Читать книгу И всё это просто Жизнь (сборник) - Елена Надежкина - Страница 4

Точкой на стене вернулась я в мир. Точка эта расплывалась и расплывалась по стене больничной палаты, пока не стали видны мне все её шероховатости и выбоины, с теми, довольно многими, местами, где краска просто облупилась и отвалилась совсем. С этой стеной вернулся ко мне мир, злой и серый как небо за грязным окном, впрочем, может оно совсем и не грязное… о чем это я? В мозгу тут же вспыхнула мысль «Дочка».

– Врача, позовите врача, – мне казалось, что я кричала со всей мочи, но голоса не было, а я все силилась и силилась, сказать что-либо.

– Проснулась? – худенькая бледная девушка склонилась надо мною, поправляя мою непослушную челку, так и норовившую сползти на глаза. – Тише, тише, тебе еще нельзя говорить, я сейчас позову врача.

Девушка ушла, и мне на минуту показалось, что я опять погружаюсь в какую-то тягучую пустоту, но нет, вокруг были звуки, а значит – жизнь.

– Ну, как дела, мамочка? – Женщина с очень добрыми и уставшими глазами, стояла передо мной, держа руки в карманах белого халата. – Ох, и напугала ты нас, но теперь все будет хорошо, отдыхай.

– Дочка, – едва слышно произнесла я.

– Дочка у тебя чудесная, крепенькая, завтра принесут кормить, а пока отдыхай, набирайся силенок.

Женщина в белом халате ушла, а я мягко погрузилась в исцеляющий сон, в котором моя дочка Наденька (да, да, я обязательно назову ее Наденька) топала своими пухленькими ножками по мягкой луговой траве.

– Мамочки – готовимся, детишек везут, Ипатьева, вам тоже сейчас принесут, – почти пропела пожилая медсестричка.

От радости я дернулась и тут же вскрикнула от резкой боли.

– Тише, родная, тебе, детонька, еще нельзя так шустро, поглядишь на доченьку свою и то хорошо.

Я уже знала, что во время родов у меня остановилось сердце, и врачи практически вытащили меня с того света. Низкий поклон им за себя и за ту кроху, что так мило сопит сейчас рядом со мной.

Я купалась в блаженстве, но детский крик прервал мою негу. Наденька моя спала, я оглянулась и увидела спелёнутый сверточек, что так жалобно плакал.

На койке у окна лежала женщина в теплом мохнатом халате, она уткнулась в угол и, казалась, не обращала ни на кого внимания. Малышка кричала, ища ротиком мамкину грудь, но та не делала ни каких движений в сторону дочери.

– Ирка, покорми дочку.

– Еще чего, сказала же, не нужна она мне, чего носите?

– Ирка, побойся Бога.

Но непутевая мать так и лежала, отвернувшись к стене, пожилая медсестра взяла кроху на руки, тяжело вздохнула и вышла, унося голодного ребенка назад.

Я еще крепче прижала к себе свою доченьку, пытаясь осознать, все увиденное. Поняв, что ребенка унесли, Ирка уселась на кровати и потянулась к пакетам, где лежали бананы.

– Ну, что зыришь? – обратилась она ко мне, заметив мое негодование. – Думаешь, мне девку не жалко? Жалко. Только куда я с ней, да и не совсем еще из ума выжила, что бы себя по рукам и ногам связывать. Я ж молодая еще, все при мне.

Ирка покрутила своими широкими бедрами, громко заржала и вышла из палаты, доставая из кармана зажигалку.

– Вот же сволочь какая, – я совсем забыла еще об одной мамочке, той самой худенькой девушке, что позвала ко мне врача. – И что они ее уговаривают, какая из нее мать? Только ребеночка намучает.

– Давно она лежит?

– Четвертый день, домой уже собирается, а на девочку отказ напишет.

– Ужас.

Мы замолчали, поглядывая на своих сокровищ.

На следующий день Ирку выписали, она так и ушла домой одна, ярко накрасив и без того пухлые губы.

Молока у меня было много, и я предложила сестричке, покормить кроху. Девочка жадно сосала, словно стараясь наесться на всю свою сиротскую жизнь.

Моя сытая Наденька посапывала рядом, даже и не подозревая, что мамка ее так легко «раздает» кому-то ее собственную «вкусняшку». Я смотрела на чужую девочку и все четче в голове моей вырисовывалась мысль.

– И даже не подходите ко мне с этим, Ипатьева. Вы что? Вам свою девочку ещё поднять надо, а вы?

– Ну, Марья Кирилловна, – канючила я.

– Что ж вы думаете, нам не жалко малютку? – Марья Кирилловна стала протирать платочком стеклышки очков. – Только это очень серьёзный шаг. Да вам и не отдадут её…

– Отчего же, – опешила я. – У меня квартира большая, материально я обеспечена.

– Идите, идите, Ипатьева, вы у меня ещё замуж выскочите и сыночка себе рОдите. А у этой девочки дорога одна…

Старенькая акушерка присела за свой стол, в глазах её стояли слёзы.

– И от чего так бывает? Родной матери след простыл, а чужая вот на коленях стоять готова.

– Да я же ей уже и не чужая, я же ей молочная мать.

– Ладно, иди уже, подумаю.

Дела мои день ото дня становились лучше, поговаривали о моей скорой выписке, а значит за нами приедет мой любимый папка, дедушка Любочки и Наденьки. Он понял меня и принял моё решение, несмотря на то, что из взрослых в нашей семье только я и он. Милая моя мамочка не дожила до этого дня. Папка поставил одно лишь условие – жить всем у него, дом большой, огород, хозяйство, прокормимся.

– Отважная ты у меня, Верка, – только и сказал папка, принимая два маленьких кулёчка из рук Марьи Кирилловны.

Та смахнула набежавшую слезу.

– А за сыном ты, Ипатьева, всё-таки приходи.

– Мальца б не мешало, а девок полный комплект – Вера, Надежда, Любовь, – горделиво сказал папка.

Сегодня мои девочки получили аттестаты, позади экзамены, волнения. Обе мои красавицы, в пышных бальных платьицах весело щебетали с одноклассниками.

– Любочка так на вас похожа, просто одно лицо, – услышала я от одной из родительниц.

– Да они обе прелесть, – поддержала другая, – мне бы таких в невестки.

Я рада, у меня замечательные дочери. И сын, смешливый «птенчик» Алешка.

Марья Кирилловна не зря звала, только была я уже тогда не Ипатьева, а Скворцова.