Читать книгу Учат в школе - Елена Петрова - Страница 3

Этим утром страна проснулась другой. Накануне, 9 сентября, в 6 часов 40 минут по дороге на службу был зверски убит отец Александр Мень. «На крови мучеников прорастают семена христианского благовестия, растет и укрепляется вера Христова». А не слишком ли много крови православной пролилось в русскую землю в 20 столетии? Обагрил 20 век кровью Русь-матушку. И конца – краю этому не видно. Скольких новомученников мы еще узнаем!

Жизнь отца Александра была примером истинно праведнической жизни. Это был очень образованный и талантливый человек. Господь избрал его для служения, и отец Александр видел собственную миссию в духовном просвещении. В перестроечное время он стал одним из самых популярных христианских проповедников. Он нес слово Божие, не вмешиваясь в политику, не вступая ни в какие партии, не играя с бизнесом. И нашелся же зверь, посмевший опустить топор на его голову. Отец Александр скончался. Убийство это так и не будет раскрыто.

*****

Алина Константиновна зашла в учительскую с красными от слез глазами. Удивительное дело, она часто переносила чужую боль на себя, искренне сочувствуя и сопереживая. Убийство отца Александра она восприняла как собственную беду. Бабушка Алины была набожной. «Отче наш» Алина знала наизусть с детства. Учась в институте, она живо интересовалась религиозными учениями, тем более, что запрещенная ранее информация становилась общедоступной. Лина читала самиздатовские книги Александра Меня, и слово пастыря проникло ей в душу. Она видела его несколько раз по телевизору, он был настоящим праведником.

То, что она услышала из новостей, потрясло. За последние три года все как-то привыкли в бандитским разборкам и перестрелкам, «600 секунд» Невзорова делали свое черное дело, и смерть человеческая перестала быть трагедией. Смерть от пули или ножа уже никого не удивляла. Рушилась страна, ломались судьбы, умирали надежды.

Но убийство отца Александра Меня было выше человеческого понимания. Кому он мешал? Он, помогающий больным и нуждающимся, утешающий страдающих, веру дающий страждущим? Или это время не для добродетельных, и сама праведная жизнь мешает творить зло?

В учительской гудели. Обсуждали то, о чем все уже знали. Алина села за стол.

– Что творится! Какой ужас! – к ней обратилась Елена Георгиевна.

Алина молча кивнула головой.

– Знаешь, а ведь об этом необходимо говорить с ребятами. Они должны понимать, что есть добро и зло. Как ты считаешь?

– Не знаю, я не смогу.

Алина поднялась и направилась к выходу. Прозвенел звонок. Учительская опустела.

*****

У 10В первым уроком в понедельник была геометрия. Класс пустовал на треть.

– Всех сразила эпидемия? – вопрос Елены Георгиевны повис в воздухе.

– Молчанье было ей ответом, – резюмировала Елена, – что ж, будем работать с тем, кто есть. Шамаев, к доске с домашней задачей.

Костя Шамаев с безнадёгой оглянулся на класс. Никто не реагировал.

– А я тетрадь дома забыл.

– Ничего, условия задачи я тебе напомню, а решение вспомнишь сам.

– Пока Шамаев напрягает память, Кузнецова решит крохотную задачку на определение площади окружности. Повторяем 9 класс.

Света Кузнецова, отличница и надежда педагогического коллектива, стремительно двинулась к доске.

– Пишем условия задачи. Шамаев, не отвлекайся.

В дверь постучали.

– Вы позволите, Елена Георгиевна?

Лена близоруко прищурилась.

– Мусин, ты проспал?

– Что вы, Елена Георгиевна, разве я могу позволить себе так обидеть вас? Проспать, зная, что у нас геометрия? – парень нагло ухмылялся.

Класс замер в ожидании скандала.

– Что же заставило тебя… задержаться?

– Если позволите, я расскажу.

– Позволяю, – Лена приняла вызов.

