Читать книгу Золотая крыса - Елена Новикова - Страница 4

– Ты и на собственные похороны опоздаешь, Кац!

Услышав знакомый голос, Илья виновато улыбнулся, скрыв таким образом снисходительную усмешку: прошло семь лет, а она не изменилась. Сходу кусается вместо дружелюбного помахивания хвостиком, все так же зовет его исключительно по фамилии, все так же выглядит. Нет, хуже. Ни намека на макияж. Скрыть морщинки, подчеркнуть достоинства. Глаза, например. Или губы. Он вспомнил, как умиляли его скобочка ее крошечного ротика и близко посаженные глаза с длинными нижними ресницами. И как раздражала ее страсть к пестрым шарфам и безобразным шляпкам.

«Ничего в этом мире не меняется, – подумал он. – Неужели до сих пор ни один мужчина не сказал ей, как она жалка? Впрочем, я ведь тоже лгал ей двенадцать лет. И сейчас солгу».

– Замечательно выглядишь! И шляпка тебе к лицу.

– Спасибо. Несколько недель за ней гонялась… А вот ты сдал, Кац. Как-то… сник, опустился. Прежде ты не позволил бы себе надеть несвежую рубашку, не побриться перед встречей с дамой. А уж нечищеных ботинок я не видела на тебе и в худшие наши времена.

– Не поглаженная – не значит несвежая.

– Завел бы себе гладильщицу. А заодно и повара, уборщицу, психоаналитика в одном лице.

– Жениться? Не-ет, этим я сыт по горло! Ты ведь тоже не спешишь под венец?

– Как будто хоть когда-нибудь спешивший пришел к финишу раньше того, у кого времени невпроворот. Да и… вообще. Ты же знаешь: мужчинам проще. И найти, и обойтись. А если он еще и в карьере преуспел…

– Это не про нас.

– Ну, Кац, не вечно же тебе в арьергарде плестись? С твоей-то головой, опытом, хваткой…

– Вот как ты заговорила? А ведь совсем еще недавно крест на мне ставила. Во всех отношениях. «Слабак, голова дырявая, руки корявые»…

– Ну, между нами, таки чуть-чуть дырявая и слегка корявые. Но это исправимо! Только нужно пустить пыль в глаза необычностью упаковки. Либо строгой классикой.

«То-то, я смотрю, ты так скрупулезно следуешь собственным установкам», – едва не сорвалось с его языка, но он вовремя прикусил язык.

– Сама-то как?

– Будет хорошо. Личной жизни, если ты об этом, никакой. Забыла, как пахнет мужская подмышка на рассвете…

– Потом пахнет. Как и женская. Что твой бизнес? Кормит?

– Черным хлебом с то-оненьким слоем дешевого маргарина раз в день. Профнепригодна, как оказалось.

– На что же живешь?

– Так, подрабатываю по мелочам.

– В какой области?

– Неважно. Сфера обслуживания. Говорю тебе, это всего лишь подработка. Утром зарплату получила – чуть не зарыдала. Квартира, коммунальные мелочи, транспортные расходы, долги в три места – вот и остается пшик. И куча долгов.

Она достала дешевую сигарету и, щелкнув раз десять дешевой зажигалкой, прикурила. – А как ты живешь? Когда позвонил, думала, другое увижу. Представляла себе, что одет с иголочки, галстук повязан опытной и любящей женской ручкой. Манжеты рубашки идеально поглажены. Мне никак не давалось вот это место, вокруг пуговичек, – она дотронулась до его руки, и он вдруг понял, что ее прикосновение перестало его волновать.

– Дети у вас есть?

– Две девочки. Соня и Аня.

– Тоже Соня и Аня? Как у нас?

– Те же Соня и Аня. Других не предвидится. Пока… Я не женат, если тебе это интересно. Был дважды – но оба брака оказались такими же неудачными, как первый.

– Про тебя не скажешь, что ты износил хотя бы один башмак, прежде чем снова жениться. Погуливал, наверное, задолго до нашего расставания, а за праведным гневом по поводу моих измен прятал чувство вины за свои.

– Думай, что хочешь… – Он посмотрел на часы.

– Восемнадцать лет… Из жизни не так просто выкинуть. Я хочу тебе сказать, что ты был и остаешься лучшим мужчиной моей жизни!

– Взаимно. – Он вынул из стаканчика салфетку с резными краями и вытер лоб. – Мы оба охотились на безрыбье…

– Так зачем ты меня позвал, Илюшенька? А то время идет, а мы все еще церемонию обнюхивания не завершили. Чего хотел-то? Денег занять? Так я бы рада, да тумбочка с твоим уходом опустела. Кстати, у Сонечки принтер сломался, а Анечка хочет пойти на курсы дизайнеров. Если захочешь помочь… изыщешь возможность, будем благодарны.

