Читать книгу В объятьях богини раздора - Елена Настова - Страница 4

Иван действительно был в полиции. Его вызвали с утра, в начале десятого, по телефону, через секретаря, и – срочно. Негодуя и недоумевая (почему вызывают в разгар рабочего дня? по телефону? что за бардак!), Иван отпустил студентов и поехал в отделение. Следователь в звании майора, крепкий мужчина лет сорока, сообщил, что вчерашние зеваки, которыми были полны обочины на месте происшествия, выложили в Интернет фотографии трагедии с провокационными комментариями. Поднялся шум, поползли слухи и домыслы о том, что якобы из-за того, что сбитый был человеком без роду-племени, следователи работали спустя рукава… Бывает такое, развёл руками следователь, когда на пустом месте возникает бочка арестантов. Руководство полиции потребовало, чтобы начальник отделения выступил в вечерних новостях с опровержением, рассказал, как всё было на самом деле. До трёх часов нужно опросить как можно больше свидетелей.

Следователь извинялся. Иван вздохнул и взял ручку.

Через полчаса он вышел из кабинета. Как и почти всякому гражданскому, попавшему в военную организацию, в этом казённом, насквозь прокуренном здании ему было не по себе. Он спешил в учебный Центр, где у него ещё оставались дела.

Когда он уже открыл дверцу машины, сзади раздался крик:

– Ванька-а-а!

Это был даже не крик – призывный вопль. Он никак не мог быть адресован Ивану, поскольку Ванькой его называли, наверно, только в детском саду. Тем не менее Иван обернулся.

От здания полиции к нему летела женщина в длинном красном платье, босоножках на высоких каблуках и в ореоле развевающихся волос… Не дойдя до Ивана несколько метров, она натолкнулась на его недоумевающий взгляд и остановилась:

– Ты… не узнаёшь меня?

На него смотрели большие, темные, выразительные глаза. Смуглые пальцы смахнули с лица чёрные пряди. Полные, ярко накрашенные губы сложились в улыбку.

– Крис…тина?..

– Ванька! – Крис в один рывок повисла у него на шее. В его грудь толкнулась её тугая грудь, крепкое тело прижалось, обдав запахом пыли, травы, леса, каких-то цветов, – а может, это была иллюзия. Неожиданно для себя он почувствовал, как внутри что-то ёкнуло: он помнил её ребёнком, а сейчас?..

Но копна волос была та же, та самая копна – жёсткая, непослушная, густая.

– Крис! – Он растерялся. – Это ты? Крис! Откуда ты взялась?

И, отодвинув её от себя:

– Какая красавица стала!

– Да я же была там! – Крис говорила быстро, и её глаза постоянно двигались, сверкая белками. Они перебегали с лица Ивана на его плечи, руки, заглядывали в ворот его рубашки, гладили его открытые руки, обметали пыль с его туфель, возвращались к лицу. Её глаза ликовали. – Я была в той машине, я сидела рядом с Илюшкой и всё видела! И тебя видела! Она – твоя жена?

– Кто? – глупо спросил Иван, не успевающий за потоком её слов.

Крис досадливо топнула ногой под платьем. Верх его был облегающим, с глубоким вырезом, открывающим гораздо больше, чем нужно, а низ – длинная прямая юбка с захлёстом, при резком движении распахивающаяся до середины бедра. Всё это Иван ухватил одним растерянным взглядом и опять глубоко внутри себя удивился: неужели эта женщина – Крис?..

– Та женщина. Которая выбежала на дорогу. Она – жена тебе?

– Кристина… – Иван улыбнулся. Воспоминания проявлялись в его памяти постепенно, как далёкий пейзаж при сильном приближении. – Кристина, неужели это ты?.. Какая красавица выросла! А худющая какая! Да, жена. Как ты там оказалась? Что ты здесь делаешь?.. Я ни за что тебя не узнал бы!

Крис вдруг отодвинулась, быстро опустила глаза, слегка ссутулила плечи. И он, глядя на неё, наконец вспомнил ту маленькую Кристину – молчунью, от которой за весь год, что её маленькая ручка держалась за его широкую ладонь, услышал разве что несколько десятков слов.

Он рассмеялся:

– Кристина, ты научилась говорить!

Она всё стояла, глядя в землю и не двигаясь, а с крыльца отделения за ними наблюдали вышедшие покурить полицейские.

– Пошли, пошли скорее в машину!

Мгновенно – он не ожидал такой прыти – Крис перебежала на другую сторону машины и юркнула на сиденье. Иван усмехнулся. Сколько лет они не виделись? Лет десять… тринадцать?.. А Крис и изменилась, и не изменилась; по-прежнему похожа на диковинное животное. Ей сейчас… – он прикинул в уме – да, точно, между ними разница в девять лет, значит, ей двадцать пять.

В машине, глядя ему в глаза, Крис сказала:

– Я, как только приехала, сразу узнала, там ли ты ещё живёшь. И номер телефона. Я звонила, да только на тебя всё не попадала, и вдруг – ты, и прямо передо мной, на дороге. У вас только первые цифры поменялись, да?

– Подстанцию новую подключили, – сказал Иван. – Криска, давай рассказывай: где ты, как, чем занимаешься? Откуда ты взялась? Какая ты стала красивая!

Про себя он порадовался, что не чувствует стеснения. Словно эта молодая женщина по-прежнему была двенадцатилетней девчушкой, которой он вытирал слёзы, перед тем как она уехала в чужой далёкий город.

* * *

С Кристиной Агаповой Иван познакомился, когда ему было семнадцать, а Кристине – восемь. Занятый учёбой, спортом и конструированием, он, конечно, не заметил бы женщину и девочку, которые появились в их большом дворе, если бы не мать. Однажды за ужином мать сказала:

– Ты помнишь, я говорила, что мы ищем сотрудника в отдел главного конструктора? – Мать Ивана работала в большой проектной организации. – Так вот, три месяца назад мы такого сотрудника, вернее – сотрудницу, нашли. Испытательный срок она прошла, будет работать у нас.

