Читать книгу Молилась ли ты на ночь? - Елена Логунова - Страница 2

Димон в панике выскочил из-под дивана, как цепной пес из конуры, да так и понесся к выходу на четвереньках, но уже в прихожей сообразил, что густо залапал начищенный паркет своими потными ладонями, и вернулся в комнату – уже на двух ногах.

Прямохождение не было для него таким затруднительным делом с благословенных времен младенчества. Стоило Димону взглянуть на два неподвижных тела, валетом раскинувшихся на мокром от крови ковре, как ноги его начали мелко вибрировать, коленки стали пластилиновыми, и он не повис на дверном косяке, как оборванная занавеска, только потому, что твердо помнил: нельзя оставлять на месте преступления отпечатки.

– Я не виноват! – дрожащим голосом сказал Димон, бочком подбираясь к упаковке влажных салфеток, валяющейся на полу рядом с телом женщины, которую он, похоже, убил. – Я не хотел!

Его еще тянуло добавить: «Я больше не буду!» – но он не знал, чего, собственно, больше не будет. Дергать людей за ноги? Или резать их, как дикий горец? Так он этого мужика не резал! Тот так и лежал с кинжалом в груди, как пришпиленная коллекционная бабочка, когда Димон вошел в квартиру, намереваясь всего-навсего предложить хозяевам посмотреть новый каталог немецкой одежды «Гюнтер».

Он уже приготовился привычно расхваливать современный дизайн и традиционно высокое качество одежды из Германии, когда внезапно обнаружил, что находящемуся в комнате человеку из всех видов модной одежды и обуви имеет смысл предлагать только саван и белые тапки. Хотя на этот наряд имелся достаточно стабильный спрос во все времена, именно его в каталоге «Гюнтер» почему-то не было. «Однако это упущение!» – машинально подумал Димон, подсознательно постоянно занятый выявлением свободных рыночных ниш.

Вид мужика с кинжалом в подреберье поверг Димона в полный ступор. Он никогда прежде не переживал ничего подобного и ничуть не обрадовался новому впечатлению, но вынужден был прочувствовать его в полной мере. Просто потому, что испугался и растерялся настолько, что застыл, как ледяная фигура – мужской вариант неодушевленной Снегурочки.

Димон не смотрел на часы и не знал, как долго он торчал посреди комнаты неподвижным столбом. Время вокруг него стало тягучим и плотным, точно капля смолы, и он застрял в ней, как муравей, однако в какой-то момент сквозь вязкую янтарную толщу проник приглушенный настойчивый звук: стук в дверь.

Смола вскипела и испарилась, и муравей забегал, как ошпаренный. Димон прекрасно помнил, что входная дверь была открыта, и он тоже ее не запер, только прикрыл за собой. Сообразив, что тот, кто стучится, может в любой момент беспрепятственно войти, Димон затравленно огляделся и в панике спрятался под диван.

Едва он скрылся за шерстяными лохмами дорогого пледа, косматого, точно отродясь не стриженный баран, как в квартиру вошла женщина. Димон слышал, как она из прихожей зовет хозяев и при этом неуклонно продвигается в комнату. Потом возле дивана прямо перед глазами Димона возникли ноги в заснеженных сапогах. Ноги замерли на одном месте и стояли в полной неподвижности так долго, что снег на сапогах успел растаять, а Димон в ожидании дальнейшего развития событий бесшумно и яростно сгрыз четыре ногтя и едва не сошел с ума. Возможно, он все-таки малость тронулся, потому что внезапно поддался совершенно неконтролируемому порыву и вынудил проклятые ноги изменить диспозицию, со всей силой дернув за ту из них, которая располагалась к нему поближе.

– Я это сделал в состояние аффекта! – оправдываясь, сообщил он девице, которая лежала на полу, красивая и неподвижная, как Мертвая Царевна, и явно не слышала никаких объяснений.

Димон не знал, хватит ли одного состояния аффекта на два убийства, одно из которых вообще чужое, но вникать в юридические тонкости вопроса было некогда.

