Читать книгу След от солнечной тени - Елена Наумова - Страница 5

Николас

– И ты представляешь, что она ответила?! Ты даже не представляешь! «Джонни, я поехала к Брэду». К Брэду!! Понимаешь?! Она же ясно призналась в измене! Я всю ночь переживал за нее, ведь было уговорено, что она идет с подругами по работе и придет домой не позже 12. А утром она появляется дома, настежь распахивает дверь, вся помятая, пьяная. К тому же… От нее разило мужскими духами… Это так горько осознавать…

Джон, сидя за барной стойкой, хватался за голову, упивался финской водкой, которая осталась еще с его прошлого визита ко мне, и рассказывал историю одновременно похожую и в то же время отличающуюся от предшествующих. А мне оставалось лишь сидеть с невозмутимым лицом напротив него и ждать, пока подтянутся Макс и Рич.

– И что ты собираешься делать в этой ситуации? – спросил я, вспомнив единственную заученную фразу из пособия для чайников по психологическому анализу поведения человека. Мне нужно просто тянуть время. Просто тянуть время…

– Я? Это что она собирается делать! Я и пальцем в доме не пошевелю!

– Действительно. Правильно, нет способа лучше наказать жену за очередную измену, чем отлынивание от обязанностей по дому. Ты гений, Джон. Значит, ты с ней даже не поругался?

– Нет.

– А раздеться-то хоть помог, когда она заявилась домой в таком виде?

– Конечно, да.

– Ты молодец.

Я встал и похлопал слабого Джона по плечу. По его внешнему виду можно было с уверенностью утверждать, что при малейшем соприкосновении с окружающим миром он разобьется вдребезги. Но, к счастью или к сожалению, этого не произошло. Вот смотрю я на него – вроде привлекательный парень, умный, хорошо зарабатывает. И как он докатился до такого в семейной жизни? У них нет детей, и почему он держится за нее? Никто, даже я, не может сказать, что за мысли сейчас у него в голове. Опять же, к счастью, а может, к сожалению.

– Ник?

– Что?

– По-моему, ей лучше было бы, чтобы тогда она осталась с тобой…

– Не начинай снова, Джон.

– Я серьезно.

– Твой мозг сейчас под действием сильного алкогольного вещества, ты в принципе не можешь серьезно говорить. Да и почему это? Значит, когда ты понял, насколько у тебя плохая жена, то сразу ее мне толкаешь? Джон, если бы даже тогда она выбрала меня, то это не изменило бы ее человеческой сущности. Она бы изменяла и мне. Правда, я бы развелся сразу же, но это уже не имеет к нашему разговору никакого отношения. Человеческая сущность очень интересна при детальном ее рассмотрении, друг мой. Казалось бы, в процессе роста и развития человек накапливает ум, опыт, мудрость даже, но это не совсем так. На самом же деле, человек всего лишь пополняет свой ум знаниями до того уровня, на который способен развиться мозг этого человека. У человеческого ума есть свой лимит, я считаю. На настоящий момент мы с тобой знаем ровно столько, сколько нам полагается в данный момент, не более и не менее. И мы не знаем, изучим ли мы завтра что-нибудь новое или нет. Не знаем, достигли ли мы того окончательного уровня или у нас еще есть время. Было бы обидно, если этот лимит уже использован нами. В наши-то неполные 35 лет. И с одной стороны, это хорошо, ибо ты уже знаешь все, что полагается именно тебе. Ты можешь понять, на что способен твой ум, и даже быстро справиться с поставленной задачей. И ты вроде молодец, но в то же время возникает сокрушительное неподвластное чувство, что… – оглянувшись на Джона, я увидел, как он заснул на моей барной стойке. Видимо, я увлекся и совсем забыл, с кем разговариваю.

