Читать книгу Маска, я вас знаю! - Елена Логунова - Страница 4

– А я те говорю, это она его убила, точно, – заявила бабка Плужникова, положила в рот абрикос, а потом шумно выплюнула во двор косточку.

– Да как бы она его убила? Она в одном углу стояла, он в другом, и между ними стол был, я же все видел, – возразил дядя Боря Трошин и глотнул что-то из стакана.

– Ну и что – стол? А она стрельнула и его убила! – предположил еще один наш сосед – насквозь проспиртованный дед Максим Иванович.

Он не успел увидеть трагедию Золотухиных своими глазами и теперь, не стесненный фактами, безудержно фонтанировал смелыми версиями.

– Выстрел мы бы услышали, – напомнил Василий.

– Не услышали бы, если пистолет с глушителем, – возразила ему Катерина.

Супруги Челышевы чинно сидели во дворе на вынесенных из своей квартиры табуретках.

Народное вече собралось спонтанно, в колокола бить не потребовалось. Призывный звон, впрочем, вполне заменила собой сирена «Скорой», вся помощь которой в итоге ограничилась успокоительным уколом, сделанным жене Золотухина. То есть теперь уже вдове.

Самого Золотухина вынесли, накрыв с головой. И не сразу, а после приезда полиции.

– Да не было у нее пистолета, я же все видел. – Дядя Боря, помещавшийся во время трагедии в первом ряду, присвоил себе статус главного свидетеля и крепко за него держался.

– Что вы видели, Борис? Только тени, – рассудительно заметила Татьяна Васильевна. – Алина вполне могла прикрывать оружие своим телом.

– Да! За ее бюстом не то что пистолет – гранатомет свободно спрятать можно! – оживился Василий – и тут же сник, получив оплеуху от строгой супруги.

– А может, он сам помер? – с надеждой спросила Маринка Лосева, адресуясь непонятно к кому. Смотрела она при этом на старый тополь, сизым облаком темнеющий на фоне розового предрассветного неба. – От инфаркта. Разволновался, узнав об измене жены, сердце и не выдержало. Нам бы лучше, чтобы от инфаркта. – Она вздохнула. – Или от инсульта… А то начнется сейчас – опрос свидетелей, протоколы, поиск улик, проверка алиби…

Я не успела удивиться ее познаниям в специфике полицейской работы – помешало явление нового персонажа.

Дворник Герасим, насвистывая, вошел во двор с метлой на плече и замер, неожиданно для себя оказавшись в окружении бессонных граждан.

– Вы тут чего это? – спросил он озадаченно, оглядев народ на балконах и в окнах.

– Мы-то? Мы ничего, метеоритный дождь смотрели, как раз Персеиды пролетали, красиво – ух! – находчиво соврала наша управдомша и замахала руками, заморгала глазами, разгоняя народ по квартирам.

«Не хочет беспокоить пугающей информацией дворника, – поняла я. – Боится, что тот все-таки сбежит из нехорошего двора».

– Всё, всем спасибо, все свободны! – Маринка похлопала в ладоши, как в театре, и убралась из окна. Через секунду из другой его створки исчез и Семен, будто вытянутый пылесосом.

– Спокойной ночи, соседи, – зевнул дядя Боря и тоже скрылся в квартире.

– Увидимся утром, – исчезая, добавила Татьяна Васильевна.

– С теми, кто до него доживет, – оптимистично добавил Максим Иванович.

– Эй, кто тут косточками наплевал?! – осмотревшись, возмутился Герасим.

На третьем этаже громко хлопнуло – ретировалась бабка Плужникова.

Я проводила взглядом Челышевых, потянувшихся в подъезд с табуретками наперевес, и тоже отошла от окна.

– М-м-м? Чем там все кончилось? – подняв голову с подушки, сонным голосом спросил Колян, променявший реалити-шоу на лишний час в объятиях Морфея.

– Думаю, только началось, – напророчила я и рухнула в постель.

Надо было набраться сил. Чувствовалось – они мне понадобятся.

Традиционную детсадовскую побудку я проспала. Даже не услышала, как позавтракали, чем холодильник послал, и разбежались по своим делам муж и сын. У меня утро началось с переклички, которую попытался организовать Василий Челышев.

– Эй, соседи! Надеюсь, все живы? – бодро покричал он, встав посреди двора.

