Читать книгу Сотворение мира - Елена Ликанова - Страница 12

Без пятнадцати шесть,

Я сижу на диване,

Разрастается шерсть

На моем одеяле,

Ошалевшее солнце

Мчится вслед за луною,

Брызжет небо от злости

Ядовитой слюною,

Ветер крыши сдувает —

Где мой дом – моя кротость?

Я сижу на диване —

Без пятнадцати шесть…

Зелёный с виду гимназист

Идёт по сонному бульвару,

И дождь слетает сверху вниз

И снизу вверх взмывает паром,

А строгий с виду машинист

Ведёт составы по маршруту,

А озорной парашютист

Себя бросает с парашютом

На головы глухих прохожих,

Как на пустынные поля…

И ты, с осанкой корабля,

Вдруг выплываешь из прихожей.

Выдры плавают в прудах,

Мымры прячутся в садах…

Где Вас нынче ветер носит? —

Вы ушли – была среда.

Пудра сыплется с небес,

Кудри Ваши – мелкий бес,

Если обо мне Вас спросят —

Откажитесь наотрез.

Чуждо мне коварство мира,

Ясно мне, что я не выбран,

Но без выдр и без мымр

Белый свет душе не мил.

Дж. Леннону

Завит, напудрен, напомажен,

Я был когда-то словно лорд,

И лошадь с розовым плюмажем

Моя сияла будто торт.

Я был раскрашен – стал раскрошен,

Я был красавец – стал урод,

Но лошадь с розовым плюмажем,

Она – совсем наоборот.

Шёл невеселый я однажды,

Как-будто с чьих-то похорон,

Вдруг лошадь с розовым плюмажем

Явилась мне со всех сторон.

Я был слегка обескуражен —

«Должно быть, я ума лишён?

Моя немыслимая лошадь,

Я для тебя, увы, смешон.

Но и тебе известно тоже,

Что я ходжа, а не пижон,

Моя невиданная лошадь,

Тобою я заворожён!»

Когда-то был я и моложе,

Любил детей своих и жён,

А оказалось – это лошадь,

Лишь ею был я сбережён,

А нынче продан и заложен,

Забыт, заброшен, сокрушён,

И лишь неслыханная лошадь

Ржёт надо мной со всех сторон.

Я вылетаю, как из пушки,

На злую улицу с утра,

А из моих часов кукушка

Глядит, как дождик из ведра,

И ухмыляется неброско,

Склоняя голову на грудь,

Я – человек с лицом из воска,

Хочу я в небе утонуть.

Устав блуждать среди трёх сосен,

Ночь крутит пальцем у виска, —

Приходит лето, словно осень,

Приходит радость, как тоска.

Уносит ветрениц истома

На крыльях мельниц ветряных…

Зачем же вышел я из дома?

Зачем оставил их одних?

На опустевшем перекрёстке

Стою теперь, как на духу,

И звёзды сыплются, как блестки,

Не удержавшись наверху.

Я повторяю их кульбиты,

Верчусь, как белка в колесе,

Я вижу леди из гранита —

Звезда болтается в косе…

Кукушка наблюдает с ветки —

Ей непонятен мой полет,

Я вижу мир ногами кверху

И время задом наперед,

И пробираюсь в одиночку,

Как бестолковый неуч, я,

И довожу себя до точки,

Где льются слёзы в три ручья,

А по спине бегут мурашки,

Как будто ножки по мосту,

Но я кричу, что мне не страшно,

И засыпаю на посту,

А просыпаюсь на подушке,

Кукушка крякает: «Пора»,

Я вылетаю, как из пушки,

На злую улицу с утра.

Во чистом во поле

Ночь летает на метле,

Дорогой окольной

Едет всадник на коне.

Они повстречались

Между землёй и небом

И Месяцу попались

В серебряный невод…

Месяц смеётся, всадник бьётся,

Ночь роняет звёзды с лица,

Ждёт рассвет – не дождётся

Своего гонца.

Небо, как рыбка —

Всё в серебристых чешуйках.

Землю подвесив на нитку,

Ходит время-рыбак на ходульках,

Шатаясь из стороны в сторону,

Как деревянный болванчик,

Ходит оно и стонет, и плачет:

«Ловись, ловись, рыбка,

Большая и маленькая!» —

Но никто не откликнется

На его приманку.

Месяц, ясный, как загвоздка,

И сияющий, как блёстка,

Нарисует острым носом

В небе тонкую бороздку,

Дядя в кружевной сорочке —

Не малютка и не взрослый,

Прочитает эту строчку,

Теребя свою бородку,

И расчувствуется вскоре,

И пошлёт меня за водкой,

И сравнит он небо с морем,

Месяц – с лодкой.

И пойдёт у нас застолье —

Дядя выпьет и застонет,

И закусит хлебом-солью,

И не сыщет слов…

Так сидеть мы будем трое —

Дядя, как рояль, расстроен,

Я – задумчив и спокоен,

Месяц – вдов.

«Как флаги на башнях

И фляги в руках,

Не стал ли вчерашним

Я сам впопыхах?» —

Спросил я себя

И спросил я других,

Но начался дождь —

Я промок и затих.

