Читать книгу Золото для индустриализации. Торгсин - Елена Осокина - Страница 5

Затухающая пятилетка. Печаль победных реляций. Инспекторы и информанты. Хождение в народ. «Правда, дело наше совсем не знает»: такая типичная история

Период торговли с иностранцами – всего лишь предыстория Торгсина, подлинная история началась тогда, когда Торгсин открыл двери советскому покупателю. Сонная жизнь закрытого элитного предприятия сменилась взрывоподобным развитием поистине всенародного размаха. Открылись сотни новых магазинов, охватывая все более отдаленные от центра территории, рос товарооборот, множились функции Торгсина и ширился круг принимаемых им валютных ценностей. Великолепные магазины в городах или неприглядные лавчонки в богом забытых поселках – торгсиновская сеть покрыла всю страну. В СССР каждый знал о Торгсине, но и за границей зазвучало: «Шлите доллары на Торгсин!» Валютные планы правительства подстегивали рост Торгсина, а быстрый рост его торговли раззадоривал валютные аппетиты правительства.

Желание руководства страны забрать ценности населения на нужды индустриализации только отчасти объясняет молниеносный взлет торгсиновской торговли. Голод сыграл гораздо более важную роль в бурном развитии Торгсина в 1932–1933 годах, чем нужды страны и руководства. После относительного благополучия нэпа вернулась несытая жизнь. Люди жили впроголодь и в 1928-м, и в 1929-м, и в 1930-м, неурожайный же 1931 год вкупе с ростом государственных заготовок, коллективизацией и раскулачиванием стал смертным приговором для миллионов. Люди понесли в Торгсин все ценное, что имели, в обмен не на икру и меха, а на ржаную муку. Торгсину разрешалось принимать только валюту и золото, но голодные несли серебро, бриллианты, изумруды, картины, статуэтки, как бы подсказывая неповоротливому руководству, что еще у них можно забрать, чтобы превратить в станки и турбины для индустриальных гигантов. Следуя «инициативе снизу», правительство в конце 1932 года разрешило Торгсину принимать серебро, затем, в августе 1933-го – бриллианты и другие драгоценные камни, а также платину. Со временем Торгсин стал принимать у населения антиквариат и произведения искусства для продажи в валютных комиссионках. Но не будем забегать вперед. Посмотрим сначала, как малозначимая контора Мосторга превратилась в Торгсинию – торговую страну, чьи незримые границы далеко перешагнули географические рубежи СССР, а валютный вклад в дело индустриализации превзошел все ожидания.

Итак, в декабре 1931 года постановлением Совнаркома Торгсин в уплату за товары стал принимать бытовое золото советских граждан. Первые же месяцы «золотых операций» показали ошеломляющие результаты. Если за весь 1931 год, обслуживая иностранных туристов и моряков, Торгсин выручил менее семи миллионов рублей[110], то один лишь первый квартал 1932 года принес более семи с половиной миллионов[111]. Лишь треть этой суммы составили доходы от портовой торговли и переводы из-за границы, остальное обеспечили операции с золотом.

Эксперимент с продажей товаров на бытовое золото явно удался и выглядел столь многообещающим, что руководство перешло от экспериментальной к плановой деятельности. В апреле 1932 года появился пятилетний план работы Торгсина на 1933–1937 годы[112]. В отличие от планов развития народного хозяйства, которые шли по нарастающей, пятилетка Торгсина представляла затухающую кривую. После кратковременного взлета в 1933–1934 годах ожидалось падение валютных поступлений. Авторы плана объясняли ожидаемый взлет Торгсина «известными затруднениями и перебоями в снабжении», а затухание – улучшением жизни в СССР. Таким образом, с самого начала Торгсин задумывался как «кампания по эксплуатации голода»[113].

Планируемое затухание деятельности Торгсина как нельзя лучше показывает, что его создатели понимали, что главным источником его доходов будет не валюта иностранцев, а ценные накопления советских граждан. Поскольку эти накопления были ограничены и практически не пополнялись, опустошение золотых кубышек станет концом Торгсина. Интересная деталь: авторы пятилетнего плана считали, что «Торгсин должен в процессе своей деятельности извлечь всю массу золота», однако, по расчетам пятилетки, к 1937 году у населения еще оставались золотые накопления. Значит, предполагалась и вторая пятилетка? Жизнь показала, что планируемые темпы затухания торгсиновской пятилетки оказались заниженными. В действительности массовый голод привел к более скорому исчерпанию ценных сбережений населения. Первая торгсиновская пятилетка была завершена досрочно. У Торгсина не оказалось не только второй пятилетки, он не дожил и до конца первой, его закрыли в феврале 1936 года.