Димон снова опустился на корточки. Пятясь, чужими салфетками старательно протер паркет, задом толкнул входную дверь, вывалился на лестничную площадку, поднялся, захлопнул дверь, отполировал влажной тряпочкой бронзовое кольцо-стучалку и побежал вниз по лестнице, приговаривая:

– Ничего не видел! Ничего не слышал! Ничего не знаю! Не был, не имел, не привлекался!

И только в трех кварталах от дома, уже сидя на диване в собственной квартире и трясясь, как отбойный молоток, Димон вспомнил, что забыл на месте двойного убийства, совершенного вскладчину с неизвестным преступником, новый каталог одежды «Гюнтер».

Шум шагов убегающего Димона стих, и в подъезде снова стало тихо и пусто, но не надолго. Прошло несколько минут, и сквозь раскачиваемую ветром снежную пелену в подъезд прорвался невысокий плотный мужчина в дорогом котиковом пальто.

Окрас меха поразительно точно совпадал с цветом волос мужчины, благодаря чему казалось, будто на голове у него маленькая плотная шапочка с дыркой на макушке. Это светлое пятно, которое издали можно было принять за вентиляционное отверстие в головном уборе, на самом деле было банальной плешью. Леониду Максимовичу Хризопразову совсем недавно исполнилось пятьдесят, что оправдывало и некоторое поредение волосяного покрова, и животик, очертаниями совпадающий с набрюшной сумкой для переноски младенца вместе с ее полугодовалым содержимым.

«Полтинник» оправдывал и позднюю пылкую страсть Леонида Максимовича: как известно, седина в голову, бес в ребро! Коварный бес ударил в область миокарда неделю тому назад, и целых шесть дней Хризопразов вел себя, как типичный влюбленный юноша. Он потел, краснел, бледнел, путал слова, прятал глаза и подбрасывал своему предмету обожания записки без подписи, цветочные букеты, коробки шоколадных конфет и уродливых плюшевых зверей. Это могло продолжаться бесконечно долго, но на седьмой день робкой осады предмет обожания Леонида Максимовича окончательно потерял терпение, а с ним заодно и девичью гордость, и решительно потребовал объяснений.

Хризопразов дал их примерно с той же охотой, с какой дают обвинительные показания в суде свидетели, выступающие против мафии. Леонид Максимович ничуть не удивился бы, если бы сразу по завершении своей признательной речи пал замертво, но действительность оказалась прекраснее его самой смелой мечты. Юная красавица весьма благосклонно выслушала своего пожилого поклонника и без долгих проволочек назначила тайное свидание.

– Вот ключи от моей квартиры, – деловито сказала красавица, вручая обожателю колючую связку. – Я буду на работе до шести, встречать меня не надо, пусть наши отношения пока остаются тайной для окружающих. Запишите адрес и приезжайте ко мне к шести часам, располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

– Нет-нет, я дождусь вашего возвращения с работы и тогда приду, – попытался возразить старомодный Хризопразов.

Однако мудрая не по летам красавица возражений не приняла, сказав со знанием дела:

– Будет лучше, если вы придете пораньше и до моего появления как следует отдохнете в комфортных условиях.

Она тонко улыбнулась и добавила еще:

– Вам понадобятся силы.

Леонид Максимович все понял и сначала покраснел, как маков цвет, а потом побледнел, как поганка. Ключи от квартиры игривой прелестницы болтались на серебряном кольце с брелочком в виде ушастого белого кролика. Вид у грызуна, являющегося эмблемой мужского журнала «Плейбой», был лихой и задиристый. Хризопразов осознал, что ему предстоит непростой экзамен на мужественность, и остаток дня потратил на то, чтобы привести себя в максимальную кроличью боеготовность.

