Читать книгу Думай, что говоришь - Елена Первушина - Страница 3

так заканчивается известное стихотворение Пушкина «Пророк». А насмешник Алексей Константинович Толстой приписал к нему еще две строчи:

В самом деле глагол – это не только хорошо знакомая нам часть речи, обозначающая действие. Второе, переносное, значение этого слова: вся речь вообще. Именно в таком смысле употребляет это слово Пушкин. Убедиться в том, что мы не ошиблись, легко – достаточно открыть Толковый словарь Ушакова. Из него мы узнаем:

ГЛАГО́Л, глагола, муж.

1. Часть речи, обозначающая действие или состояние предмета и изменяющаяся по временам, лицам и числам (грам.).

2. Речь, слово (церк. – книжн., поэт. устар.). «Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется, душа поэта встрепенется, как пробудившийся орел». Пушкин.

Если вы, как и Алексей Толстой, любите рассказывать разные истории – вымышленные или произошедшие в реальности – и хотите, чтобы вас было легко понять, необходимо обратить самое пристальное внимание именно на глаголы. Ведь без них наша история никуда не двинется. В самом что ни на есть буквальном смысле этого слова.

* * *

Если хочешь научиться тому, что знаешь уже давно, но делаешь неправильно, то прежде всего нужно… вообразить, что ты разучился. Пройти окольной тропкой и найти такую точку зрения, с которой, говоря словами Александра Блока…

Итак, наша первая задача: взглянуть на родной и знакомый с детства язык, который мы не учили сознательно, а буквально всосали с молоком матери, как на нечто странное и непривычное, к чему непонятно, как подойти. Как нам это сделать?

Давайте воспользуемся помощью англиканского священника ирландского происхождения, сатирика, публициста, философа, поэта и писателя (по мнению некоторых, писателя-фантаста) декана собора Святого Патрика в Дублине Джонатана Свифта.

В 1720-е годы, в самом начале безумного и революционного XVIII века, когда миру суждено было в очередной раз неузнаваемо измениться, Свифт начинает писать свои «Путешествия Гулливера» – пародию на входившие тогда в моду дневники и воспоминания путешественников и едкую сатиру на современное ему общество.

Под его пером потрясшие Европу войны между католиками и протестантами, войны за самое важное и святое – за правильность вероисповедания и служения господу, обратились в нелепые столкновения «тупоконечников и остроконечнков», споривших о том с какого конца следует разбивать яйцо. Гордость Британии – ее парламент, цитадель народовластия (точнее, власти аристократии) – превратилась под пером Свифта в «упражнения канатных плясунов», соревнующихся в том, кто выше подпрыгнет и тем заслужит милость короля. А две европейских сверхдержавы того времени – Англия и Франция – стали двумя лилипутскими народами Лилипутами и Блефуску, ведущими свои бесконечные лилипутские войны. (Существует также версия, что под Блефуску Свифт подразумевал Ирландию).

В следующей повести герой Свифта, судовой врач Лемюэль Гулливер, попадает в Бробдингнег – страну великанов. И ведет мудрые беседы с тамошним королем о славной английской истории, которая представляется повелителю Бробдингнега «кучей заговоров, смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности, партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти, сластолюбия, злобы и честолюбия». Король приходит к выводу, что в мире Гулливера «законы лучше всего объясняются, истолковываются и применяются на практике теми, кто более всего заинтересован и способен извращать, запутывать и обходить их». И что для достижения высокого положения в мире Гулливера не требуется обладать такими достоинствами как храбростью, мудростью или честностью. И, мол, вообще, соотечественники Гулливера «есть порода маленьких отвратительных гадов, самых зловредных из всех, какие когда-либо ползали по земной поверхности».

Гулливер возвращается на родину с новыми знаниями. Но непоседливый нрав не позволяет ему долго оставаться на одном месте. Вскоре он снова садится на корабль и отправляется на восток, в Китайское море. На судно нападают пираты и берут команду в плен. Гулливера сажают в челнок и отпускают в Тихий океан, где он находит временное пристанище на одном из островов. На пятый день Гулливер видит в небе летающий остров. Его жители откликаются на просьбу о помощи и берут путешественника к себе на борт.