Первый, он же и последний, торгсиновский пятилетний план подтверждает уже отмеченную ранее неповоротливость руководства страны. Вне сферы Торгсина авторы плана оставили многие ценности – бриллианты, платину, произведения изобразительного искусства, серебро. Жизнь позже внесла коррективы в план. Тем не менее шаг был сделан серьезный. Теперь не только иностранцы, но и советские граждане могли платить в Торгсине иностранными деньгами – долларами, фунтами, марками, тугриками. Следует, правда, оговориться. Советским людям разрешалось платить только той иностранной валютой, которую они получили легально по переводам из-за границы. Без этой оговорки выходило бы, что правительство не возражало и против покупки валюты с рук на черном рынке. В действительности, однако, Торгсин не чинил препятствий, если люди приносили валюту, не подтвержденную денежным переводом. Правительство закрывало на это глаза. Специальное секретное распоряжение лишь требовало, чтобы подобные нарушения не афишировались.

Показателен в этой связи случай с объявлением на занавесе оперного театра в Одессе: «„ТОРГСИН“ отпускает товар всем гражданам за инвалюту». Правление Торгсина телеграммой (!) потребовало объявление снять. И вовсе не потому, что оно было на занавесе в оперном театре. В разъяснении к телеграмме говорилось: «Согласно имеющегося у Вас по этому вопросу секретного распоряжения, афишировать этот вид операций нельзя. Не возражая в принципе против рекламы на занавеси, срочно предлагаем изменить ее текст, указав примерно, что „Торгсин производит выдачу товаров из своих магазинов в Одессе и др. крупных городах гражданам за инвалюту, поступающую на их имя через Торгсин из-за границы“…» (курсив мой. – Е. О.)[114].

Согласно пятилетнему плану, золото, включая монеты, изделия и лом, должно было играть главную роль в Торгсине. Даже к концу затухающей торгсиновской пятилетки и исчерпанию народных сбережений поступление золота не должно было опускаться ниже 60 % в общей сумме привлеченных валютных ценностей. Таким образом, торгсиновская пятилетка фактически подтвердила законность частного владения золотом – иметь и хранить его дома не являлось преступлением. Не ограничивалось и количество золота в частном владении. Более того, по смыслу написанного выходило, что чем больше золота было у людей, тем лучше – больше принесут в Торгсин. Следуя этой логике, хотя составители плана прямо и не говорили об этом, действия ОГПУ по изъятию золотых сбережений населения являлись незаконными.

В начале торговых операций на бытовое золото (декабрь 1931) у Торгсина было около 30 магазинов. Они работали в немногих наиболее крупных городах и портах. Но уже через год, к концу октября 1932 года, число торговых точек Торгсина выросло до 257, а к началу 1933 года превысило 400. Это значит, что за осень 1932 года был сделан скачок, почти равный предшествующему годовому развитию. Торговля Торгсина росла не только за счет числа магазинов, но и территориально. В марте 1932 года магазины Торгсина работали в 43 городах, в июле – в 130, в сентябре – в 180, а в конце октября – в 209 городах СССР[115]. Но это было только начало. Постановление Совнаркома предписывало Наркомфину отпустить в I квартале 1933 года 5 млн рублей на развитие деятельности Торгсина. К апрелю 1933 года правительство планировало увеличить число торгсиновских магазинов до 600, затем подняло эту цифру до 1000[116]. Но и это повышенное задание было перевыполнено. В августе 1933 года у Торгсина было 1500 торговых точек, а его руководство просило у правительства разрешения открыть еще 250 магазинов[117]. В ответ Совнарком ассигновал из своего резерва 2,5 млн рублей на расширение торговой сети Торгсина[118]. Казалось бы, победная статистика, но цифры эти печальные. За победными реляциями Торгсина 1932–1933 годов скрывается голод.

Торгсин освоил сначала крупные города, которые стали форпостами для проникновения в глубинку. По мере расширения географии Торгсина складывалась его структура. Открытие магазина в крупном городе, как правило, значило создание конторы Торгсина: открылся магазин в Киеве – появилась Киевская контора, открылся в Казани – Казанская. Конторы затем развивались, открывая новые отделения Торгсина на подведомственной территории, которые со временем могли получить более высокий статус и стать самостоятельными конторами. Структура контор Торгсина повторяла общее административно-территориальное деление СССР первой половины 1930-х годов. Следуя ему, конторы подразделялись на городские, областные, краевые и республиканские. Весной 1932 года в Торгсине существовало 26 контор, через год их число выросло до 34, а к 1935 году достигло 40[119].

