Читать книгу Кто ты, Кирилл Толмацкий? - Елена Михайлина - Страница 5

Холодное лето 2019-го

Оглавление

Из личного архива И.Толмацкой.


Мы встретились неподалеку от того самого места, где однажды двадцатилетняя Ира с восторгом слушала худого лохматого парня, декламировавшего «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…» Почти четыре десятка лет пронеслось: деревья по краям бульваров стали большими, улицы похожими на европейские, и лишь гранит красноватого оттенка, как вечное напоминание о советском прошлом, по-прежнему опоясывает дома. Все так же собираются на площади молодые люди, яркие, совершенно справедливо считающие, что все у них впереди. Выходят из комнат, чтобы совершить свои личные ошибки. Ребята с дредами и одинаковыми бумажными стаканчиками с кофе вызывают у нее слабую улыбку.

Бежит Тверская. Поэт, погибший на дуэли чести, безмолвно наблюдает за тем, как переименованные из милиционеров в полицейские расставляют металлические ограждения, чтобы рассеять по Тверским переулкам молодых и недовольных. Не оставляют им возможности продвинуться к мэрии, в которую превратился Моссовет. Долгорукого на его толстой лошади предусмотрительно отгородили от мира техническим забором, а самого упрятали в реставрационный короб. Мало ли.

История, описав как стервятник круг, снова уперлась в лошадиные яйца. Разноцветная толпа протестующих не сдается, сворачивает к Арбату, скандируя:

– Это наш город!!!

Она улыбается смелее:

– Много лет назад я тоже верила в то, что Москва – мой город, и только поэтому со мной здесь не может произойти ничего плохого.

Ее волосы по-прежнему отливают медью, и это единственная вольность в облике – одежда строго-черная.

– Ирина, что для тебя время?

– Знаешь, я пришла к выводу, что у каждого время свое. Вчера на Садовом притормозила у тротуара. Безногий просил милостыню. Подумала, надо дать – пожилой совсем, неухоженный. Протянула купюру, дедок заулыбался, продемонстрировав минимум уцелевших зубов: «Буду за тебя молиться!» И руки у него такие… Когда долго за счет рук передвигаешься, они становятся жилистыми с кривыми цепкими пальцами, и вены под кожей как веревки. Такие руки обычно изображают у Святых старцев на картинах.

– А ты, наверное, как я, 1963-го года рождения? Ровесники мы, только я февральский, – неожиданно добавил он, а сам все смеется, выставляя напоказ свои младенчески полупустые десны.

Странная встреча. Впрочем, после 3 февраля 2019-го мне многое кажется удивительным, а временами даже потусторонним.

В детстве на лето меня отправляли к бабушке под Киев, папа из тех мест. Есть такой городок Фастов на узкоколейной железной дороге, которую строил Павка Корчагин, так вот наша деревня рядом. В один из таких моих приездов бабушка приютила странствовавшего старца. Я очень его хорошо помню: дед Давыд с копной седых волос, огромными руками, одна из которых всегда сжимала клюку, – точно сошел со страниц житийного описания. Спал он на узенькой шконке под иконой. Меня обожал, говорил: «Ярына моя приехала!» Вместе мы ходили гулять на гору, поднимались потихонечку, чтобы полюбоваться потрясающим открывавшимся с нее видом. «Единственное, что у нас есть, Ярына, это земля. Посмотри, как она прекрасна!» – говорил он. Почему-то Давыд считал, что я Богом меченная. А мне сейчас кажется, что это он был выделен Всевышним. Человечище!

Странно, но в моих последних воспоминаниях старец появляется чаще, чем, например, бабушка. Вроде бы совершенно посторонний человек. Да и что мы вместе делали? Смотрели с горы на деревню. Вот и сейчас, ты спросила про время, и память выдала странную встречу с калекой-ровесником и старца Давыда.

Иногда вообще кажется, что из всех нас по-настоящему меченым Богом был только Кирилл. Сын, который не должен был родиться, а потом выжить. Непростая история.

По моему роду много лет идет одна страшная штука – с девчонками все прекрасно, а мальчики часто умирали во младенчестве или детьми. Так потеряли первенца мои родители, да и у остальной родни трагедий хватало.

У меня началось с того, что медики ошиблись в сроке, в то время ультразвуковых исследований и других изысков еще не было. Даты родов назначали на глазок. И вот вроде бы пора, а доктор руками разводит:

– Что-то я у вас голову младенца не нахожу.