– Проснулся я , включил телевизор, а там по всем новостям только и говорят о том, что старика какого-то убили. Топором по башке. Всех подозревают: и соседа, и жену, и прохожих. Такую бучу подняли. Вот я и думаю: что же это за дедок такой необычный? Может, вы расскажете? Почему такой кипеж поднялся?

Волна злобной ненависти к этому малолетнему мерзавцу поднялась к голове и оглушила Лену. Руки затряслись, в ушах зашумело.

– Садись, Мусин, – Лена отвернулась к окну, приходя в себя.

– Я-то сяду, но вопрос останется, – класс одобрительно зашуршал. Лена поняла, что урок сорван. Она помолчала минутку, собираясь с мыслями, а потом заговорила.

– «Многое может усиленная молитва праведника». А вы знаете, кто такие праведники? Вы знаете, например, о том, что в Советском Союзе в 30-е годы семьи священнослужителей расстреливали только за то, что они не снимали крестов с себя, а значит, не предавали веру свою. Понимаете, убеждения людей были выше самих людей, вера была выше жизни.

Елена начала говорить совсем тихо, но голос ее все рос, становился звонче. Она повернулась лицом к классу и говорила с каждым из сидящих.

– «Быть праведником – значит жить по вере, жить так, чтобы за дела твои и поступки не было бы стыдно тебе перед Богом». Так и жил тот человек, о котором ты, Мусин, придуриваясь, упомянул. Имя его – отец Александр Мень. Он шел рано утром на службу, а какие-то подонки напали на него. Но никого не обвинил он в своей смерти. Наверное, убежден был: на все воля Божья, и Господь так призвал его.

Вообще-то гонения на христиан – это совсем не редкость в мировой истории. Римские императоры – язычники подвергали ранних христиан пыткам и истязаниям. Но то, что было в Советском Союзе, не было никогда и нигде. В 60-е годы в подмосковном Бутово было найдено массовое захоронение. Там было более 20 тысяч расстрелянных человек. Многие из них были лицами духовными. Не зря Бутово и Соловецкий лагерь называют русской Голгофой.

Можно быть не очень хорошим человеком, Мусин, можно во всем находить повод для веселья, но у нашей страны есть своя история, своя память, которая остается в генах каждого русского человека. Эта память есть и в тебе, Мусин, ты не безродный щенок, ты не подзаборник. В тебе, Дима, тоже бьется кровь твоих предков, будь же достоин этой памяти.

Лена замолчала. Класс затих. Звонок с урока вывел всех из оцепенения.

– Что ж, Мусин, ты можешь быть доволен. Урок ты сорвал. Можете идти. Домашнее задание остается прежним.

Лена взяла журнал и вышла из класса первой.

Заговорила Леся:

– Вообще-то, Димон, ты вел себя как полное говно. Ты сам-то это понимаешь? Елена нормальная, она с нами считается, разговаривает, как со взрослыми, а не морали читает. Какого хера ты вылез?

– Иди в жопу, – огрызнулся Мусин. И без тебя самому тошно.

*****

Галина Степановна вышла из школы в прекрасном настроении. Даже хмурое небо его не испортило. Галя уже успела познакомиться с молоденькими учительницами из начальной школы, ходила к ним на чаепития, а с веселой симпатичной Ольгой Павловной так подружилась, что та принесла ей новую «Бурду». Галя на переменке быстренько пролистала журнал и обнаружила там выкройку просто сногсшибательной юбки. Простая, серая, по фигуре спереди, юбка имела сзади плиссированный хвостик, который добавлял вещи пикантности, столь необходимой каждой моднице. В общем-то, по крою все было понятно. Загвоздка была в одном: как вшить этот хвостик, чтобы складочки расходились, как на картинке. Поэтому Галя спешила домой, чтобы полностью сосредоточиться на обновке.

– Галчонок, руки мой, будем обедать, у меня все готово.

Мама была дома, а значит, тратить время на уборку было не нужно.

– Мама, помнишь, у нас оставалась ткань такого мышиного цвета? Где она?

– Тебе зачем?

– Хочу юбочку себе сварганить.

– «Бурду» новую раздобыла?

– Да, смотри, какая прелесть.

