Читать книгу Разбитая гитара. Книга 1 - Елена Мейсак - Страница 4

* * *

Франция. Пригород Марселя.

Прекрасный старинный особняк расположился на живописном скалистом берегу Средиземного моря. Море лизало скалы, вырисовывая рельефный орнамент из камня, оставляя небольшое пространство для симпатичных песчаных пляжей, скрытых от посторонних глаз.

Четырехэтажный особняк играл нежными красками, словно бы греясь на утреннем солнышке, подставляя ему свои светло-коричневые бока, купаясь в ласковых лучах его тепла.

Построен он был в конце девятнадцатого века, однако, ни один его кирпичик, ни одна частица черепичной крыши не выдавала столь внушительный возраст. Почтенный прибрежный житель был ухожен и для своих лет выглядел просто великолепно.

Со стороны моря возле дома уютно расположился симпатичный бассейн и дорожки, ведущие каждая кто куда.

Чуть поодаль находились два теннисных корта, конюшня на пять лошадей и бескрайнее буйство зеленых лужаек и газонов вокруг.

На одном из уединенных пляжей возле замка можно было увидеть небольшую решетчатую дверь, закрытую на замок и ведущую вглубь скалы. Назначение двери не было известно даже самому искушенному посетителю, и, скорее всего, она была частью таинственного туннеля, ведущего в недра старинного дома, наверняка скрывавшего немало таких же старинных секретов.

Но самой главной достопримечательностью были живописные виды, открывавшиеся вокруг. Можно было бы часами стоять на небольшой скале и глядеть на море, наслаждаясь полетом фантазии природы, раскрашивающей небо в удивительные розовые, фиолетовые, голубые и серые оттенки мечтательного заката.

Свежий морской бриз трепал волосы прогуливавшихся по берегу двух женщин. Глаза их скрывали от солнца модные очки. Одна из женщин была одета в черный дорожный костюм. Они неспешно шли по дорожке, тихо разговаривая друг с другом.

– Вот и начинается твоя взрослая жизнь, дочка. Какой же у тебя прекрасный возраст сейчас! Впереди тебя ждет столько всего интересного. Не знаю, почему ты выбрала Египет в качестве подарка по случаю окончания консерватории, но я, в любом случае, принимаю твой выбор. Что ты собираешься там делать целый месяц?

– Я невероятно устала за эти три года, мама. Так хочется просто полежать с книжкой на пляже, поплавать в море, посмотреть на диковинных рыбок и ни о чем не думать. Ни с кем не встречаться. Никому не улыбаться и не вести светских разговоров о политике и благотворительности. Хочется просто побыть одной.

А еще хочется поговорить хотя бы немного больше на своем родном языке. Вообще не знаю, как я его еще помню. Если бы не папа, наверное, так бы и изучала язык по стихам великого Имру аль-Кайса.

– Вряд ли можно считать великим человека, которого лишили наследства! И вообще, я бы предпочла, чтобы ты забыла о том, что твой отец не француз. Но это именно ему ты и обязана своим происхождением. Хотя мне и кажется, что на детях природа отдыхает, и сложно назвать благородным происхождение ребенка, в крови которого намешана почти что вся кровь мира!

Я вообще не понимаю, зачем тебе этот язык. Хотя… знание иностранных языков не вредило еще никому. Не зря мы так старательно тебя им учили. Все-таки, шесть иностранных языков – достижение даже для твоего образования.

И помни, что я очень благодарна тебе за то, что ты не ослушалась меня тогда. Только представь, уже через год ты вступишь в право распоряжения своим наследством.

Много ли ты знаешь двадцатилетних девушек, которым бы так повезло, как тебе? А что бы с тобой было, выбери ты карьеру бродячей музыкантши, коротающей свои одинокие минуты в нищей каморке, одному Богу известно.

Лицо молодой леди как обычно выглядело спокойно-серьезным, и сквозь стекла солнцезащитных очков мать не могла видеть происходящей бури в ее душе. Из темно-карих глаз девушки летели молнии, готовые разить наповал.