Тут в дверь постучали, и это оказались долгожданные Макс и Ричард. Увидев пьяного друга, что спит на моей кухне, они переглянулись. Я предложил уложить его на диван, а самим занять его место и отдохнуть. Пока наш дорогой смельчак храпел на моем диване, а парни готовили бутерброды, я спокойно сидел и слушал, как они обсуждают поведение секретарши Рича в постели.

– Ричард, можно тебя спросить о деле, давно меня интересующем? – ненавязчиво начал я, когда друзья присоединились к моему пиву.

– Для тебя, Ники, все что угодно, – ответил Рич, засовывая себе в рот огромный бутерброд с пармской ветчиной и ржаным хлебом и грязными руками поправляя светло-русую прядь волос, что выпала из хвоста.

– Что ты чувствуешь, когда изменяешь Мэри?

– Это сложный вопрос. Спроси конкретней.

– Рич, как ты можешь так прямо об этом говорить? – недоумевал Макс, переводя взгляд с него на меня и обратно. Я лишь пожимал плечами.

– Для меня это совершенно нормальный вопрос. И я не вижу ничего страшного в том, чтобы поговорить об этом.

– Да, к тому же, не забывай, – посмотрел я на Макса, – для него это лишь еще один способ похвалиться успехами на любовном фронте в свои взрослые 35 лет. При этом унизив нас с тобой.

Рич скорчил язвительную гримасу.

– Ну так что тебя конкретно интересует?

– Мне интересно, какие чувства ты испытываешь, когда держишь в объятиях не свою жену, с которой у тебя ребенок, осмелюсь напомнить, а… секретаршу, к примеру? Вот ты видишь ее глаза, гладишь ее волосы, целуешь шею, четко ли ты осознаешь измену и то, кому изменяешь? Понимаешь ли, что рушишь свою семью? Значит ли хоть что-нибудь для тебя это слово – «семья»? И что для тебя понятие «измена»? – я перевел взгляд на Макса, ожидая его реакцию.

***

Сам Ричард даже не задумывался над этими вопросами, на которые ждали ответа его друзья и причем немедленно. Он не мог позволить поставить себя в неловкую ситуацию. Впервые за долгое время его завела в тупик простая беседа в кругу друзей. Обычно он не зацикливается на разговорах с ними, но эти вопросы, заданные невзначай и в такой непринужденной и обыденной форме, заставили его хорошенько подумать. А, может, Николас прекрасно знал об этом и специально решил уколоть его? Но это не меняет сложившуюся ситуацию, ему нужно ответить на вопросы. И чем быстрее, тем лучше…

***

– Начнем по порядку: мне нравятся женщины, особенно, когда их много. У каждой из них свой аромат, свои привычки, свои предпочтения. Конечно, я осознаю измену, и мне даже иногда стыдно перед женой за то, что я творю с другими женщинами в постели. Но, как говорится, «не пойман – не вор». Мэри не догадывается об этом, ей не нужны переживания. У нас хорошая семья, этого ей достаточно. Начнутся скандалы, подозрения, волны раздражения, которые будут все чаще и чаще нахлестывать… Нам не нужно это, у нас же сын… – Ричард и сам сразу не понял, какое большое значение придал последней фразе. Казалось, впервые он произнес ее с каким-то странным чувством. Чувство ответственности? Или же тягости?

– Я, конечно, не совсем удовлетворен ответом. Ну, значит, ты сказал только то, что нам следует знать, – заключил я, разводя руками.

