесть этажей – доходными домами. На первом этаже такого дома обычно располагался магазин или учреждение, средние этажи были отведены под жилье, а в верхний, мансардный этаж поселялись слуги. В это время из центра на окраины переселили около трехсот с половиной тысяч бедняков. В результате возник другой Париж, с другой планировкой. Этот шедевр мы сейчас и видим. Не зря говорится: красота требует жертв.

Да, теперь, после этой исторической справки, она уловила это свое внутреннее ощущение. Париж был красив, но это была какая-то не старинная красота, можно даже сказать, новодел, ведь домам было всего по 120–150 лет, в отличие от Праги, например, где каждый дом – старинное произведение искусства. И то, какой ценой была достигнута эта прогрессивная красота Парижа, наверное, тоже имело значение.

– Площадь Парижа равняется площади Москвы в пределах Садового кольца, – добавила Александра.

«Вот почему Париж кажется таким маленьким городом», – подумала она.

Она огляделась по сторонам. Взгляд ее упал на красивые металлические решетки на окнах-балконах. Александра проследила за ее взглядом и почти крикнула:

– Нет-нет, только не спрашивай меня про французский балкон!

«Уж теперь точно спрошу», – решила она.

– Вот французский балкон, выглядит очень изысканно и оригинально. Благодаря длинному, до пола, окну и ажурной металлической решетке, ограждающей окно снизу, дом как-то преображается, кажется компактным, строгим и в то же время аристократичным. Что ты скажешь по этому поводу? – посмотрела она на Александру.

– Ну, это длинная история, не совсем подходящая к застольной беседе. Но ведь мы с тобой уже закончили обед. Пойдем, прогуляемся, и я тебе расскажу то, что ты никогда не могла себе даже представить:

– Принято считать Париж городом тонких ароматов и дорогих духов, – начала Александра, – но в европейских городах до начала XIX века туалеты отсутствовали напрочь. Средневековый Париж был чуть ли не самым грязным и вонючим городом мира! Даже в легендарном Лувре туалеты отсутствовали. Есть документальные свидетельства того, что придворные и монархи справляли свои естественные потребности там, где их прижмет нужда: в парках, по углам дворцов, на балконах. Поэтому добраться от дворцового входа, скажем, до бального зала было весьма «ароматным» испытанием. Время от времени из Лувра выезжали все его знатные жильцы, дворец мылся и проветривался.

«Водные ванны утепляют тело, но ослабляют организм и расширяют поры. Поэтому они могут вызвать болезни и даже смерть», – утверждал медицинский трактат ХV века. В Средние века считалось, что в очищенные поры может проникнуть зараженный инфекцией воздух. Вот почему высочайшим декретом были упразднены общественные бани. И если в ХV – ХVI веках богатые горожане мылись хотя бы раз в полгода, в ХVII – ХVIII веках они вообще перестали принимать ванну. Все гигиенические мероприятия сводились только к легкому ополаскиванию рук и рта, но только не лица. «Мыть лицо ни в коем случае нельзя, – писали медики в ХVI веке, – поскольку может случиться катар или ухудшиться зрение».

Леонардо да Винчи был настолько напуган парижским зловонием, что спроектировал для короля Франсуа Первого туалет со смывом. В плане великого Леонардо были и подводящие воду трубы, и канализационные трубы, и вентиляционные шахты, однако… Как с вертолетом и подводной лодкой, Леонардо поторопился и с созданием туалета – всего-то на каких-нибудь пару сотен лет. Туалеты в королевских покоях построены так и не были.

С тех пор, как король Франции Филипп-Август в XII веке упал в обморок от невыносимой вони, поднявшейся от проезжавшей мимо дворца телеги, взрыхлившей наслоения уличных нечистот, с антисанитарией в Париже ничего не менялось вплоть до середины XIX века. В 1364 году человек по имени Томас Дюбюссон получил задание «нарисовать ярко-красные кресты в саду или коридорах Лувра, чтобы предостеречь людей там гадить – чтобы люди считали подобное в данных местах святотатством».

Конечно, приседать на широкий подоконник для дефекации не очень-то удобно. Человек перевешивался, особенно, если еще бывал пьян. Наверняка и падали даже… Позднее стали строить продленное окно до пола, а проем с улицы закрывали решеткой. Так и появились французские балконы, которые впоследствии стали изящным украшением парижских зданий.