Соседи нестройно отозвались, бросив в окошко кто слово, кто взгляд, а кто и перезрелый огурец, разлетевшийся при ударе об асфальт фонтаном желто-зеленых брызг.

– Жаль, что живы все, – пробурчал, убираясь под козырек над подъездом Василий, заляпанный ошметками огуречной плоти.

Это был хамский прямой намек, на месте бабки Плужниковой я бы обиделась. Она так и сделала, бросив очередной снаряд на козырек, под которым спрятался грубиян.

– Баба Света, отбой воздушной тревоги! – Челышев запросил пощады и покричал с крыльца: – Вдовицу кто-нибудь проведал?

Я посмотрела на окна Золотухиных. У них в кухне горел свет, хотя был уже белый день.

– Я те проведаю! – Катька выглянула в окно со скалкой, погрозила ею мужу, и тот убрел в подъезд.

– Да Алиночке такую дозу успокоительного вкололи, что она, наверное, до вечера спать будет, – сообщила Татьяна Васильевна, отследившая ночное нашествие к Золотухиным специально обученных людей – ее двушка на том же этаже.

– А свет горит, а счетчик крутится, – вздохнула у своего окна наша рачительная управдомша. – Тетя Таня, вы, может, постучитесь к Алине?

– Не стоит, – высунувшись в окошко, отсоветовала я, – к ней сейчас и без нас постучатся, – и помахала зарулившей во двор машине, из которой вылез знакомый персонаж.

Старший лейтенант Касатиков, подняв взгляд на голос и увидев меня, непроизвольно перекрестился:

– Свят, свят…

– И тебе доброго утра, Максимушка! – отозвалась я с улыбкой Чеширского котика. – Заглянешь потом на утренний кофе? Я сделаю бутерброды с семгой и огурцом.

Шварк! Смачно взорвался у ног старлея Касатикова брошенный недрогнувшей рукой бабки Плужниковой упомянутый овощ.

– Ходют тут всякие!

– Туда! – Я указала Касатикову на нужный подъезд, и он без промедления воспользовался подсказкой, резво доскакав до крыльца, путь к которому по пятам за ним пунктирно отметили пятна ляпнувшихся на асфальт томатов.

Подгнивших, судя по цвету. Надо будет порадовать нашу старушку гранатометчицу – купить ей свежих овощей. А Маринку огорчить – сообщить, что причиной смерти Золотухина явно стал не инфаркт или инсульт.

Судя по утреннему визиту к вдовице опера, Золотухин ушел в мир иной не по доброй воле.

Дожидаясь Касатикова, я сварила кофе, налепила бутербродов и даже сделала шоколадный кекс в кружке, щедро намешав в тесто изюма и густо запорошив готовую выпечку сахарной пудрой.

Суровые мужчины – они же как дети. Любят сладкое и не замечают, как ими коварно манипулируют.

Старлей переступил мой порог опасливо. Как в бандитское логово шагнул, право слово!

И чего боится, дурашка? Я же его накормлю, напою, а на лопату сажать и в печь совать не стану. Нет у меня таких, чтобы пришлись по размеру высокому широкоплечему оперу.

– Вот бутерброды, вот кофе. – Я поставила перед Максом тарелку и кружку. – Три ложки сахара, как ты любишь, положила и размешала. Как поживаешь, Касатиков? Давненько не виделись.

По выражению лица старшего лейтенанта можно было понять, что дни в разлуке не показались ему слишком долгими, но ничего такого он не сказал. Нарочно запихнулся бутербродом, чтобы не ляпнуть лишнего.

Привычно игнорируя демонстративную неразговорчивость полицейского товарища, я непринужденно набросала еще вопросиков:

– Как там Алина? Причину смерти ее мужа уже установили? Кого подозреваете?

– В чем? – поперхнувшись и откашлявшись, спросил Касатиков.

– В убийстве Золотухина, в чем же еще.

– А с чего ты взяла, что его убили? – Старлей покончил с одним бутербродом и взял второй, держа его так, чтобы при необходимости моментально заткнуть себе рот.

Понятно, боится, что я выпытаю у него тайны следствия.

– А с чего бы иначе к вдове явился опер убойного отдела?

– А может, мы это… близкие знакомые! И я приехал выразить соболезнования! – нашелся опер и, очень довольный своей находчивостью, отсалютовал мне бутербродом.

– Что, правда знакомые? И близкие? Уж не с тобой ли Алина изменяла мужу?