Это – знаменитый остров Лапута, принадлежащий стране Бальнибарби, населенной учеными. В этой части своей книги Свифт, вдоволь поиздевавшись над современной ему политикой, переключился на науку. По этому поводу ему также есть что сказать.

Ученые в Академии прожектов, куда первым делом отправляется любопытный Гулливер, пытаются извлечь солнечные лучи из огурцов, питательные вещества из экскрементов, порох изо льда, построить дом, начиная с крыши, вспахать поле с помощью свиней, вывести новый вид пряжи из паутины, наладить работу кишечника посредством мехов для откачивания и накачивания воздуха и так далее.

Пораженный Гулливер посещает и другую школу, где трудятся языковеды.

«После этого мы пошли в школу языкознания, где заседали три профессора на совещании, посвященном вопросу об усовершенствовании родного языка, – пишет Свифт. – Первый проект предлагал сократить разговорную речь путем сведения многосложных слов к односложным и упразднения глаголов и причастий, так как в действительности все мыслимые вещи суть только имена. Второй проект требовал полного упразднения всех слов; автор этого проекта ссылался главным образом на его пользу для здоровья и сбережение времени. Ведь очевидно, что каждое произносимое нами слово сопряжено с некоторым изнашиванием легких и, следовательно, приводит к сокращению нашей жизни. А так как слова суть только названия вещей, то автор проекта высказывает предположение, что для нас будет гораздо удобнее носить при себе вещи, необходимые для выражения наших мыслей и желаний. Это изобретение благодаря его большим удобствам и пользе для здоровья, по всей вероятности, получило бы широкое распространение, если бы женщины, войдя в стачку с невежественной чернью, не пригрозили поднять восстание, требуя, чтобы языку их была предоставлена полная воля, согласно старому дедовскому обычаю: так простой народ постоянно оказывается непримиримым врагом науки! Тем не менее многие весьма ученые и мудрые люди пользуются этим новым способом выражения своих мыслей при помощи вещей. Единственным его неудобством является то обстоятельство, что, в случае необходимости вести пространный разговор на разнообразные темы, собеседникам приходится таскать на плечах большие узлы с вещами, если средства не позволяют нанять для этого одного или двух дюжих парней. Мне часто случалось видеть двух таких мудрецов, изнемогавших под тяжестью ноши, подобно нашим торговцам вразнос. При встрече на улице они снимали с плеч мешки, открывали их и, достав оттуда необходимые вещи, вели таким образом беседу в продолжение часа; затем складывали свою утварь, помогали друг другу взваливать груз на плечи, прощались и расходились.

Впрочем, для коротких и несложных разговоров можно носить все необходимое в кармане или под мышкой, а разговор, происходящий в домашней обстановке, не вызывает никаких затруднений. Поэтому комнаты, где собираются лица, применяющие этот метод, наполнены всевозможными предметами, пригодными служить материалом для таких искусственных разговоров.

Другим великим преимуществом этого изобретения является то, что им можно пользоваться как всемирным языком, понятным для всех цивилизованных наций, ибо мебель и домашняя утварь всюду одинакова или очень похожа, так что ее употребление легко может быть понято. Таким образом, посланники без труда могут говорить с иностранными королями или министрами, язык которых им совершенно неизвестен».

Перед нами едкая сатира на некоторые теории современников Свифта, пытавшихся создать «универсальный» или «естественный» язык, очищенный от всяких привнесенных культурой наслоений – тот язык, на котором разговаривал Адам в райском саду. Далеко не все эти теории были настолько нелепы, как представляет их писатель: некоторые из них послужили основой для создания искусственных языков XX и XXI вв. – прежде всего, языков алгоритмизации и программирования. (Того, кто хочет больше узнать о существовавших теориях и практических попытках создания такого языка, отсылаю к книге «Поиски совершенного языка в европейской культуре». Написал ее Умберто Эко – истоик-медиевист, автор нашумевшего когда-то детективно-философско-исторического романа «Имя розы»).