Кстати, замена обычных окон на окна-двери была даже необходима. Толчком к этому решению стала эпидемия холеры 1832 года, которая унесла жизни двадцати тысяч парижан. В конце 1830-х годов префект Рамбуто осознал проблему недостающей гигиены, и было решено «заставить воздух циркулировать» внутри помещений.

Да, информация была шокирующая. Она ожидала чего угодно, но только не такой «естественной необходимости», породившей французские балконы. Конечно, она понимала, что эти здания построены много позже того времени, и теперь они смотрятся как настоящее украшение.

– Ну почему в России нельзя сделать, чтобы дома были такими же аккуратными и красивыми? – спросила она Александру.

– Вот посмотри, – ответила та, – французский балкон не выступает из здания, как обычный кованый балкон, а ограждение создается непосредственно в дверном проеме. По своему внешнему виду такой балкон больше похож на огромное окно, занимающее всю стену и имеющее ограждение. Это одна из важных конструктивных особенностей.

Достоинством классического французского балкона является отсутствие всякой возможности его захламить. Для этого просто не хватит площади. Даже несколько банок варенья, поставленные на французский балкон, будут полностью разрушать иллюзию легкости, и противоречить задуманному дизайнером стилю. Именно поэтому с функциональной точки зрения от них нет никакой пользы, но зато они обладают чудесными декоративными качествами. Со всем французским всегда так: шарм затмевает содержание.

У меня был такой случай. Один мой знакомый из Норильска хотел купить себе квартиру в новом престижном доме и жаловался на планировку: там, говорит, такие балконы – ни тебе застеклить, ни велик поставить, ни банки с вареньем, короче, толку никакого, – уже смеясь, закончила Александра.

– Да, конечно, – вспомнила она свой город. Дома на улицах выглядели настолько ужасно, но это было только оттого, что каждый застекляет свою лоджию на свой вкус. Если в доме двести семьдесят квартир, значит, будет двести семьдесят разных вариантов рам на лоджиях и балконах – из пластика, алюминия, дерева, разного цвета и качества.

Потом на лоджиях складируется ненужная рухлядь, которая просвечивает через прозрачные стекла, и дома становятся похожи на старых бомжей. Вновь построенные дома уже через год перестают отличаться от своих старших собратьев.

Но все мы при каждом удобном случае обсуждаем, как ужасен город Тарасов: «Идешь по улицам, и смотреть по сторонам противно, а вот в Париже!..» А если разобраться посерьезнее, то получается, что в нашей стране больше делается для удобства человека. Квартира без лоджии считается неполноценной, а в Париже никто не думает об удобстве людей. Чтобы не бороться с захламлением балконов, их просто не делают. И не разрешают тебе ничего на них вешать, кроме цветов. Вот такая вот красивая демократия.

– Ну, а лучшие в мире французские духи? – был ее следующий вопрос.

– Качество французских духов никто никогда не отрицал, но интересно, почему именно в этой стране они получили такую популярность, – рассказывала Александра. – Ответ на этот вопрос является продолжением предыдущей темы. В средневековых городах Европы канализации не было, зато были крепостные стены и оборонительный ров, заполненный водой. Он роль «канализации» и выполнял. Со стен в ров сбрасывалось дерьмо. Во Франции кучи дерьма за городскими стенами разрастались до такой высоты, что стены приходилось надстраивать, как случилось в том же Париже – куча разрослась настолько, что фекалии стали обратно переваливаться.

Кроме того, появилась опасность вражеского проникновения в город – противник запросто мог забраться на стену по куче экскрементов. Стену надстроили. Улицы мыл и чистил единственный существовавший в те времена дворник – дождь, который, несмотря на свою санитарную функцию, считался наказанием господним. Дожди вымывали из укромных мест всю грязь, и по улицам неслись бурные потоки нечистот, которые иногда образовывали настоящие реки. Так, например, во Франции возникла речушка Мердерон («мерд» в переводе – дерьмо). Результаты человеческих усилий стекали за стены города. Представьте себе запах, окружающий средневековые города!