Наиболее разветвленная сеть контор работала на территории Российской Федерации. Она сложилась уже к лету 1932 года. Помимо наиболее старых[120] Московской, Ленинградской и Северной (порт Архангельск), были созданы Ивановская (г. Иваново-Вознесенск), Западная (г. Смоленск), Воронежская (позже Центрально-Черноземная), Нижегородская (позже Горьковская), Нижне-Волжская (г. Сталинград), Средне-Волжская (г. Самара), а также Башкирская (г. Уфа) и Татарская (г. Казань) конторы. К концу 1933 года выделились самостоятельные Курская, Саратовская и Северо-Кавказская (г. Ростов-на-Дону) конторы[121].

На Дальнем Востоке Торгсин сначала существовал как спецотдел в местном госторге: первые магазины там были открыты еще летом 1931 года. В течение 1932 года деятельность Торгсина в этом регионе активно развивалась, и число магазинов Дальневосточной конторы Торгсина к началу 1933 года достигло двадцати шести. Из Дальневосточной конторы вскоре выделились самостоятельные Приморская (г. Владивосток), Хабаровская и Амурская.

В начале 1932 года началось создание торгсиновской сети в Сибири, где появились две краевые конторы – Восточно-Сибирская с центром в Иркутске и Западно-Сибирская в Новосибирске. В Свердловске открылась Уральская контора. В 1933 году из Уральской и сибирских контор выделились самостоятельные Кировская, Челябинская, Оренбургская, Омская и Якутская (г. Якутск) конторы.

Украина стала второй после РСФСР советской республикой с наиболее развитой торгсиновской сетью. Еще в мае 1931 года появилась Киевская контора, а в августе была открыта Харьковская. Осенью 1931 года на Украине работало восемь магазинов. К лету 1932 года сформировались Винницкая, Одесская, Днепропетровская, Донецкая (г. Мариуполь) и Черниговская конторы Торгсина, которые просуществовали вплоть до его ликвидации.

Осенью 1931 года конторы Торгсина появились в Крыму (г. Симферополь) и Закавказье, где образовались Азербайджанская (г. Баку), Грузинская (г. Тифлис), Аджарская (г. Батум), а позже, в конце 1933 года, Армянская (г. Ереван) конторы. К лету 1932 года уже действовала Белорусская контора с центром в Минске. В начале 1932 года рассматривался вопрос об открытии контор Торгсина в Средней Азии[122]. Активное развитие Торгсина проходило в этом регионе летом – осенью 1932-го и в 1933 году. В результате появились республиканские конторы в Узбекистане (г. Ташкент), Туркмении (г. Ашхабад), Таджикистане (г. Сталинабад), Киргизии (г. Фрунзе) и Каракалпакии (г. Турткуль). Казакская[123] контора с центром в Алма-Ате уже существовала к лету 1932 года, но активно развивать ее начали в конце 1932 года. В начале 1933 года открылась Всемолдавская контора (г. Тирасполь).

Торгсиновская сеть покрыла территорию Советского Союза от Смоленска до Владивостока, от Ашхабада до Архангельска. Поистине, как пели в советское время, «от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей»![124] Развившись, сеть стала напоминать кровеносную систему размером в шестую часть земного шара: из Москвы, как от сердца, тянулись ниточки сосудов к столицам торгсиновских контор. Четкие в начале, они затем ветвились, превращаясь в путаную сеть микроскопических капилляров, концы которых терялись в городках и поселках, чьи названия были известны разве что местному жителю. Организм этот жил лихорадочной жизнью, его пульс был то бешеным, то вялым – Москва спорадически вбрасывала деньги и товары, которые, пройдя сложную систему связей, поглощались конторами и потребителем; обратным же течением торгсиновская сеть несла в Москву мешки с монетами, золотым и серебряным ломом, бриллиантами и пачками разноязыких купюр.

Во главе контор стояли управляющие, которые подчинялись председателю Правления Торгсина в Москве. Со временем в республиках появились назначенные Правлением республиканские представители. Они работали на Украине (г. Харьков), в Закавказье (г. Тифлис) и Средней Азии (г. Ташкент)[125]. Анализ материалов среднеазиатских контор Торгсина позволяет, однако, сказать, что республиканский представитель был фигурой безвластной. Правление наделило его лишь функциями контроля. Ни фондов, ни права решать оперативные вопросы он не имел. Подчинение ему республиканских контор выглядит номинальным. Фактически принимать решения, включая и оперативные, могла только Москва. В Средней Азии, например, в ноябре 1933 года республиканские конторы требовали вместо безвластного всереспубликанского представителя создать Среднеазиатскую контору, наделенную торгово-оперативными правами и финансовыми средствами, которой стали бы подчиняться торгсины всех среднеазиатских республик[126].

Представительства Торгсина появились и за границей. Торговые агенты и реклама агитировали иностранного обывателя переводить деньги на счет Торгсина или заказывать через него продовольственные посылки для родственников и друзей в СССР.

