Читать книгу Кто ты, Кирилл Толмацкий? - Елена Михайлина - Страница 3

Ирина Толмацкая, Сочи, сентябрь 2019 года

1-й Амбулаторный проезд здесь логично примыкает ко 2-му, такому же Амбулаторному. Амбулаторным называется и пруд, который каждую зиму покрывается льдом, превращаясь в бесплатный каток для местной детворы. Московский дом, в котором началась эта история, – самый обычный. Пятиэтажка, хрущевка, хрущеба – одна из миллионов безликих коробок с одинаково обшитыми балконами и низкими потолками, ловко увильнувшая от всяких реноваций и оптимизаций. С тротуаром у подъезда, чтобы ходить, березками и рябиной, чтобы собачкам было на что писать, а бабушкам, под чем сидеть на скамейках, двором, дабы днем гулять культурно, а вечером как пойдет. Функциональные приспособления для выбивания ковров и паласов в виде труб горизонтальных история не сохранила, но тогда, давно, такие имелись у каждого дома. Советский минимализм уважал лаконичную точность, соглашаясь с тем, что нашему человеку много для счастья не нужно. Там, неподалеку от кинотеатра «Баку», получившего свое название вследствие горячей моды на дружбу народов, на том самом Амбулаторном пруду, когда-то каталась и она – мама нашего героя.

Напротив, за условной чертой Ленинградского проспекта, расположились окнастые дома литераторов с потолками повыше и жильцами понеобычнее. Стены тамошних квартир, кухни и даже отдельные предметы интерьера воспевались в повестях и даже романах. Вечером сквозь открытое окно здесь можно было услышать, как читает хрустально-плачущим голоском свои стихи Белла Ахмадулина. Тут варили утренний кофе и выпивали вечерние стопки Александр Галич, Владимир Войнович, Василий Аксенов и много кто еще. Рассказы о том, как в 70-е пишущий народ страшно притесняли, ходили по кругу, но Москва упорно производила и приманивала все новых и новых сочинителей.

И вроде бы расстояние – проспект в ширину – рукой подать, а уже два мира, больше скажу – две вселенные!

Конечно, его можно было пересечь через несколько обычных пешеходных переходов. Однако стороны Ленинградского проспекта встречались нечасто. Писателям не нужно было, захворав, топать в амбулаторию, в честь которой и назвали проезды и даже пруд. У них имелась собственная поликлиника Литфонда. У детей с другой стороны – своя школа № 145, и так далее. Однако общая тема у людей и небожителей все же была.

Ленинградский проспект в Москве

Кушать одинаково надо и продавцу, и учительнице французского, и тем, чья еда выступает с основном в роли закуски. Советский быт, щедро украшенный лозунгами и местами самым настоящим равенством, испытывал серьезный дефицит продуктов. И если отсутствие ковра «Русская красавица» или серванта еще можно было как-то пережить, то голод – не тетка. Этот факт признавали и рабочие, и артисты, и даже некоторые научные сотрудники. Так вот, будучи мощным противовесом полок с бесконечной морской капустой, Ленинградский (ранее Инвалидный) рынок мог предложить практически все! И не беда, что кому-то доставалась исключительно правильная часть коровьей задницы, а кому-то обрезь – края прекрасных кусков, которые продавцы обрезали, если те заветривались и теряли привлекательный товарный вид.

Оказываясь на противоположной стороне Ленинградского, на рынке, с мамой или папой, что случалось чаще, она встречала Виктора Мережко. Пока еще не знаменитого, но уже жутко пижонистого – каждый раз на нем был новый шарфик, призванный на расстоянии подчеркнуть оригинальность носителя. Хороша была и Алла Парфаньяк! Всегда в супершляпках, героиня экрана умудрялась тащить свои полные авоськи с достоинством герцогини.

Советская действительность, кто бы что ни говорил, была сильна на подобные сочетания. И уж где-где, а на Ленинградском всякое можно было увидеть.

Вот некто очень своеобразным голосом просит «барышню» положить на весы определенный, лучший из громадных бакинских помидоров. Эдвард Радзинский часто изъяснялся старомодными выражениями, видимо, вживался во время своей очередной почти дописанной пьесы. От неожиданного обращения румяные рязанские девицы краснели, улыбались и почти падали в книксенах, впрочем, как барышням и положено. Он уже выпустил свою знаменитую «Снимается кино», больше того – на очередном заседании Политбюро ЦК КПСС ее успели окрестить ублюдочной. Впрочем, таких подробностей наша девочка не знала, да и знать не могла.