Иногда Париж пытались чистить – главным образом, от дерьма. Первый такой «коммунистический субботник» в Париже был произведен в 1662 году, и это событие так поразило современников, что по его поводу была выбита медаль.

Так что активное использование духов было связано не столько с эстетическими чувствами утонченных французов, сколько с банальным стремлением приглушить другие, далеко не столь утонченные, запахи, которыми были пропитаны в то время города. Дворец короля Людовика XV стали называть «ароматным двором», поскольку восхитительными запахами там было пропитано буквально все – не только одежда придворных, но и вся мебель.

Французский королевский двор периодически переезжал из замка в замок из-за того, что в старом буквально нечем было дышать. Ночные горшки стояли под кроватями дни и ночи напролет. Большинство аристократов спасались от грязи с помощью надушенной тряпочки, которой они протирали тело.

Давно гуляет сохранившаяся по анекдотам записка, посланная имевшим репутацию прожженного донжуана королем Генрихом Наваррским своей возлюбленной, Габриэль де Эстре: «Не мойся, милая, я буду у тебя через три недели». Сам король, кстати, за всю свою жизнь мылся всего три раза. Из них два раза по принуждению.

Русские послы при дворе Людовика XIV писали, что их величество «смердит аки дикий зверь». Самих же русских по всей Европе считали извращенцами за то, что те ходили в баню раз в месяц – безобразно часто.

– Ну, а мода того времени, все эти шикарные платья, камзолы, панталоны, – ведь вся мода пошла из Франции? – неуверенно спросила она. – Или это тоже неправда?

– Правда, – ответила Александра, – но многое из того, что придумывает человечество, очень часто просто помогает ему скрыть какие-то неприятные моменты. А остальные подхватывают это и вводят в ранг модного нововведения, и так это становится эталоном моды.

Король-солнце, как и все остальные короли, разрешал придворным использовать в качестве туалетов любые уголки Версаля и других замков. Стены замков оборудовались тяжелыми портьерами, в коридорах делались глухие ниши. Но не проще ли было оборудовать какие-нибудь туалеты во дворе или просто бегать в парк? Нет, такое даже в голову никому не приходило, ибо на страже традиции стояла диарея – беспощадная, неумолимая, способная застигнуть врасплох кого угодно и где угодно. При соответствующем качестве средневековой пищи понос был перманентным. Эта же причина прослеживается в моде на мужские штаны-панталоны тех лет (XII–XV вв.), состоящие из одних вертикальных ленточек в несколько слоев. Парижская мода на большие широкие юбки, очевидно, вызвана теми же причинами. Хотя юбки использовались также и с другой целью – чтобы скрыть под ними собачку, которая была призвана защищать прекрасных дам от блох. Проблема диареи, впрочем, была более глобальна. Представь: на балу вдруг прихватило, а юбка узкая. Проблема! Или юбку испачкаешь, или задирать придется, да и не успеть можно. А с широкой юбкой – отбежала к стене, присела в реверансе на минутку, и пляшешь себе дальше.

– Ну, а парики тогда были зачем, чтобы голову не мыть и не причесываться? – начала она разгадывать секреты самостоятельно, пользуясь той же методикой.

Александра рассмеялась:

– Да, с фантазией у тебя не очень, но уже «теплее». В 1530 году итальянский врач Фракасторо порадовал любителей изящной словесности поэмой «Сифилис, или Французская болезнь». Считалось, что болезнь приняла такое повсеместное распространение благодаря легкомысленным французам. Сифилисом переболело в то время почти все население южной Европы, от святых отцов до уличных нищих. Гезер писал, что из-за сифилиса исчезала всяческая растительность на голове и лице.

И вот кавалеры, дабы показать дамам, что они вполне безопасны и ничем таким не страдают, стали отращивать длиннющие волосы и усы. Ну а те, у кого это по каким-либо причинам не получалось, придумали парики, которые при достаточно большом количестве сифилитиков в высших слоях общества быстро вошли в моду во всей Европе. Эта проблема коснулась не только кавалеров – лысины порой появлялись и у дам. Но и эти лысины умело прикрывались париками. От слова «парик», сходно зазвучавшего на всех европейских языках (perruque – франц.) родилось и название тех, кто эти парики делал – парикмахеров. Эта профессия стала одной из самых высокооплачиваемых в мире.