Архивные материалы позволяют не только увидеть общую панораму развития Торгсина, но и провести микроанализ, посмотреть, как в реальной жизни проходило открытие его контор. После того как комиссия Политбюро определила основные районы деятельности Торгсина, на места поехали инспектора Правления. Приезжая в республику, край или область, они прежде всего шли в местный комитет партии и представительство ОГПУ, заходили также в местный Совет и отделение Госбанка. Цель визитов состояла не только в том, чтобы лично поставить в известность местных руководителей о начале валютных операций на их территории, но и в том, чтобы получить сведения о ценных накоплениях населения и помощь в подборе кадров и помещений. Правление Торгсина рассылало на места письма с призывами оказывать его посланцам полное содействие[127].

Целесообразность открытия магазина в том или ином городе определялась многими факторами: близостью к железной дороге и удобством путей сообщения, наличием в округе снабженческих организаций, в первую очередь отделений Заготзерна и нефтескладов – мука, крупа и керосин были самыми ходовыми товарами. Но наиглавнейшим условием открытия торгсина был валютный потенциал населения. Информантами являлись ОГПУ – кому как не его сотрудникам было знать о припрятанном золоте, а также Госбанк с его сведениями о валютных переводах местному населению. Для определения валютного потенциала территории инспектора принимали во внимание, насколько богатым были в прошлом местное дворянство, промышленная буржуазия, купечество, мещане; а также количество иностранных рабочих и специалистов на местных предприятиях, близость границы, развитие золотодобычи, прежде всего частного старательского промысла, торговые пути караванов заморских купцов, поступление валютных переводов из-за границы и многое другое. Валютный потенциал мог быть определен «на глазок» по косвенным признакам: «В городе нет ни одного заргара (туземного ювелира)», – писал инспектор из Узбекистана, делая вывод, что золота у населения нет[128]. Раскулачивание крестьян, которое в ходе коллективизации началось накануне развертывания торговой сети Торгсина, противоречило его интересам и служило доводом против открытия торгсина в этом районе[129]. То, что валютный потенциал территории был главным фактором в решении об открытии магазинов Торгсина, подтверждает распоряжение его Правления о закрытии магазинов там, где запасы золота у населения были исчерпаны[130]. На основе данных о валютном потенциале территории инспектор должен был приблизительно определить для нее план скупки ценностей.

О результатах разведки инспекторы доносили в Москву. Интересна в этой связи докладная записка по Средней Азии, составленная в самом начале деятельности Торгсина в этом регионе, в феврале 1932 года[131]. Инспектор определил наиболее перспективные города и привел доводы в пользу их выбора: Ташкент – до революции самый крупный в Средней Азии торговый и административный центр с высоко оплачиваемым чиновничеством, в советское время – место притяжения состоятельных людей из других городов и значительных переводов из-за границы. К тому же город посещали афганские купцы. План привлечения золота для Торгсина в Ташкенте инспектор определил в 270 тыс. рублей. Бухара – в дореволюционное время сосредоточие «колоссальных сумм в золоте и золотых изделиях» – активно торговала с соседними государствами, значит есть иностранная валюта. Начальное плановое задание для Торгсина в Бухаре инспектор определил в 90 тыс. рублей. Ашхабад – близость Персии и контрабандная торговля, значительные запасы бытового золота. Задание – 46 тыс. рублей. Коканд и Андижан – центры хлопководства, «в прежнее время имели весьма значительное число состоятельных лиц, от которых несомненно осталось и до настоящего времени золото». Здесь Торгсин, по мнению автора записки, мог рассчитывать на получение около 42 тыс. рублей. В Самарканде, учитывая наличие состоятельных людей в прежнее время и возросшее значение этого центра при советской власти, инспектор рассчитывал получить 60 тыс. рублей. А вот валютный потенциал города Фрунзе (Бишкек) автор записки оценил низко: золотые операции не дадут больше 25 тыс. рублей, так как поступление переводов из-за границы невелико, а иностранцев нет. В ноябре 1932 года, однако, уже другой инспектор, занимавшийся организацией Киргизской конторы, опровергая это мнение, писал из Фрунзе: «Из разговоров с начальником экономического отдела ГПУ выяснилось, что запасы золота у нас имеются в больших размерах и многие ждут открытия Торгсина, т. к. опасаются его конфискации соответствующими органами»[132].