– Угу, – кивнул Иван. Он совершенно не помнил разговора, на который ссылалась мать.

– Она купила квартиру в соседнем доме. У неё дочка… маленькая такая, чернявенькая… Восемь лет.

Мать посмотрела на Ивана. Иван помотал головой. Восемь лет? Да он с высоты своих семнадцати и пятнадцатилетних-то едва замечал!

– Ну так вот… – Мать вздохнула. – Светлана Владимировна дочку растит одна… Хорошая женщина. А девочка, Кристина, милая, но очень стеснительная. Аж до диковатости… Молчунья. Мать говорит, у неё не всё благополучно со здоровьем было, может, поэтому… Можешь ты в школу её отводить?

– Что-о-о? – Иван с изумлением посмотрел на мать. Ему – ему! – сделаться нянькой какой-то мелкопузой?!

– Ты ведь знаешь, как рано нам на работу, – просительным тоном сказала мать. – А матери надо в коллективе обживаться, ей опаздывать нельзя… Ну, что тебе стоит дойти с девочкой до школы? Только до раздевалки малышей её довести, и всё! Знаешь, как трудно одной растить ребёнка!

«С чего это ты взялась ей помогать?» – хотел спросить Иван. Как вдруг понял: мать жалеет эту незнакомую женщину, потому что сама когда-то была в её ситуации. Но что скажут ребята, когда он будет плестись с сопливой девчонкой! Он-то долетает до школы в десять минут, а с этой пигалицей надо будет выходить за полчаса!

– Ма, я пас, – решительно сказал Иван. – С какой стати я буду с ней нянчиться?

Мать вздохнула. Посмотрела на сына и стала собирать со стола посуду. Зная характер Ивана, на эту тему она больше не заговаривала.

Прошёл месяц или два от начала учебного года. Как-то завхоз попросил старшеклассников, среди которых был и Иван, помочь перенести в корпус начальных классов учительский стол. И вот, когда Иван втаскивал стол в дверь учительской, его внимание привлекла толпа детей, которые стояли полукругом, спиной к Ивану, в углу коридора и хором скандировали:

– Ста-ту-я! Ста-ту-я!

Водворив стол на место, Иван подошёл и заглянул через головы шумевших.

В углу стояла девочка. Небольшого роста, худенькая, чуть не до пояса завешенная чёрными волосами. Она не возмущалась, не плакала – стояла, закрыв под волосами лицо ладонями; неподвижная и немая, как изваяние.

Контраст между поведением детей и их жертвы был таким разительным, что неожиданно для себя Иван возмутился:

– Эт-то ещё что здесь такое?!

Голоса смолкли. Дети развернулись к Ивану. Секунда – и со всех сторон посыпалось:

– А она не играет с нами!

– Да, никогда!

– Молчит всё время!

– Слова не добьёшься!

– Чего молчит? Смотрит и молчит!

– И что с того? – навис над малышнёй Иван. – Кто молчит, у того мысли умнее, ясно вам? Он их понапрасну не разбазаривает! А если ей нельзя с вами разговаривать?

Дети притихли.

– Почему нельзя? – спросил кто-то.

– Директор не разрешает ей с вами разговаривать, – придумывал на ходу Иван. – И играть тоже. Потому что она скоро будет сниматься в фильме про немых детей. Вот ей и приказано молчать всё время и не дружить с теми, которые болтают. Чтобы лучше понимать, как играть немую девочку.

Десяток пар глаз испытующе впились в его лицо.

– А где снимать будут? Фильм? – спросил кто-то.

– Да, и когда?

Ивану стало смешно. Надо же, влез в разборки второклашек!

– Когда и где будут фильм снимать – пока секрет, – стараясь, чтобы голос звучал как можно естественней, сказал Иван. – Но будут, это точно.

– А вы откуда знаете? – пискнула какая-то девчушка.

– От верблюда. Я сам играю в этом фильме, ясно?

Ребята переводили взгляд с него на чернявую пигалицу. Иван открыл было рот, чтобы продолжить вдохновенное враньё, как вдруг зазвенел звонок. Дети вокруг него зашевелились.

– В общем, так, – строго сказал Иван. – Если узнаю, что кто-то нашу актрису обижает, – отведу к директору. Ясно вам?

– Ясно, – ответил ему нестройный хор.

– Вы почему не в классе? – в дверях учительской появилась женщина с журналом под мышкой. Ребятня и вместе с ними чернявая девчонка ринулись в класс.

Дня через два мать, придя с работы, сказала:

– Ну так что, теперь ты, может быть, возьмёшься водить Кристину до школы? Для закрепления, так сказать, имиджа?

– Какого имиджа?

– Как какого? – удивилась мать. – Светлана говорит, ты пришёл, наговорил ребятам, что Кристина – будущая актриса и что ты, если её будут обижать, надаёшь всем по шее. Ты это был или нет?

– Не по шее, – поправил Иван, – а к директору отведу… А что, это была её дочка?..

– Представь себе. И она тебя вычислила. – Мать улыбнулась. – Увидела, что ты с ней в одном дворе живёшь…

Иван озадаченно смотрел на мать.

– Сделал шаг – делай второй, – назидательно сказал мать. – Доброе дело наполовину не делается.

Иван вспомнил девчонку: длинные спутанные волосы, узкие полоски ладошек, по-детски, внутрь носками, поставленные ноги и царапнувшая его поза покорного ожидания. Вздохнул:

– Ладно уж… Звони.

Следующим утром он вышел из дома пораньше, с бумажкой, на которой был написан адрес его подопечной. К удивлению, девчонка уже ждала на лавке перед подъездом. Голова опущена, сама ссутулена рюкзаком, который возвышался за плечами, как разноцветный горб; яркая курточка, из-под которой топорщился подол коричневой юбки, тёмные колготки и туфли с тупыми носами; по спине текли чёрные косы. Иван подумал, что из-за своей малости девочка выглядит как кукла-брелок, пристёгнутый к ранцу. Сравнение развеселило, и он сказал:

– Привет. Чего у тебя в рюкзаке, что он такой огромный?