На вопрос «Что делают в парикмахерской?» любой ребенок ответит: «Стригут волосы!», удивляясь неосведомленности взрослых. Но тогда, когда сифилис вместе с сопутствующим ему облысением распространился и в Англии, цирюльника стали называть не «haircutter» – «подстригатель волос», а «hairdresser» – «одеватель волос». Так в Англии появились те самые парики, которыми, как славной и древней традицией, гордятся поныне судьи и лорды.

В Европе начался настоящий бум париков. Парик стал символом эпохи «короля-солнца». Приличному человеку полагалось иметь как минимум три парика и менять их в течение дня.

В России парики появились при Петре I. Они были просто одной из новинок и не поражали особой пышностью и роскошью, как во Франции. Сам Петр мало внимания уделял условностям и носил самый дешевый парик стоимостью пять рублей. Поговаривают, что в церкви император даже снимал парик вместе со шляпой, видимо, считая его частью головного убора.

– Ну а шляпы мушкетеры тоже из практических соображений носили? Или все-таки хоть кто-то во Франции пытался быть изысканным джентльменом? – осторожно спросила она, уже предвидя очередную историческую правду.

– В Париже всегда так: когда не достигают желаемого – делают вид, что желали достигнутого, – ответила Александра. – Вот что писал историк, автор исследований по очистке города: «Начиная с древних времен, правило для парижского мусора было одно – «tout-a-la-rue» (все на улицу), включая домашние отбросы, мочу и фекалии. Вместо туалетов повсеместно использовались горшки. Те, кто был побогаче, украшали их золотом и драгоценными камнями, остальные использовали более простую посуду. Однако горшки нужно было куда-то опорожнять. А поскольку выгребных ям в городах не было (или было, но очень мало), то горожане, ничуть не смущаясь, выливали нечистоты из окон прямо на головы прохожим. Изданный в 1270 году закон гласил, что «парижане не имеют права выливать помои и нечистоты из верхних окон домов, дабы не облить оным проходящих внизу людей». Те, кто не подчинялся, должны были платить штраф. Однако этот закон вряд ли исполнялся – хотя бы потому, что через сто лет в Париже был принят новый закон, разрешающий-таки выливать помои из окон, но прежде трижды прокричав: «Осторожно! Выливаю!» А чтобы ты мне скорее поверила, давай почитаем старых добрых «Трех мушкетеров». Я всегда с собой ношу этот подарочный мини-экземпляр. Это мой талисман.

Итак, действие книги начинается в 1625 году при короле Луи XIII: «Я допускаю, – сказал Атос, – что шпиона могла обмануть фигура, но лицо…

– На мне была широкополая шляпа, – объяснил Арамис.

– О, Боже, – воскликнул Портос, – сколько предосторожностей ради изучения богословия!..

– Месье Портос, что за высокопарные глупости – вам что, ни разу говно на голову не выливали за годы жизни в Париже?»

Заметное распространение шляпы получили с конца XVI века. Широкополые шляпы, которые носили роялисты в Великобритании и мушкетеры во Франции в XVII веке, могли произвести впечатление, но не были практичными. Так забывается история!

Действительно ли широкополые шляпы были непрактичны, или причины их появления просто не хочется вспоминать? Понятно, что дорогие и с трудом отстирываемые парики не были призваны служить защитой от льющихся сверху помоев и фекалий. Наоборот, нужна была защита самих париков от такой напасти. Услуги парикмахера, изготовлявшего парики, стоили дорого. Широкополые же шляпы стали носить в Великобритании и Франции, то есть там, где дерьмо больше всего и выливали на головы.

Как бы продолжая тему шляп, развивается история происхождения реверанса. В средневековой Европе к исполнению реверансов и поклонов относились с особым вниманием. Энциклопедия определяет реверанс как почтительный поклон. Он всегда сопровождался снятием головного убора, так что характер реверанса зависел от формы и покроя одежды. Особое внимание в поклоне уделялось умению кавалера обращаться со своим головным убором – снимать шляпу перед поклоном и приветствовать даму. А изначально реверанс имел своей целью всего лишь убрать вонючую шляпу подальше от чувствительного носа дамы…

Вспомни, как тот самый первый мушкетер, который так поразил некую встретившуюся ему даму, изогнулся в танце-поклоне и ловко спрятал за спину свою шляпу, на которую только что вылил содержимое свей «ночной вазы» сонный бакалейщик со второго этажа! На вопрос удивленной дамы наш кавалер совершенно честно ответил: «Это я из великого уважения к Вам!»