Два часа, проведенные Леонидом Максимовичем в спа-салоне, сделали его моложе лет на десять. Правда, Хризопразов и десять лет назад не отличался особыми мужскими талантами, но этой беде обещал помочь знакомый врач-андролог. За немалую сумму долларов он с заговорщицким видом вытащил из ящика стола маленький пластмассовый пузырек и сказал:

– Принимать по одной таблетке.

– До того или после того? – краснея, уточнил Леонид Максимович.

– Вместо того! – знакомый и потому бесцеремонный доктор заржал жеребцом, но при виде вытянувшейся физиономии пациента подавил обидный смех и объяснил нормально:

– По одной таблетке за четверть часа до начала процесса.

С этого момента беспокойство Хризопразова по всем предыдущим вопросам сошло на нет. Теперь его по-настоящему волновало только одно: необходимость предугадать развитие событий с точностью, которая позволила бы безукоризненно выполнить врачебную рекомендацию.

– А если процесса вообще не будет? – испуганно спросил Леонид Максимович самого себя с большим запозданием – уже под дверью квартиры.

На этот глупый вопрос ему никто не ответил. Отступать было поздно, и Хризопразов, коротко выдохнув, решительно и даже эротично втолкнул ключ в замочную скважину.

Дверь открылась легко, Леонида Максимовича это приободрило, но затем он увидел свет и услышал голоса, отчего едва не повернул обратно. Еще через мгновение он узнал хрипловатый голос и басовитый хохоток известной телеведущей и понял, что в квартире работает телевизор.

– Дорогая, вы уже дома? – робко позвал влюбленный.

Он прислушался, стараясь не обращать внимания на вульгарное гыгыканье жизнерадостной телевизионной дамы, и услышал, что в ванной ровно шумит вода.

– Дорогая! – с нежностью сказал Леонид Максимович и успокоился сразу по всем позициям.

Его дама поспешила вернуться домой пораньше и в ожидании гостя принимала водные процедуры, что, по мнению Хризопразова, выдавало женский голод красавицы и позволяло обоснованно надеяться: будет процесс, будет!

В предвкушении плотских радостей Леонид Максимович снял теплые ботинки и прошел в комнату, чтобы осмотреться на местности, где предстояло разворачиваться пресловутому процессу.

В первый момент он заметил только яркий экран огромного телевизора, полностью заполненный массивными прелестями телевизионной дамы, упакованной несообразно возрасту – в розовый шелк и кружева. Выглядело это примерно так же, как колбасная витрина в праздничном новогоднем убранстве. Наделенный от природы не бог весть каким художественным вкусом, Хризопразов не сразу оторвал взгляд от экрана, а когда оторвал, сразу же пожалел об этом.

Новая картина, открывшаяся его глазам, была просто ужасна!

– Боже, что же это? Кто же это? Как же это? – нервно зажужжал Леонид Максимович, в один миг утратив с таким трудом обретенное душевное спокойствие.

Мужчину и женщину, лежащих на ковре, как Ромео и Джульетта в финальном акте трагедии, он не знал и никогда раньше не видел. Девушка была хорошенькая, а наружность мужчины Хризопразов не оценивал. Его взгляд приковала к себе одна-единственная колоритная деталь: кинжал, вонзенный в левый карман рубашки Ромео по самую рукоять.

Рукоятка была фигурная, чеканного серебра, с чернью и янтарными вставками, образующими сияющие треугольные глаза дикой кошки. Лезвия кинжала Леонид Максимович по понятным причинам видеть не мог, но он и без того знал, что на нем затейливым шрифтом, стилизованным под арабскую вязь, выгравированы безграмотные, но теплые слова: «Дарагому Лианиду от кунаков».

«Дарагим Лианидом» был не кто иной, как сам Хризопразов, о чем прекрасно знали его родные, друзья, коллеги по работе и те деловые партнеры, которых Леонид Максимович принимал у себя дома. Экскурсия в спальню, где на старинном восточном ковре ручной работы висел, грозно сверкая янтарными кошачьими очами, великолепный кинжал, подаренный хозяину дома воинственными, но щедрыми кунаками с Кавказа, входила в обязательную программу посещения дома. Таким образом, не менее сотни свидетелей могло подтвердить, что горбоносый брюнет – типичный кавказский кунак! – зарезан неповторимым кинжалом Леонида Максимовича Хризопразова. А от этого факта было уже рукой подать и до обвинения в убийстве.