В то время как она спокойно продолжала:

– Жаль, что я не могу взять с собой Конфуция. Как бы хотелось промчаться на нем по Аравийской пустыне, поднимая вокруг клубы пыли и песка!

– Конфуций все равно еще слишком молод для подобных прогулок. Найдешь кого-нибудь другого. И не забудь каждый день заниматься. Надеюсь, Египет не вскружит тебе голову настолько, что ты напрочь забудешь про то, что в сентябре летишь в Лондон и начинаешь давать концерты с нашим оркестром. Не могу тебя заставить во время каникул заниматься, как положено, но минимум четыре часа в день будь добра, пожалуйста. Будешь каждый день записывать свою работу на видео и посылать мне кассеты срочной курьерской почтой. И последнее: может, все же передумаешь и позволишь Арно поехать с тобой? Меня коробит от одной мысли, что никого из нашей службы безопасности не будет рядом с тобой.

– Мама, вы помните про наш уговор? Я выполнила свою часть, теперь ваша очередь вспомнить про обещание, данное мне. И я надеюсь, что вы его выполните. Я не хочу видеть рядом с собой никого из ваших людей. Никогда. Я прекрасно могу позаботиться о себе сама.

– Ну, хорошо. Пойдем, а то опоздаешь на самолет.

Они свернули с дорожки в сторону дома. Вскоре две машины подъехали к зданию аэропорта Прованс.

На сердце у Амиры было немного неспокойно. Что-то подсказывало ей, что после этой поездки ничто уже не будет таким, как раньше. Но она тут же отогнала от себя эти мысли.

Они обнялись с матерью, потом она подозвала носильщика, который погрузил ее чемоданы на тележку. Подходя к дверям, она обернулась и проводила взглядом мать, садившуюся в машину. После того, как обе машины отъехали от здания аэропорта, Амира проследовала к стойке регистрации пассажиров первого класса.

* * *

Патонг. Юго-Восточная Азия.

Незаметно приближался вечер. На главной площади города опять собиралась толпа. Трое музыкантов расчехляли инструменты, неспешно переговариваясь друг с другом о чем-то. Странная женщина стояла тут же, уперев красивую черную гитару прямо в брусчатку и одной рукой придерживая ее за гриф.

В подмышки ей упирались уродливые деревянные костыли. Вглядевшись, можно было бы увидеть, что вес тела этой, в общем-то, и так довольно малогабаритной женщины приходился именно на эти подпорки, она словно бы несколько неуверенно держалась на собственных ногах.

Второй рукой женщина держала самокрутку, на которую смотрела в задумчивости. Она неторопливо и с наслаждением затянулась и уже собиралась перекинуть через плечо гитарный ремень, как увидела идущего к ней неспешным шагом мужчину.

Выглядел он довольно обычно. Казалось, лет ему было около шестидесяти. Голова у пришельца была лысой, одет он был просто, на вид жилист, но худощав. Одним словом, ничего достойного внимания.

Долю секунды он стоял, глядя на нее. После чего вдруг заговорил.

– И не надоело тебе так? Хочешь, я помогу тебе выбраться отсюда?

Ее недоброжелательный вопросительный взгляд не смутил его. Он продолжил.

– Ты не бродяжка, и мы оба это знаем. Так кто же ты?

– Сэр, вам не кажется, что вы пытаетесь задавать вопросы, которые вас не касаются?

– Я наблюдаю за вами уже неделю. Как ты думаешь, долго вы так сможете? В прошлый раз вы загремели в полицейский участок. Не знаю, как вам удалось выйти оттуда, видимо, очень сильно повезло. Но спустись на землю, детка: так не может продолжаться долго. Это Патонг, и если за попрошайничество и эти площадные концерты ты еще можешь отделаться внушительным штрафом, то стоит полицейским хотя бы раз найти у тебя эту волшебную самокрутку, ты загремишь в тюрьму надолго.