Девочка не ответила. Встала, поправила юбку и, не глядя на него, протянула руку.

– Здороваешься, что ли? Ну, здравствуй. – Иван пожал маленькую ладошку. Но она не убирала руку, наоборот, цепко ухватилась за него. Он не вдруг догадался, что она готовится идти, держась за него, как наверняка держалась за мать. «Этого ещё не хватало», – подумал Иван. Одновременно с этим ему почему-то стало её жалко. – Ладно, пошли.

Она была так мала, что приходилось идти, наклонившись набок. Скоро у него затекло всё тело, а Кристина словно не замечала этого, шагала, держась за его руку, глядя вниз перед собой. Её профиль оставался неподвижно-серьёзным. Пока они шли, Иван незаметно оглядывался по сторонам, проверяя, не идёт ли кто-нибудь из одноклассников, чтобы успеть вовремя выпустить компрометирующую руку. Но никто не шёл, и он расслабился. Попытался завязать разговор. Самым что ни на есть доброжелательным тоном задал несколько вопросов. В ответ – ни звука, у неё даже выражение лица не изменилось. Такой скучной и неудобной дороги, как та дорога в школу, у Ивана ещё не было.

У здания начальной школы он не выдержал:

– Да ты глухая, что ли?

Девочка резко вскинула голову и взглянула на него в упор. На Ивана глянули огромные, с каким-то диковинным разрезом, глазищи.

– Сам ты глухой! – и выдернула из его руки ладошку. Поддёрнула на спине портфель и, не успел он придержать дверь, нырнула со своей громадной ношей в проём и быстро застучала подошвами туфель по растрескавшемуся линолеуму.

«Дикая, – подумал Иван. – Ну точно, дикая какая-то». От её взгляда, а ещё от того, что в его ладони чувствовалась заполненная теплом ямка, у него появилось ощущение, что эта девочка – существо, больше похожее на зверька, чем на человека. «Какая дурость, – с раздражением думал он по дороге в своё здание, – что я согласился привести её. Больше – ни за что…»

Но случилось прямо наоборот. На следующее утро, когда он вышел из подъезда, она уже сидела на скамейке в той же самой позе, что и накануне. Чтобы не опоздать на занятия, Ивану пришлось не только самому схватить её за руку, но и тащить всю дорогу её портфель. Он вспотел и разозлился. Перед тем как уйти, сказал:

– Завтра не приходи ко мне. Поняла?

Девчонка кивнула, а на следующее утро он увидел её сидящей на лавке перед домом. Нахмурясь, он пробежал мимо, но на каком-то повороте неосторожно оглянулся – и силуэт её фигурки, согнутой под тяжестью портфеля, медленно бредущей по осенней грязи, отозвался внутри эхом вины. Так что, когда другим утром Иван увидел Кристину на скамейке перед подъездом, он почувствовал облегчение и даже что-то, похожее на радость.

Он водил Кристину в школу весь год, до середины мая, пока подготовка к его выпускным экзаменам не нарушила неабсолютную синхронность их учебных занятий. Осенняя слякоть, её хлипкий зонт и чавкающие ботинки, снег, мокрый нос, суровый блеск глаз, скрюченные пальцы (варежки остались дома, пришлось отдать ей свои), её неповоротливые валенки и толстая зимняя куртка. Её портфель скоро перекочевал на его плечо. Трудно сказать, почему взрослый, семнадцатилетний парень, загруженный заботами последнего школьного года, подготовкой к экзаменам, увлечённый спортом, конструированием, занятый неизбежными для этого возраста любовными волнениями и беспокойствами, целый год провожал в школу чужую маленькую девочку. Его мать, так же как и мать девочки, считала, что такое поведение есть неоспоримый признак благородства. Одноклассники, вопреки опасениям Ивана, не обратили на парочку никакого внимания. Сам же Иван объяснял это тем, что просто не мог оставить беззащитное существо: даже ногти на её пальцах были до того малы, что напоминали коготки птенца.

Она стала приходить к нему домой. Первый раз это случилось, когда он заболел. Он лежал в постели, измученный температурой и кашлем, забывшись неглубоким сном, и, открыв глаза, вдруг увидел, что она в комнате и что она танцует… здорово танцует! Он тогда очень удивился, был просто заворожён. Но, когда он заговорил и начал расспрашивать, она насупилась и отвечала с явной неохотой. Осталось ощущение, что он подсмотрел тайну. Позднее во время своих визитов она ещё несколько раз танцевала, причём всегда за его спиной, спонтанно, словно повинуясь какой-то одной ей слышной музыке, так что он мог только угадывать её движения краем глаз. После танца она делалась более расслабленной, с ней можно было говорить. Постепенно из обрывочных её рассказов – и после пояснений матери, которая покровительствовала новой коллеге, – он восстановил жизнь Кристины до приезда в их район.

Чуть ли не до пяти лет девочка была глухой, и мать вынуждена была отдать её в интернат, где Кристину обучали специальной азбуке жестов и умению жить глухому среди слышащих. Одновременно мать возила Кристину по клиникам. До пяти лет ей сделали несколько операций. Сделали удачно – постепенно она стала различать звуки, потом слова. Несколько месяцев назад слух восстановился полностью, и мать, чтобы сменить обстановку, решила переехать в другой район.

В больнице, где Кристине делали операции, в курс реабилитации включались танцы. Там танцевали все – пациенты, персонал, взрослые, дети; с ними занимался специально обученный врач, он ставил танцы для глухонемых. Не привыкнув говорить и живя в кругу людей, говорящих жестами, Крис полюбила танцы. В унылой обыденности больничных будней танцы были отдушиной и надеждой одновременно – они были её главными событиями.