– Конечно, не со мной! Совсем с другими! – возмутился Касатиков, не заметив, что попался в ловушку.

Я поставила локоть на стол, положила подбородок в ладошку и поморгала полицейскому простофиле:

– Рассказывай уже, не тяни! Сам же понимаешь, я все равно узнаю – если не от тебя, то от полковника или от девочек из вашей пресс-службы. И не спрашивай, зачем мне: я живу в этом доме и должна понимать криминогенную обстановку.

– Ладно. – Макс сдался и заел горечь поражения третьим бутербродом, а потом потянулся за кексом. – Обрисую тебе ситуацию, но только в общих чертах и не для передачи третьим лицам.

– Третьим – ни-ни, – пообещала я, подумав, что лучшая подруга – это же, считай, мое второе я. Значит, ей можно.

– Причина смерти гражданина Золотухина Петра Павловича – отравление.

– Чем?

– Сильнейшим на Земле органическим ядом. – Касатиков, нисколько не испортив себе аппетита упоминанием смертельной отравы, в три укуса слопал кекс, допил кофе, промокнул рот бумажной салфеткой и встал из-за стола. – И, предваряя твой вопрос: он принял его сам.

– Зачем?!

– Правильно было бы спросить – почему. – Макс отодвинул стул и пошел в прихожую. Уже влезая в оставленные там кроссовки, он назидательно договорил: – Вот до чего мужиков доводят неверные жены! А вы все спрашиваете, почему я никак не женюсь. Спасибо за завтрак, пока! – Старлей дернул дверь и шагнул на лестницу.

– До новых встреч! – с намеком покричала я ему вслед – чтобы не думал, будто отделается этой скудной информацией.

Закрыв дверь, я вернулась на кухню, скоренько перемыла посуду и устроилась на своем рабочем диване с макбуком, чтобы попытать теперь уже Интернет. Какой органический яд самый сильный на нашей планете, я, к стыду своему, знать не знала. Упущение, однако.

Для поисковика сие тайной не было. Сильнейший на Земле органический яд – это ботулотоксин. Смертельная для человека доза – тридцать нанограммов.

– Нанограмм – это одна миллиардная часть грамма, – просветила я Ирку по телефону. – А половины килограмма чистого вещества теоретически хватило бы, чтобы убить всех людей на планете, представляешь?

– Ничего себе, – впечатлилась подруга. – Надеюсь, этот яд очень редкий и население планеты может чувствовать себя в безопасности? Откуда он вообще берется?

– Его делают какие-то бактерии, я не запомнила их название.

– Спрошу по-другому: откуда его взял твой сосед?

– Понятия не имею! Но он был небедный мужик со связями, видать, нашел где разжиться смертельной отравой.

– Да-а-а… – Ирка помолчала, размышляя. – Вот интересно, почему полиция уверена, что это самоубийство? Разве не могла жена накапать ему яду в кофе или еще куда-нибудь?

Я вспомнила диспозицию, представленную в ночном театре теней имени скоропостижно скончавшегося Петра Золотухина, и уверенно заявила:

– Нет, не могла. Она в одном углу стояла, он в другом, и они разговаривали, вернее, он на нее орал, а потом вдруг резко замолчал – и тут она завизжала.

– То есть он орал, орал – и вдруг помер? А когда же принял яд? В процессе, между делом?

Пожалуй, из Ирки получился бы неплохой театральный критик. Такое внимание к деталям сюжета, такое чувство темпоритма!

Я попыталась представить финал трагической сцены.

Вот Золотухин, узнавший о неверности жены, в непарламентских выражениях клеймит ее позором. Алина молчит и то ли в ужасе хватается за голову, то ли готовится покаянно рвать на себе волосы. Петр же, вместо того чтобы предоставить последнее слово обвиняемой, как цивилизованный человек, или же попытаться ее придушить, как нормальный Отелло, нелогично комкает гневный монолог, самолично падая замертво.

Не складывается пьеса! Станиславский кричит: «Не верю!», Шекспир забрасывает актеров гнилыми помидорами, как бабка Плужникова.

– В принципе, Золотухин мог, конечно, закинуться ядовитой пилюлькой в процессе ора, но это как-то нелогично, – признала я. – По классике, должно быть наоборот. «Гертруда, выпей яду!» – и замертво падает неверная жена, вот это было бы естественное развитие событий.

– Согласна. – Ирка снова помолчала, сосредоточенно сопя, а потом слегка поменяла вектор. – Кстати, о павших замертво. Нет ли новостей о нашем трупе в мешке?