– А зачем тогда тебе нужна семья, раз любишь баб? – Макс находился в состоянии тихой злобы. – Зачем делал ребенка? Ведь ты наверняка уже тогда начал изменять. Бедная Мэри! Она старается для такого морального урода, как ты. Готовит, стирает, убирает, Джордж на ней… Ты говорил, она пожертвовала карьерой ради него и сохранения семейного очага в доме. Но у тебя ни капли благодарности, – злостно прошипел Макс. – Даже такая жена, как у Джона, все ему рассказала. Ну или пыталась, по крайней мере. А у тебя кишка тонка во всем признаться. Ты просто боишься. Но чего ты боишься больше? Того, что Мэри и Джордж откажутся от тебя, что твоя опора уйдет из-под ног, женщина, что всегда была рядом и поддерживала тебя, в ком ты черпал силы, чтобы прожить еще один гребаный день своей жалкой жизни, уйдет и не обернется больше? Или того, что тебе всю жизнь придется ложиться в постель лишь с одной женщиной, не испытывая удовольствия, а лишь унылое однообразие?! – громыхал в пьяной ярости Макс. С каждым его словом гнев усиливался, и глаза становились все безжалостней, в то время как Ричард сидел абсолютно обескураженный, нервно крутя кольцо на безымянной пальце. И капли пота чуть выступали на его сморщенном от эмоций лбу.

Я сидел и лишь наблюдал за сценой. Я не ставил перед собой задачу участвовать в беседе, а только надавил на Макса, чтобы тот в свою очередь взбесился из-за отсутствия морали в поступках Рича. Потому что если бы это говорил я, Ричард не стал бы и слушать. А так я вбил кол между ними и сейчас наблюдаю, как Ричард все сильнее и сильнее сжирает себя изнутри своими же мыслями, а Макс продолжает тираду про мораль. Только сейчас я вижу не совсем тот результат, что планировал. Сначала я хотел размазать Ричарда и полюбоваться, но теперь, видя, как он растерян от потока режущих слов, мне его становится жаль. А я не люблю то состояние, при котором жалею человека. Особенно такого, как Ричард. Сколько себя помню, он всегда был во всеоружии, чтобы найти единственно точный ответ на мой очередной колкий вопрос или фразу. Но сейчас он бессилен, и самое страшное… Я вижу его таким.

***

Ричард

Я уже подходил к дому, но до сих пор мои мысли блуждали где-то далеко. На улице выступил влажный мрачный туман, видимость метров пятьдесят. Ночью мой квартал превращается в квартал из какого-нибудь классического ужастика. Тени от карликовых деревьев на стенах домов напоминали монстров. От каждого шороха я вздрагивал. Страх и ощущение отсутствия себя в данный момент и в данном месте пугало меня. Я не узнавал сам себя. Сердце колотилось со страшной силой, и я ощущал, как пульсируют виски. Закутавшись в пиджак и придерживая его руками, я шатаясь проходил мимо окон своего дома. В некоторых из них горел свет, но большинство семей спало, что не мудрено в два часа ночи. То, что таксист перепутал адрес, лишь навеяло на меня еще больший страх неизвестности. Влажный траурный воздух вовлекал в состояние глубокой прострации. Слова Макса, сказанные в этот вечер, все отдавались эхом в голове. Я сел на лавку возле подъезда. Несмотря на жуткий холод, я не хотел домой. Лучше бы поехал к Шарлотте, она бы не задавала лишних вопросов, и я не встретился бы взглядом с Мэри… Хотя бы не сейчас.

Никогда я не думал об измене как о чем-то запретном в семейной жизни. Я всегда гулял, и для меня это было нормально. Да, по мнению большинства женщин, я скотина, но можно ведь рассмотреть измену с другой стороны. Секс на стороне – словно отдушина для меня. Там я снимаю рабочий стресс и не ношу его домой. И семейная жизнь без криков – это очень хорошо. Все эти девушки ничего для меня не значат, я всегда возвращаюсь к семье. Говорю сейчас так, будто оправдываюсь перед женой. Хотя ее здесь нет, это точно оправдание. А я никогда не оправдывался. МАКС! Зачем ты все так мне усложнил, черт тебя дери?! «А зачем тебе нужна семья тогда, раз любишь баб?» Но раньше я действительно хотел семью и создал ее. Буквально пару лет назад я и не допускал мысль об измене. Что же произошло? Тогда для меня предать Мэри было самым страшным преступлением, за которое я готов был понести соответствующее наказание. Все началось с корпоратива на работе. Мелкая интрижка с секретаршей, как у большинства. Наутро было стыдно смотреть Мэри в глаза, а ведь она даже не знала… Она так открыто смотрела на меня, поверив, что я приболел, и ухаживала за мной весь день, пока я валялся в постели и писал Лесли, как скучаю по ней… С этого все и началось. Как же мне гнусно теперь! Проклятый Макс!