Со временем Иван привык к Кристине, привык к её постоянному присутствию, глубоким глазам, смотревшим в его лицо внимательно и неподвижно. Но привык не как к человеку – и он часто ловил себя на этом, – а как к явлению, причём явлению древнему, языческому, или домашнему животному, и тоже непременно какой-нибудь диковинной породы (как, например, кошки породы сфинкс). К тому же выяснилось, что Крис совершенно незаменима, когда хочется излить душу. Наталья и не подозревала, откуда берёт начало привычка Ивана произносить монологи. А привычка сформировалась именно тогда, когда он, восемнадцатилетний, расхаживал по комнате перед молчаливой девчонкой и вещал о технических целях и спортивных победах, о карьерных планах и любовных переживаниях. Да, именно в то время были заложены первые навыки Ивана-оратора. Крис превосходно справлялась со своей ролью: она внимательно слушала, чутко угадывая моменты, в которые надо было сделать удивлённое лицо, и те, когда уместно было покачать головой или одобрительно кивнуть. «Крис, ты мой душеприказчик, ты мой дневник!» – восклицал, смеясь, Иван. В целом они отлично сочетались!

Три года пролетели незаметно. Иван учился в институте и уже не мог провожать Крис в школу. Да ей это уже было и не нужно. Они виделись регулярно, по утрам воскресений, когда Иван переводил дух перед марафоном грядущего понедельника. Он, как и раньше, рассказывал ей всё, что больше никому не мог рассказать, а она по-прежнему говорила только при необходимости. В другие дни он мало думал о ней, иногда даже не вспоминал. Да, это был необычный тандем, но кто об этом задумывался? Для него она была и оставалась чудно́й малышкой.

И всё же, когда в его жизни случилось первое серьёзное и очень личное потрясение, Иван пошёл не к друзьям, а к Кристине. Ей одной он в нескольких словах рассказал и о своих надеждах, и о своём отчаянии. В ответ на это девочка включила музыку и начала танцевать – впервые не скрываясь. В её танце он увидел всё, что тяжёлым грузом лежало у него на душе, – страсть, вдохновение, открытие измены, унижение от сознания ошибки и в финале своё твёрдое решение переболеть, перебороть – и забыть. Комната была небольшая, он отчётливо видел лицо Крис и мог поклясться, что её глаза во время танца отразили всё, что он пережил. Музыка смолкла. Крис выключила магнитофон, повернулась к нему, ещё трудно дыша, и произнесла:

– Не переживай. Всё впереди.

Вечером, дома, он вспомнил танец Крис и вдруг остро поразился её словам, и даже больше чем словам, – её уверенному голосу, взрослостью фразы. Он нашарил в памяти все случаи, когда ему довелось хотя бы вскользь быть свидетелем танцев Крис… Каждый раз после танца она говорила – говорила немного, но непринуждённо. Иван перебрал всё, что знал о девочке. Когда он восстановил и связал все впечатления, её история развернулась перед ним в новом ракурсе, словно картинка, проступившая из хаоса пазлов. Он понял, почему она не защищалась, когда её дразнили, – тогда, в их первую встречу, – потому что не знала, как вести себя. Понял, почему она привязалась к нему – потому что он нечаянно угадал во время своего вранья про фильм её прошлое. И главное, он понял, что могут значить для жизни Крис танцы.

Иван встретился с матерью девочки и рассказал ей свои наблюдения.

– Мне кажется, Кристине надо учиться, – говорил Иван. – Ей нужна серьёзная танцевальная школа. Танец впишет её в социум, в жизнь обычных людей…

Через полгода прохладным августовским утром машина увозила Кристину с матерью в далёкий большой город. Чёрный плащ-трапеция, красный берет с помпоном, сиреневые тени под припухшими веками – она казалась ему такой маленькой! Смотрела враждебно, и он вдруг засомневался, правильно ли поступил, настояв на том, что ей необходимо учиться? Быть может, сам того не ведая, он навредил ей? Но она только смотрела, молча, и он успокоил себя: ну куда с такими особенностями? Только танцевать…

Воздух пах яблоками. Упираясь в недружелюбный взгляд, он скупо поцеловал её в щёку. Слова последних напутствий, пожеланий, прощаний – и вот машина с Крис на заднем сиденье тронулась. Он постоял, посмотрел ей вслед. Было немного грустно от того, что его маленькая подружка уезжала в свою жизнь, но сознание, что её ждёт множество интересных открытий, что он явился катализатором этих перемен, и – что скрывать! – только что начавшийся роман с сокурсницей привносили в грусть нотку радостных ожиданий.

Прочувствовав всё это, Иван расправил плечи, развернулся и уже направился было к крыльцу. Как вдруг сзади раздалось пронзительное:

– Ва-а-нька-а-а! Ва-а-ань-ка-а-а!

Крис бежала к нему от машины. Натыкалась на свой размотавшийся шарф, берет съехал, и она скинула его в дорожную пыль. За её спиной мать отчаянно сигналила ему рукой. Он сделал несколько шагов навстречу, и вот уже маленькие горячие руки обвили его шею, мокрые щёки прижались к его щекам, по лицу скользнула прядь волос.

– Мне надо ехать. – Крис шептала в самое ухо. – Ты будешь меня ждать?

– Да, конечно, – подтвердил растерянный Иван.

Её мать шла к ним, но не успела она дойти, как Крис, поцеловав Ивана в щёку, развернулась и пошла обратно. Она прошла мимо матери, подняла берет, отряхнула его и так, с беретом в руке, дошла до машины и забралась внутрь. Иван поднял руку, чтобы помахать. Она не оглянулась.

Первое время мать Кристины часто созванивалась с матерью Ивана. Она рассказывала, что Кристина учится с большим увлечением, уверенно завоёвывая славу одной из лучших учениц прославленного танцевально колледжа, обживается на новом месте, обрастает друзьями… дочери так нравится, её не узнать, и – она наконец-то говорит! Мать Кристины была счастлива. Она передавала, что будет ставить за Ивана свечи во всех храмах огромного города.

Она передавала трубку дочери, с другого конца провода трубку брал Иван. Но у Ивана с Крис диалога почему-то не выходило. Поначалу Иван подробно расспрашивал Крис о её житье-бытье, шутил. Его маленькая подруга отвечала односложно. На шутки молчала, встречные вопросы задавала вяло. Быстро и без сожаления прощалась… Значит, сделал вывод Иван, перемены захватили её настолько, что она начала жить нормальной жизнью двенадцатилетней девчонки, и даже бремя сложного, перекрученного судьбой таланта вошло наконец в понятную ей колею.