– С какой это стати он наш?

– Мы в ответе за тех, кого обнаружили! Особенно в мешке.

– Ага, особенно в виде трупа.

– Ну! Я реально чувствую ответственность! – Ирка добавила в голос драматизма. – А ты разве нет? По-моему, пора уже позвонить Лазарчуку и узнать, нашла ли полиция с нашей подачи хоть что-нибудь.

– Что, например?

– Например, Антона-Артема, живого или мертвого!

– Узнаю, пожалуй, – согласилась я. – Но не у полковника. Зачем из пушки по воробьям стрелять.

Сразу после того, как подруга, получив мое клятвенное обещание держать ее в курсе, положила трубку, я стала собираться на утреннюю прогулку.

А почему нет? Солнце еще не в зените, дворы у нас на районе тенистые – можно с приятностью прогуляться к участковому Румянцеву. Мы с ним неплохо знакомы, его отпрыск Вадик – приятель моего сына. В школьные годы наши потомки вместе бедокурили, что, собственно, и обусловило мои и мужа частые контакты с участковым.

Алексей Иванович сидел в своей хатке, потея над бумагами.

Наш местный участковый пункт полиции выглядит очень лирично – беленый одноэтажный домик с зелеными деревянными ставнями и шиферной крышей. В таком, скорее, ожидаешь увидеть юного поэта Лермонтова, сочиняющего роман «Герой нашего времени», главу «Тамань», чем прозаического дяденьку средних лет, вымучивающего скучный полицейский отчет.

– Доброе утро, Алексей Иванович! – приветствовала я труженика пера, войдя в настежь распахнутую по причине усиливающейся жары дверь.

В поэтическом домике участкового, к сожалению, нет кондиционера.

– Привет, Елена Ивановна. – Участковый охотно отложил ручку, но предупредил: – Если ты по вопросу выявления факта очередного незаконного сброса мусора…

– То ты ничем не сможешь помочь, потому что бабка Плужникова – уважаемый ветеран тыла и может безнаказанно творить, что хочет, – кивнула я, непринужденно присаживаясь на низкий подоконник, потому что там было прохладнее, чем на стуле – в распахнутое окошко тянуло сквозняком. – Я по другому вопросу. Ты вчера приходил и искал пропавшего жильца Ребровых, Антона или Артема. Нашел?

– Во-первых, не Антона или Артема, а Андрея. – Румянцев похлопал ладонями по бумагам, сплошь покрывающим его стол, нашел под ними мобильный, вытянул его на свет божий, потюкал пальцем в дисплей и зачитал с экрана: – Андрей Витальевич Косоногов, одна тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, зарегистрирован по адресу улица Рогозина, десять… ну, это тебе не надо. Где он зарегистрирован, там и нашелся. Живой, здоровый, невредимый. Если не считать повреждением обширную плешь среди кудрей, но это его жизнь погрызла, как я понимаю. – Участковый усмехнулся и горделиво пригладил свой собственный седой, но непогрызенный ежик.

– Не поняла, – удивилась я. – Если он проживает по адресу регистрации, зачем снимает квартиру у Ребровых?

– Ну, Елена Ивановна, ты маленькая, что ли? Объяснять тебе… По адресу регистрации у этого самого Косоногова жена, тесть, теща и двое детей.

– А! Ты намекаешь, что у Ребровых он свою тайную личную жизнь устраивал? – сообразила я. – То-то его почти не видно было, уж таился так таился… Значит, говоришь, он жив-здоров?

– А ты как будто этим недовольна?

– Да бог с тобой, я людям только хорошего желаю и вообще за мир во всем мире. – Я встала с подоконника. – Ладно, мерси за информацию, оставляю тебя с трудами твоими праведными.

– А говоришь – желаешь людям хорошего, – вздохнул участковый, неохотно возвращаясь к отчету.

Я неторопливо прогулялась дворами в обратном направлении и у наших воображаемых ворот снова встретила Маринку Лосеву. Она опять стояла там со списком и протянутой для пожертвований ладошкой.

– Золотухину на венок собираем, – увидев меня и упреждая вопрос, сообщила она и качнулась в сторону, преграждая путь нацелившемуся на калитку Максиму Ивановичу.

Несмотря на довольно ранний час, он явно успел принять на грудь и шествовал моряцкой походкой в развалочку, рискуя не попасть в проем между массивными квадратными колоннами. Калитка у нас довольно узкая.