Дама была поражена и рассказала о таком рыцарском отношении подругам. Те, в свою очередь, стали требовать аналогичного почтения от своих кавалеров. Если же во время исполнения ритуала незадачливого кавалера совсем некстати кусали блохи, то па становились совсем замысловатыми, что и придавало реверансу черты настоящей бальной хореографии. Действие стало традицией, и теперь мы на полном серьезе читаем о том, какой «величественностью и строгостью отличались реверансы и поклоны XV века».

Ну вот, пожалуй, и все. Ну что, я не совсем тебя шокировала? Кстати, теперь я тебе задам вопрос на засыпку: что такое французский поцелуй? – неожиданно закончила Александра.

Такого она не ожидала. Здесь опять таится какой-то исторический подвох!

– Ну, может, это единственный способ заставить француза закрыть рот и перестать болтать? – высказала она свою ироничную версию.

– Нужно будет запомнить, это может пригодиться, – рассмеялась Александра. – А ответ на мой вопрос – английский поцелуй! Потому что во Франции его называют английским, а в Англии – французским. Только не спрашивай меня почему, вот этого я не знаю. Но твоя версия мне понравилась!

Время пробежало совершенно незаметно, и они уже подходили к собору Нотр-Дам де Пари. Группа ждала Александру. Расставаться не хотелось. Они обменялись телефонами и договорились встретиться в ближайший выходной день. На прощанье Александра поинтересовалась ее дальнейшими планами на сегодня. Услышав, что она собирается дойти до Латинского квартала, Александра усмехнулась и посоветовала не искать там мексиканцев. Латинским квартал называется, потому что там находится Сорбонна, в которой преподавание первоначально велось на латыни.

От собора она перешла через мост. Здания по левую сторону Сены были точно такими же одинаково аристократичными. Но теперь, зная всю историю происхождения этого изящества, она смотрела на них не снизу вверх, как смотрят на что-то недоступное, а на равных. Да, в Москве тоже много проблем, но каждый город хорош по-своему.

Париж – вот он такой. Он не идеальный, он не эталон мировой культуры, но он единственный в своем роде. Париж так же уникален, как Москва, Санкт-Петербург или Тарасов. Этот новый взгляд на Париж очень ей понравился. Спасибо Александре. Прямо по Конфуцию получилось: «Был бы ученик, а учитель найдется».

Размышляя, она не заметила, как оказалась в конце бульвара Сен-Мишель. Невдалеке был виден красивый парк. Это был Люксембургский сад – самый «французский» из всех парков города, потому что только здесь можно увидеть, как именно проводят свое свободное время парижане, так что становится понятным истинное предназначение зеленых местечек Парижа.

Она села на один из железных стульев, стоящих вокруг фонтана. В центре парка возвышается Люксембургский дворец, построенный для Марии Медичи в английском стиле с большими пространствами зеленого газона.

А для нее Люксембургский сад был связан с известными людьми, которые в разные годы гуляли в этом саду. Здесь бывали Мандельштам, Цветаева, Ахматова, Модильяни.

В центре парка – большой пруд, окаймленный изящными цветниками и изогнутыми дорожками. Было обеденное время, и все газоны были заполнены людьми, сидящими с ланчами в пластиковых контейнерах. Люди были разные – студенты, люди постарше. Наверное, есть обед, сидя на траве, было удобно. Но ей казалось, что люди решили устроить себе пикник в Люксембургском саду потому, что гораздо дешевле было купить еду навынос и не платить за обслуживание в кафе. Это входило в диссонанс с окружающей гармоничной архитектурой, розовыми аллеями и аккуратно постриженными деревьями.

Диссонанса никто, кроме нее, не замечал. Ну и ладно, подумала она. Если не смотреть на обедающих, то вид на дворец в окружении парка был именно такой, каким она себе и представляла.