– Сэр, при всем моем уважении я хочу сказать, что вам не позволено называть меня на ты. Похоже, вас не слишком обременяли воспитанием и манерами, раз вы считаете себя вправе подходить к незнакомым людям и вести с ними подобные разговоры. К тому же это не наркотики. Это медицинская марихуана. И вам ни к чему знать, зачем мне это.

Глаза бритоголовой тетки из цепляющее-колючих постепенно сузились в две враждебные щелки, и это не предвещало ничего хорошего.

– Послушай, может, прекратишь дурака валять? Это Патонг, очнись! Здесь нет такого понятия, как медицинская марихуана. Ты, думаю, слышала, что в Патонге за хранение и употребление наркотиков и казнить могут, да? Только послушай себя: «Сэр, при всем моем уважении…» Я же говорю, что ты не бродяжка. Кто ты, черт побери?

Лицо незнакомки стало пепельно-серым.

– Знаете что, сэр. Вы испытываете мое терпение. А оно у меня очень короткое. Обычно я не предупреждаю о своих намерениях, но к вашему возрасту проявлю уважение. Поэтому скажу, что если прямо сейчас вы не повернетесь на сто восемьдесят градусов и не уйдете, откуда пришли, я могу отметить прекращение нашего спора ударом костыля по вашему лицу. Не лезьте в чужую жизнь!

– Я уже сказал, что могу помочь тебе вылезти из этой помойки. Сколько ты собираешься тут бренчать? Ты посмотри на себя. Твоя гитара стоит тысячи две долларов. Ты думаешь, я не заметил клейма у тебя на ботинках? Думаешь, я деревенский идиот? Да и играешь ты получше, чем твоя свора.

– Не тыкайте мне!!! Что, если я не хочу никуда выбираться? Что, если мне все равно, что будет дальше? Что, если я сплю и вижу, чтобы через меня пропустили ток на электрическом стуле? Что вы вообще знаете о том, какова моя жизнь? Что бы вы почувствовали, не будь у вас ни единой целой кости? Как бы вы жили, если бы не могли нормально спать по ночам? Если бы каждый невинный дождик заставлял вас кататься по кровати от невыносимой боли?

– Слушай, хватит давить на жалость, а? Давай, бросай свою шайку-лейку и пойдем.

С этими словами он приблизился к ней и попытался взять ее под локоть.

Это незатейливый отеческий жест, похоже, уничтожил остатки самообладания у гитаристки на костылях. Резким движением бросив гитару на мостовую, она что есть силы размахнулась костылем, собираясь, видимо, таким образом отпугнуть незваного гостя.

Их словесная перепалка уже давно привлекла внимание других участников группы. Они смотрели на все это с раскрытыми ртами.

Мужчина выверенным движением ухватился за взлетевший костыль, вырвал его из рук женщины и что есть силы хлестанул ее по голени.

Женщина скрючилась. Невзрачный мужчина вырвал из ее рук второй костыль. Женщина, не удержав равновесие, ничком упала вниз.

Ее собеседник в припадке ярости по очереди положил костыли на край тротуара, а затем сокрушительным ударом переломил каждый из них пополам, к изумлению гитаристов.

– Вы с ума сошли, что ли?! – не помня себя, завопила женщина, – как я теперь ходить буду?

– Как и все остальные. Поднимайся, – сухо сказал он, – поднимайся, я сказал!!!

Она оперлась на локти, затем на кисти рук. Далее она неуверенным движением пыталась встать на ноги. Ее руки дрожали. Она встала на правое колено, затем поставила левую ногу на брусчатку и пыталась встать на нее. Было видно, что ноги слушаются ее очень плохо.

Женщина поставила рядом правую ногу и медленно начала разгибаться, перенося вес тела на ноги. По ее мертвенно-бледному лицу трудно было сказать, что она чувствует. Но уже буквально через долю секунды ее лицо перекосилось от резкой, пронзающей насквозь боли. Как подкошенная, женщина упала на мостовую, потеряв сознание.

Последнее, что видели ошеломленные свидетели этой сцены, был мужчина, который, перекинув незадачливую музыкантшу через плечо словно бы легкое перышко, удалялся в неизвестном направлении.