Постепенно их с Крис телефонное общение сошло на нет. Потом не стало матери Ивана. Связь с семьёй Агаповых оборвалась.

И вот теперь, спустя тринадцать лет, она сидела перед ним – взрослая, красивая, успешная – и не сводила с него глаз.

– Ты даже немного подросла, – подмигнул ей Иван. – Ну, что будем заказывать? Выбирай.

– Я есть не хочу, – сказала Крис.

У него после посещения полиции аппетита тоже не было. Заказали кофе и мороженое.

– Я окончила колледж, работаю в большом танцевальном коллективе. Мы много выступаем в стране и за границей, – не дожидаясь его вопросов, заговорила Крис. – За последний сезон я переработала, да ещё спину, видно, потянула, и мне дали дополнительный отпуск. Вот, и мы с мужем приехали сюда…

– Ого! Так ты замужем, – обрадовался Иван.

– Да. Здесь осенью открывается новая школа танца. Мы с мужем и ещё пара хореографов – учредители… Сейчас полным ходом идёт организационная работа.

– Надо же, – удивился Иван. – Не забыла ты, значит, родной город…

– Не забыла, – улыбнулась Кристина. – У мужа дела, а я осталась заниматься. Здание нам дали – там делают ремонт, в бывшем Дворце молодёжи, знаешь, наверное… И вот, ремонт, программу утрясать, штат, зарплаты, согласования… Организационная, в общем, работа – по финансированию с местной властью никак не договоримся. А здесь вот такое…

– Да как ты оказалась в той машине?

– Водитель – друг моего мужа. Он здесь проездом, возвращался из другого города и заехал к нам, ему было по пути… Мы с ним как раз провожали в тот день мужа на поезд.

– Что с ним теперь будет?

– Ничего. – Крис пожала плечами. – Он ведь не виноват. На неделю только придётся задержаться, пока идёт разбирательство. А там – подписка о невыезде с ПМЖ на какой-то срок, и поедет домой. Ну, может, ещё вызовут пару раз.

– Ну, хорошо хоть так… А то и промурыжить могли бы. – Иван покачал головой. – Ужасная история. Мы с женой долго не могли в себя прийти.

– Да, ужасная… Но, – Крис блеснула глазами, – она помогла мне встретиться с тобой!

Иван улыбнулся:

– Ну и как теперь тебя зовут – по мужу? Дети у вас есть?

– Да, сын. – Крис кивнула. – Иван.

Она посмотрела в глаза Ивану. Взгляд получился странный, словно напоминающий о чём-то.

– Три года, – продолжала Крис. – Но занимается им, к сожалению, моя мама. Мы-то вечно в разъездах.

– Как мама?

– Спасибо, хорошо.

– Что, твой муж тоже танцует?

– Нет. Он режиссёр-постановщик. Хореограф. У него всегда много работы…

И она снова посмотрела на Ивана неуютным взглядом. Он пошевелил плечами; что это за взгляды у неё?..

– Где ты остановилась?

– В гостинице «Огни города», знаешь её?

– Видел.

– Там неплохо. Я в этом номере одна…

– Чем занимаешься?

– Так… – Крис неопределённо пожала плечами. – А ты? Как ты?

Иван начал рассказывать. Крис сидела, подперев подбородок ладонью, медленно помешивая в чашке ложечкой, и смотрела в его лицо. У него возникло то же ощущение, что и в юности, что она его не слышит.

– Я так много думала о тебе, – неожиданно перебила она. – И знаешь, о чём?

– О… чём? – Иван споткнулся на полуслове. Посмотрел укоризненно, но она не обратила внимания.

– О том, что ты обещал меня ждать. Ты помнишь?

– Помню. – На самом деле Иван, конечно, давно забыл сцену их прощания.

– Ты забыл, – констатировала Крис, глядя на него немигающими глазами. – Но я тебе напомню. Да. Я думала о том, что ты обещал меня ждать… Поедем ко мне. – И она протянула через стол руку и дотронулась до Ивана кончиками пальцев. Рука была смуглая, сильная, с короткими аккуратными ногтями.

От неожиданности Иван чуть не подавился. Из глубин памяти вывернулись слова матери: «Можешь ты отводить её в школу?» Тогда он также был поражён.

– Крис?..

Крис рассмеялась. Смех у неё оказался мягким, грудным, словно бы чуть снисходительным. Иван машинально подумал, что никогда не слышал её смеха. Он даже улыбающейся её ни разу не видел.

– Я столько раз себе это представляла…

– Почему ты не хотела разговаривать со мной по телефону? – неожиданно для себя выпалил он.

Крис пожала плечами. Она улыбалась спокойной улыбкой, красиво изгибавшей полные губы, но в глубине её глаз, в едва уловимых оттенках их густой черноты, он разглядел пульсирующее напряжение.

– Я и так-то плохо разговаривала, а уж по телефону…

Больше она ничего не добавила. Смотрела на него немигающим взглядом.

– Понятно… – Иван никак не мог собраться с мыслями. Поведение Крис не укладывалось в его голове.

– Давай-ка, Кристина, расскажи о себе подробнее. Давай-давай, не жульничай. – Он попытался вернуть разговор в прежнее русло.

Крис взглянула коротко, вздохнула. Медленно помешивая ложечкой в креманке, стала рассказывать: хорошая квартира в центре города, но бывают они с мужем там мало – много гастролей. Мама здорова, слава богу, просила передать Ивану поклон… В коллективе Крис – прима, и не потому, что жена хореографа. Нет, она – признанная танцовщица с кучей профессиональных наград. В ближайшем будущем планирует открыть детскую школу танца, когда сын подрастёт немного, чтобы и он мог заниматься. Объездили с танцами полмира, везде аншлаги. Она ждёт не дождётся, когда можно будет брать сына с собой…

– Я очень люблю его, но наша профессия – день-два не работаешь, и уже не та форма, – сказала, словно извиняясь. И неожиданно закончила: – У меня всё хорошо, Иван… Мне только тебя не хватало все эти годы.