– На Золотухина надо! – против ожидания, легко согласился Максим Иванович. – Такое представление вчера было! Петька заслужил цветы.

– Циничный вы, Максим Иванович, – упрекнула его управдомша.

– И щедрый! – ответил тот, широким жестом прилепив к ее ладони сторублевку.

Он прищурился, собрался, качнулся вперед и просквозил между Сциллой и Харибдой коварной калитки, лишь чиркнув плечом по одной из колонн.

– Вот как он через дорогу сейчас пойдет, а? – вздохнула Маринка. – Зеленый свет от красного не отличит, когда сам такой синий…

– Образно выражаешься, – похвалила я и тоже потянула из кошелька сторублевку. – Кстати, выяснила, как на самом деле зовут жильца Ребровых: Андрей.

– А фамилия его Косоногов, – кивнула Лосева. – Тоже знаю уже, у Инги Тимофеевны записаны его паспортные данные, она вчера ими со всеми официальными лицами поделилась – и со мной, и с участковым. Хотя для меня это уже лишняя информация, потому что Косоногов от нас съезжает. За прошлый месяц он Ребровым так и не заплатил, но они оставят себе сумму залога, так что все в порядке.

– Да шикарно, – сказала я, но не в связи с ее словами.

Засмотрелась на выплывающую со двора Элину Абрамовну Фунтову – роскошную пожилую даму, приходящуюся, как ни странно, унылой Маринке родной матушкой.

Шурша расписанными вручную шелками и звеня дизайнерскими браслетами, Элина Абрамовна приблизилась к нам. Дыша духами и туманами, она поинтересовалась низким голосом с эротичной хрипотцой:

– На что опять собираем?

– Тебе не нужно, мама, я за нас уже сдала, – отмахнулась Маринка.

– А я, по-твоему, уже не часть этой экосистемы? – обиделась Элина Абрамовна, картинно всплеснув руками.

Я опять засмотрелась – широкие рукава цветастой туники завихрились вокруг запястий языками пламени.

В суровый коронавирусный год, в самый локдаун Элина Абрамовна умудрилась найти персональное женское счастье и переселилась к своему прекрасному принцу, который хоть и немолод, зато обеспечен. Теперь мадам Фунтова радует нас своим присутствием лишь изредка, навещая дочь и любимую внучку Настю, которая втайне от Маринки помогала бабуле в сердечных делах.

– Мама, ты неподражаема, незабываема и просто жизненно нам всем тут необходима!

– То-то же, – Элина Абрамовна приняла дифирамбы, презрев саркастический тон, и величественно уплыла за символические ворота, но в паре шагов от нас притормозила, чтобы небрежно бросить через плечо: – Заходил юноша, я дала ему ключи, он пошел собирать свои вещи.

– Какой юноша? – не поняла Маринка.

– Такой кудрявый, с лысиной, как там его… – Элина Абрамовна требовательно пощелкала пальцами, отгоняя склероз, но имя юноши так и не вспомнила. – Жилец Ребровых, теперь уже бывший, – и, удостоверившись, что новых вопросов у опешившей Маринки не возникло, прощально кивнула нам и поплыла дальше.

Управдомша, ожив, объяснила:

– Инга Тимофеевна попросила закрыть квартиру на оба замка. У Косоногова ключ только от верхнего, а у меня вся связка. Ребровы оставили, еще когда переселялись, на случай протечки водопровода, прочистки дымохода, проверки газового оборудования…

– Не надо подробностей, – попросила я.

Маринке только дай заговорить о проблемах содержания и ремонта вверенных ее заботам помещений, до самого вечера бухтеть будет.

Вручив управдомше сторублевку, я наконец вошла во двор, но не успела дойти до подъезда, как Маринка догнала меня и развернула к себе, дернув за руку.

– Что такое? – встревожилась я.

– Какой еще кудрявый и лысый?! – выдохнула она, испуганно тараща глаза. – У того Антона, который Артем, а на самом деле Андрей, аккуратная стрижка!

– Да нет же, у Косоногова кудри и плешь, мне участковый сказал. – Я попыталась ее успокоить.

– А я своими глазами видела – стрижка, канадка! – Маринка охнула. – Кому это мама ключи отдала? А ну как ворюге!

– Пойди посмотри, – предложила я. – Он же сейчас как раз в квартире, вроде вещи собирает.