Здесь же, на рынке, знакомым всем советским детям голосом Сказочника из мультфильма «Винни Пух и все-все-все» Федора Хитрука, интересовались тюлькой пряного посола. Она видела, как артист Владимир Осенев ловко перехватывал газетный кулек с рыбой – в прессу в то время безо всяких реверансов было принято заворачивать любые деликатесы. Человек этот, с острым лицом и в скромных брюках, давно утерявших элегантность, казался ей чрезвычайно симпатичным. Настоящий Сказочник! Чудилось, что, завладев заветным кулечком, он с проворностью фокусника подкинет его в воздух и тот превратится в праздничный салют или охапку воздушных шаров! Но нет. Обычно кулек исчезал в сумке-авоське, а волшебный голос растворялся в гуле остальных вполне заурядных.

Еще по совершенно неизвестной причине в столичном районе Аэропорт в то время жило много лилипутов. Она встречала их каждый день. Даже опасаясь показаться бестактной, не могла заставить себя не разглядывать этих удивительных людей. Очень они ей нравились! Взрослые, навсегда обреченные остаться детьми. Впрочем, и так глубоко она пока еще не мыслила. Лилипуты казались просто людьми, но какими-то сказочными, как ожившие куклы. Вероятно, они просто решили селиться неподалеку друг от друга. Все мы стараемся держаться своих.

Помимо очевидных различий, между обитателями двух сторон проспекта имелись и не очевидные. На свою условную разделительную полосу – Ленинградское шоссе – они смотрели совершенно по-разному.

Хотя и видели одно: автомобили и автобусы, уносившиеся не только за город или в колыбель революции, но и в самый настоящий аэропорт – Шереметьево, даже авиакассы располагались тут же у метро.

Дедушка и бабушка Децла. Анатолий Ратушный с женой Анной, которая до сих пор не знает, что внука больше нет

А оттуда, товарищи, уже были варианты! И если рядовой москвич редко задумывался о возможности покинуть родину, то творческая интеллигенция помаленьку уже начинала путать туризм с эмиграцией. Мечтали уехать и не вернуться. Но далеко не все получали эту удивительно обычную сегодня возможность. Поэтому дорога к самолетам, уносившим счастливцев в прекрасные свободные страны, иногда вызывала писательское раздражение, а порой и зависть.

Она, девочка с другой стороны проспекта, ни о чем подобном не думала. Любовь к своей стране была безусловной и искренней. Ей нравилось натирать щетками паркет в школе, мыть огромные классные окна, носить аккуратное коричневое платье с черным, а по особым случаям – белым передником. С энтузиазмом она собирала металлолом и макулатуру. Правда, однажды отнесла на школьный пункт сбора книги из дому. Не в насмешку над писательским кварталом! Даже не думайте! Хотелось, чтобы «звено» (на них делили классы) выиграло в соревновании, кто больше сдаст. Мама ругала, но папа заступился.

Ее отец дослужился до начальника на заводе «Знамя Труда». Она знала, что папа создает самолеты, и очень этим обстоятельством гордилась.

Как радостно было ходить с ним на первомайские демонстрации! Когда в одной руке – громадные цветы из гофрированной бумаги, а другая надежно спрятана в большой мужской ладони. Обычно заводские собирались у станции метро «Динамо» и двигались в сторону Красной площади. Все вокруг улыбаются, все друзья. И какая разница, что означают непонятные слова «Слава КПСС!», которые Ира изо всех сил кричала вместе со всеми.

Да, с разносолами было негусто. Но как пах черный хлеб! Настоящий московский ржаной! Булочная располагалась на первом этаже их дома, и каждое утро, когда грузчики выносили из фургона громоздкие деревянные лотки, хлебный аромат поднимался до самого балкона. Потом она будет вспоминать то время как самое счастливое и беззаботное. Вовсе не потому, что булочка стоила десять копеек, а рогалик – пять. Безусловное счастье не нуждается в аргументах, оно или есть, или нет.

Случалось, каким-нибудь шальным весенним ветерком писательскую или актерскую бациллу заносило туда, где ее не так уж и ждали. Ира прекрасно помнит маленького Пашу Санаева и стройку МАДИ, на территории которой будущий писатель провалился в яму с бетонным раствором, увековеченную в связи с этим в литературе. Хотя в бесконечные вязкие канавы тогда кто только не попадал – район застраивали-перестраивали по-советски активно. К слову, на месте поликлиники Литфонда, когда-то стоял дом Ириных предков – дедушки и бабушки.

Думала ли девочка с другой стороны Ленинградского проспекта, что пройдет совсем немного времени и она сама произведет на свет Поэта? Конечно, нет! Кто вообще о таком думает? Кто планирует? Но бациллы, заставляющие людей рифмовать и транслировать, как мы помним, иногда перелетают даже самые широкие и быстрые проспекты.