– Да ладно тебе, – улыбнулся Иван. – Ностальгия – она, знаешь, ко всем приходит время от времени. Не стоит возводить её в степень.

– Это не ностальгия. – Крис покачала головой.

Иван сделал вид, что не понимает её тона. Он расспрашивал Кристину об обычаях стран, где она бывала, о её муже, сыне и матери, о жизни в городе, откуда она приехала. Крис отвечала, но в то же время он чувствовал, что ей не интересно, что она уступает, даёт ему время для осознания того, как она изменилась за эти годы. «Я стала другой», – говорили её глаза. «Я вижу», – отвечали глаза Ивана. Он чувствовал, что поведение Крис поменяло его зрение. Теперь одновременно с выросшей соседкой, маленькой подругой его юности, он видел взрослую, уверенную в себе женщину. Ему стало неловко.

– И ничего бы этого не было, если б не ты, – подвела итог женщина напротив.

«И теперь ты хочешь поехать со мной в гостиницу?» – машинально подумал Иван. Он не мог поверить, что Крис всерьёз говорит эти странные слова.

Крис, словно угадав его мысли, улыбнулась.

– Так поедем? – Она оглянулась, чтобы позвать официанта.

– Нет, нет, постой. – Иван смял салфетку. – Подожди. Послушай. Я… не могу…

– Жена? – Кристина понимающе подняла брови.

– Нет… То есть да… Да, жена. Прости.

Крис снова протянула свою руку через стол. Он увидел, как переливается свет в её глазах.

Неожиданно на него нахлынули образы прошлого. Ласковые глаза матери, их двор, обсаженный сиренью. Острый запах свежего ветра, который будто говорил: «Всё ещё впереди – выбор пути, разочарования и победы…» И сам он – юный, вдохновенный, популярный в школе парень, которого любят учителя, которому строят глазки девушки… Его первая любовь – тоненькая, нежная, и при этом, как оказалось, – девушка с большим любовным опытом… Маленькая, смешная молчунья Кристина… Всё это закружилось в голове Ивана так, что он на мгновение потерял ощущение реальности.

Телефон зазвенел так резко, что он чуть не подскочил.

– Ты ещё в полиции? – спросил ректор.

Иван не любил врать. Его «да-да» прозвучало так, будто его держали связанным под дулом пистолета.

– Замурыжили тебя совсем, – посочувствовал ректор. – Даже голос какой-то странный… В общем, кончится там у тебя, поезжай домой, отдохни. На работу выйдешь завтра.

Иван положил трубку и встретился взглядом с Крис. В её глазах плясали сумасшедшие искорки. Надо было как-то избавляться от этого наваждения. Позвонить Наталье, услышать её голос…

– Мне надо выйти, извини. – Он положил телефон на стол и встал. Он только на секунду повернулся к Крис спиной.

– Ой! Что-то брякнуло. Ты задел!

Его телефон лежал в луже чая, а она поднимала опрокинутую чашку.

– Задел?.. – Ивану казалось, что, вставая, он даже не коснулся стола.

– Вот чёрт… – вытерев телефон салфеткой, он достал аккумулятор и ещё раз всё перетёр. – Ну вот, теперь я без связи…

Опустился на стул, как по обязанности. Но тут же почувствовал, что не может здесь больше находиться. Внутри нарастало беспокойство. Хотелось выйти на воздух. Ещё лучше – оказаться дома…

– Крисонька, извини, мне надо идти, – виновато сказал он. – Я с утра дома не был, да вот телефон ещё… Давай в другой раз встретимся… Завтра или когда тебе удобно…

Крис откинулась на спинку кресла. Не сводя с него взгляда, завела руки за голову, потянулась. На него уставились её груди, выпукло очерченные под низким вырезом.

Она смотрела на него (нет, он не ошибся!), как на неполноценного. Или как на старика. Или как на очень, очень плохого – никудышного – специалиста. Так сам Иван смотрел на студентов, чьи документы готовил на отчисление за неуспеваемость.

Её глаза стали ещё темнее. Смотрела долго горящими глазами, в которых был вызов. Никогда ещё Иван не бывал в такой ситуации, чтобы женщина прямым текстом, откровенно заявила ему о своём желании переспать с ним. И какая женщина!.. Он чувствовал себя виноватым и ещё почему-то дураком; он вконец растерялся и не мог найти нужные слова, чтобы остановить её…

Иван молчал.

– Ты, наверное, не понял, – с нажимом заговорила Крис, – я всю жизнь мечтаю об этом. Я любила тебя тогда, только ещё не понимала этого… Ты что, правда поверил, что мы сегодня случайно встретились?..

* * *

Наталья в эти минуты вытирала ладошкой слёзы. Она прошла в ванную и умылась, вернулась в спальню. Снова включила ноутбук, вышла в Интернет и нажала первую попавшуюся закладку. Это оказался форум для планирующих материнство. Раздел, собирающий женщин, у которых проблемы с зачатием. Её подруги по несчастью обсуждали больную для всех тему о том, что в бездетных по вине женщины парах мужья в большинстве случаев ходят «налево», в «налеве», как правило, образуется ребёнок: браку приходит конец…

Наталья задумалась. Её мысли приобрели новое направление. Может ли Иван втайне винить её в том, что у них нет детей? Может ли он, несмотря на всю нежность и любовь к ней, Наталье, решиться на отношения с другой женщиной?.. В последнее время в нём появилась какая-то неуловимая напряжённость. Лёгкие штрихи, неявные шероховатости и мелочи… Замечая это, она думала, что он стал стесняться их общего неблагополучия, не только во внешнем мире, но и перед ней, перед собой. Могут ли быть у него иные причины чувствовать себя с ней неловко?