Галя раскрыла журнал и показала юбку матери.

– Очень симпатичненькая. Помочь?

– Конечно, ты же хочешь, чтобы твоя дочь была самой красивой?

– Ты у меня и так самая красивая.

Галя быстренько пообедала и, расстелив на полу выкройку, занялась юбкой. Свои мерки она знала наизусть, поэтому кроила сама. А вот шитьем занималась мама: у нее это получалось и лучше, и качественнее. Когда юбка была сметана, Галя посмотрела на часы.

– Мама, я пойду спать, завтра вставать рано. Дошьешь?

– Постараюсь, но не обещаю. Что-то голова разболелась.

– Ну, мамочка, ну, пожалуйста, дошей, так хочется надеть ее завтра. Пожалуйста.

– Ладно, постараюсь.

*****

Разговор с ребятами не выходил из головы Елены Георгиевны. Она не знала, правильно ли было вообще заводить его, опыта работы не хватало, да и спросить было не у кого. Она чувствовала, что затронула этим разговором слишком тонкие сферы, куда не многим учителям можно было попасть. Но вопрос о том, позволено ли ей это, так и остался для нее открытым. «У врачей главное – не навредить, а у нас? У учителей как? Кто знает, чем слово наше отзовется?»

… Еще долгие годы Елена Георгиевна Каткова будет искать ответы на вопросы, поставленные ею в самом начале педагогического пути. Но, даже будучи Почетным работником образования и Заслуженным учителем, так и не сможет ответить на них однозначно…

Домой идти не хотелось. Она знала, что Круза там нет: звонила ему из школы. А сидеть одной и горевать совершенно не хотелось. Муж пьет и не работает. У него творческий кризис. Нужна ему семья? Не нужна? «Надо что-то менять. Не хочу больше, не могу больше! Но любовь? А была ли любовь? Была – не была… была – не была… была – не была…»

Четыре года назад, в сентябре 1986, они познакомились. Лена шла по Невскому из института к метро. Она была в прекрасном настроении, все у нее получалось, жизнь искрилась и манила вперед.

– Девушка, а хотите, я вас нарисую? – высокий длинноволосый парень, небрежно упакованный в джинсу, восхищенно – очарованно смотрел на нее. Она рассмеялась:

– Хочу, но денег нет.

Он в ответ улыбнулся:

– У меня тоже нет, но на чашечку кофе наскребу. Пошли в «Сайгон»?

– Пойдем,– просто согласилась она.

Они прошли от канала Грибоедова до Владимирского пешком, и Лена восторженно слушала Сергея. А тот, желая произвести на нее впечатление, заливался соловьем, вернее, стихами Бродского.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку,

Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?

За дверью бессмысленно все, особенно – счастья.

Только в уборную – и сразу же возвращайся.

О, не выходи их комнаты, не вызывай мотора.

Потому что пространство сделано из коридора

и кончается счетчиком. А если войдет живая

милка, пасть разевая, выгони, не раздевая.

Не выходи из комнаты: считай, что тебя продуло.

Что интересней на свете стены и стула?

Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером

таким же, каким ты был, тем более – изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову

в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.

В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.

Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

Не выходи из комнаты.

О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь.

И вообще инкогнито эрго сум,

как заметила форме в сердцах субстанция

Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты!

То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями.

Запрись и забаррикадируйся

шкафом от хроноса, космоса, эроса, вируса.

«Сайгон» – место тусовки ленинградских неформальщиков – и раньше притягивал Лену. Ей казалось, что именно там сосредоточилась настоящая жизнь, полная тайных знаков и смыслов, где постигаются основы человеческого бытия и мироздания. Но ей, хрупкой домашней блондинке, путь в эту жизнь закрыт. И вдруг – вот так просто – «по чашечке кофе»…

С чашечки двойного эспрессо все у них и началось.

Она говорила дома, что осталась у подруги готовиться к лекциям, а сама спешила к Сергею на Петроградку, чтобы слушать его, любить его, боготворить его. Он стал для Лены источником жизни. Он открыл ей мир запрещенных книг, имен и фильмов, мир запретных плодов. И эти плоды были так же сладки, как его объятия в бурные ночи любви.