Отдохнув, она решила, что посмотрит Сорбонну, а тогда уже будет пора возвращаться домой. Она опять вышла на бульвар Сен-Мишель и направилась в сторону Сорбонны. Именно здесь понимаешь, как хорошо быть студентом: атмосфера свободы, молодости и какой-то артистичности чувствуется во всем вокруг – в многочисленных недорогих кафе, книжных магазинчиках и лавках.

Впереди нее шла иностранная супружеская пара. Они привлекли ее внимание тем, что подолгу стояли у каждой витрины, рассматривая манекены и не заходя внутрь. Это называется «бесплатный» шопинг – когда люди просто рассматривают витрины или вещи в магазинах, особенно в сувенирных, как в музее, ничего не покупая. Она всегда считала, что только русские люди вынуждены так делать: часто бывает, что денег можно накопить только на поездку в Париж, на шопинг ничего не остается. Но эта пара не выглядела бедно. Да и средняя зарплата в европейских странах около трех тысяч евро в месяц.

На ее пути встретился магазин Calvin Klein. Объявленной там семидесятипроцентной скидки оказалось достаточно, чтобы благая цель увидеть Сорбонну была ею забыта. Неожиданно супружеская пара зашла в магазин вместе с ней. На вид им было за пятьдесят. Разговаривали они по-английски, но не так, как говорят американцы, используя сленг, а на классическом английском. Наверное, поэтому она очень хорошо понимала, о чем речь.

Надо сказать, что при этом она практически не считала, что подслушивает, – ведь она выполняет миссию раскрытия секретов. Можно было назвать ее исследователем, а для добросовестного исследователя все средства были хороши. Сначала она услышала, как жена говорила мужу, что уже устала – целый день они ходят по магазинам. Теперь она хочет вернуться в отель; но отель далеко от центра, и нужно искать метро нужного цвета, так как ей не хочется ехать с пересадками. Не заметив ни одного пакета с покупками в их руках, она удивилась: что же такое они ищут в Париже и не могут найти?

Еще в США она обратила внимание, что супружеские пары практически не разговаривают между собой. Зато очень охотно они общаются с продавцами, официантами и обслуживающим персоналом отелей. Причем все уже знают эту особенность клиентов, и поэтому персонал всегда пытается вступить с ними в контакт.

Она этого ужасно не любила. Нужно было постоянно находиться «В разговоре», отвечая сто раз на дню на одни и те же вопросы: «Откуда вы?», «Из России? Вау!», «Когда приехали?», «Когда уезжаете?» Дело было даже совсем не в том, что она не считала их себе ровней, чтобы разговаривать с ними, напротив – она относилась с пониманием к их нелегкому труду. Она понимала, что они задают эти вопросы не потому, что искренне интересуются ее жизнью, а потому что их учат, как привлекать потребителя и повышать уровень лояльности клиентов. Поэтому она вежливо давала понять, что она не расположена вести беседу, потому что очень занята. Этим она помогала им тратить больше времени на тех, кто любит такое общение «ни о чем», и заодно спасала себя от пустой болтовни. Она считала, что время на отдыхе нужно тратить только на приятные вещи. И если нечего сказать существенного, лучше помолчать.

Эта пара была, можно сказать, типичным носителем иностранного менталитета. Только они зашли в магазин, как к ним сразу же подошел менеджер, поздоровался и спросил, откуда они. Они очень обрадовались вопросу и наперебой стали рассказывать, что они из Австралии. Супруге исполнилось пятьдесят, и муж подарил ей подарок – путешествие в Европу, это было так замечательно! А путешествуют они на поездах, от города к городу с рюкзаками.

Ее всегда удивляла эта черта иностранцев – выкладывать о себе столько информации, когда их никто об этом не спрашивает. Ей всегда казалось, что они только и спрашивают друг у друга: «Как дела?» и отвечают «о'кей». И все. Все остальное «прайвит лайф», частная жизнь. Чем больше она изучала язык и чем чаще слушала эти разговоры, тем больше понимала, что каждый иностранец – просто находка для шпиона. Только задай вопрос, и на тебя посыплются мегабайты информации – абсолютно ненужной, неинтересной и поверхностной. Может быть, она когда-нибудь поймет, для чего им это нужно.