Еще вчера я был уверен, что все делаю правильно, не думая ни о чем. А он спутал мне все карты своей моралью и ответственностью. Хотя, если подумать, он всего лишь напомнил мне о существовании Мэри и Джорджа, что сейчас ждут меня дома. Мэри, наверное, приготовила ризотто, которое я так люблю, и, сидя на кухне, пьет чай с мятой и читает книгу, закинув ноги на стул. Локоны ее волос не достают до ее изящной шеи. Пару месяцев назад она пожертвовала свои длинные волосы в благотворительный фонд. А Джордж спит в своей комнате, тихо сопя, и совершенно не подозревает, какую жизнь ведет его отец. Ощущение, будто все внутренности сжались в несколько раз. Николас тоже хорош, что начал эту тему. Получается, я действительно не лучше жены Джона. Две настолько разные стороны одной удручающей ситуации. Стоп. С какого момента моя жизнь стала удручающей ситуацией? Так, все, нужно подниматься.

***

Тихо заперев дверь с обратной стороны, я прислушался к атмосфере дома. Все было тихо. На кухне горел свет, но Мэри не было. В голове шумело до сих пор. Лучше бы Мэри сейчас сидела на кухне, как она обычно делала, когда я снова поздно возвращался после посиделок или с работы. А ее отсутствие в данный момент лишь усиливало эффект от слов Макса. Голыми ногами я зашагал по паркетному полу в спальню удостовериться, что Мэри не ушла. Но перед этим решил зайти к сыну. Джордж спокойно спал, засунув в рот большой палец. Меня завораживал его невинный и чуткий сон. Завораживал и пугал. Это маленькое существо изменило мою жизнь. Я не мог сказать в хорошую сторону или плохую, просто изменило. Да и вообще, как можно говорить, что все изменилось к худшему или лучшему? Если что-то в жизни меняется, то не в какую-то одну из двух сторон. Перемены – это знак того, что человек просто живет. Разве что по последствиям судить. Но ведь и это не гарант, что дальше все будет так же хорошо или наоборот плохо. Все равно все снова изменится.

Я аккуратно открыл дверь в спальню. Мэри заснула с книгой в руках. У меня вырвался вздох облегчения. Я подошел к стулу, куда обычно вешал брюки и рубашку. Мой взгляд привлекла картина, которую Мэри совсем недавно купила на аукционе. На ней изображена девушка, танцующая на мосту, а сзади нее расположены дома по обеим сторонам канала. Венеция, возможно. Там у нас был медовый месяц. Лица девушки не было видно, пряди длинных волос путались на ветру и отсвечивали лучи заходящего солнца. Были видны мазки кисти, что наносились второпях, поэтому картина не выглядела совсем искусственной. По сути, только по этой причине я согласился повесить ее. Когда Мэри продемонстрировала купленный шедевр, он показался мне не стоящим тех денег, что она заплатила. Но сейчас, глядя на картину, я ощутил те воспоминания медового месяца, тот прилив чувств, какие, видимо, испытала и Мэри при покупке. Я лег рядом с женой, почувствовал ее дыхание, тепло ее рук, из которых вынул книгу, и объятия, которые всегда были открыты только для меня. Затем я посмотрел на свои руки: сколько девушек прошло через них, по сути, бессмысленно?

– Ты уже дома? – произнесла Мэри, чуть приоткрыв глаза и еле уловимо улыбнувшись.

– Да, милая. Теперь дома.

«Есть вещи, которые мы можем изменить, переосмыслив их. Но я не захотел ничего менять».