Читать книгу Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта - Елена Майорова - Страница 2

Это книга посвящена судьбе одной из множества неординарных, но оставшихся малоизвестными русских женщин XIX века – Авдотье Панаевой. Жена популярного публициста и писателя И.И. Панаева, многолетняя спутница Н.А. Некрасова, она, как правило, удостаивается лишь нескольких слов в биографических очерках, посвященных жизни и творчеству «поэта-гражданина». Панаева не состояла с Некрасовым в законном браке, поэтому в советское время можно было говорить лишь о творческом содружестве и идейном единстве. Получив штамп одной из «спутниц Некрасова», она долгое время пребывала в забвении. Начало такому отношению положил М. Горький. Сам отличавшийся бурной личной жизнью, «Буревестник» отзывался неодобрительно о досужих домыслах, печатных инсинуациях реакционных публицистов, стремившихся опорочить память поэта. Он считал, что мемуарист не имеет права касаться личной жизни писателя-творца. Гораздо уместнее, по его мнению, характеризовать поэта словами его горячих поклонников, например такими: «Просим вас сказать Некрасову, что его обутая широким лаптем муза мести и печали давно протоптала глубокую тропу в наши простые сердца; пусть он выздоравливает, пусть он встанет и доскажет нам, кому живется весело и вольготно на Руси и почему умирают и собираются умирать лучшие наши надежды. Это говорят сибиряки со всех концов Сибири» (В. Евгеньев. Николай Алексеевич Некрасов. М., 1914. С. 254).

Известный в свое время писатель Г.А. Мачтет (автор стихотворения «Последнее прости», ставшего песней «Замучен тяжелой неволей…») был солидарен с Горьким: «Пыль, приставшую к их {классиков} подошвам, – потому что они, как и все, ходили по земле, – мы умели отделить от их светлого духовного образа».

В конце XIX – начале XX века муза Некрасова говорила языком, понятным угнетенному народу. «Униженным» и «обиженным» дела не было до подробностей частной жизни Николая Алексеевича, ведь он выражал их сокровенные чувства и чаяния такими понятными простым людям, прочувствованными словами. Друзья Некрасова считались прогрессивными писателями, недоброжелатели – реакционными. Для более просвещенных читателей самое имя Панаевой определялось через Некрасова – соратница в борьбе с самодержавием, – а творческий портрет писательницы ограничивается созданными ею «Воспоминаниями» (1889), а также двумя романами, написанными в соавторстве с Некрасовым: «Три страны света» (1849), «Мертвое озеро» (1851).

При такой характеристике читатель может и не заинтересоваться рассказом о ничем не примечательной женщине, жившей в давно прошедшие года. Так обычно и происходило: на первом, и на втором, и на третьем плане обзоров литературы 50—60-х годов XIX века всегда царил Некрасов – «певец горя народного», «обличитель общественных недугов», «поэт страдания».

Эта книга – о Панаевой, но, обращаясь непосредственно к жизни этой женщины, нельзя не касаться Некрасова – о нем почти на каждой странице, как и в воспоминаниях современников. С малых лет нам известны дед Мазай, спасающий зайцев, Мороз-воевода, обходящий владенья свои, лошадка, везущая хвороста воз; привычными стали обороты обиходной речи: «Есть женщины в русских селеньях», «мужичок с ноготок», «кому же на Руси жить хорошо?», «разложил товар купец», «и пошли они, солнцем палимы» и т. д.

Меньше повезло ее законному супругу, Ивану Панаеву. В мемуарной литературе он освещен значительно менее ярко, чем поэт-гражданин. Однако его благородная роль в жизни Авдотьи очевидна. Он не сумел в должной мере оценить достоинства ее ума и характера, но по-рыцарски до самой смерти в ущерб собственной репутации определял легитимность положения своей неверной жены как «порядочной женщины».

Но жизнь Панаевой – это не только тесное общение с Панаевым и Некрасовым. Интеллигенция как секта борцов за народное счастье, концентрировавшаяся вокруг Панаева, включала в то время самые громкие имена, высший литературный круг того времени. В самом деле, в этом кругу в известной степени чувствовалось превосходство над тогдашней литературной массой. Панаева жила в окружении целого ареопага знаменитостей: Белинский, Герцен, Огарев, Л. Толстой, Тургенев, Достоевский, Грановский, Островский, Григорович, П.В. Анненков, В.П. Боткин, Гаевский, братья Жемчужниковы и т. д. И в шутку, и всерьез говорили, что если бы в гостиной Панаевых вдруг обвалился потолок, Россия лишилась бы практически всех литераторов.

Разные по характеру, восприятию, убеждениям, эти люди, которых впоследствии назвали классиками русской литературы, были хорошими знакомыми Панаевой, испытывали к ней различные чувства: в молодости в нее влюблялись, в зрелые годы – оценивали весьма неоднозначно. Она не походила на ласковую домашнюю кошечку, «душечку»; это была личность сильная, твердая, не боявшаяся нестандартных действий. При всей ее общепризнанной красоте многие современники оценивали ее как «невежественную», «грубую», «неженственную». Многих шокировала ее способность на «поступки»: описать в повести родной дом как приют нравственных чудовищ; жить одновременно с двумя мужчинами; прикарманить чужие деньги.

С возрастом решительность Авдотьи Яковлевны не уменьшилась. Она сумела резко порвать бесперспективную и унизительную связь с «полубогом новейшей поэзии» Некрасовым и начать все сначала. И пусть новая жизнь оказалась трудной и бедной, она осуществила свое самое заветное желание – стала матерью, сумела дать дочери достойное образование, дождалась внуков.

И, наконец, Панаева создала «Воспоминания» – произведение пристрастное, но интересное именно своей субъективностью, предвзятостью, особым взглядом на устоявшиеся понятия, на прославленных личностей литературного круга. Она не была первооткрывательницей в области женской мемуарной прозы, но по широте охвата ей нет равных среди писательниц.

Представляется, что рассказ о жизни А.Я. Панаевой, сложившийся не только из ее собственных воспоминаний, но и из впечатлений знавших ее людей, из описаний общественной жизни своего времени, на фоне которой кипели литературные страсти, может стать знаком уважения к памяти этой выдающейся русской женщины.