Дальше супруги разбрелись в разные стороны. К жене подошла девушка-продавец, и они вместе пошли в отдел женской одежды, а супруг направился в отдел одежды мужской. Ей очень хотелось подслушать что-нибудь еще, и она решила пойти за мужчиной. В углу зала мужской одежды стоял стеллаж с сумками, и она спряталась за ним, делая вид, что выбирает сумку для себя. Она не ошиблась – разговор продолжался. Менеджер делал очень заинтересованное лицо и всей мимикой и жестами делал вид, что он искренне интересуется судьбой этой семьи.

Всего за несколько минут она узнала, что посетитель – крупный бизнесмен, владеет контрольным пакетом одной из крупнейших интернет-компаний в Австралии. Повествуя об этом, он ходил вдоль вешалок с одеждой и очень тщательно рассматривал одну вещь за другой. Его внимание привлекла белая ветровка из очень тонкого парусного шелка. Старая цена – 170 евро – была зачеркнута, и поверх была написана новая – 55 евро. Мужчина примерил ветровку и посмотрелся в зеркало. Взгляд был растерянный: видно было, что он не понимает, нравится ему вещь или нет. Он оглянулся, видимо, в поисках жены, но ее не было поблизости. Ветровка была ему действительно к лицу, но несколько маловата. Она решила ему помочь – подошла поближе и показала на следующий размер. Он очень обрадовался и надел другую куртку. Да. Она была права – эта куртка сидела на нем как влитая. Ветровка была легкой, практичной и необходимой в Париже в эти дни, когда несколько раз на день погода менялась с солнечной на ветреную и принимался идти дождь. А цена была вообще смешная для такой марки – практически даром!

Гордая собой – еще бы, так помогла незнакомому человеку – она пошла к кассе, намереваясь купить себе сумку за 70 евро. Скидки на сумку почему-то не было, но она была именно такой, какую давно хотелось, – из белой жатой ткани, с длинной ручкой и многочисленными молниями. Сумка выглядела стильно, но была очень практичной. На выходе из магазина она столкнулась с той же парой. В руках мужчины пакета с покупкой не было. «А вы разве не купили ту куртку? Она так хорошо вам подходила», – удивилась она. Он опять очень обрадовался и начал рассказывать жене, что познакомился с этой очаровательной женщиной из России, когда примерял белую ветровку. Но ветровка стоит дороговато – 55 евро, а у него же теперь есть вот это! Только сейчас она увидела, что он держит джинсовую куртку.

– Представляете, – продолжал он, – мы с женой катались на кораблике по Сене и, когда причалили, выходили последними. Смотрим: кто-то забыл куртку. Мы вышли и стали спрашивать у всех, кто ее забыл, но так и не смогли найти хозяина. Поэтому мы оставили куртку себе. Вот посмотрите – протянул ей он куртку:

– Она очень хорошего качества. Совсем еще новая.

Боясь выглядеть невежливой, она взяла куртку в руки, чтобы потрогать ее и потом высказать свое восхищение. Увидела надпись – «Глория Джинс». Придумывать ничего и не надо, как оказалось:

– О, вам так повезло! Эта куртка из России.

– Правда? Вау! Мы счастливчики, – вскрикнули они одновременно и обменялись поцелуями. «Никогда не догадаешься, что делает людей счастливыми», – подумала она.

Попрощавшись с ними, она направилась в метро. Переходя перекресток, посмотрела направо и увидела вдали величественное здание с круглым куполом. Это, должна быть, Сорбонна! Она помахала рукой известному университету, в котором учились Гумилев, Цветаева, Мандельштам, супруги Кюри и Папа Римский.