– Да какая же это с-сволочь… – начал было Леонид Максимович, но не договорил.

Коротко и шумно выдохнув, он крепко стиснул кулаки и бросился в ванную, рассчитывая застать там ту самую сволочь, умывающую руки после кровавого преступления – убийства, ответственность за которое с помощью раритетного кинжала коварно перекладывалась на плечи ни в чем не повинного «дарагого Лианида».

В санузле никого не было, только вода хлестала из крана в раковину, приводя этим в бешеный восторг водомерный счетчик. Хризопразов машинально закрыл кран, потом спохватился, сдернул с крючка полотенце и тщательно истребил на сантехническом устройстве свои отпечатки. Затем с полотенцем в руке вышел из ванной и безрадостно уставился на труп, нагло присвоивший себе его уникальный кинжал.

Оставлять на месте особо тяжкого преступления такую улику против себя, любимого, Леониду Максимовичу совсем не хотелось. Однако он чувствовал, что не найдет в себе сил выдернуть из мертвого тела окровавленный клинок, да и не стоило этого делать. Куда его потом девать, этот кинжал? Вернуть на законное место в ножнах, на ковре в спальне? Бр-р-р!

Хризопразов содрогнулся, представив, что в изголовье его кровати будет помещаться орудие убийства. Про крепкий сон тогда можно будет забыть навсегда! Кроме того, Леонид Максимович очень смутно представлял себе, как он понесет фигурный нож с двадцатипятисантиметровым обоюдоострым лезвием по городу. Не дай боже, его с такой зловещей игрушкой задержат! Тогда уж точно не оправдаться.

– Думай, Леня, думай! – прошептал он.

Незнакомый мертвый кунак с кинжалом в груди очень сильно отвлекал Хризопразова, мешая сосредоточиться на мысли о том, как бы ему половчее вывернуться из этой гадкой ситуации. Леонид Максимович с трудом отвел взгляд от гипнотизирующих его янтарно-желтых очей серебряного кинжального барса, и тут в поле его зрения попало бледное лицо женщины. Она тихо и спокойно лежала на ковре параллельно кунаку, только головой в противоположную сторону.

Лицо женщины было красивым, и все остальное, наверное, тоже было очень даже ничего, хотя Хризопразов затруднялся оценивать стати лежащей дамы. Ему, конечно, приходилось видеть прекрасных дам в горизонтальном положении, но ни одна из них при этом не была в зимнем пальто и сапогах. Впрочем, игривые мысли в этот момент Леониду Максимовичу были чужды, интерес к «процессу» он утратил глубоко и надолго. Незнакомка заинтересовала его совсем в другом качестве: изобретательный Хризопразов уже видел ее в роли «козы отпущения», классической «стрелочницы», на которую можно свалить чужую вину.

Дама не имела видимых повреждений, поэтому относительно нее, в отличие от брюнета с кинжалом в подреберье, не было уверенности в том, что она мертва. Поколебавшись, Хризопразов присел и осторожно потрогал тонкое запястье женщины в промежутке между манжетой рукава и перчаткой. Рука красавицы была неотзывчивой, но теплой, и вполне ровный пульс нашелся без труда.

– Живая! – тихо обрадовался он.

Радость по своей природе была отнюдь не гуманной, ее породил чистый эгоизм. Если бы женщина была мертвой, за ее смерть кто-то должен был бы ответить. А раз она жива, значит, сама милым делом ответит за смерть ближнего своего – то есть брюнета с кинжалом!

Леонид Максимович вытащил из внутреннего кармана пальто ультратонкий мобильный телефон со множеством полезных функций и сделал первый шаг к своему спасению.