Открытие Торгсина в городах Наманган, Термез и Фергана (Узбекистан), а также в туркменских городах Керки и Кушка в 1932 году автор докладной записки считал нежелательным, так как состоятельных лиц там было не много, торговля велась в основном на серебро, а также, что интересно, потому, что в этих городах «мало лиц, которых можно было бы заинтересовать покупкою высокосортных товаров». Пессимистичную оценку валютного потенциала Туркмении находим и в другой докладной записке. По мнению автора, рассчитывать на большое количество золота у советских граждан, живших в Туркмении, не приходилось: русское население – в основном приезжие, есть у них кольца, перстни, серьги, брошки, но по мелочи; «туркмены сами являются с давних лет небогатым, эксплуатируемым населением, к тому же страсть у них была заводить вещи не из золота, а из серебра»; остаются армяне – «народ довольно развитой» и раньше занимались торговлей. Видимо, заключал автор, основными покупателями в Туркменском Торгсине будут армяне[133].

Изучение валютного потенциала Таджикистана показало, что открытие универмага в главном городе Сталинабаде могло оказаться рискованным – иностранцев всего лишь пара десятков человек, рассчитывать приходилось только на советских людей, у которых могло быть царское и бухарское золото, но, по мнению инспектора, все зависело от ассортимента товаров. Более перспективным, с его точки зрения, выглядел Сарай-Камар, где было много иностранных рабочих и приезжих купцов[134].

Разведдонесения поступали со всех концов страны. Инспектор с Кубани просил организовать фургонную торговлю в станицах, так как у казаков были значительные старые золотые накопления[135]. Уполномоченный Торгсина писал из Украины, что в годы Гражданской войны и нэпа в республике осело большое количество золотых монет и валюты[136]. Из Восточной Сибири инспектор Торгсина сообщал, что в районе города Сретенска добрая половина крестьян занималась лотошничеством, мыли золото на брошенных приисках. Крестьяне, нуждаясь в советских деньгах, продавали на рынке это золото китайцам. Утечка за границу составляла порядка 30 кг в месяц. Следовал вывод о том, что надо бы Торгсину организовать скупку золота в этом районе[137]. Но инспектор отмечал и другую, в данном случае негативную особенность Восточной Сибири – отсутствие до революции «в большом количестве крупной промышленности и торговой буржуазии, помещичьих усадеб, родовой аристократии, крупного чиновничества и богатого мещанства, которые являлись главными держателями бытового золота, серебра, драгоценных камней и пр., поэтому этого вида ценностей не много»[138].

Здесь следует остановиться и сделать небольшое, но важное отступление. В большинстве неперспективных городов и поселков, забракованных инспекторами Правления, торгсины все же были открыты. Кроме того, первоначальные критерии открытия магазинов – дореволюционное богатство, иностранцы, близость границы – перестали учитываться. Торгсиновские лавчонки появлялись в более-менее крупных населенных пунктах, а разъездная торговля и коробейники забирались в «медвежьи углы». Все это позволяет сказать, что облик Торгсина в процессе его развития изменился. Во время голода Торгсин перестал быть явлением относительно благополучных городских центров и предприятием элитной торговли. Теперь он «подскребал по сусекам» всё и у всех. Он собирал вроде бы понемногу, по принципу «с миру по нитке – голому рубаха», но широко, а взамен предлагал в основном не предметы роскоши и деликатесы, а самое простое, жизненно необходимое. Торгсин шагнул в народ.

Развитие Торгсина, подстегиваемое окриками сверху и подгоняемое инициативой снизу, отставало как от планов, так и от голодного спроса, о чем свидетельствовали длинные очереди, с ночи выстраивавшиеся у его приемных пунктов. Вместе с тем стремление охватить как можно больше населения и спешка привели к тому, что в период бурного роста Торгсина было открыто множество нежизнеспособных, нерентабельных магазинов, которые бременем огромных издержек легли на бюджет государства[139]. Прогорев, они закрывались.

Высшее руководство страны стояло на страже интересов Торгсина, ведь он работал на индустриализацию. В особых папках Политбюро первой половины 1930-х годов решения по экспортным вопросам практически всегда содержат директивы по Торгсину[140]. Политбюро санкционировало прием в Торгсине того или иного вида ценностей[141]. По наказу из Кремля в прессе по всей стране была организована кампания с разъяснением задач и важности Торгсина. Вышло несколько высоких постановлений, которые обязывали местное партийное и советское руководство оказывать содействие этой организации. Так, в апреле 1932 года появилась директива ЦК и письмо Сталина о срочном предоставлении Торгсину помещений[142]. Политбюро требовало от руководителей наркоматов производить отгрузку и перевозку товаров для Торгсина «вне всяких очередей». В августе 1932 года Политбюро в предчувствии голодного спроса приняло директиву о предоставлении Торгсину «имеющихся на внутреннем рынке товаров в неограниченном количестве»[143]. Директивой Политбюро запрещалось расширять снабжение внутреннего рынка за счет уменьшения планов Торгсина[144]. Политбюро регулировало отношения между Торгсином и поставщиками – объединениями промышленности – в определении ассортимента (вплоть до обеспечения оберточной бумагой), цен, объемов поставок, сроков[145], а также отношения Торгсина с «валютными смежниками» – «Антиквариатом», «Интуристом» и «Отелем»[146]. Политбюро утверждало планы Торгсина, определяло политику его цен. Оно давало разрешения на открытие счетов иностранных посольств в Торгсине[147]. Политбюро принимало решения о закупке для Торгсина импортных товаров[148]. В случае затруднений руководство Торгсина через Наркомат внешней торговли, а бывало и напрямую[149], обращалось в Политбюро, чтобы надавить на тех, кто специально или по нерадивости мешал его работе.