– Твою тоже поначалу не находили! – Сходу успокоила мама. – А родилась с красивенной рыжей головой!

Сынок появился на свет 22 июля, в День Кирилла и Мефодия по старому стилю, правда, тогда я об этом не знала. Мне просто всегда нравилось имя Кирилл, Кирюша. Так и назвала.

Тащили ребенка щипцами, сказали, не доносила я дней десять-четырнадцать. Как итог – не до конца раскрывшиеся легкие и воспалительный процесс. Когда на второй день всем принесли детей, а мне снова нет, спросила: «Где же мой малыш?» Врач ответила, что меня через день выпишут, а Кирилла уже увезли в детскую больницу.

– Надежды никакой, мальчик слабенький. Молитесь.

Мне двадцать лет, и я понятия не имею, как надо молиться. Никогда никому и ни о чем не молилась, ни одной молитвы не знала. Только слова – никакой надежды, надежды никакой – всю дорогу до дома стучали в голове молотком. Я пыталась их осознать, но так и не смогла.

Вместе с малышом меня в больницу не брали. Умоляла, но ответ был «нет». Муж, Саша Толмацкий, такой же зеленый балбес, как я, однако уже ужасно пробивной, пошел решать вопрос. Как ему удалось договориться, ума не приложу, но домой он влетел страшно воодушевленным: «Собирайся!»

В течение месяца каждый день я ездила в детскую больницу. Проходила через санбарьер и шла в палату, где кроме Кирюшки было еще пятеро младенцев. Нянечка не успевала всех покормить, перепеленать, и я подключалась. До сих пор с закрытыми глазами смогу запеленать кроху, ночью разбуди, пойду и за десять секунд сделаю.

Выписали нас с толстенной медицинской картой. Патронажная медсестра, когда увидела этот талмуд, не могла поверить, что он про новорожденного.

– Точно карту не перепутали? – Тревожно поглядывая на нашего красавчика, спрашивала она.

Как бы то ни было, мальчик Кирилл стал жить и расти. В полтора года каждый советский малыш должен был пойти в ясли, дольше матери не позволялось находиться в декретном отпуске. Мы переехали к Сашиной маме и пошли устраивать сына в учреждение дошкольного воспитания. Как сейчас помню, с дитем было велено принести на смену двадцать пар колготок.

– Зачем так много? – Удивилась я.

– Все дети писаются.

– Наш нет.

Несмотря на то, что Кирюха был несколько мелковат, ниже сверстников, учился всему быстро.

Внешне больше на меня похож. Летом его волосы выгорали в яркую рыжину, получалось жизнерадостное, маленькое солнышко. Цвет глаз тоже мой – зеленый, но в теплый карий. Честно говоря, Сашиного практически ничего и не было. Однажды смешно вышло. В ясли, а потом в садик, Киру возила я. Толмацкий повел лишь однажды и заявил, что больше делать этого не станет.

– А что такое? – Интересуюсь.

– Я, черноволосый мужчина с «характерным» носом, кавказец практически, тащу светленького зеленоглазого мальчика на закорках, а он орет на всю улицу: «Где моя мама!? Хочу к маме!» Ты не представляешь, как на меня все оглядывались! Будто я чужого ребенка украл!

А активным и живым темпераментом Кирилл точно пошел в отца. Мне часто казалось, что муж находится в четырех углах комнаты одновременно. И сынок в детсаду ни одного утренника не пропускал: если не читал стишки, пел песенки, танцевал. Энергия, что называется, с ушей капала.

– Кстати, считала, название его трилогии «Дециллион» – производная от сценического псевдонима Децл (маленький, чуть-чуть). Оказалось, величина дециллион используется в ядерной физике, астрофизике, в них ученые-экспериментаторы считают период полураспада протона с последующим преобразованием в новую энергию.

– Очень может быть, какой-нибудь подобный месседж он и имел в виду! Иногда такое мог завернуть в разговоре, что я просила: «Сын, для обычных людей давай попроще, а «10.33 на часах, темные очки на глазах» оставь для ценителей.

Сейчас я часто думаю про его время. И, знаешь что? У Кирилла время бежало, будто изначально он был заточен на жизнь по ускоренной программе. Как в книжке «Приключения Чиполино» Джани Родари, которую он обожал и выучил почти наизусть. «С этого дня события понеслись с неслыханной быстротой – одно событие за другим. Поспешим и мы: дни летят, как листочки отрывного календаря, пробегают недели, а мы едва успеваем что-нибудь разглядеть».