Но на самом деле ни один ученый – жил ли он в Средневековье, был современником Свифта или сыном XX века – всерьез не пытался удалить из языка «глаголы и причастия» (вы, вероятно, помните, что в английском языке причастия служат для создания большей части глагольных форм). Ведь в нашей речи именно глагол чаще всего выполняет роль сказуемого – то есть, действия. А попробуйте-ка обойтись в повествовании без действия, ограничившись только именами!

Но давайте и в самом деле попробуем! Возьмем, к примеру, стихотворение Блока. Причем, очень статичное, где ничего не происходит и тема которого – лишь переживание утраты и горя.

Рассыпается не только ритм, рассыпается сам смысл. Мы не можем понять, какое же происшествие в церкви так глубоко тронуло поэта. Но стоит только вставить глаголы обратно, как все встает на свои места, и мы снова слышим строки, несомненно, принадлежащие к шедеврам русской поэзии и волнующие души вот уже более ста лет. Их не так просто забыть, услышав хотя бы один раз:

Но может быть это свойство только стихов, задача которых – создать образ? А с «презренной прозой» мы бы справились, догадавшись, что хотел сказать автор? Давайте попытаемся еще раз!

Возьмем (из чистого озорства) отрывок из юморески замечательного российского писателя Евгения Лукина «Манифест партии национал-лингвистов», посвященный как раз… необходимости отмены глаголов, и посмотрим, удастся ли автору выразить свою мысль, если изъять из его речи все обозначения действий.

«… на современном русском языке, нам никогда ничего не …, поскольку русские глаголы совершенного вида в настоящем времени… В настоящем времени можно лишь … что-то (несовершенный вид). … (совершенный) можно лишь в прошедшем и в будущем временах. Однако будущее никогда не … в силу того, что оно будущее, а о прошедшем речь … ниже. … для сравнения тот же английский. Четыре формы настоящего времени глагола. И среди них HАСТОЯЩЕЕ СОВЕРШЕHHОЕ. Будь мы англоязычны, мы бы давно уже что-нибудь …»

Видите, мы выкинули из текста не так уж много – всего восемь слов. Но понять его тут же стало невозможно. Однако стоит вернуть глаголы, как мысль автора сразу становится понятной, хотя от этого и не менее абсурдной:

«Мысля на современном русском языке, нам никогда ничего не достроить, поскольку русские глаголы совершенного вида в настоящем времени употреблены быть не могут. В настоящем времени можно лишь ДЕЛАТЬ что-то (несовершенный вид). СДЕЛАТЬ (совершенный) можно лишь в прошедшем и в будущем временах. Однако будущее никогда не наступит в силу того, что оно будущее, а о прошедшем речь пойдет ниже. Возьмем для сравнения тот же английский. Четыре формы настоящего времени глагола. И среди них HАСТОЯЩЕЕ СОВЕРШЕHHОЕ. Будь мы англоязычны, мы бы давно уже что-нибудь построили».

И зря Лукин ставит нам в пример Афанасия Фета, который «например, вполне мог жечь сердца, не прибегая к глаголам»:

Афанасий Афанасиевич любил и умел играть со словами. Вот еще одно его стихотворение, лишенное глаголов:

Но он вовсе не собирался искусственно ограничивать себя. И в других его стихах, также посвященных красоте природы, глаголы присутствуют. Более того, они образуют «скелет» стихотворения, к которому «прилипают» все эпитеты, сравнения и метафоры.

А уж если в стихах есть какой-то сюжет, то тут никак не обойтись без глаголов, они сыплются в текст, словно из рога изобилия. Как в этом стихотворении Пушкина:

Видите, действие только начинается, герои собираются в путь, а Пушкину уже понадобились пять глаголов на четыре строчки!

Но сейчас вы вправе возразить мне, что это было понятно и без таких длинных предисловий, что никто и не собирается отказываться от глаголов (в том числе, Евгений Лукин) и вы вовсе не хотели уподобиться мудрецам из Академии прожектов. Так зачем же был нужен этот «гимн глаголу»?