Однако «до бога высоко, до Москвы далеко»: зависимость варягов-инспекторов и торгсиновских директоров от сталиных местного масштаба была велика. Административно-территориальный статус конторы определял уровень местных властных структур, с которыми приходилось иметь дело торгсиновскому руководству. Спектр был широк – от районного комитета партии до республиканского ЦК и Совнаркома. Местные партийные, советские руководители и полномочные представительства ОГПУ рекомендовали и утверждали кандидатуры управляющих контор и директоров магазинов, санкционировали открытие торгсинов, отвечали за выполнение валютных планов. От местного руководства зависело обеспечение помещениями: Торгсин требовал для себя лучшие здания в центре города, а они, как правило, уже были заняты.

Несмотря на высокое покровительство Политбюро и директивы об оказании содействия Торгсину, местные власти по-разному реагировали на появление торгсиновских контор в их «уделе». Туркменский ЦК и Совнарком, например, взяли республиканский Торгсин под свою опеку, считая выполнение его валютных планов своим кровным делом[150]. Но были и случаи отторжения. ЦК КП(б) Таджикской ССР в декабре 1932 года специальным постановлением отказался открывать магазины Торгсина в своей республике. Реакция Совнаркома Таджикской ССР также была отрицательной. Его постановление гласило: «В связи с наличием в Сталинабаде самостоятельной организации Таджикзолото (республиканское представительство Цветметзолота. – Е. О.), которая наряду с промышленной добычей золота ведет работу по скупке золота, считать нецелесообразным создание параллельной организации „Торгсин“». Особенно замечательно по своей смелой независимости заключение этого постановления: «Поручить Таджикзолото немедленно развернуть работу по организации торговых точек по районам, в первую очередь в Ходженте»[151]. ЦК Таджикистана по своей инициативе предложил Таджикзолоту начать продажу товаров и на иностранную валюту.

Руководство Таджикистана фактически подменило решение Политбюро о развитии Торгсина своим постановлением о развитии Таджикзолота – рецидив республиканской политической и хозяйственной автономии, более типичной для 1920-х, чем для 1930-х годов и последующих десятилетий. Но это еще и один из многих примеров конфликтов валютных интересов ведомств. По донесению уполномоченного Торгсина в Средней Азии С. Шилова, Таджикзолото препятствовало открытию магазинов и скупочных пунктов Торгсина и, «опасаясь потерять известную часть доходных статей от этой торговли», требовало покровительства республиканского руководства. Однако Таджикзолото, в чьем распоряжении было всего три магазина, которые к тому же не принимали ни серебро, ни иностранную валюту, ни переводы, не могло тягаться по потенциалу с Торгсином, как и республиканские власти не могли устоять перед политической силой Москвы. Шилов пожаловался в местное представительство Наркомата внешней торговли и Правление Торгсина в Москве, те обратились за помощью в ЦК партии. Судя по тому, что Таджикская контора Торгсина была создана, Политбюро «поправило» республиканских товарищей[152]. Примеры антиторгсиновских действий столь высокого уровня единичны, однако случаев повседневного саботажа Торгсина местными властями более чем достаточно. Неприязненное или безразличное отношение к Торгсину со стороны местных партийных и советских властей объяснялось как их загруженностью работой, так и корыстью и мстительностью. В обмен на помощь местная номенклатура требовала привилегий в Торгсине, пытаясь превратить его в «свой магазин». Руководство Торгсина при поддержке Политбюро боролось против превращения торгсинов в кормушку местной власти, те отвечали саботажем: «раз нам нет ничего, так и о помощи не просите».

Приведу для примера историю создания Крымской конторы Торгсина. Она является типичной и иллюстрирует процесс взаимодействия инспекторов Правления Торгсина и местной власти в период развертывания торгсиновской сети[153]. Осенью 1931 года в Крым приехал инспектор Торгсина Л. С. Паллей с поручением Правления организовать областную контору с центром в Симферополе и подчиненными ей отделениями в Феодосии, Евпатории, Севастополе и других городах. До приезда Паллея в портах Крыма уже работали магазины Торгсина, которые подчинялись напрямую Москве. Предстояло существенно расширить торговую сеть и объединить старые «беспризорные» торговые точки под единым началом местного управляющего Торгсина. Донесение Паллея в Москву о перспективах работы обнадеживали: «По собранным мной сведениям мне известно, что у населения Крыма вполне достаточно средств для нашего дела»[154].