– Про занять я понял: это ты – чтобы укусить в очередной раз? Знаешь ведь, что у женщин я не занимаю.

– Мужской шовинизм в сахарной пудре джентльменства? За это я тебя, Кац, и бросила. Шовинизм – это не когда не занимают, а когда возводят это в принцип да еще и помахивают перед носом у униженного. Каким ты был, таким остался… Ладно, мне некогда. Выкладывай, чего хотел.

– Мы тут, группа сотрудников, едем в отпуск на пару недель. Все детей берут, вот и я решил… Может, отпустишь девочек со мной?

– Да я не против, но они, боюсь, не согласятся. У них купальники уже старенькие, и джинсы потерлись или малы. Я не успею их одеть, даже если б могла.

– Это не твоя забота. Раз я их везу… – Илья расплатился с официантом, встал и махнул ей рукой. – Счастливо!

– Мне еще чашечку кофе с ликером, – попросила она официанта и закинула ногу на ногу. А если бы пошла следом за ним, то увидела бы, что, прежде чем покинуть кафе, он вошел в туалет и никогда уже тот Кац – неприбранный, неухоженный, помятый – оттуда не вышел. Зато вышел красивый подтянутый джентльмен в белой шляпе, светлом летнем костюме с иголочки, в новеньких туфлях в тон костюма. Если бы вошла в мужской туалет, то обнаружила бы в мусорной корзине мешок со знакомой клетчатой рубашкой, мешковатыми брюками и старыми нечищеными ботинками. А если бы мушкой укрылась в его усах, то увидела бы, что, быстро надев на безымянный палец обручальное кольцо, он подошел к стоящей за углом серебристой Ауди, в которой сидели три красотки: две совсем юные, как две капли похожие друг на друга и на него, и одна лет тридцати, – поцеловал всех по очереди и сел за руль под их одновременное «ура!», «салют, Ла-Вегас» и «дожить бы до полуночи!», заглушаемое радостными аплодисментами. А еще она увидела бы, что он достал из кармана разрешение на выезд в Штаты на ПМЖ – на всех четверых, и паспорта с готовыми визами.

– Ну как все прошло? Долго уламывал? – глядя в зеркальце и подправляя помаду после поцелуя, спросила старшая.

– О чем ты? Рада, по-моему. Ей себя бы прокормить… Прав я был, что оделся попроще: не хотел причинять ей лишней боли.

А если бы ему вдруг понадобилось вернуться, например, за оставленной в кармане старой рубашки кредитной карточкой, он увидел бы, что из женского туалета вышла модная красотка средних лет, стильно одетая, на каблучках, с аккуратным макияжем на лице и с колечком на безымянном пальце. Эта красотка изящной походкой прошла к стоящему справа от входа в кафе черному лимузину, оттуда выскочил идеальный мужчина, седоватый, в очках, прекрасно одетый, открыл перед ней дверь, усадил и сел на водительское место. Плавно нажав на газ, он поцеловал ее и спросил: «Я вижу, все отлично? Теперь куда?» – и как она ответила: «Ты же знаешь мое сегодняшнее расписание, милый: квартира, транспорт, телефон, долги. Но, прежде всего, конечно, квартира. Все-таки покупаем обе, ты не против? На Тверской и на Юго-Западе. И, конечно, офис на Новом Арбате. Потом едем выбирать тебе выходной автомобиль. У меня красная Феррари, давай тебе купим желтую? Не хочешь? Тогда еще один джип, только посветлее, к твоему бледно-зеленому костюму. Затем – в старый офис: мне прислали на выбор пять «Айфонов». Мой нынешний устарел: я его прошлым летом купила. Твоему чуть меньше, но тоже старичишка.

А напоследок займемся долгами. Шесть миллионов с процентами мне должны Стоцкие, два с половиной – Ирка Бубнова и по мелочи, миллионов на шестнадцать, еще несколько человек. Сегодня первое, срок отдачи!

Вместо ответа он снова поцеловал ее.

– Мне его так жалко, по-моему, этот дурачок все еще сохнет по мне! Он такой несчастный, никому не нужный, неухоженный. Правильно я сделала, что не выпендрилась. Где только Ирка откопала это старье… Но не добивать же человека? У него и так жизнь по швам трещит.

И в третий раз ответом был поцелуй.

– Так, главное дело сделано: девчонки пристроены. Я сама хотела его просить побыть с ними, а тут… Итак, делаем дела и – в аэропорт. Рейс в полночь, верно? В прошлый раз в Лас-Вегасе мне не повезло, но сегодня… Ведь деньги к деньгам!