Слишком рано повзрослел, юным обзавелся семьей, стал отцом и так же рано ушел. Невыносимо рано… Однажды он сказал, что собирается жить лет до четырехсот пятидесяти, ведь столько интересного вокруг происходит и не хватает времени все узнать и освоить.

– Тогда же он озвучил мысли об инсценировке собственной смерти в тридцать пять лет? Мол, было неплохо бы уехать на остров, где никто тебя не знает. Обнулиться. Ну нет больше сил быть одним в поле воином. Наше поколение мечтало освободиться в чужой стране, надеясь, что в других обстоятельствах и остальное пойдет по-иному. Следующее мечтает об островах, почему нет? Что, если бы это оказалось правдой?

– Тогда я стала бы самым счастливым человеком на свете! Только существуют ли прекрасная звездная стратосфера и остров необычайной красоты, куда мы смогли бы попасть в другой жизни? Или в реальности есть только страшные совпадения? Оказалось, впервые про инсценировку смерти и жизнь на острове Кирилл рассказал ижевскому изданию. Именно там, в Ижевске, сказал! Как такое может быть?

Возможно, смысл нашей жизни в том, чтобы успеть ответить на все эти вопросы, пока дреды еще не дотянулись до земли. Вот никогда не вникала в смысл ношения дредов! Думала – просто мода, пришла себе с Ямайки и прижилась в российском хип-хопе. Легкомысленно относилась. Даже не смогу сказать точно, в каком возрасте он впервые их заплел. Моего согласия на прическу-вызов сын, конечно, не спрашивал, равно как и Сашиного. Решил – сделал. В Москве специалистов было один-два и, наверное, они только учились этому мастерству. Лишь однажды, когда несколько прядей свалялись в почти валенок, попросил помочь. Тянула, ковыряла вязальным крючком, но смоталось насмерть, там еще воск какой-то был… Не вышло, короче. Пришлось надрезать.

У Киры дреды, даже когда сильно отросли, были стопроцентно натуральными, то есть из собственных волос. Так и подмывало дотронуться и я себе не отказывала. «Мам, ну, не будь как все те девчонки, которые постоянно хотят за них подергать и бесконечно спрашивают, тяжело ли мыть голову!» – Улыбался сын. «Я же тоже в некотором роде девочка», – отшучивалась я.

И всегда, знаешь, обсуждали со смехом, юмором. Помню, подколола его:

– Как же ты будешь без своих драгоценных дредов, когда станешь пожилым?

– Почему без дредов?

– Ну дядьки все лысеют, на что заплетать-то?

– А я просто поседею и у меня будут длиннющие белые дреды.

Сейчас понимаю, что никогда не представляла его стариком, да и вообще хотя бы в среднем возрасте. До последнего времени не знала, что дреды, коснувшиеся земли, означают конец пути, выполненную миссию.

***

Тучи сгущались и расползались над Пушкинской площадью намекая на скорый дождь. Был конец самого холодного из июлей, что я только помнила. «Перемен!» – Скандировали молодые люди, теснимые серыми рядами полицейских. Барельефные лица с мемориальных досок, которыми богат центр столицы, равнодушно наблюдали за происходящим. Каменные и гипсовые они больше не могли выражать эмоций. Впрочем, эти глаза и не такое видели. Меж тем картинка была сюрреальна: на разноцветный людской поток со стороны бульваров наступала серая масса, а сверху наваливалась огромная черная туча. Серость в берегах красноватого гранита фасадов казалась монолитом, а разноцветные человечки становились все меньше и разрозненнее.

На входе в метро подумалось: жаль, до хвоста легендарной лошади никак не добраться. Могла бы случиться некая преемственность поколений. Не такие уж мы и разные. Уже дома прочла в новостях, что молодых и самонадеянных в тот день на столичных улицах били резиновыми дубинками, тащили по тротуарам, увозили в автозаках. История про яйца коня перестала быть смешной.

Унылые лица, усталая вялость,

Голодные люди, сытая власть.

В этой стране ничего не менялось -

Вечные пробки, стройка и грязь.

«Пробки, стройка, грязь». Detsl aka Le Truk, 2015 г.


Кто ты, Кирилл Толмацкий?

Подняться наверх