Разливается жестоко

Ядовитый океан,

Солнце катится с востока —

Попадается в капкан,

Его железные доспехи —

Для славных рыцарей Мальтийских,

Готовых умереть от смеха

Среди лугов Альпийских.

В руках невидимой арфистки

Есть та заветная струна,

Что превращает стёкла в брызги

Воды, а, может быть, вина…

Лишь ноги белой балерины

Величественны, как павлины.

Часовой расправит крылья

И развеет сон,

Он узреет нос зари

И засеет небо пылью.

На облака облокотившись,

Веселье близится к концу,

Под чёрной шляпкой приютившись,

За ночь не спрятаться лицу,

Сияющему, как доспехи

У славных рыцарей Мальтийских,

Мечтавших умереть от смеха

Среди лугов Альпийских.

В глубоком колодце объятий

Живёт золотистая рыбка,

Я в трепетном розовом платье

Кажусь удивительно хлипкой…

Ты смотришь с довольной ухмылкой —

Авоська и хвостик редиской, —

И мне посылаешь в бутылке

Тревожную эту записку:

«Над башней высоких стремлений

Летают мыльные пузыри,

В авоське пасутся пельмени

И видят весь мир изнутри,

На цыпочках ходят по небу

Застенчивые облака,

Сиди под столом и не требуй

МукУ, чтоб валять дурака,

Получишь лишь горсточку мУки,

Что сердце сжимает в тиски,

И, чтоб не погибнуть от скуки,

Себя разорвешь на куски».

Коту (Косте Колпакову)

От затылка до макушки

Он слонялся по подушке,

Мыслей злые завитушки

Разметав, как волоса,

Был он знанием разрушен,

Но над морем и над сушей

Про его больную душу

Знал лишь Бог на небесах.

Он качнул себя, как ветку,

И стряхнул все эти мысли,

Хрупкий, словно табуретка,

И никчёмный, как алмаз,

Он сверкнул и заискрился

Лучезарною улыбкой,

Полусладкой-полулипкой,

Извинился и погас…

Не узнав себя в объёмном

Зазеркальном отраженьи,

Он уныло покосился

На собратьев по перу,

Но об этом заикнувшись,

Он лишился уваженья,

И на грубость напросился,

И растаял поутру.

Если где-то ненароком

Я беднягу повстречаю

Иль замечу в поднебесье

Его призрачную тень,

Назову его пророком,

Напою горячим чаем,

Вмиг он станет интересен

И прекрасен, как олень.

Тане Зимаковой

На потолке мудрёный иероглиф

Мне нарисуй —

Как твой избранник жалок и уродлив —

Танцуй, танцуй!

Рвёт королева, громом поражённая,

Златую нить:

«Способна только лишь умалишённая

Его любить!»

Твой гибкий стан дрожит в объятьях тролля —

Танцуй, танцуй!

И не спасет его от этой роли

Твой поцелуй,

И против вас любой теперь настроен —

Куда идти?

Как этот мир немыслимо устроен! —

Свети, свети!

Что ж, собирай цветы в венок венчальный —

Плети, плети.

Что ж, выбирай, хоть ждёт тебя в начале

Конец пути.

И на коне с твоим прекрасным принцем

Гарцуй, гарцуй,

Но не смотри в растерянные лица —

Танцуй, танцуй!

Легко прокуковать свой век,

Когда ты рождена кукушкой,

И взглядом мягким, как подушка,

Бросаться из-под кожи век,

Легко менять весну на лето

И говорить начистоту,

Переселяться в пустоту,

Чтобы не запутаться в предметах.

Легко быть лёгкой на весах,

По капле меряющих время,

Когда сама выводишь трели

Кукушкой в солнечных часах.

Ты переходишь меня вброд,

Но ты меня не переводишь,

Я жду, воды набравши в рот,

Молчу – тебя не переспоришь,

Не отвечая на вопрос:

«О, как меня ты переносишь?»

Ты изучаешь меня вскользь

И ни о чем не переспросишь.

Не принимай меня всерьёз,

Боюсь, что я того не стою,

Не доводи меня до слёз —

Когда-нибудь мы в них утонем!

Голова, как на плахе, не имеет лица, —

День уходит в монахи, обратясь в чернеца…

Лишь один непокорный средь испуганных слуг,

Для работы топорной обостряется слух.

По священному долгу хороня простоту,

Привыкаю подолгу говорить в пустоту

И, не ведая света, не смотрю на восток…

День, уйдя от ответа, приходит в восторг.

Я стряхну с него пыль и возьмусь, трепеща,

Расправлять ему крылья винно-злого плаща,

Очутившись на плахе, не спрячу лица,

И забуду о страхе, обратясь в мудреца.

На подоконнике копится время, как пыль,

За подоконником топчется кто-то

И мнёт сигарету, как будто ковыль,

Во поле вопли слышны, но не видно ни зги,

Падает башня на тело,

В котором хранятся мозги…

Ты построил меня не из воска

И не из песка,

Есть у меня ров, мост,

Есть и стена из камня.

Теперь я как слово из песни

В твоих голых руках… —

Я роняю себя не из мести —

Ты ведь сам говорил,

Что не любишь витать в облаках.