Наталья рассмотрела версию со всех сторон. Она чувствовала себя так, будто её окатили водой, и внутри всё загорелось холодным огнём. Через несколько минут она пришла к выводу, что подозрения беспочвенны: нет никого у Ивана. Его любовница – работа, и ведёт он себя так же, как всегда. А что напряжён – ну мало ли, какие дела у него на работе!.. Он ведь не всё ей рассказывает… О чём-то, быть может, молчит, о чём-то говорит вскользь, хотя она знает, за одной его небрежно произнесённой фразой может стоять многомесячная работа и многомесячная интрига, научные сражения, килограммы нервов.

Наталья прибрала кровать и перешла в большую комнату. Уселась в угол дивана, ноутбук – на журнальный столик.

«Надо будет расспросить его», – думала Наталья, а сама каждой клеточкой прислушивалась к тишине в квартире. Ждала звонка. На душе у неё было тяжело и сыро от невыплаканных слёз, и мысли от этого шли бессвязным потоком. Неожиданно накатила сонливость, но она знала, что не заснёт. «Кто-то же звонил, – вспомнилось вдруг. – Да мало ли кто, – попыталась отмахнуться Наталья, – мало ли ненормальных на свете!..» Но её раздражённое сознание снова и снова возвращалось к этому вопросу: кто звонил?..

И тут наконец заверещал телефон!

– Наташа. – Голос Ивана звучал как-то непонятно-отсутствующе.

От его голоса кровь бросилась в ноги, словно в скоростном лифте, к глазам подступили слёзы.

– Где ты был? – шмыгнула она носом.

– Наташа, – повторил Иван. – Что случилось?

– Почему ты отключил телефон!

– У меня разрядился, – торопливо проговорил Иван. – Как ты себя чувствуешь?

– Плохо. Очень плохо! Приезжай скорее.

– Что случилось?

– Почему ты был там так долго? Мне сказали, ты уехал с самого утра!

– Кто сказал?

Её ухо царапнул его глухой голос. Тут же она услышала, как Иван закашлял, и её мысли тут же перепрыгнули: неужели простыл?

– Секретарь в учебном Центре… Ты простудился?

– Нет… Мы, знаешь, долго там были… Там была куча свидетелей, всех вызывали по очереди…

– Приезжай!

– Уже выезжаю. Купить тебе черешни… или что ты хочешь?

Она почувствовала, как напряжение медленно отпускает. Хотелось плакать, но уже не из-за Ивана, а о своём, несбывшемся. «А что он стал неуловимо напряжён, – подумала она, – так это, конечно, работа… Это, может, из-за проекта, который он с коллегами начал недавно…»

– Мороженое, – уже немного капризно произнесла Наталья. – Купи упаковку сливочного пломбира… Большую.

В ожидании мужа Наталья позвонила на работу и решительно заявила, что ближайшие две смены выйти не сможет по семейным обстоятельствам – оформит за свой счёт. После этого зашла на форум и с тайным торжеством написала, что гуляющий муж в бесплодной паре – это отнюдь не приговор и не тенденция. «Моё мнение, – написала она, – что бездетность не разрушает отношений между супругами, но проверяет их на прочность. Будь иначе – чем бы мы отличались от животных?»

Не дожидаясь откликов на своё сообщение, она выключила компьютер, возвратилась в спальню и легла на кровать. «Погода меняется», – успела подумать Наталья перед тем, как почти мгновенно заснуть.

Ей показалось, что прошла всего минута – и её обняли руки мужа.

– Наташа! Ты не заболела?

Наталья открыла глаза и, моргая, вгляделась в лицо Ивана.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – уточнил он. – Что с тобой?

Она приподнялась на локтях. В глаза бросилось возбуждение, которое сквозило в каждом движении Ивана, непонятное, какое-то чужое выражение его лица.

– А с тобой? – машинально произнесла она. – Ты отключил телефон… Почему не предупредил меня, что отключишь?..

– Сумасшедший день. – Иван сел рядом. – Какой день! Я так люблю тебя! Ты меня слышишь?

Она слышала. И ещё она слышала в себе любовь, сейчас её любовь к мужу была густо приправлена громадным облегчением. Он не пропал. Он здоров. С ним ничего не случилось.

– Я так и думал, что ты спишь, – взволнованно продолжил Иван. – Смотрю, дверь закрыта. Подумал, легла отдохнуть… Не хотел тебя будить. Ты любишь меня?

Да, она любила мужа. В любви к нему не было периода головокружения, уходящей из-под ног земли и ненасытной жажды обладания, о чём она слышала от других и читала в книгах. Но чем больше они жили вместе, чем старше она становилась, тем глубже и яснее убеждалась в силе своих чувств к Ивану. Их разность, её тайны и мучения – всё это были острые камни, которые река её любви огибала в своём полноводном стремлении к сохранению семейного покоя и благополучия. Эти мысли тёплым ветерком пронеслись в её не до конца проснувшейся голове. Наталья улыбнулась и кивнула.

Они сели на кровать, прижавшись друг к другу, и Иван сбивчивыми репликами рассказал, как столкнулся в полиции с другими свидетелями несчастья, как в полумраке коридора они встретились хмурыми взглядами – и мгновенно поняли, что они здесь по одному и тому же поводу. «Он был разнорабочий, – говорил, имея в виду сбитого, Иван, – у него был начальник, истопник, с образованием и подготовкой, но истопник беспробудно пил, и Толик Евсеенко занимался котельной один. Его любили жители. Водитель был проездом в городе, его немного задержат, но оправдают, это уже точно известно…»

– Неужели у него совсем нет родственников? – спросила, имея в виду Толика, Наталья.

– Нет. – Иван пожал плечами.

Она совсем уже проснулась и заметила, что Иван расстроен, даже как будто подавлен. Очевидно, не только её, но и его тоже происшествие на дороге выбило из привычной колеи. Стало стыдно за то, что она (фантазиями!) довела себя до истерики, в то время как он восстанавливал по минутам трагедию во время разговора со следователем, снова и снова переживал события вчерашнего дня. Наталья сконфуженно усмехнулась, и Иван, очарованный её гримаской, притянул жену к себе. Крепко прижав её, он глубоко и порывисто вздохнул, как ребёнок после плача.