Областной партийный комитет предложил кандидатуру управляющего Крымской конторы. После согласования с инспектором Правления Торгсина обком утвердил ее на заседании своего бюро. Управляющим Торгсина в Крыму стал местный партиец Петр Митрофанович Новиков, 1895 года рождения, из семьи рабочего-железнодорожника. Новиков был родом из Феодосии, вся его жизнь прошла в Крыму. Здесь он закончил городское училище, стал рабочим, с 1915 года служил матросом на Черноморском флоте. В январе 1917 года Новиков вступил в партию большевиков. Будучи бойцом Красной гвардии, защищал советскую власть в Крыму. После Гражданской войны работал в «особых отделах и органах» ЧК, а затем перешел на руководящую административную и хозяйственную работу.

Назначение революционера-партийца управляющим конторы Торгсина было обычной практикой тех лет. Как и везде в стране, в Торгсине партия расставляла на руководящие посты своих комиссаров. Анализ материалов Правления Торгсина, а также Московской, Ленинградской, Западной и Среднеазиатских контор свидетельствует, что все управляющие контор и республиканские уполномоченные, почти все директора магазинов и значительная часть их замов были партийцами. Коль речь шла о работе с валютными ценностями, при назначении на руководящие посты предпочтение отдавали людям с опытом работы в «органах». Недостаток образования и отсутствие экономических знаний не препятствовали назначению, ведь «не было таких крепостей, которые не могли взять большевики», а «каждая кухарка могла управлять государством». Новиков в этом – отличный пример. «Правда, наше дело совсем не знает» – писал о нем инспектор Паллей в Москву.

Назначение местных партийцев управляющими контор в скором будущем обернулось для местной элиты преимуществом, а для Торгсина немалой проблемой. Свой местный человек на этом посту был более сговорчив, когда к нему обращались с просьбами те, кто рекомендовал и утвердил его на эту должность. В таких просьбах, учитывая роскошный по тем голодным и раздетым временам ассортимент Торгсина, недостатка не было. Правление Торгсина тщетно вело борьбу с практикой продажи валютных товаров на советские рубли, а то и вовсе выдачи торгсиновских товаров даром по требованию местных властей. Правление увольняло провинившихся управляющих и директоров магазинов, в то время как местное руководство стремилось оставить на этих постах своих людей и избежать назначения «варягов».

Инспектор Паллей докладывал из Крыма в Москву и о своих контактах с местным ОГПУ: «Кроме того, что т. Новиков рекомендован, как я уже писал выше, я не ограничился этим и согласовал его еще с соответствующей организацией (догадываетесь с какой? – Е. О.), с заместителем этого учреждения (обратите внимание на конспиративный язык. – Е. О.). Вообще я с ним очень долго беседовал о перспективах работы нашего крымского отделения. От него я узнал много подробностей, с которыми придется считаться и учитывать при организационном периоде. Он обещал также во всех моих затруднениях здесь оказать полную поддержку и содействие. Я не теряю с ними связь»[155].

Одновременно шла работа «по мобилизации общественного внимания». Реклама являлась для большевиков делом новым и странным, но значение ее для торговли они понимали – жили ведь когда-то при капитализме. Главные проблемы в деле рекламы возникали не из-за того, что партийцы – руководители Торгсина считали ее бесполезной, а из-за отсутствия денег. Тем не менее по мере финансовых возможностей местная печать и радио информировали людей об открытии торгсинов в их городе или районе. Рекламные плакаты и листовки появлялись на тумбах рядом с театральными афишами и газетой «Правда», в трамваях, на вокзалах и станциях, на почте, в кинотеатрах и на рынках. Приведу объявление из архива Западной конторы Торгсина (сохранены орфография и пунктуация оригинала):

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

«ТОРГСИН»

Универмаг открыт в гор. Сычевке в бывшем магазине ГОРТ

Отпускаются всем гражданам любые продовольственные и промышленные товары высшего качества без ограничения в любом количестве…

Граждане имеющие у себя золотые и серебрянные монеты старого чекана и разные золотые и серебрянные вещи (объявление появилось в 1933 году, Торгсин уже принимал серебро. – Е. О.), могут таковое сдавать в ТОРГСИН в неограниченном количестве не боясь никаких преследований, слухи и разговоры о том, что за сдаваемые золотые и серебрянные монеты сдатчики привлекаются к ответственности, это ни на чем не обосновано, лож. Бытовое золото и серебро, это мещанские прихоти старого времени при помощи, которых люди достигали для себя известное положение в старом быту. В них больше советский гражданин ненуждается, их эти золотые и серебрянные вещи нужно в короткий срок обменять на лучшие товары в универмаге «ТОРГСИН». Подпись: «ТОРГСИН»[156].