Сергей мнил себя художником. Молодым, талантливым, непризнанным. Он закончил художественную школу, но провалил экзамены в Муху. Отслужил в армии, устроившись оформителем при отцах – командирах, и, вернувшись домой, понял, что работать на заводе не хочет, а хочет рисовать – писать полотна. Странно, но судьба улыбнулась ему: его приняли на работу в ДК «Красный октябрь» на ставку художника – оформителя. Оклад небольшой, но в его распоряжении оказалась мастерская, где он мог творить… что хотел и когда хотел. В довесок, правда, принудили вести детский кружок рисования два раза в неделю, но это были уже мелочи.

В Лене Сергей искал чистоту и искренность, которую сам давно утратил. Она вступила в его жизнь музой, превратившись со временем в няньку – домработницу. Когда они поженились, яркие искры ее голубых глаз еще играли светлячками по квартиру. Но постепенно светлячки гасли, искры пропадали, вокруг накатывал мрак. Муза исчезла. Лена превратилась в обычную стерву – жену, которая просит денег и требует внимания. С творчеством не задавалось. Сергей начал пить. По-настоящему. На вокзалах. Со случайными знакомыми. На улицах. В подъездах. Несколько раз он пытался привести собутыльников домой, но Лена стояла насмерть: не пущу. Он начал скитаться по ночам. Где, с кем, – Лена не знала. Но каждый раз, под утро, после бессонной ночи, проведенной в тревоге на одинокой тахте, она бежала в коридор, услышав шум открывающейся двери, и, увидев его, выдыхала: «Жив». Такой вот была семейная жизнь Елены Георгиевны, классного руководителя 10В класса.

*****

Вечерами школьный стадион не пустовал. Когда в 70 –х построили школу, небольшую площадку рядом превратили в футбольное поле, сколотили скамейки – трибуны для зрителей, стали проводить уроки физкультуры, когда было тепло. А во второй половине дня там проводили время местные жители: кто-то гонял мяч, а кто-то «обсиживал шесток», покуривая и болтая ни о чем.

Мусин с Шамаевым заняли «свои» места, согнав не очень-то и сопротивлявшихся мальчишек – пятиклассников.

– Кыш отсюда, домой пора, уроки делать и спать. Давайте – давайте, а то мамка заругает.

Каждый вечер, как только начинался учебный год, они приходили на эти обветшалые скамейки. Других поблизости не было – все поломали. А эти чудом сохранились. Почти все ребята из класса жили неподалеку от школы, поэтому тусовалось здесь, как правило, большинство из них.

– Муся, скучно, давай замутим что-нибудь. Придумай, а?

– Костик, иди выпей, если скучно. Я ж не клоун, чтоб тебя веселить.

– Не, а чо делать-то? Выпить нечего, денег нет. А у тебя?

– Иди, вон у малолеток насшибай, они дадут.

– А потом мне их родители дадут. Думаешь, не знают меня?

– Зассал? Ты попробуй сначала, а потом… Ну-ка, пошли вместе.

Мусин спрыгнул со скамейки и, держа руки в карманах, неторопливо подошел к сидящим на другой «трибуне» стадиона пятиклассникам.

– Какие – то вы, парни, непослушные, – начал он вкрадчивым голосом.

Ребята молча – настороженно смотрели на него.

– А ты кто, чтобы нам указывать? – ответил за всех самый бравый и, очевидно, авторитетный мальчик.

Мусин ухмыльнулся, наклонился к отвечавшему и резко дернул того вниз. Мальчик, не ожидавший никакой агрессии, съехал со скамейки на землю, беспомощно глядя на товарищей. Все молчали, отворачивались, пряча взгляд.

– Я здешний бригадир, – обведя всех тяжелым взглядом, произнес Мусин.

– Дети играют в мячик до семи, а после – вход платный.

– Все поняли? Готовим денежки, или я выкину вас отсюда на хер. Ясно?