– Ты купил мороженое? – спросила, целуя его в ухо, Наталья.

– Да! – встрепенулся Иван. Продолжая обнимать её, он отстранился и смотрел в любимое лицо неподвижным взглядом.

– Титры! – Давняя их шутка, Наталья помахала перед лицом мужа ладошкой.

Они поднялись и, обнявшись, двинулись в коридор. Застряли в дверном проёме, засмеялись; дурачась, боком протиснулись в кухонную дверь. На столе стояло ведёрко с мороженым. Наталья радостно ойкнула и, отпустив Ивана, бросилась открывать ведёрко, раскладывать мороженое по креманкам. Они сели и, поглядывая друг на друга, стали есть.

«Я хочу его, – подумала Наталья, перекатывая на языке сладкий комочек, – я хочу Ивана весь день. Да, правда. Весь этот чокнутый день я его хочу. Надо взять мороженое и пойти в постель». И ей сразу стало легко и весело от того, что её настроению найдено такое простое объяснение, и сейчас, вот прямо сейчас, мо́року этого дня будет положен естественный и приятный конец. Она посмотрела на мужа, уверенная, что он почувствует её взгляд и всё поймёт.

Иван в это время сосредоточенно скрёб стенки креманки. Он набирал боком ложки остатки мороженого, отправлял её в рот, там переворачивал и втягивал мороженое языком. Его губы при этом морщились, вытягивались трубочкой, а лицо оставалось странно серьёзным. Оно поняла, что он вспоминает часы, проведённые в коридоре следователя… как же его зацепило!

Она смотрела на него, а он не слышал её взгляда. С отсутствующим лицом Иван возился с креманкой. Наталья почувствовала уже нетерпение. Ей захотелось легонько пнуть мужа под столом ногой. Наконец он поднял голову. Встретился с ней. Ресницы Ивана дрогнули, его взгляд метнулся в сторону, тут же вернулся – затуманенный, будто внутри глаз Ивана опустились шторы. Иван сказал:

– Ещё хочешь? Давай положу…

Она растерялась. От растерянности не поняла, что он сказал, и с недоумением смотрела в его лицо. Секунду взгляд Ивана сохранял необитаемую неподвижность, потом вспыхнул, потеплел. Иван вернулся к ней из своих, как она запоздало догадалась, тревог. Вид у него был потерянный.

– Прости меня, – заторопился он. – Ох, прости меня! Прямо не знаю, что такое… Будто провалился…

– Там, может, ещё что-то случилось? – напряжённо спросила она.

– Нет-нет, эти дни – сумасшедшие, всё то же… – И Иван развёл виновато руками и потянулся к ней с выражением раскаяния и досады.

– Нет? Точно нет?

На его лице появилось отчаянное выражение:

– Не будем, не будем… Наташа, ты моё счастье, моя любимая…

Она вздохнула. Ясно было, что Ивану не до игр с мороженым.

Он встал, потянул её со стула. В обнимку они двинулись назад – в дверной проём, коридор, снова дверной проём, спальня. В запахе мужа Наталья неожиданно уловила запах сигарет, запах казённого помещения. В голове мелькнуло: «Мужики… уж если падают… так прямо сейф – целиком – хлоп! Но как же хорошо, что он здесь, со мной!» Прошедший день вымотал, она остро нуждалась в ощущении безопасности. Его старательное тело, идеально подогнанное под её потребности, шоколадное тепло его глаз, изнанка предупредительных губ – все эти телесные впечатления сейчас успокаивали лучше слов, стирали для неё (и, она надеялась, для Ивана) тревоги двух прошедших дней.

* * *

Наталья проснулась среди ночи от того, что запершило в горле. Удивилась сквозь сон: простыла? Когда, где? Но почти сразу вспомнила о мороженом. После любви они доели его, и Наталья, успокоившаяся, весёлая, хватала подтаявшее месиво большими кусками.

Иван спал. Даже во сне он выглядел серьёзным человеком – строгое лицо, собранная поза. Она встала, включила ночник и, зевая, на неловких ногах прошла в кухню. Там налила в чашку воды из-под крана и с жадностью выпила.

Перед тем как лечь, Наталья ещё раз провела взглядом по спящей фигуре мужа. Взгляд зацепился за тумбочку. На тумбочке рядом с Иваном лежал телефон – располовиненный корпус, аккумулятор. Сон мигом слетел с неё. Зачем Иван разобрал телефон, промочил? Где? Почему ничего не сказал ей? Почему сказал, что выключил? Как днём могло оказаться, что у него разряжен аккумулятор? У Ивана в жизни такого не было, Иван – предусмотрительный. Пару лет назад он купил второе зарядное устройство и держал его на работе, чтобы не попадать в подобные ситуации. Если он сказал неправду – зачем?

Мелкие вопросы, которые могут иметь сотню ответов. Незначительные факты, на которые смешно обращать внимание. Но – любящие подтвердят! – если близкий человек ни с того ни с сего за один день совершает несколько несвойственных ему поступков, это значит, что в его жизнь вошло что-то, чего там не было раньше. И если он молчит об этом, значит, не хочет, чтобы жена об этом знала. Особенно если это пунктуальный, консервативный и правдивый человек…

Такой, как Иван Ильин.

Наталья лежала с открытыми глазами. «Совсем нервы расшатались из-за этого несчастного случая, – подумала с досадой. – Подозреваю мужа. Подозреваю бог знает в чём… да сама не знаю в чём! А всё, наверное, проще пареной репы, и даже думать об этом глупо…»

Успокаивала она себя. Убаюкивала. А сон не шёл, и только тревога всё больше и больше закрадывалась в душу.

Когда за окном начало светлеть, Наталья подняла затёкшее тело и вышла на лоджию. Открыла окно, налегла на подоконник. Призрачная синева царила вокруг, не туман, но удивительный сиренево-голубоватый, прозрачный свет струился со всех сторон. Этот свет принёс Наталье, хмельной от бессонницы, странное, странное предчувствие: надвигается беда.