Это объявление позволяет судить об особенностях формировавшейся советской потребительской политики и культуры, равно как и о специфике отношений Торгсина и «органов», но эти вопросы будут рассмотрены в специальных главах. В данный же момент важно передать дух и настроение времени становления Торгсина.

И вот работа инспектора закончена: золотой потенциал населения определен, помещение для магазина найдено, кандидатуры работников согласованы и утверждены, плакаты развешены. Начиналась обыденная жизнь Торгсина. Каждый день приносил сотни вопросов, ответов на которые не было, ведь правительственные постановления наметили лишь общие принципы работы конторы. Где принимать ценности – в магазине или специальном помещении? Кто должен обеспечивать работников Торгсина пайками? Вопрос не шуточный, дело ведь происходило в годы карточной системы, и неясность в этом вопросе вела к текучке кадров. Как выполнить план, если снабжение идет с перебоями, да к тому же присылают неходовой, несезонный товар? Где хранить продукты, если своих холодильников у Торгсина нет? Можно ли самим регулировать цены в зависимости от спроса? Как бороться с хищениями и подделкой документов? Можно ли брать выходной в базарный день? Кто должен охранять Торгсин – милиция или гражданские сторожа? Особенно болезненным был вопрос статистического учета. Ушло несколько лет, чтобы сложился порядок и формы отчетности Торгсина. В торгсиновской статистике первых лет, особенно на периферии, царил хаос.

Директора торгсиновских магазинов и управляющие контор порой работали «вслепую». Кто-то брал инициативу на себя и сам принимал решения, другие постоянно оглядывались на Москву, по каждому вопросу теребя Правление срочными запросами. В местном руководстве Торгсина, конечно, были талантливые организаторы и «крепкие хозяйственники», но в большинстве случаев непрофессионализм, незнание торгового дела, да и окрики Москвы оборачивались многими огрехами, а зависимость от местной элиты – преступлениями. Так, распоряжениями из Москвы, решениями местных директоров и управляющих, инициативой людей, путем проб и ошибок шло становление Торгсина.

С ростом Торгсина развивалась, усложнялась и менялась его структура. Со временем появилась, например, специализация заместителей председателя Правления в Москве[157], а также специализация отделов в аппарате его контор[158]. В 1933 году отделения внутри контор были укрупнены и преобразованы в межрайонные базы, сформировалась «кустовая» структура магазинов[159]. Разрослись и обособились его транспортное и складское хозяйства, появились своя «особая инспекция», свой печатный орган «Торгсиновец» и многое, многое другое[160].

Торгсин прибрал к рукам практически всю внутреннюю валютную торговлю[161], но в сложном механизме советского хозяйства он был всего лишь одним из винтиков. Его работа зависела от множества других предприятий и организаций. Среди них: Наркомат внешней торговли, в структуре которого он состоял и руководители которого утверждали планы Торгсина; Госбанк, через который шло кредитование Торгсина, обеспечение кассирами[162] и которому Торгсин сдавал скупленное; Наркомат финансов, регламентировавший валютные отношения в стране; экспортные организации отраслей промышленности (Союзплодовощ, Коверкустэкспорт, Союзмясо, Союзмука, Союзсахар, Союзпушнина и т. д.) и Наркомат снабжения, которые поставляли товары Торгсину; Наркомат путей сообщения, от которого зависела транспортировка и сохранность грузов Торгсина – вопрос исключительно болезненный во все годы советской власти; Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, который проверял деятельность Торгсина; Внешторгбанк, получавший денежные переводы из-за границы на счет Торгсина; Совторгфлот, чьи суда Торгсин снабжал в советских портах, а также валютные «смежники» и соперники: «Интурист» и «Отель». ОГПУ, а затем НКВД по самому широкому кругу вопросов были связаны с Торгсином, начиная с транспортировки скупленных бриллиантов и кончая арестами покупателей и валютными переводами на Торгсин для заключенных ГУЛАГа. Наркомат иностранных дел тоже оказался вовлеченным – Торгсин обслуживал дипкорпус.

Во взаимодействии многочисленных организаций было много неразберихи, конфликтов интересов, обид и соперничества, но без этих ведомств Торгсин не мог состояться. Торгсин учился работать не только с местным руководством и «держателями ценностей», но и со «смежниками». Несмотря на нерешенность многих вопросов и хаос начального периода, маховик был запущен и быстро набирал обороты. Ценности населения стали поступать в Торгсин.