Легкие истории

Оглавление

Елена Леонидовна Гришанова. Легкие истории

Легкие слова

Мои

Деда

Мама

Феликс

Барашек

Оля

Санчоус

Походная компания

Владимир Васильевич

Юля

Катя

Ваня

Алексей Григорьевич

Дима

Наталья

Так вообще

Сердце

Просто

Осенняя элегия

Сушёные яблоки

Марагоджип

Жизнь переместилась в ютуб

Немного о драконах

История первая. Полусказочная

История вторая. По мотивам

Весы

Вода

Тишина

Детский стишок

Почти хокку

Дневнико-подобные мелочи

День без тебя

Земную жизнь…

Ни о чём. меланхолическое

Остатки популяции, выросшие на русских сказках

Опыт одиночной жизни

Прозрачные люди

Самадхи

Свеча

Что-то

стихи идиота

Катамаран

Рыбка. Незаконченное…

Певчие

Мир Елены Смуровой

Отрывок из книги

Да, Довлатов – это наше всё. Ну, по крайней мере, в 90-е им зачитывалось практически всё окружение. Он оказался очень созвучен своей доверительной и одновременно выходящей на уровень бытийности человечностью. Свои уходят (или в делах), а тоска по ним остаётся и просит быть выраженной. Некоторая холодность и штрихпунктирность повествования объясняется вечной беготней и невозможностью погрузиться в процесс… прошу самостоятельно дополнить душевным объёмом, который предполагается по умолчанию) Зачем вообще это написано? «так надо», как говорил один почти случайный знакомый…

Моё раннее детство прошло с ним. Мама была на работе. Дед тоже работал до 1983 года, когда мне исполнилось семь, и я должна была пойти в школу. А года в четыре, когда до вечера никого не было дома, я придвигала табуретку к входной двери и кричала на всю лестницу: «Мама, мама, когда ты уже придёшь?», и это было её постоянным кошмаром. Хотя работала мама рядом с домом и на дорогу домой время не тратилось. Я вообще была крайне прилипчивая. Поэтому деда воспринимался как опора, несущая конструкция. Он возвращался раньше. Сколько помню, он всегда со мной возился, когда я была маленькая. Начинал чему-то учить, когда я стала постарше. До сих пор помню первый подход к плите. То было обучение пользованию спичками в виду включения газовой конфорки. На это ушёл битый час, а то и больше – я боялась газа. Привинчивал дома перекладину и что-то спортивное, чтобы я могла заниматься упражнениями. Учил прыгать через козла. Козлом была и ныне здравствующая табуретка. По вечерам – неизменные прогулки. Когда мы выходили на улицу, я чувствовала гордость. Он был очень красивый, импозантный и «ещё в силе». Я из воздуха впитала ощущение, что он уважаем, а от деда, в свою очередь, исходило удовлетворение. Я помню эту константную защищённость. Дед был очень подтянут и прост. Зарядка по утрам, утренняя каша – её деда тоже варил сам. Для всех нас, кстати. Вообще очень простой быт. При этом – внешняя элегантность. Хорошие костюмы. Кларкс. Ещё я помню традицию молочного коктейля после школы. Его можно было попробовать в Нижегородском универсаме – о, этот вечный перерождающийся магазин еды. Мы гуляли к месту дедовой работы – и я знала, что это в Кремле, второе окно слева. Это дедино окно. Помню, Юля (сестра) как-то раз повела меня в кино. И это была «Сказка странствий» – такой философский фильм ужасов. Таким он мне показался. Он произвёл на меня неизгладимое впечатление. Я была так напугана, что никак не могла заснуть. Всю ночь провела в обнимку с дедовой рукой. Наши кровати стояли рядом. И после этого я несколько лет не могла нормально спать. Мне всё казалось, что Чума появится вон из-за того угла в дверном проёме. Такая вот я была трусиха. Дед к своему пожилому возрасту подошёл очень светлым. Я это очень хорошо чувствовала, будучи ребёнком. И он был образцом. Он им, правда, был.

.....

Потом началась моя учёба и работа в консерватории. И это всё было здорово, с одной стороны. Потому что на уроках ты узнавал такие штуки, в каких именно и нуждался. Хотя я всё время ревела. Мне казалось, что я ни с чем не справляюсь. Кое-что из уроков осело – ну хотя бы «в теории», читай – в сознании. Только это очень мало пригождается в работе, к сожалению….

У мамы же начинался долгий отрезок детского сада – детского дома, где она и трудилась до пенсии. И кстати, что удивительно, мама опять воспряла. Думаю, что даже почти как в молодости. Потому что Заведующая детским садиком была маме знакома со времён школы слепых и давала ей свободу. И она начала творить. Плюс детишки – их мама обожала. В любом виде. Чуть набив руку, мама начала рисовать для них. Мы уже потом вместе изрисовали целые бесконечные рулоны: всё это вешалось на стены в группах. Мультики, прогулки. Сказки. Мама подружилась с одной пожилой воспитательницей, Верой Александровной: звала её профессором. У той получалось замечательно управляться с мелким возрастом, без малейшего повышения голоса. Никто «не висел на люстрах» – это был такой домашний педагогический термин, обозначавший высшую степень воспитательского мастерства. Когда наступала летняя пора и ребята уезжали в Зелёный город – у них там были дачи, то мама всё время что-то подстраивала для них в лесу: будто бы лесовичок оставляет для них подарочки под деревьями. Ну, в общем, вы представляете. Мама Зелёный город знала прекрасно по молодости и могла детишек уводить на дальние прогулки, что не разрешалось вообще-то. Но мама всё равно это делала. Между прочим, детский дом привёл к нам Рыжика – нашего любимого кота. Он просто запрыгнул маме в сумку перед её отъездом с дач и прибыл к нам. Мама говорила: «Я его долго выпрашивала – вот мне именно такого хотелось». Рыжик, правда, был чудом: красивым, великодушным и понимающим. В 70 лет маминых лет мы перешли на домашнюю жизнь. И она тоже была очень даже чудесной. Только не хватало внуков, выходных, поездок в сад – частых, в общем семейной уютности, распространённой не только на нас двоих, но и дальше. Прости, мама, пока всё это очень больно…

.....