То, что сначала представлялось игрой, превратилось в настоящее насилие. Шамаев испугался. Не слишком ли далеко Димон зашел? Но когда мальчишки начали вытаскивать мелочь и отдавать свои копейки Мусину, Костик тоже включился в процесс.

– Значит так. Назначаю тебя, как самого смелого, моим заместителем, – Мусин вошел в роль бригадира, которая нравилась ему все больше. Он посмотрел на сидящего на земле мальчика:

– Тебя как зовут?

– Славой.

– Слушай сюда, Сява. Каждую неделю, по понедельникам, будешь мне приносить собранные деньги. Кто не сдаст – мне покажешь. Разберусь. Всем ясно? Сява теперь ваш командир. Кто не понял? На этом и закончим.

Подсчитали улов.

– Ну что, по «роялю» жахнем? Пошли, во втором подъезде тетка на разлив продает. Маленькую возьмем, разбодяжим. Пошли?

*****

– Леся, подойди к телефону, наверняка тебя.

– Мама, ну ответь, ты же там рядом.

– Не могу, у меня руки в фарше, котлеты жарю.

Мама ушла на кухню. А Олеся, чертыхаясь про себя, сняла телефонную трубку.

– Да, – рявкнула она.

– Не в настрое? – раздался голос Мусина.

– Да так, мать достала.

– А ты выйди во двор, я разгоню твою печаль. Только хавки возьми какой-нибудь и варенье разведи.

– Бухаем, что ли?

– Догадливая.

– Муся, у как я, интересно, варенье разведу? У меня мать на кухне с котлетами.

– А ты постарайся.

– Ладно, пойду к Дашке спущусь. Ща выйдем. Мам, я к Дашке пойду, вместе уроки поделаем?

– Во сколько придешь?

– Часиков в 11. Ты не жди меня, ложись спать. Все, пока.

Даша Артемьева, одноклассница и верная подружка Олеси, жила в той же пятиэтажке на первом этаже. Мать Даши, воспитывавшая одна двоих детей, пропадала все время на работе: утром сидела в ларьке, а вечером мыла полы в школе. Даша и ее брат Витька, семиклассник, были предоставлены сами себе и активно этим пользовались.

Девчонки быстро собрали немудреную закуску: сосиски, хлеб, огурчики, развели в литровой банке варенье с водой и вышли на улицу, где их ждали Мусин с Шамавым.

– Посуду догадались прихватить? – вместо приветствия задал вопрос Костик.

– Никшни, Костян, не впервой, на опыте, – ответила Олеся.

– На стадион?

– Стремно, лучше в высотку на черную лестницу, – решил за всех Мусин.

Высотками называли два 12-этажных дома на проспекте Непокоренных. Дома были так спроектированы, что имели отдельную лестницу, отгороженную от квартир дверью. Жильцы ею не пользовались: в доме был лифт. А вот бесприютные подростки активно обустраивались между этажами, тем более, что на каждом этаже с лестницы можно было попасть на балкон. На лестнице было темно, воняло мочой и дерьмом, поэтому компания отправилась на балкон 7 этажа. Там, на ящиках, ребята и расположились.

– Откуда дровишки? – поинтересовалась Леся, похрустывая огурчиком.

– Девушку не должно интересовать, откуда у мужчины деньги. Девушку должно интересовать, сколько их у мужчины.

Мусин придвинулся к Лесе и притянул ее к себе.

– Пусти меня руки погреть, замерз очень.

Леся рассмеялась и раздвинула ноги. Костик с Дашей тоже времени не теряли: лифчик был давно расстегнут, и Шамаев, утробно причмокивая, мял упругие девичьи груди.

Это была их привычная забава: выпить – потискаться – разойтись по домам. Любовью не назвать, дружбой тоже. Похотливое самоистязание, которое ничем не заканчивалось. Парни каждый раз надеялись: ну вот сейчас, сегодня-то уж уломаю. Но девчонки держались. Не то что они слишком ценили свою девственность, просто на ящиках было уж очень противно, да и неудобно к тому же.