Как-то совсем не так она представляла себе жизнь супербогатых людей, тем более в Австралии… Путешествовать с рюкзаком, жить на окраине Парижа, считать дорогой фирменную куртку за 55 евро и радоваться редкой удаче в виде забытой джинсовой куртки. Что же это? Когда уже она приобщится к этому тайному знанию? Хотя, с другой стороны, если она даже и поймет, почему они живут именно так, последовать их примеру она никогда не захочет. У нас же другой менталитет. «Я устала, поеду домой на такси, – решила она, – а они пусть с пересадками добираются до своего дешевого отеля и экономят свои денежки для чего-то другого, если это другое вообще существует…»

Утром раздался звонок. Это был Филиппе. «Что ему еще от меня надо?» – недовольно подумала она. И вдруг вспомнила, что именно на сегодня был назначен, причем по ее же просьбе, осмотр отелей Парижа. Как быстро бежит время! Осталась всего одна, последняя неделя, и уже нужно возвращаться домой…

Она уже поняла, как устроен Париж. Город разделен на двадцать округов, которые начинаются в центре, и как бы спирально закручиваются к окраинам, как раковина улитки. Каждый район имеет свой шарм, свою «изюминку», поэтому отдать предпочтение какому-то одному сложно. Размещаться стоит в отелях, находящихся с третьего по десятый район Парижа. Первый и второй районы – это самый настоящий туристический центр; здесь меньше предложений и заоблачные цены.

При выборе отеля не стоит ставить цель поселиться в непосредственной близости от всего сразу: пешком до всего дойти не получится. Все равно нужно будет пользоваться транспортом, поэтому лучше ориентироваться на наличие рядом станции метро. Город небольшой, и все достопримечательности «распределены» довольно равномерно, поэтому можно жить в любом районе. Если будешь ближе к Эйфелевой башне, то окажешься дальше от Нотр-Дам де Пари. В любом случае, чтобы посмотреть все интересные места, нужно ездить на метро или ходить целый день пешком.

Ей было очень интересно посмотреть отели, потому что за все годы работы в туризме, как она заметила, из раза в раз повторяется одна и та же история. Все клиенты, которые приходили покупать туры в Париж, говорили: «Нам не нужен дорогой отель, нам бы только переночевать. Это же Европа, там сервис не какой-нибудь турецкий! В Париже три звезды такие же, как пять в Турции». Определенная логика в этих рассуждениях прослеживалась. Она бы, наверное, с ними согласилась, если бы не одно «но»: Париж одним нравился, другим – нет, но довольных отелем в Париже не было никого!

Первое удивление может вызвать тот факт, что во Франции относительно немного пятизвездочных отелей. Причина не в том, что гостиниц должного уровня здесь нет, а в том, что до 2008 года во Франции существовала своя, отличная от других стран, система классификации гостиниц. Согласно этой системе, максимальное количество звезд равнялось четырем, а самым роскошным отелям присваивалась категория 4*Luxe & Palaces. Даже известный во всем мире отель «Риц» относился к категории 4* Grand Deluxe. Многие же отели до сих пор утаивают свою «звездность» с целью избежать дополнительных налогов. Теперь французская национальная система классификации приведена в соответствие с международными стандартами.

Так вот, клиенты у нее были разные, но недовольными оказывались даже те, которые в Турции и Египте жили в трехзвездочных отелях. Пожив в Париже в отеле той же категории, они по возвращении не сразу могли даже сформулировать претензии, кроме одной – ужасно все. Клиенты, имеющие возможность путешествовать с большим бюджетом, были недовольны проживанием в той же степени. Нет, Париж нравился всем или почти всем, негативные впечатления были вызваны именно ночевками в гостиницах. Причем некоторым клиентам это портило весь отдых. Общее мнение, независимо от уровня клиентов, звучало примерно так: «Ваше агентство отправило меня в дыру! Да, я был согласен жить в скромном отеле, но не на помойке, в клоповнике, в тараканнике, бомжатнике и клоаке!» – тут были возможны варианты, зависящие от словарного запаса клиента. Клиенты даже очень дорогих отелей, и то жаловались: на старость – не на старину, а именно на обшарпанность, затхлый запах, устаревшую сантехнику.

Она, конечно, знала, что отельный фонд Парижа не нов. Но в воображении ей рисовались маленькие уютные отельчики, аккуратные чистые номера, вкусные завтраки с теплыми свежими круассанами. Вероятно, так себе представляли отели и ее клиенты. Она не первый раз сталкивалась с наблюдением, что все русские думают одинаково. Видимо, это какое-то коллективное бессознательное, чаще всего, к сожалению, далекое от реальности.